Глава четвертая 20 июля

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четвертая

20 июля

Покушение: в ставке фюрера взорвана бомба — Шелленберг за своим письменным столом с пулеметом — Мнимый путч СС: начальник штаба инспектората бронетанковых войск, полковник Больбринкер, колеблется — Сорванное столкновение — Недоверие генерала Штудента — Приказы Геринга — Я еду на Бендлерштрассе — «Фюрер мертв!»: сомнения майора Ремера — Ремер разговаривает по телефону с Гитлером в кабинете Геббельса — Бессилие и неведение заговорщиков — Руководители заговора: генерал Ольбрихт и полковник Штауффенберг — Контрпутч полковников Придуна, фон дер Хейде и других — Самоубийство генерал-полковника Бека; генерал Фромм ликвидирует свидетелей — Странный рассказ Шпеера — Объяснения генерал-майора Ремера — Моя акция на Бендлерштрассе: тотчас же отменить «Валькирию» — Игра с диаграммами Штауффенберга — Арест Канариса — Гитлер беспокоился, не ранен ли Штауффенберг! — Самоубийство фельдмаршалов Роммеля и фон Клюге — «Красная капелла» и 20 июля — Гудериан: «Покушение самым худшим образом повлияло на боевой дух фюрера» — Продолжать войну.

— Штурмбаннфюрер Скорцени! Штурмбаннфюрер Скорцени! — кричал офицер, бегущий по перрону берлинского вокзала Лихтерфельде-Ост вдоль скорого поезда, отправлявшегося на Вену. Всего лишь пять минут прошло с того момента, как мы с Радлом разместились в забронированном для нас спальном вагоне. Мы ехали в Вену, чтобы подготовить группу из наших самых лучших боевых водолазов с целью захвата Тито, скрывавшегося, по нашим данным, на острове Вис.

Мне пришлось опустить окно купе и позвать бегущего офицера, который уже миновал наш вагон. Я узнал унтерштурмфюрера из штаба обергруппенфюрера Юттнера, исполнявшего обязанности связного с VI управлением Шелленберга. Он запыхавшийся, еле прохрипел, что меня срочно ждут в моем берлинском бюро. Радл молниеносно передал ему через окно мой багаж. Я приказал своему заместителю, чтобы он ехал в Вену и самостоятельно справился как можно лучше с поставленной задачей. Мне пришлось выскочить из уже тронувшегося поезда. Это случилось 20 июля 1944 года в 18.10.

Мы уже знали, что на Гитлера совершено покушение и он едва избежал гибели. Только в 18.15, после официального коммюнике по радио, нам частично стала понятна значимость этого события. Я не знал, что в 13.00 Гиммлер и Мюллер, руководитель гестапо, послали специалистов в «Волчье логово». В 14.00 на ноги была поставлена вся полиция Третьего рейха. На перроне унтерштурмфюрер сообщил мне, что есть убитые и раненые, а ситуация в Берлине запутанная.

Из военной комендатуры на вокзале я сразу же позвонил Фелкерсаму, находящемуся во Фридентале. В любой момент у нас были готовы к действию четыре роты «Охотничьего батальона СС 502». Я приказал моему начальнику штаба привести батальон в состояние повышенной готовности и немедленно доложить о том, что первая рота готова к выдвижению. Затем я направился в Шмаргендорф, район Берлина, где на Беркерштрассе находилась моя интендантская служба.[197]

В 18.45 радио прервало программу, и было передано специальное коммюнике:

«Сегодня совершено покушение на фюрера. Тяжело ранены генерал пехоты Шмундт, полковник Брандт и служащий (стенограф) Бергер. Легко ранены генерал-полковник Йодль, генералы Кортен, Буле, Боденшац, Хойзингер и Шерфф, адмиралы Фосс и фон Путткамер, командор Ассман и подполковник Борман. Фюрер получил только ожег и легкую контузию. Он немедленно приступил к выполнению своих обязанностей и, в соответствии с программой, имел долгую беседу с дуче. В скором времени после покушения к фюреру направился маршал Третьего рейха Геринг».

Я задумался над содержанием этого коммюнике. Кто совершил покушение? Неужели неприятель проник в самое сердце «Волчьего логова»? Десять месяцев назад я говорил в Кентшине полковнику Штрему, что ставка не гарантирована на сто процентов от опасности при внезапном нападении решительного и ловкого противника. Одновременно самые невероятные слухи кружили по кабинетам Беркерштрассе, в которых можно было встретить вооруженных до зубов служащих, обходящихся с автоматами так неловко, что, видя их, я покрывался гусиной кожей. Именно тогда мне встретился оберфюрер Шелленберг.

 Подготовка к параду в Вене в марте 1938 года после аншлюса Австрии. С левой стороны виден тяжелый бронеавтомобиль Sd. Kfz. 232 (Fu) (6 Rad) из 2-й бронетанковой дивизии вермахта.

 Разведывательное подразделение резервной дивизии СС (позже дивизии «Рейх») на северном побережье Франции готовится к участию в операции «Морской лев». О. Скорцени в рядах этого подразделения сражался во Франции, на Балканах и в России.

 Первый раз Адольф Гитлер принял хауптштурмфюрера СС Отто Скорцени в «Волчьем логове» в 1943 году. С той поры Скорцени несколько раз был гостем в главной ставке фюрера, получая приказы от него лично. Гитлер при случае поощрял его участием в совещаниях и беседах, предназначенных для узкого круга лиц.

