СУД НАД СТАЛИНЫМ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

СУД НАД СТАЛИНЫМ (ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ)

По словам Аллилуевой, после смерти Сталина Берия первым покинул дачу. «Когда все было кончено, он первым выскочил в коридор и в тишине зала, где стояли все молча вокруг одра, был слышен его громкий голос, не скрывавший торжества: «Хрусталев! Машину!» Реакция других руководителей страны была иной. Она вспоминала: «Искренние слезы были в те дни у многих – я видела там в слезах и К.Е. Ворошилова, и Л.М. Кагановича, и Г.М. Маленкова, и Н.А. Булганина, и Н.С. Хрущева. Что говорить, помимо общего дела, объединявшего их с отцом, слишком велико было очарование его одаренной натуры, оно захватывало людей, увлекало, ему невозможно было сопротивляться. Это испытали и знали многие, – и те, кто теперь делает вид, что никогда этого не испытывал, и те, кто не делает подобного вида». Даже если Сталин представлял потенциальную опасность для некоторых из них, они были слишком связаны с ним и его временем, чтобы не испытывать сильнейшего потрясения, узнав, что и ему, и его эпохе наступил конец.

Потом, как писала Аллилуева, «пришли проститься прислуга, охрана. Вот где было истинное чувство, искренняя печаль. Повара, шоферы, дежурные диспетчеры из охраны, подавальщицы, садовники – все они тихо входили, подходили молча к постели и все плакали. Утирали слезы как дети, руками, рукавами, платками. Многие плакали навзрыд, и сестра давала им валерьянку, сама плача… Пришла проститься Валентина Васильевна Истомина, – Валечка, как ее все звали, – экономка, работавшая у отца на этой даче лет восемнадцать. Она грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей. Все эти люди, служившие у отца, любили его. Он не был капризен в быту, – наоборот, он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой, а если и распекал, то только «начальников» – генералов из охраны, генералов-комендантов. Прислуга же не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на жестокость, – наоборот, часто просила у него помочь в чем-либо, и никогда не получала отказа. А Валечка – как и все они – знала о нем куда больше и видела больше, чем я, жившая далеко и отчужденно… И как вся прислуга, до последних дней своих она будет убеждена, что не было на свете человека лучше, чем мой отец. И не переубедить их всех никогда и ничем». Такие же чувства выражало в то время подавляющее большинство советских людей.

Утром 6 марта по радио зазвучала траурная музыка, время от времени прерываемая трансляцией обращения ЦК КПСС, Совета министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР «ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза», в котором сообщалось о смерти Сталина.

Внезапная болезнь и смерть Сталина в марте 1953 года потрясла весь мир. В послании Центрального комитета Коммунистической партии Китая говорилось: «С беспримерной скорбью все члены Коммунистической партии Китая и весь китайский народ оплакивают кончину нашего наиболее почитаемого и самого дорогого учителя, самого искреннего друга – товарища Сталина». Премьер-министр Индии Джавахарлал Неру писал новому главе советского правительства: «Служба Сталина своему народу в мирное и в военное время принесла ему уникальную славу и его смерть вырвала из современного мира личность исключительных дарований и великих достижений. История России и всего мира будет носить отпечатки его усилий и достижений. Передайте, пожалуйста, мои соболезнования и соболезнования моих коллег в правительстве осиротевшей семье и народу, который он вел с таким искусством через бурю и напряженные времена». В своем личном соболезновании по поводу смерти Сталина генерал де Голль, находившийся тогда не удел, писал: «Имя Сталина навсегда останется связанным с памятью о великой борьбе, которую народы СССР, французский народ и союзные народы совместно довели до победы».

Подобных изъявлений скорби из-за рубежа было немало, но наиболее остро смерть Сталина была воспринята в нашей стране. Вряд ли за всю свою тысячелетнюю историю наша страна была свидетельницей столь массового и искреннего проявления горя, вызванного сообщением о смерти ее руководителя. В то же время история России знает немало примеров того, когда гибель верховного правителя или его свержение вызвали всеобщее ликование. Если полтора века назад в марте 1801 года знакомые и незнакомые жители России радостно сообщали друг другу весть о смерти императора, если в марте 1917 года в России ликовали по поводу свержения самодержца, то в марте 1953 года знакомые и незнакомые люди всей огромной страны не скрывали своих слез и глубокого горя, охватившего их.

Скорбь по Сталину в советской стране была велика, неподдельна и часто несдержанна в своем проявлении. Женщины, мужчины, дети плакали на улицах и в вагонах метро, в учреждениях, на фабриках и в школах. Многие устремились к Колонному залу Дома Союзов еще задолго до того, как туда было доставлено тело Сталина. Власти, отвечавшие за безопасность и охрану порядка в Москве, проявили растерянность и неспособность организовать прощание советских людей со Сталиным. Неорганизованность в направлении колонн людей, двигавшихся к Колонному залу, привела к тому, что начались давки, в которых были раненые и погибшие. Власти явно не справлялись с обеспечением порядка в столице.

Казалось, что в это время новое руководство было больше озабочено дележом портфелей, чем организацией прощания советских людей со Сталиным. Уже вечером 6 марта было объявлено о новых назначениях на высшие посты в советском руководстве. Устранение почти всех «новичков», вошедших в состав президиума ЦК КПСС после XIX съезда партии (за исключением М.З. Сабурова и М.Г. Первухина), безошибочно свидетельствовало о том, что больше всего беспокоило «ветеранов» советского руководства в последние дни жизни Сталина и в первые часы прощания народа с вождем. Из состава секретариата ЦК, избранного на XIX съезде, также были удалены «новички»: П.К. Пономаренко, Н.Г. Игнатов, Л.И. Брежнев. Зато союзник Маленкова и Берии Игнатьев был избран в состав секретариата.