Бенито Муссолини с Гитлером в автомобиле во время проезда через Мюнхен после победы над Францией в 1940 году.

 Вальтер Шелленберг стал, как оберштурмбаннфюрер СС, руководителем VI управления (разведки) в Главном управлении безопасности рейха.

 Солдаты 1-го батальона 7-го полка стрелков-парашютистов Люфтваффе высаживаются из планера «DFS-230» в массиве Гран-Сассо недалеко от гостиницы «Кампо Императоре» с целью освобождения Б. Муссолини.

Немецкие стрелки-парашютисты вместе с подразделением СС во время атаки, проведенной 12 сентября 1943 года на гостиницу-укрытие «Кампо Императоре», в которой содержался Б. Муссолини (рисунок того времени).

Хауптштурмфюрер СС О. Скорцени и Б. Муссолини сразу же после его освобождения. Справа от Муссолини унтерштурмфюрер СС Карл Радл.

 Самолет «Фи-156 «Шторх»» с Б. Муссолини и О. Скорцени на борту незадолго до взлета с неровного склона Гран-Сассо. Самолетом управлял личный пилот генерала Курта Штудента капитан Гейнрих Герлах. Рядом с самолетом — стрелки-парашютисты Люфтваффе.

 Фельдмаршал Альберт Кессельринг, главнокомандующий немецкими войсками в Италии,

Бенито Муссолини, освобожденный отрядом Скорцени, встретился с Гитлером в «Волчьем логове». Однако там он находился недолго и через несколько дней вернулся в Италию. Вскоре к нему для охраны прикомандировали батальон СС.

 После освобождения Муссолини личный состав отряда Скорцени был награжден в берлинском Дворце спорта 10.10.1943 г. Стоят слева направо: Цислевиц, Манне, Варгер, Хольцер, Швердт и Менцл.

Оберштурмбаннфюрер СС О. Скорцени (на снимке еще штурмбаннфюрер СС), командир спецподразделения «Фриденталь».

 Полковник Дэвид Штирлинг (первый справа) с солдатами специальных воздушных сил (Special Air Service, SAS) в 1941 году в Северной Африке.

Пилотируемый самолет-снаряд «Рейхенберг» экспонируется в Великобритании после окончания войны. В испытаниях, проводившихся перед вводом его в эксплуатацию, участвовала летчик-испытатель Анна Рейтш, поощрявшая Скорцени для участия в эксперименте.

Штурмбаннфюрер СС Отто Скорцени официально был представлен общественному мнению осенью 1943 года в берлинском Дворце спорта во время торжественного вручения наград.

Обергруппенфюрер Ганс Юттнер, начальник Главного управления командования СС, один из создателей войск СС.

Встреча маршала Филиппа Петена с Гитлером во Франции. С правой стороны от Гитлера находится министр иностранных дел Третьего рейха Иоахим фон Риббентроп.

 «Большая Тройка»: И. Сталин, Ф. Д. Рузвельт, и У. Черчилль в Тегеране в конце ноября 1943 года. Летом того же года в VI управлении РСХА готовился план под условным названием «Прыжок в длину», предусматривавший ликвидацию трех политиков. В его реализации должен был участвовать О. Скорцени.

Оберштурмбаннфюрер СС Отто Скорцени (на фотографии еще штурмбаннфюрер СС) до окончания войны с переменным успехом готовил операции политического характера. Когда адмирал Миклош Хорти начал колебаться касательно дальнейшего сотрудничества с Германией, Скорцени провел спецоперацию в Будапеште, способствуя смене правительства. Во время контрнаступления в Арденнах в марте 1945 года он внес хаос в ряды союзных войск. Со сформированной наспех группировкой в течение месяца защищал город Шведт-на-Одере.

«Волчье логово» было основным местопребыванием Гитлера до момента покушения на его жизнь. Снимок сделан 15 июля 1944 года. Первый слева (стоит боком) — Клаус Шенк граф фон Штауффенберг, который через пять дней подложил бомбу в бараке, предназначенном для обсуждения оперативной обстановки, и покинул ставку. После этого он сумел пробраться в Берлин. Первый справа — начальник Верховного главнокомандования вермахта, генерал Вильгельм Кейтель.

Декабрь 1944 года. Немецкое контрнаступление в Арденнах на несколько недель приостановило наступление союзников на рейх. Это была последняя попытка повернуть ход событий.

Немецкая взрывающаяся моторная лодка первой версии, сделанная по образцу итальянских моторок «МТМ». Подразделение Скорцени использовало лодки этого типа в своих действиях, в частности, на Балканах. При приближении к цели, до взрыва заряда, пилоты прыгали в воду.

 Самоходная мортира «Тор», которую обергруппенфюрер СС Эрих фон дем Бах-Зелевски намеревался использовать в Будапеште для обстрела Замковой Горы.

Отто Скорцени с миссией в Будапеште в сопровождении своих подчиненных: начальника штаба специального подразделения «Фриденталь» хауптштурмфюрера СС Адриана фон Фелкерсама (в центре) и унтерштурмфюрера СС Вальтера Гирга (первый справа),

Немецкий танк «Тигр II» на улицах Будапешта в октябре 1944 года во время операции «Фауст-патрон», проведенной Скорцени.