Председателем Совета министров был назначен Г.М. Маленков, но он был вскоре выведен из секретариата ЦК, и стало очевидным, что его полномочия будут более ограниченны по сравнению с полномочиями И. В. Сталина. Фактическим руководителем секретариата стал Н.С. Хрущев, который на сентябрьском (1953 года) пленуме ЦК КПСС был избран на новую должность – Первого секретаря ЦК КПСС. Хотя став одним из первых заместителей председателя Совета министров и министром внутренних дел (при этом министерства внутренних дел и госбезопасности были объединены), Л.П. Берия не обрел положения, равного с Г.М. Маленковым и Н.С. Хрущевым, он стал, пожалуй, наиболее инициативным и динамичным деятелем нового президиума ЦК КПСС.

Выдвигая одну за другой новые инициативы (в частности он был инициатором массовой амнистии, впоследствии известной зрителям по фильму «Холодное лето 53-го года»), Берия все чаще стал вносить предложения, направленные на пересмотр отношения к покойному Сталину. Позже на июльском (1953 года) пленуме ЦК КПСС бывший член Политбюро А.А. Андреев отмечал «появление материалов за подписью Берии в протоколах президиума по делу врачей, по Грузии и др., где на имя товарища Сталина бросается тень». В выступлении на том же пленуме заместитель председателя Совета министров СССР И.Т. Тевосян указывал, что в записках МВД по делу врачей и работников Грузии, разосланных по настоянию Л.П. Берии, утверждалось: «избиение арестованных производилось по прямому указанию товарища Сталина».

Разумеется, если бы пост министра внутренних дел занял человек, никогда прежде не работавший вместе со Сталиным, не разделявший ни его взгляды, ни всенародную скорбь по поводу его кончины, а являвшийся лютым врагом Сталина, то возможно, что, получив сведения о подобных указаниях Сталина, он поспешил бы их обнародовать, не дожидаясь проверки достоверности такой информации. Однако информацию, дискредитирующую Сталина, распространял человек, который на протяжении трех десятилетий был верным соратником Сталина, а в течение 15 лет был членом высшего советского руководства.

Впрочем, вероятно, Сталин, который еще в юности читал «Ярмарку тщеславия» Уильяма Теккерея, вряд ли бы удивился метаморфозе своего министра. Английский писатель еще в начале XIX века писал: «Клятвы, любовь, обещания, признания, благодарность, – как забавно читать все это спустя некоторое время. На Ярмарке Тщеславия следовало бы издать закон, предписывающий уничтожение любого письменного документа (кроме оплаченных счетов от торговцев) по истечении определенного, достаточно короткого промежутка времени… Лучшими чернилами на Ярмарке Тщеславия будут те, которые совершенно выцветают в два-три дня, оставляя бумагу чистой и белой».

Записки с обвинениями против Сталина писал человек, который начинал свою служебную карьеру в органах безопасности Закавказья, с 1938 по 1945 год был наркомом внутренних дел СССР, а затем до 1953 года членом Политбюро и заместителем председателя Совета министров СССР, а потому имел достаточно полное представление о работе правоохранительных органов, которые сохраняли многие вековые традиции полицейских служб всего мира, в том числе и жестокие методы воздействия на подследственных. В течение второй половины 1953 года в 40 томах «дела Берии» было собрано множество примеров нарушения законности работниками НКВД и лично Берией в ту пору, когда он был главой этого учреждения. Исследователь истории советских правоохранительных органов Владимир Некрасов писал: «Судебный процесс над Берией еще раз подтвердил, что в 1939—1940 годах арестованных продолжали избивать по указанию Берии. Он и лично избивал их. По показаниям Мамулова, в приемной Берии в письменном столе хранились резиновые палки и другие предметы для избиений».

Угрозы пытками и истязаниями были настолько привычными для Берии, что стали его постоянным способом воздействия не только на заключенных, но и свободных людей даже в те годы, когда он не занимал посты наркома и министра внутренних дел. Министр нефтяной промышленности СССР Н.К. Байбаков вспоминал в июле 1953 года на пленуме ЦК: «Зная Берию по совместной работе более 10 лет, я не помню случая, чтобы какой-нибудь разговор по телефону или при личной встрече проходил в спокойных тонах. Как правило, он любил выражаться нецензурными словами, оскорблял словами, вроде таких: «переломаю ноги», «переломаю ребра», «посажу в тюрьму», «пойдешь в лагерь»… и так далее». Так же известно, что эти угрозы не всегда были пустыми и порой завершались арестами и заключением в лагеря, пытками и избиениями тех, кто вызвал гнев Берии. Впрочем, такое поведение бывшего работника карательных органов нельзя признать уникальным, и подобные примеры можно найти в истории и современной практике различных стран мира. Столь же часты и примеры того, как, объясняя свои «костоломские» приемы, профессиональные работники правоохранительных органов разных времен и народов ссылались на то, что они лишь выполняли жестокие приказы свыше.

Внезапное превращение Л. П. Берии в активного обличителя Сталина объяснялось не только его стремлением изобразить себя в виде освободителя сотен тысяч заключенных, блюстителя гуманности и законности и обрести таким образом популярность, но и его явной неспособностью управлять так, как это было во времена, когда был жив Сталин и достаточно было ссылок на имя вождя, чтобы люди были готовы сделать возможное и невозможное. Быстрее других осознав эту перемену и невозможность управлять «по-старому», Берия, по словам его сына, собирался осуществить далеко идущий демонтаж советской системы управления. Поэтому некоторые исследователи имели основание увидеть в Берии предшественника Горбачева. В ходе «перестройки», задуманной Берией, разрушение созданной Сталиным системы неизбежно требовало нанесения удара по сложившимся в народе представлениям о Сталине.

Падение Берии остановило его попытки устроить посмертный суд над Сталиным, но они были продолжены через три года Хрущевым. По сути, закрытое заседание XX съезда партии в феврале 1956 года превратилось в судебное заседание по «делу Сталина», на котором обвинителем и судьей выступал Хрущев, а обвиняемый был лишен права защиты. Как и Берия, Хрущев руководствовался не желанием рассказать всю правду о Сталине, а стремлением укрепить свое непрочное положение. Атака на покойного позволяла Хрущеву не только оправдать свое участие в неблаговидных деяниях в сталинское время, но главным образом убедить, что его нынешние провалы ничто по сравнению со «сталинскими преступлениями». В последующем атака на Сталина позволяла Хрущеву выискивать в своих соперниках «соучастников» «сталинских преступлений» и отстранять их от власти.

В то же время лейтмотивом доклада на закрытом заседании XX съезда служила мысль о недопустимости принимать суровые меры против «заслуженных деятелей партии». Главным аргументом, с помощью которого Хрущев оправдывал того или иного деятеля, ставшего жертвой репрессий 1930– 1950-х годов, было упоминание о его месте в партийной иерархии. Осудив жестокие репрессии прошлого (и возложив вину за них на Сталина, и исключительно на него), Хрущев, по сути, предложил «генералитету» партии соглашение воздерживаться от применения суровых наказаний в отношении власть имущих. (Характерно, что у Хрущева не нашлось ни одного слова для осуждения жертв «красного террора» времен Гражданской войны или коллективизации.) На практике это означало нечто иное: фактически с XX съезда стал действовать принцип ненаказуемости лиц из высшей партийной номенклатуры. Это обстоятельство во многом объяснило поддержку, которую на несколько лет обрел Хрущев в высших эшелонах власти.

Новые обвинения в адрес Сталина требовались Хрущеву всякий раз, когда он наталкивался на сопротивление своей политике. Тогда он «обнаруживал» сходство в позиции своих оппонентов с осужденной им деятельностью Сталина. Хрущев запугивал партийных руководителей жупелом «сталинизма», уверяя, что в случае утраты им власти его противники непременно развяжут кровавый террор против партийного руководства.

Чисто политиканская подоплека выступлений Хрущева с «разоблачениями Сталина» не могла не предопределить грубых искажений в изложении фактов прошлого и в характеристике самого Сталина. Стремясь обвинить Сталина во всех ошибках и просчетах, трагедиях и преступлениях прошлого, Хрущев создал одноплановый образ маниакального тирана, недалекого и невежественного, мстительного, завистливого и патологически подозрительного, постоянно озабоченного поисками мнимых врагов и жаждущего всеобщего восхваления. Хрущев охарактеризовал всю деятельность Сталина как цепь ошибок и преступлений. Все сильные стороны Сталина были преданы забвению, а его образ формировался на основе малоправдоподобных баек, которые так любил сочинять Хрущев. В то же время, характеризуя жертвы репрессий 1930-х годов, Хрущев поддерживал сложившуюся традицию описывать других партийных руководителей как рыцарей, мудрых и безупречных в своем служении высоким идеалам. Кроме того, объясняя трагические события тех лет, Хрущев, будучи прирожденным политиком, изображал народ «безгреховным», избегая упоминаний об ответственности миллионов рядовых людей за жестокости и жертвы Гражданской войны, раскулачивание, репрессии 1930– 1950-х годов.

Однако многие люди оправдывали «издержки» в антисталинской кампании Хрущева, ссылаясь на то, что она была направлена на реабилитацию жертв репрессий. При этом обычно игнорируется то обстоятельство, что значительная часть людей, осужденных за политические преступления (кроме участников антисоветского подполья в западных областях Украины и Белоруссии, а также в Прибалтике), была уже освобождена и реабилитирована до XX съезда и по инициативе Л.П. Берии и Г.М. Маленкова. Очевидно, что освобождение и реабилитация многих политических заключенных давно назрели и отвечали тому прогрессирующему «затуханию» политических репрессий в СССР с конца 1930-хдо начала 1950-х годов, на которое обратил внимание Вадим Кожинов в своих последних книгах. Вместе с тем, присвоив себе лавры «освободителя», Н.С. Хрущев смог рассчитывать на поддержку политически влиятельных представителей советского правящего слоя, которые главным образом пострадали в ходе этих репрессий, а также их детей, родственников и друзей.