Адмирал Миклош Хорти присоединился к антикоминтерновскому пакту. После попытки договориться с союзниками он был отстранен от власти немцами и интернирован в рейх.

Отто Скорцени в нюрнбергской тюрьме. Суд оправдал его от выдвинутых против него обвинений. Американский прокурор Альберт Розенберг позже назвал его самым опасным человеком в Европе. Затем Скорцени был арестован немецкими властями, однако совершил побег из тюрьмы в городе Дармштадте. Поселился в Испании. Умер в 1975 году в Мадриде.

18 февраля 1944 года немецкая политическая разведка была объединена с армейской. Некоторые агенты Канариса оказались явными предателями, они были разоблачены как двойные агенты, сам он был отправлен в отставку. Однако Кейтель сделал адмирала начальником специального штаба по «делам хозяйственной войны», располагавшегося в Эйхе вблизи Потсдама. Шелленберг, остававшийся руководителем VI управления РСХА, получил в наследство Абвер. Его переименовали в Amt Мил.[198]

Лицо Шелленберга было зеленоватого цвета. На его письменном столе лежал револьвер. В апокрифических «Мемуарах» он написал, что у него в письменном столе был установлен пулемет, приводимый в действие педалью. Одно нажатие — и посетитель падает как подкошенный. Я никогда не видел этого механизма у Шелленберга, но не это главное.

— Если они сюда придут, — сказал он, — я смогу защититься. Легко им меня не взять.

— До такой степени вам кто-то угрожает?

— Скорцени, ситуация очень серьезная. Я приказал раздать автоматы всему мужскому персоналу. Мы будем защищаться до конца.

— Послушайте меня, — сказал я. — Ваш приказ мне кажется очень неосторожным. Эти люди не умеют пользоваться огнестрельным оружием и в экстренной ситуации поубивают друг друга. Я только что отослал в подвал одного из ваших унтер-офицеров, державшего автомат, как зонтик.

Тогда Шелленберг сказал мне, что центр заговора находится в резиденции руководства войсками запаса на Бендлер-штрассе. Он спросил, могу ли я вызвать одну из моих рот с целью «обеспечения нашей защиты».

— Ну, конечно же! У меня действительно диссоциация, ведь я должен был сразу же об этом подумать. Мой батальон уже готов к выдвижению. Я хотел бы только знать, кто наш противник?

— Я вам говорю, что козни строят на Бендлерштрассе. Это заговор. Их ничто не остановит!

— О ком речь? Кто строит козни против кого?

— Мне кажется, что они готовятся к путчу, по улицам снуют танки. Танки, Скорцени, вы отдаете себе отчет?!

— Пожалуйста, успокойтесь, оберфюрер. До появления моих людей я наведу справки.

Было примерно 19.00. По телефону я приказал Фелкерсаму немедленно прислать одну роту под командованием хауптштурмфюрера Фукера на Беркерштрассе. Командир роты должен был выполнять только мои приказы. Сам Фелкерсам и оберюнкер (прапорщик) Остафель должны были прибыть ко мне, что они и выполнили за рекордно короткое время. Фелкерсам остался на Беркерштрассе, а я вышел с Остафелем, чтобы обойти правительственный квартал. Везде царила тишина.

— Пока что это опереточный путч, — сказал я Остафелю. — Поехали в танковую часть.

У меня было много друзей среди офицеров бронетанковых войск. Я также знал начальника штаба инспектората бронетанковых войск из Фербеллинер Плац, полковника Эрнста Больбринкера. Там у меня сразу же возникло чувство, что происходит что-то подозрительное. Танки из танковой школы в Вюнсдорфе, что под Берлином, были расставлены по всей ширине аллеи. Я отдал честь офицерам. Мне разрешили пройти; Больбринкер немедленно принял меня, и я заметил, что он очень взволнован. По приказу, поступившему с Бендлерштрассе, он должен был послать танки на разведку в сторону Ланквиц и казарм Лихтерфельде, где была расквартирована часть лейб-штандарте «Адольф Гитлер».

— Я ничего не понимаю, — сказал полковник. — Вы слушали радио? Покушение на нашего фюрера! […] Это неслыханно! […] Полковник Глеземер, комендант школы бронетанковых войск из Крампниц, не вернулся с Бендлерштрассе. Мне кажется, что части СС запланировали путч и произошли столкновения. Что вы об этом думаете?

— Господин полковник, — ответил я, — я имею честь принадлежать к войскам СС. Мне не верится в какой-либо заговор моих товарищей против фюрера. Я допускаю, что кто-то специально распускает эти слухи, чтобы развязать гражданскую войну и противопоставить сухопутные войска частям СС.

Полковник был удивлен.

— Гражданскую войну? Это как?

Я сказал ему, что если танковые части, оставившие Вюнсдорф для того, чтобы двинуться на Берлин, повернут в сторону Лихтерфельде, лейб-штандарте может отреагировать на это открытием огня. А этого нельзя допустить любой ценой. Полученный приказ был бессмысленным. Полковник согласился со мной и сказал, что его танки еще не выдвигались; они были сконцентрированы вблизи Фербеллинер Плац. Я предложил съездить вместе с двумя его офицерами в Лихтерфельде. Мы немедленно отправились в путь, отдав по дороге приказ командирам танков, чтобы они не трогались с места без получения нового приказа. Немного позже Больбринкер приказал танковым частям выполнять приказы только генерального инспектора бронетанковых войск, генерала Гудериана.