В известной степени повторялась история 1917 года, когда из царских тюрем и мест ссылок (по приведенному выше свидетельству Питирима Сорокина) возвращались политические заключенные, озлобленные и полные желания мстить тем, кто был виноват в их страданиях. Та мина «замедленного действия», которая была подложена под сталинскую систему последствиями огульных репрессий времен ежовщины и последующих лет, взорвалась. Многие вернувшиеся из лагерей и родственники реабилитированных лиц требовали отмщения не только непосредственным виновникам их бедствий – авторам клеветнических доносов, следователям, вопиющим образом нарушавших нормы ведения допросов, судьям, утверждавшим необоснованные приговоры, лагерному начальству, создававшему невыносимые условия для их жизни, но и строю, который допустил беззакония, а также – и прежде всего – Сталину как руководителю этого строя. Так как многие из них сохранили родственные и дружеские связи с представителями правящей элиты, то их голоса были гораздо быстрее услышаны, чем голоса тех, кто пострадал в годы Гражданской войны. Их воспоминания о пережитом выслушивались с гораздо большим сочувствием, чем рассказы крестьян, пострадавших в годы огульной коллективизации или голодных лет. Они имели возможность публиковать свои мемуары, которые формировали образ ушедшей эпохи и влияли на умонастроения людей.

Забывая о том, как он «разоблачал» десятки тысяч мнимых троцкистов, отправляя их на пытки и мучения, Хрущев изображал из себя праведного судью над побежденным злом и посмертно выносил один за другим приговоры покойному Сталину, переименовывая города, названные в его честь, требуя свержения его памятников и вынося его тело из Мавзолея. Хотя бывший троцкист Хрущев давно отрекся от Троцкого, он невольно выполнял программу десталинизации, провозглашенную Троцким из Мексики в 1938 году.

Репутация Хрущева как либерала, при котором началась «оттепель», усилила его популярность особенно среди интеллигенции. При этом зачастую примерами «оттепели» до сих пор служат стихи ряда модных поэтов того времени, которые публиковались тогда в ряде журналов, и голословно утверждают, что прежде такие стихи не были бы опубликованы. Однако известно, что Хрущев в гораздо более грубой форме, чем Сталин, не раз публично обрушивался с критикой на поэтов, писателей, кинематографистов и художников, творчество которых вызывало у него неприязнь. При этом деятели культуры видели, что, в отличие от Сталина, Хрущев не мог обосновать свои заявления глубоким знанием предмета, а уж тем более не мог дать продуманный совет по творческим вопросам. Неугодные Хрущеву произведения запрещались. Именно при Хрущеве была развернута шумная кампания травли Бориса Пастернака за его роман «Доктор Живаго».

Хотя ряд постановлений ЦК ВКП(б) 1940-х годов, принятых по идеологическим вопросам, были при Хрущеве осуждены и отменены, первый секретарь на практике поддерживал многих из тех, кто поднялся на волне шумных кампаний тех лет. Так, Хрущев продолжал активно поддерживать Т. Д. Лысенко и его последователей.

Свою кампанию против Сталина Хрущев вел под лозунгом возврата к принципам коллективного руководства, в нарушении которых он обвинял Сталина. На практике Хрущев самым вопиющим образом нарушал принципы коллективного обсуждения и принятия решений. Как ни один советский руководитель, он отличался склонностью грубо навязывать свои идеи. Затерроризировав своих коллег постоянными обвинениями в «сталинизме», Хрущев устранял малейшее проявление самостоятельности в мышлении, смелости, инициативности, то есть то, что всячески поощрял Сталин. Вследствие этого Хрущев оказался окруженным людьми несмелыми и безынициативными, которые послушно уступали первому секретарю, даже когда он вносил заведомо вздорные предложения. Следствием бесконтрольного своеволия Хрущева стали решения о распространении посевов кукурузы вне зависимости от климатических особенностей в различных местностях нашей огромной страны, повсеместного строительства однотипных пятиэтажных домов вне зависимости от природных условий и национальных особенностей архитектуры. Сильный удар системе управления был нанесен созданием совнархозов, а затем разделением по инициативе Хрущева партийных органов власти на промышленные и сельскохозяйственные. У военных и особенно у военно-морских служащих был особый счет к Хрущеву за его непродуманные действия, которые ослабляли вооруженные силы страны. Игнорируя реальные возможности страны, Хрущев сумел навязать партии и авантюристическую программу построения материально-технической базы коммунистического общества к 1980 году.

Никакой демократизации ни внутри партии, ни внутри страны Хрущевым не было осуществлено. Подавление несогласия в ряде городов страны и за ее пределами силой оружия совершалось гораздо чаще и грубее, чем в последние годы правления Сталина. Объявляя себя борцом против культа личности Сталина, Хрущев вскоре оказался предметом ритуальных восхвалений.

Очевидное лицемерие в хрущевской кампании по развенчанию Сталина сочеталось с огромным ущербом, который она наносила стране и ее положению в мире. Доклад Хрущева, по сути подтвердивший правоту всех обвинений антисоветской пропаганды, стал отправной точкой для раскола в международном коммунистическом движении и в социалистическом лагере. Многие зарубежные коммунисты, шокированные содержанием доклада Хрущева, покидали ряды своих партий. Доклад Хрущева способствовал дестабилизации положения в ряде стран Центральной Европы и спровоцировал восстания в Польше и Венгрии. На XX съезде были посеяны семена затяжного конфликта между СССР и Китаем, что стало причиной дорогостоящей гонки вооружений и кровавых стычек на советско-китайской границе, привело к крушению некогда могучего советско-китайского союза.

Развенчание Сталина, имя которого было связано у миллионов советских людей с самым дорогим, было сделано Хрущевым столь грубо, что не могло не оскорбить их чувств. Неслучайно даже через много лет участники стихийного выступления в Тбилиси в марте 1956 года в знак протеста против доклада Хрущева объясняли в телепередаче весной 2001 года свое поведение так: «Мы не могли не быть на площади. Там были все!» Жестокая расправа с участниками тбилисского митинга посеяла те первые семена раздора, которые в последующем способствовали выходу Грузии из СССР.

Доклад Хрущева дискредитировал и все советское руководство. Миллионы людей справедливо спрашивали: «А где же были другие советские руководители, и прежде всего сам Хрущев, если они видели, сколь пагубной была политика Сталина?» Заботясь о собственном положении и давая на XX съезде индульгенцию всем членам правящей номенклатуры, Хрущев одновременно перечеркивал сталинский завет о необходимости партии сохранять связь с массами. Именно в хрущевское время произошел вопиющий расстрел рабочей демонстрации в Новочеркасске. Отрыв от масс, об опасности которого предупреждал Сталин, лишь усугублялся в дальнейшем.

В итоге Хрущева обвинили на октябрьском (1964 года) пленуме ЦК КПСС в волюнтаризме и нарушении норм коллективного руководства. Падение Хрущева положило конец постоянному спекулированию на «сталинской теме». Однако новое руководство во главе с Л.И. Брежневым не спешило разобраться в «сталинском вопросе» путем объективного и взвешенного изучения всех обстоятельств тех лет. С одной стороны, будучи связанным лично с военными руководителями времен Великой Отечественной войны, Брежнев и другие руководители создали возможности для публикаций мемуаров Жукова, Василевского, Рокоссовского, Мерецкова, Еременко, Штеменко и других военачальников, в которых были описаны подлинные события тех лет и деятельность Сталина в те годы. С другой стороны, не будучи способными объяснить и величие достижений тех лет, и трагедии того времени, Брежнев и другие противились глубокому исследованию сталинской эпохи. По сути, исследование жизни и деятельности Сталина, его времени осталось закрытой темой на протяжении всего брежневского периода советской истории.

Нежелание внимательно изучать опыт советского прошлого и вникать во все стороны сталинской эпохи претило руководству тех лет, главной целью которого было обеспечение стабильности после потрясений хрущевских лет и эмоциональных заявлений по сталинскому вопросу.

В то же время закономерное стремление к общественному спокойствию сопровождалось усилением некритического отношения к деятельности руководителей. Следуя принципу «не следует раскачивать лодку», брежневское руководство еще более законсервировало незыблемость положения советских верхов. Принцип «ненаказуемости» Хрущева был дополнен принципом фактической «несменяемости» высших партийных кадров. Для многих руководителей партийных, советских и хозяйственных органов их пребывание на высших постах стало пожизненным. Разумеется, внимательное изучение сталинского времени с его предельной требовательностью к людям вне зависимости от их положения позволяло бы лучше видеть в текущей жизни многочисленные примеры некритического отношения к нарушениям дисциплины и разгильдяйству, коррупции и взяточничеству, все в большей степени поражавший советскую систему управления. А поэтому на эти страницы советской истории предпочитали не заглядывать.

Зато сталинскую тему охотно исследовали на Западе. В советологических центрах США, Великобритании и других стран давно поняли, какие богатые возможности открывает эта тема для политических диверсий в ходе психологической войны, которую Запад вел против нашей страны.

Оценивая значение споров о Сталине внутри СССР, видный американский советолог Стивен Коэн писал: «Сталинский вопрос… имеет отношение ко всей советской и даже российской истории, пронизывает и заостряет современные политические вопросы… Сталинский вопрос запугивает как высшие, так и низшие слои общества, сеет распри среди руководителей, влияя на принимаемые ими политические решения, вызывает шумные споры в семьях, среди друзей, на общественных собраниях. Конфликт принимает самые разнообразные формы, от философской полемики до кулачного боя». Под влиянием таких оценок внешнеполитические стратеги США могли рассматривать сталинскую историю как советское поле боя, на котором разыгрывались решающие сражения «холодной войны».

В 1970-х годах на Западе, прежде всего в США, было написано много исследований, посвященных Сталину и его времени. Хотя ряд историков старались придерживаться принципов профессиональной объективности, политические задачи «холодной войны», которые они решали в этих работах, предопределили однобокий характер освещения ими образа Сталина и его деятельности. В них Сталин был представлен как руководитель тоталитарного режима, столь же чудовищного, как и нацистский. Соответственным образом авторы портретов Сталина постарались использовать все наветы, высказанные политическими противниками Сталина – от Троцкого до Хрущева, а также жертвами репрессий 1930-1950-х годов и их детьми. Смонтированный для нужд «холодной войны» образ Сталина стал активно использоваться для внедрения в сознание советских людей через средства радиопропаганды и иные каналы.