Мы неслись на автомобиле к моим бывшим казармам в Лихтерфельде, и вскоре я уже беседовал с оберфюрером — вскоре бригаденфюрером и генерал-майором в «Лейбштанфербе» Вильгельмом Монке. Мы оказались для него посланцами Провидения. Геббельс объявил тревогу его части примерно в 19.00, предупредив, что, вероятно, какие-то элементы в армии, убежденные в смерти фюрера, стараются захватить власть и издать соответствующие приказы. Путчисты утверждали при этом, что якобы СС — а именно, войска СС — совершили государственный переворот. Поэтому оберфюрер подготовил к бою орудия и пулеметы, а его люди заняли боевые позиции… Мы обсудили ситуацию.

— Дорогие коллеги, — сказал Монке, — это счастье, что вы приехали, потому что если бы подъехали танки, пролилась бы кровь!

Я настаивал, чтобы он не поддавался на провокации. Могло случиться так, что один или два заблудившихся танка появятся перед казармами. Войска СС не должны отвечать огнем. Мы пришли к согласию. Я оставил у Монке одного из связных офицеров Больбринкера, второй вернулся в свою часть, чтобы доложить обстановку командиру. Было примерно 21.00.

Позже мне стало известно, что полковнику Глеземеру, которого заговорщики удерживали силой, удалось покинуть Бендлерштрассе и также предупредить инспекторат бронетанковых войск, который не поддался на провокации.

Из казармы лейб-штандарте я позвонил Фелкерсаму. Первая моторизованная рота уже прибыла из Фриденталя. Я приказал Фелкерсаму быть наготове у здания на Беркерштрассе. Мой адъютант сообщил, что примерно в 16.00 штабом войск запаса, по всей вероятности, была объявлена тревога. 15 июня такие учения уже проводились штабом III военного округа в Берлине. Речь шла о принятии решительных мер на случай предполагаемой интервенции в столице воздушно-десантных войск. Однако приказы, приходившие с Бендлерштрассе начиная с 17.00, никоим образом не касались учений. Дело было в тайной внутренней мобилизации, проводившейся с целью совершения путча. Чья это инициатива? Мне представлялось очевидным, что покушение на Гитлера связано с замешательством в Берлине. Ночью мне стало известно, что заговорщики пытались замаскировать свою операцию, издавая приказы по выполнению плана «Валькирия», предусматривавшего использование больших средств на случай неожиданного вторжения неприятеля или же возникновения угрозы безопасности государства — мятежа иностранных рабочих. Мне сказали позже, что «учения», проводившиеся 15 июля, были результатом ошибки части заговорщиков, предполагавших, что покушение произойдет в этот день.

После разговора с Фелкерсамом я принял решение поехать в Ванзее, в штаб генерала Штудента[199], еще не получившего ни одного приказа.

По телефону мне сообщили, что генерал находится у себя и ждет меня.

Был уже десятый час, когда я доложил о своем прибытии у дома Штудента — маленькой вилле в Лихтерфельде. Одетый в домашний халат генерал просматривал документы на террасе при тщательно затемненном свете лампы. С ним была жена, которая что-то шила. Генерал принял меня очень вежливо. Я объяснил, что прибыл по службе, и хозяйка дома сразу же исчезла. Я кратко сообщил генералу о происходящих событиях. Он с недоверием покрутил головой: «Но, мой дорогой Скорцени, это звучит, как приключенческая повесть! Попытка путча? Заговор военных? Это невозможно! Просто произошло недоразумение, и это все!»

В этот момент раздался телефонный звонок, звонил маршал Третьего рейха Герман Геринг. Он сообщил Штуденту, что покушение на Гитлера совершил офицер из штаба войск запаса, поверивший, что фюрер погиб. В результате этого на Бендлерштрассе были изданы соответствующие приказы, и некоторые из них начали выполняться. С этого времени необходимо выполнять приказы, приходящие только из ставки фюрера и Верховного главнокомандования вермахта. Геринг приказал «сохранять хладнокровие», чтобы избежать ненужных столкновений. Гитлер не получил телесных повреждений. Ночью он лично обратился к немецкому народу.

— В это действительно трудно поверить! В общем, ситуация очень серьезная. Я немедленно привожу свои подразделения в состояние повышенной готовности с запретом выполнять любые неясные приказы.

— Господин генерал, — сказал я, — мы уже предотвратили несчастье в бронетанковых войсках и войсках СС. Я предлагаю вам наладить связь с подполковником Больбринкером и оберфюрером Монке.

— Отлично. Мы будем поддерживать связь.

Я попрощался с генералом и поспешно вернулся на Беркерштрассе. Было примерно 22.30. Фелкерсам сообщил мне, что якобы создано новое правительство; после 16.30 командованием войск запаса были посланы соответствующие приказы командующим военных округов, оккупированных территорий и на фронт! Считалось, что Гитлер мертв! Мы имели дело с государственной изменой (Hochverrat).