Провозглашенная Горбачевым «перестройка» с требованиями очищения от рутины и коррупции с помощью гласности и демократизации, казалось, должна была очистить страну от пороков предыдущего периода. Поскольку же было объявлено, что многие пороки тогдашней жизни объясняются последствиями деятельности Сталина, то одним из способов очищения общества стала борьба за преодоление сталинского наследия. Суд над Сталиным, прерванный со времени падения Хрущева, возобновился с новой силой, и на сей раз с гораздо большим размахом и яростью. В 1987—1991 годы в стране почти не было ни одной газеты, ни одного журнала, ни одного телевизионного канала, где нельзя было встретить материалы, обвиняющие Сталина и его время. В каких только преступлениях прошлого не обличался покойный генералиссимус! Использовав для карикатурного изображения Сталина все возможные реальные факты, а также байки Троцкого, Хрущева и других, сочинители тех лет занялись созданием «внутренних монологов» Сталина, которые должны были окончательно убедить читателей в порочности покойного. Особенно в этом поусердствовали лауреат Сталинской премии А. Рыбаков и генерал Д. Волкогонов.

Горбачевская кампания, проводившаяся под лозунгом «больше демократии, больше социализма», обернулась крахом социализма и реставрацией капитализма по той причине, что партия-Антей, вопреки предупреждению Сталина, оторвалась от народа, а когда она стала ослабленной, не надо было быть Гераклом, чтобы задушить ее. Неудивительно, что многие представители высших партийных кругов, недавно обличавшие Сталина за забвение ленинских принципов социализма, стали видными деятелями нового капиталистического класса. Под аккомпанемент суда над Сталиным произошел переход от принципа «ненаказуемости» власть имущих к пожизненному закреплению их положения, а затем – к узаконению передачи этого положения по наследству. Обвинения, высказанные в ходе процессов 1936—1938 годов, когда видных деятелей партии обвиняли в пособничестве в реставрации капитализма, готовности расчленить СССР и пойти на уступки международному империализму, теперь не казались невероятными, после того как многие руководители КПСС приняли активное участие в восстановлении капиталистических порядков, совершили раскол СССР на части и способствовали укреплению позиций Запада за счет нашей страны.

«Перестроечный» суд над Сталиным нанес еще большие удары по сталинскому наследию, чем во времена Хрущева. В годы перестройки была уничтожена вся послевоенная ялтинская система, созданная в результате героической борьбы нашего народа в годы войны и обеспечивавшая в течение 45 лет безопасность нашей страны. Падение социалистических режимов в странах Центральной и Юго-Восточной Европы, распад Варшавского договора, приход к власти националистических сил в прибалтийских республиках логически вытекали из антисталинской кампании горбачевского времени.

Признание сталинского наследия порочным не могло не вести к перечеркиванию ценности Союза ССР, который создавал Сталин. И хотя свыше трех четвертей советских граждан проголосовали 17 марта 1991 года за сохранение Союза, мнение масс было проигнорировано через 9 месяцев, и «Союз нерушимый» был разрушен в Беловежской пуще.

Дискредитация деятельности Сталина логично привела к перечеркиванию ценности всего созданного в годы сталинских пятилеток, и значительная часть экономического и оборонного потенциала страны оказалась парализованной под вопли о необходимости «очиститься от сталинского наследия». Очернение сталинских дел не могло не привести к уничтожению или деградации создававшихся в сталинскую эпоху системы образования и культуры, научных учреждений.

«Искоренение сталинизма» привело к оплевыванию патриотизма и забвению национальных интересов нашей страны в угоду «новому мышлению». Внедренное в общественное сознание представление о том, что во всех бедах виноват Сталин, порождало некритическое отношение к себе и собственным порокам, неоправданную самоуверенность в том, что с «освобождением» от сталинского наследия общество обрело мудрость и чистоту нравов. «Очищение от сталинизма» порождало терпимость к аморализму, беспринципности, лживости, воинствующему невежеству, некомпетентности и разгильдяйству. Хотя Сталина постоянно обвиняют в маниакальной подозрительности, в общественном сознании прочно насаждены параноидальные страхи перед «новым Сталиным» и сталинизмом.

Постоянно культивируемый страх перед «новым Сталиным» или сталинизмом уже давно парализовал общество. Любая широкомасштабная инициатива, любая решительность или смелость со стороны руководителя, любая попытка навести элементарную дисциплину или порядок, любые усилия, направленные на то, чтобы остановить преступность, наркоманию, разложение подрастающего поколения, неизменно вызывают трусливые или провокационные крики о «сталинской железной руке» или «сталинских лагерях». Именно по этой причине к руководству страны не могли приходить люди, способные вывести ее из кризиса, а их место занимали политические обыватели, трусливые хамелеоны-перевертыши, а то и морально деградировавшие люди, которых всегда презирал Сталин. Если гибель «белого дела» В.В. Шульгин объяснял тем, что «белые» уступили «серым» и «грязным», то по схожим причинам потерпело поражение и «красное дело», в руководстве которого стали преобладать «серые» и «грязные». Ярость в осуждении Сталина в определенной степени объясняется завистью к нему «серых» и «грязных» людей, оказавшихся политическими банкротами и творческими пустоцветами.

Их крикливым и вульгарным измышлениям противостоят оценки тех людей, которые сами были видными деятелями XX века, а потому отдавали себе отчет, что такое управлять государством в этом бурном столетии. Именно с таких позиций судил Сталина один из его коллег по Большой Тройке и один из самых последовательных идейно-политических противников Сталина и его дела Уинстон Черчилль. Будучи представителем поколения политических деятелей, поднявшихся в годы Первой мировой войны, Черчилль прекрасно понимал, что такое XX век и какие качества необходимы лидерам этого века. В своем знаменитом выступлении в палате общин в декабре 1959 года Черчилль так характеризовал Сталина: «Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жестокому времени того периода, в котором протекала вся его жизнь». Черчилль утверждал: «Большое счастье для России, что в годы тяжелых испытаний ее возглавлял гений, непоколебимый полководец И.В. Сталин… Он создал и подчинил себе огромную империю… Сталин был величайшим, не имеющим себе равных в мире, диктатором. Он принял Россию с сохой и оставил ее оснащенной атомным оружием. Нет, что бы мы ни говорили о нем, – таких история и народы не забывают».