Вместе с Фелкерсамом, Фукером и Остафелем я был преисполнен чувства отвращения. Вермахт сражался на трех фронтах против сильнейших армий мира. На Восточном фронте находилась под угрозой Румыния. Красная Армия заняла прибалтийские государства, а по центру миновала Пинск и Белосток, создавая угрозу Бресту! На Западном фронте господствующие на море и в воздухе союзники расширили свой плацдарм и захватили уже порт Шербур и Сен-Лo, превращенный в руины. В Италии они миновали Ареццо и дошли до Пизы. Это был уже не удар ножом в спину, а очередь из автомата.

Тогда меня вызвали к телефону из ставки, вероятно, по инициативе маршала Геринга. Я получил приказ немедленно направиться «со всеми силами» на Бендлерштрассе, чтобы усилить охранный батальон «Великая Германия», которым командовал находящийся уже на месте майор Отто Эрнст Ремер. Я сообщил собеседнику, что у меня на Беркерштрассе только одна рота. Приказ звучал: выдвигаться немедленно и ожидать последующих приказаний.

Приближалась полночь. Мы ехали на максимальной скорости среди разрушенных вражескими бомбардировщиками зданий, придававших летней ночи жуткий вид. Однако наши мысли были еще более мрачными. Мой широкий «Кюбельвагер» двигался во главе колонны, состоящей примерно из двадцати грузовиков. Фелкерсам сидел рядом со мной. Он вслух высказал то, что чувствовали мы все: «Когда я подумаю, что столько храбрых товарищей по оружию погибло по вине этих мерзавцев…!»

Наконец, мы доехали. Вспышка света. Перед нами стояла какая-то легковая машина. Вторая приближалась с противоположной стороны, выехав из арки двора Бендерблок[200].

Обе машины поравнялись, а затем остановились. Не имея возможности проехать, я приказал своей колонне остановиться. Видны были только проблески света фонариков. Я ждал в течение нескольких минут, затем вышел из машины, чтобы сориентироваться в ситуации. В подъезжающем автомобиле я узнал Эрнста Кальтенбруннера, возглавлявшего после Гейдриха Главное управление безопасности рейха. В выезжающем автомобиле сидел какой-то генерал. Позже мне стало известно, что это был генерал Фридрих Фромм, командующий войсками запаса. Я стоял на обочине и слышал, как он говорил Кальтенбруннеру: «…я устал; возвращаюсь к себе. В любой момент меня можно будет там найти».

Позже оказалось, что генерал Фромм ехал не домой, а к Геббельсу.

Мужчины распрощались. Дорога была свободной. Вперед! Я сразу же приказал конвою трогаться и, размахивая фонариком, начал кричать: «Майор Ремер!»

Командир батальона охраны «Великая Германия» майор Отто Эрнст Ремер с начала войны был ранен восемь раз. Всего лишь несколько недель назад Гитлер вручил ему Рыцарский крест. В 16.30 он получил приказ от заговорщиков начинать операцию «Валькирия».

В квартире на берлинской площади отсутствовал командующий округом «Берлин — Бранденбург» генерал Иоахим фон Корцфлейш, задержанный заговорщиками. Командующий войсками берлинского гарнизона, генерал Пауль фон Хазе, сообщил, что, по всей вероятности, Гитлер мертв, а войска СС хотят захватить власть, поэтому батальон охраны должен заблокировать правительственный квартал и обеспечить безопасность штаба войск запаса на Бендлерштрассе. Ремер выразил удивление: «Господин генерал, разрешите заметить, что, согласно конституции, никто иной, как маршал Третьего рейха Геринг должен заменить фюрера и издать соответствующие приказы».

Хазе ответил уклончиво. Ремер вышел. Он послал к Геббельсу своего друга, старшего лейтенанта запаса, доктора Ганса Хагена, который после ранения во Франции сотрудничал в качестве журналиста с «Дас Рейх». Историки забывают пояснить тот факт, что тогда доктор Геббельс был не только министром пропаганды, но также гаулейтером округа «Берлин — Бранденбург». Ганс Хаген встретился с ним примерно в 17.25. Министр пропаганды заявил ему, что Хазе соврал. Геббельс немедленно предупредил Верховное главнокомандование вермахта и бургомистра Штеега, а затем лейб-штандарте и генерала Юттнера. Это объясняет тот факт, почему меня успели перехватить на вокзале Лихтерфельде.

Наконец, через Хагена, Геббельс приказал прибыть Ремеру. «Нет, — сказал он ему, — Гитлер не погиб. Самым лучшим доказательством этого будет непосредственный разговор с ним». На часах было 18.45, когда майор взял у Геббельса телефонную трубку. Он услышал голос Гитлера: «Майор Ремер, узнаете ли вы мой голос?..»

С этого момента у заговорщиков не было шансов. Полковник граф фон Штауффенберг мог многократно повторять, что бомба, оставленная в портфеле под конференц-столом в «Волчьем логове», убила фюрера, что до своего побега он видел, как в 12.42 барак, в котором проходила конференция, взлетел в воздух. Ему не поверили. После возвращения на Бендлерштрассе он даже солгал, что видел, «как несли на носилках мертвого Гитлера».

Мятеж немецких войск запаса против самого верховного главнокомандующего характеризует то, что заговорщики с Бендлерштрассе: фельдмаршал фон Витцлебен, генералы Бек, Ольбрихт, Гепнер, фон Хазе и несчастный Фромм, а также полковники фон Штауффенберг, Мерц фон Квирнхейм, Агер и другие — не нашли ни одного офицера, унтер-офицера или рядового, ни одного пехотинца, которые стали бы на их сторону. Говорят, что заговор, подготовленный на Бендлерштрассе, был подавлен силой. Заблуждение! Давайте ближе посмотрим на обстоятельства.

Внизу, в зале оперативной связи, унтерштурмфюрер Рериг и шарфюрер Тегетер почуяли предательство еще до 17.00, поэтому после 18.00 они задерживали приказы заговорщиков и передавали их не по порядку. Примерно в 20.00 Реригу даже удалось завладеть всей системой связи: телефоны, телеграф и радио — и предупредить одного из офицеров Ремера, капитана Шлее. Ремер командовал, пользуясь информацией бюро Геббельса, находящегося на Герман Геринг Штрассе. Шлее, командовавший подразделениями, блокирующими Бендлерблок, сообщил ему о приказах, посланных Ольбрихтом, Гепнером и Штауффенбергом. Стало очевидным, что учреждение Ольбрихта является центром заговора.

Когда я предупреждал полковника Больбринкера, оберфюрера Монке и генерала Штудента, многие офицеры в здании на Бендлерштрассе на свой страх и риск сами потребовали объяснений от заговорщиков. Ольбрехт и Штауффенберг, чувствуя опасность, разоружили и арестовали генерала Фромма. Последний знал о путче и готов был прикрыть заговорщиков в случае успеха. Однако же примерно в 17.00 Фромм разговаривал по телефону с фельдмаршалом Кейтелем и узнал, что Гитлер не только жив, но именно сейчас беседует с Муссолини и маршалом Родольфо Грациани. Поэтому он отказался прикрывать своих подчиненных. Разоруженного и арестованного командующего войсками запаса заменил на посту генерал Гепнер, окруженный генералами Кунце, Штрекером и Шпехтом, — удаленный из армии и разжалованный в январе 1942 года! Худшего выбора сделать было нельзя.[201]

Австриец, подполковник Придун, организовал вместе с полковниками фон дер Хейде и Гербером контрпутч, но они были безоружны. Майор Флисбах поехал на склады, расположенные в Тепхине вблизи Вюнсдорфа, и поздно вечером привез оружие и боеприпасы: автоматы и гранаты, розданные только после 21.00. Затем полковник фон дер Хейде вошел в сопровождении двадцати офицеров и унтер-офицеров в кабинет Ольбрихта и предложил ему сдаться. Во время завязавшейся перестрелки был ранен Клаус фон Штауффенберг. Освобожденный другой группой Фромм заявил, что генералы Ольбрихт и Бек, бывший генерал Гепнер, Штауффенберг и их сообщники арестованы. Фельдмаршал фон Витцлебен и Гизевиус уже исчезли. Бек, намереваясь покончить жизнь самоубийством, дважды выстрелил в себя, но неудачно. Один из адъютантов вынужден был добить его.

Фромм, удалившийся в свою канцелярию, заявил: «Военный суд, начавший работать по моему указанию, приговорил к смертной казни генерала Ольбрихта, полковника фон Квирнхейма, полковника, фамилию которого не желаю знать (он так говорил о Штауффенберге) и одного лейтенанта (речь идет об адъютанте Штауффенберга лейтенанте Вернере фон Хефтене)».

«Приговор» был без задержки приведен в исполнение взводом унтер-офицеров войск запаса во дворе здания, при свете автомобильных фар. Было 23.15. Генерал Фромм ликвидировал неудобных свидетелей.

Здесь необходимо привести цитаты из донесения и документов.

Согласно донесению бывшего министра вооружения и военного производства Шпеера,[202] «бунт должна была подавить танковая бригада полковника Больбринкера».

Шпеер якобы приехал на машине на Бендлерштрассе «тотчас же после полуночи, чтобы предупредить экзекуцию». Он написал: «Больбринкер и Ремер сидели в моем автомобиле. В совершенно затемненном Берлине Бендлерштрассе была ярко освещена прожекторами — невероятное и жуткое зрелище».

Это зрелище, по его мнению, было театральным: «как будто бы в центре темного съемочного павильона осветили сцену из фильма». Автомобиль Шпеера остановил офицер СС на углу Тиергартенштрассе. Тогда он заметил, что под деревьями стоят «Кальтенбруннер — руководитель гестапо — и Скорцени — освободитель Муссолини». Правда, руководителем гестапо был Мюллер, но когда хотелось утереть кому-нибудь нос, необходимо было вспомнить о гестапо. Якобы наше «поведение было таким же темным, как и наши персоны». Невероятно!

Руководитель РСХА Эрнст Кальтенбруннер прибыл лично, чтобы забрать заговорщиков — до такой степени недооценивали значение этого путча. Вероятно, ему еще не было известно, что шеф берлинской полиции, граф Гейнрих фон Хеллдорф и шеф криминальной полиции, Артур Небе, тоже принадлежат к числу заговорщиков.