Схожую оценку дал и другой политический лидер, отнюдь не разделявший идейно-политического мировоззрения коммуниста Сталина, президент небольшой Финляндии Ю. Паасикиви: «Можно по-разному относиться к его политике, но надо ведь признать, что он поднял Россию до такого положения, какое она вряд ли имела раньше. Под его руководством России удалось выиграть не только войну, но также и мир, чего еще не добились другие победители во Второй мировой войне».

Признавал заслуги Сталина в руководстве страной и неудачно дебютировавший на политической сцене России А. Ф. Керенский. Осознав на горьком опыте, что значит управлять Россией, находившейся в пучине общественной катастрофы, он отдал должное заслугам Сталина, заметив: «Сталин поднял Россию из пепла, сделал великой державой, разгромил Гитлера, спас Россию и человечество».

Для многих видных лидеров XX века пример Сталина был поучительным примером. Шарль де Голль писал о нем: «Сталин имел колоссальный авторитет не только в России. Он умел «приручать» своих врагов, не паниковать при проигрыше и не наслаждаться победами».

Оценивая Сталина как личность и политического деятеля, У. Черчилль говорил в своей памятной речи: «Сталин был человеком необычайной энергии, несгибаемой воли, резким, жестким, беспощадным… которому я, воспитанный в английском парламенте, не мог ничего противопоставить… Сталин обладал большим чувством юмора и сарказма, а также способностью ясно выражать свои мысли. Сталин писал свои речи сам. В его произведениях всегда звучала исполнительская сила. Эта сила была настолько велика в Сталине, что он казался неповторимым среди руководителей всех времен и народов. Сталин произвел на нас величайшее впечатление. Его влияние на людей неотразимо… Он обладал глубокой, лишенной всякой паники, логически осмысленной мудростью, был непревзойденным мастером находить пути выхода из самого безвыходного положения. В самые критические моменты несчастья и торжества оставался одинаково сдержанным, никогда не поддавался иллюзиям. Сталин был необычайно сложной личностью».

Однако перечисляя заслуги Сталина, которые очевидны для всех, в том числе и тех, кого никак нельзя заподозрить в симпатиях к деятельности Сталина, и продемонстрировав нелепость антисталинских обвинений, нельзя возвращаться к оценкам Сталина, существовавшим в годы его пребывания у власти в «кантатах о Сталине», в которых лишь воспевалось «величие сталинских лет». Если при жизни Сталина советские люди видели лишь парадные портреты Сталина, то теперь мы располагаем обильным историческим материалом, позволяющим увидеть реального человека со всеми его достоинствами и недостатками, добродетелями и пороками. Если при жизни Сталина советские люди исходили из неизбежности и близости новых великих побед на пути к созданию общества всеобщего равенства, братства и изобилия, то теперь, вооруженные горьким опытом тяжелых поражений, мы можем более взвешенно оценить путь, по которому шла наша страна со всеми ее успехами и поражениями.

Изучение истории неизбежно связано с извлечением уроков из ее опыта. До последних лет обращение к личности Сталина и его времени служило политическим лидерам и обслуживавших их средствам массовой информации для того, чтобы запугать общество прошлым и на этом фоне показать, что вопиющие провалы современности, чудовищные ошибки государственных руководителей и целых народов выглядят не столь устрашающими на фоне сочинений о 100 миллионах заключенных в лагеря и 100 миллионах казненных. Подобные «страшилки» использовались и используются для того, чтобы остановить появление в обществе сил, противостоящих силам гниения и разложения. Но значит ли, что для обуздания процессов распада и восстановления разрушенного следует вернуться к сталинским методам правления или «новому Сталину»? Прежде всего надо осознать, что появление «нового Сталина» и возрождение его методов правления невозможно, так как Сталин принадлежал своей эпохе, которая ушла и уже не вернется. На вершину власти Сталин был поднят людьми ушедшего времени и был признаваем, уважаем и даже боготворим ими. Поэтому судить Сталина можно лишь по законам его времени.

В той ушедшей эпохе, в которой шла борьба не на жизнь, а на смерть великих держав, ее невольными жертвами становились миллионы их граждан и целые народности. В том времени под жестокими приказами и распоряжениями вместе со Сталиным могли подписаться миллионы людей. В те годы не только ошибки и просчеты правителя, неизбежные в любом государственном действии, но и верные решения нередко оплачивались большой кровью.

Методы, которыми управлялась страна, пережившая революцию снизу и революцию сверху, Гражданскую войну 1917—1920 годов, фактическую гражданскую войну 1929—1933 годов, Великую Отечественную войну, начало «холодной войны», к нынешнему времени давно изжили себя. Быстро менялись экономические, социальные и политические условия, определившие стиль руководства тех лет. Страна со слаборазвитым хозяйством, преобладанием неграмотного сельского населения, существовавшая в 1917 году, ушла в прошлое. Вместе с ней ушли в прошлое и представления тогдашних людей о мире, их нравы и правила жизни, их предрассудки и суеверия, их иллюзии и мечты.