Шпеер утверждает в своей книге, что он поехал на Бендлерштрассе, чтобы не допустить экзекуций. У него не было для этого никаких полномочий. Разве что это желание показать в 1969 году, что он «выступил против» в 1944 году. Я спросил у находящегося сегодня вне службы генерала Отто Ремера, что он думает о реляции Шпеера. Он ответил мне 20 апреля 1974 года, и этот ответ имеет значение документа:

«Шпеер приехал в Бендлерблок, потому что я попросил его отвести меня туда как можно быстрее с моего командного пункта, находящегося в вилле Геббельса. Мне как раз стало известно, что в Бендлерблок был приведен в исполнение приговор. Так как именно в тот момент у меня не оказалось автомобиля, а я хотел предотвратить очередные расстрелы, мне пришлось попросить Шпеера, чтобы он отвез меня туда. Мы немедленно выехали на его белой спортивной «Ланче». Я могу сказать, что он был только моим водителем, правда, очень хорошим. Нас никто не останавливал. У главного входа стоял Фромм в окружении нескольких офицеров. Это было, по моему мнению, вскоре после экзекуции Штауффенберга и еще троих человек. Фромм узнал меня и сказал: «Наконец хоть какой-то порядочный офицер из «Великой Германии»! Что вам известно о ситуации?» Я ответил, что получил от Гитлера все полномочия для обеспечения безопасности правительства и отвечаю за восстановление порядка. Я предложил Фромму направиться к Геббельсу, если он желает подробно ознакомиться с политической ситуацией. Мне помнится, что он беседовал со Шпеером. Однако мне не известно, вместе ли они поехали к Геббельсу. Когда я вернулся на место этого разговора через полчаса, то был удивлен, наблюдая в прихожей людей из СД, обыскивающих висевший плащ Фромма.

В связи с вашим вопросом, отвечаю, что Бендлерштрассе была затемнена как обычно. После разговора с Фроммом я поднялся на второй этаж с целью навести справки. Затем я беседовал с командиром роты охраны капитаном Шлее. В этот момент я увидел вас, Скорцени, и мы согласовали наши действия. Затем я вернулся к Геббельсу, у которого находился и Гиммлер, которому я представил рапорт».

Действительно, мы согласовали с Ремером, что он займется организацией охраны здания снаружи, а я внутри. Затем я сразу же предпринял соответствующие действия.

Мне часто доводилось бывать по службе на Бендлерштрассе. В сопровождении Фелкерсама, Остафеля и двух моих офицеров я поднялся на второй этаж, где находились кабинеты Ольбрихта и Штауффенберга. Везде царила суматоха. Со всех сторон появлялись вооруженные до зубов офицеры. Я их быстро успокоил и спросил, что случилось со знакомыми мне полковниками Гербером и Придуном. Я вошел в кабинет Штауффенберга, следом за мной появился мой знакомый капитан из Люфтваффе. Он сказал, что является начальником связи и ждет приказаний. Я приказал аннулировать все директивы, связанные с операцией «Валькирия», восстановить нормальную связь со ставкой Гитлера, военными округами и штабами всех фронтов, а также организовать службу перехвата разговоров, прежде всего, на большие расстояния. Однако мне не удалось дозвониться по телефону до ставки.

Я отдавал себе отчет, что приблизительно в течение десяти часов все занимались всем, что было связано с путчем, но только не работой. Первостепенной задачей на тот момент представлялось снова привести в движение гигантский административный аппарат. Я вызвал начальников служб и отделов и сказал:

— Самым важным сейчас является отмена всех приказаний, касающихся плана «Валькирия». Миллионы наших товарищей сражаются. Подумайте о них! На всех фронтах необходимо снаряжение, боеприпасы, продовольствие. Пусть каждый в течение этой ночи попытается наверстать потерянное время.

Один из полковников заметил, что важные решения по снабжению должны подписываться генералом Фроммом, генералом Ольбрихтом или же полковником Штауффенбергом.

— Беру на себя ответственность за подпись и отправку самых срочных директив, — сказал я. — Пусть господа займутся своими обязанностями. Господа, за работу!

Я разместился в кабинете Штауффенберга. В выдвижных ящиках стола обнаружились настоящий план «Валькирия», две игральные кости и отпечатанная четырехцветная игра с диаграммами. Она представляла собой путь одного из корпусов группы армий «Юг» во время русской кампании. Пояснения на полях были до такой степени циничны, вульгарны и низменны, что я был возмущен. Было заметно, что в эту игру играли часто. Представляю, что должны были думать денщики или официанты казино при виде «господ офицеров» штаба, предающихся подобным развлечениям! Я действительно чувствовал отвращение.

В 1.00 Гитлер обратился к немецкому народу. Он сказал, что жив и здоров, «несмотря на то, что бомба, подложенная полковником Штауффенбергом, взорвалась в двух метрах» от него. И добавил: «Немногие люди могут себе представить судьбу Германии в случае успеха покушения. Я благодарен Провидению и Создателю не за спасение моей жизни, а за предоставленную возможность и далее нести на своих плечах эти заботы и продолжить сознательную, выполняемую по доброй воле работу. […] Я хотел бы прежде всего поприветствовать вас, мои старые боевые товарищи. Мне еще раз удалось уклониться от судьбы, которую я не боюсь, но немецкий народ погрузился бы в хаос и террор. Мне в этом видится знак Провидения. Необходимо, чтобы я продолжал свое дело, и я буду это делать».

Гитлер хотел произнести свою речь в 21.00. однако это оказалось невозможно, так как ждали автомобиль с радио-установкой, находившийся в… Кенигсберге. Это стоит отметить, что в такой день из ставки невозможно было обратиться к народу по радио.