Вместе с тем ушли в прошлое и огромные резервы народной традиционной культуры, которые питали трудовой энтузиазм сталинских пятилеток, жадность к знаниям, героизм Великой Отечественной войны. К концу XX века страна стала страной городской культуры. Пролетариат, сформировавшийся из крестьян, быстро изменялся, и его боевой настрой, ранее питавшийся наследием народной культуры, постепенно «остывал». Многие представители пролетариата, их дети покидали ряды рабочего класса, занимая место среди специалистов различных профессий умственного труда. Последние играли все более значительную роль в формировании взглядов и настроений общества. Под этим влиянием менялась и «партия пролетариата», доля рабочих в которой к концу 1980-х годов не превышала 8%.

Методы управления, сложившиеся в первые дни после Октябрьской революции и в значительной степени сохранившиеся и в сталинскую эпоху, изживали себя уже в годы правления Сталина. Поэтому жестокие репрессии постепенно затухали, а сам Сталин все чаще осуждал «аракчеевщину». Его желание обратить внимание на глубокое теоретическое обоснование деятельности партии и разочарование в коллегах-практиках свидетельствовали о том, что он осознавал важность учета объективных законов общественного развития, а не только необходимость решения сиюминутных практических задач. Его стремление поменять партийное руководство, отстранив из него людей без высшего образования и способных действовать главным образом административными методами и заменив их людьми с учеными званиями, свидетельствовало о желании модернизировать систему управления в ее высшем звене.

В то же время очевидно, что Сталин не был готов осуществить многие из насущных преобразований, которые противоречили его представлениям и о необходимости которых никто не решался при нем говорить. Вряд ли он был готов отказаться от поддержки кампании против генетики и других жестких установок идеологической борьбы тех лет. Он активно возражал против назревших перемен в хозяйственной политике страны и методах управления экономикой СССР. Скорее всего он не был готов и к широкому пересмотру дел политических заключенных, в том числе и невинно осужденных, сложившихся однозначных и упрощенных установок по истории партии и ко многим другим переменам, отвечавшим реалиям времени. Несмотря на то, что он не раз говорил о своей готовности отказаться от той огромной власти, которой он обладал, он не уходил в отставку, сохраняя систему управления, которая не могла не стать уязвимой в случае его смерти.

И все же Сталин признавал, что он не вечен и по законам природы он должен уступить место людям, сформировавшимся в иную эпоху, а потому обладавшим иными навыками управления и иными взглядами на жизнь. Сложившийся при Сталине стиль управления было невозможно сохранить после его смерти хотя бы потому, что система управления уже не венчалась личностью, обладавшей сильными качествами Сталина и его авторитетом. Угрозы «переломать кости» и «стереть в лагерную пыль», высказанные Берией начальнику Львовского МВД Строкачу, когда тот летом 1953 года отказался прислать министру внутренних дел УССР справку, после смерти Сталина уже не действовали на него, как и на других бывалых людей, а лишь вызывали раздражение и жалобы на самоуправство нового шефа МВД СССР. В то же время нет сомнений в том, что обращение с такой же просьбой в начале того же года за подобной справкой было бы воспринято как приказ Сталина, требовавший неукоснительного и немедленного исполнения. После смерти Сталина «верхи уже не могли управлять по-старому», а стало быть, перемены в системе управления, которые стали осуществляться в стране с весны 1953 года, были во многом обусловлены исторической необходимостью.

Однако для объяснения причин таких перемен руководство страны избрало самый простой способ, объявив, что главным препятствием для «прогрессивных преобразований» стал Сталин. Критика Сталина объясняла трагические события прошлого его произволом, которому якобы в душе противились все остальные руководители партии. Не принимались во внимание ни объективные факторы, связанные с характером общественных процессов в нашей стране, ни со спецификой XXвека. Игнорировались и исторические особенности развития нашей страны. Тяжелые события прошлого объяснялись дурным характером Сталина, его подозрительностью, завистливостью, мстительностью. В результате образ Сталина трактовался на уровне обывательских представлений коммунальной квартиры, сплетен досужих кумушек, баек спившихся болтунов.

Суд над Сталиным, начатый Хрущевым и продолженный при Горбачеве, не мог не привести к насаждению представлений о том, что для понимания исторического деятеля и его времени нет необходимости знать детально прошлое, аналогичные процессы, совершавшиеся в другие времена почти во всех странах мира, характер исторической эпохи, а достаточно выслушать душераздирающий рассказ, бытовую сплетню или «внутренний монолог» государственного лица, якобы подслушанный сочинителем. Такая трактовка личности Сталина, его деятельности и его времени не могла не вести к массовому опошлению общественного сознания.

Памятным документом массового опошления сознания стал сборник «Сталиниада», составленный Юрием Боревым и справедливо названный им собранием «фольклора городской интеллигенции». Примитивные и невежественные байки из этого сборника, которые сочинялись и распространялись среди городской, главным образом столичной, интеллигенции, являются ярким свидетельством деградации представлений об истории, морали, человеческой психологии. Неудивительно, что этаже часть интеллигенции с безоглядным восторгом поддержала уничтожение великой державы, разрушение ее хозяйства, науки, культуры, а потом недоумевала, каким образом все эти беды произошли. Неудивительно, что сочинители и слушатели этих баек затем голосовали за кандидатов, действиям которых они потом ужасались, и покупали акции заведомо жульнических компаний, поверив в слова умелой рекламы об их надежности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.