Через два часа меня наконец соединили со штабом генерал-полковника Йодля. Он был ранен в голову, а мой друг, фон Беков, в шею. Два генерала, Кортени и Шмундт, получили смертельные ранения, полковник Брандт был мертв. Я попросил, чтобы мои обязанности взял на себя какой-либо компетентный генерал. В ответ мне сказали, что соответствующие мероприятия будут проведены завтра утром, а мне необходимо пока оставаться на своем месте. И я оставался на нем более тридцати часов, временами проваливаясь в легкий сон на пару минут прямо в кресле, несмотря на литры выпиваемого мной кофе, который готовили и приносили мне секретари. За это время мне доставили множество рапортов, после ознакомления с которыми я диктовал письма секретаршам Ольбрихта и Штауффенберга, подписываясь вместо них «уполномоченным».

Приблизительно в полдень генерал Йодль лично позвонил мне из Кентшина и приказал продержаться еще несколько часов. В случае необходимости принять какое-либо «очень важное» решение, он приказал мне уведомлять об этом Верховное главнокомандование вермахта. Я ответил, что часто не в состоянии определить, является ли то или иное решение важным.

— Скорцени, — сказал Йодль, — мне хорошо известно, что вы питаете отвращение к штабной работе, но здесь дело не в ней. Пока оставайтесь на месте. Мы вас заменим ночью или, самое позднее, утром.

В первые часы моего пребывания на Бендлерштрассе, когда ситуация не была еще под контролем, Фелкерсам позвонил мне с третьего этажа и сказал, что разыскивается какой-то генерал связи Люфтваффе. Он сидел как раз напротив меня, за столом, на котором я писал. Немного ранее он оказался в моем распоряжении и спрашивал меня о дальнейших приказаниях.

— Пожалуйста, дайте мне ваш пистолет, — сказал я.

Я взял оружие, положил его на стол и вышел из комнаты.

Мне стало известно, что этого человека необходимо арестовать. Я подождал еще пару минут. Какой-то капитан сухопутных войск спросил меня, где находится генерал.

— Пожалуйста, постойте у двери, — ответил я.

Я вошел. Пистолет лежал на том же месте. Генерал сказал:

— Благодарю вас. Однако мои религиозные убеждения не разрешают мне совершить самоубийство.

— Понимаю.

Я открыл дверь, капитан вошел и затем покинул комнату вместе с арестованным. Фамилия того генерала вылетела у меня из памяти.

Утром 22 июля на Бендлерштрассе прибыли Гиммлер и генерал Юттнер. Гитлера осенила странная мысль назначить рейхсфюрера командующим войсками запаса вместо генерала Фромма! Однако Гиммлер ничего не понимал в армейских делах, и в действительности все заботы свалились на плечи Юттнера.

Я вернулся с Фелкерсамом и Остафелем во Фриденталь, где, смертельно уставшие, мы проспали пятнадцать часов. Уже 23 июля мне позвонил Шелленберг. Мне показалось, что он до сих пор волнуется. Он сообщил, что минуту назад ему звонили рейхсфюрер Гиммлер и Генрих Мюллер. Улики свидетельствовали, что Канарис был участником заговора. Шелленберг ждет приказа, чтобы арестовать его.

— Я оказался в деликатной ситуации, — сказал мне Шелленберг. — Рейхсфюрер, выполняющий приказ фюрера, хочет, чтобы к адмиралу отнеслись с уважением. В данной ситуации мне кажется верным решением иметь в своем распоряжении подразделение из вашей части. Оно будет моей охраной на случай, если мне придется выполнять миссию, от которой я охотно отказался бы. Необходимо также принять в расчет возможность сопротивления.

Я ответил Шелленбергу, что если дело касается только задержания Канариса, то для этого достаточно одного офицера и водителя.

В 1946 году, в Нюрнберге, Шелленберг просил меня сказать, что якобы он 20 июля был в лагере заговорщиков. Я отказался. Зачем мне давать ложное показание? Безусловно, в 1946 году выгоднее было находиться в оппозиции, чем в 1944. Я не уверен, но мне кажется, что бывший министр труда Франц Сельдте сделал Шелленбергу свидетельство «оппозиционера», что дало ему возможность при случае доказать, что он и сам принадлежал к заговорщикам.

То, что я узнал от Шелленберга о Канарисе, было слишком серьезно и сенсационно, чтобы не рассказать это Фелкерсаму — ведь ранее он служил в дивизии «Бранденбург». Со времени приезда во Фриденталь он часто делился со мной сомнениями по поводу функционирования некоторых служб Абвера. Специальные подразделения попадали в необъяснимые ловушки, а использование дивизии «Бранденбург» в качестве полевого подразделения было для него в высшей степени непонятным. У меня также сложилось свое определенное мнение о Канарисе. Его рапорт о «решительной воле итальянского правительства продолжать войну вместе с нами» (30 июля 1943 года) свидетельствовал о недостаточной осведомленности. К счастью, фельдмаршал Кессельринг не поверил ему. «Добрый» адмирал хотел нас послать в окрестности острова Эльба на поиски дуче в то время, когда он находился на Маддалене. Однако же Кейтель и Гитлер поверили ему тогда!

— Можно ли, — спросил Фелкерсам, — выиграть современную войну, если руководитель разведки работает на противника?

Я сам неоднократно задумывался над этим. У меня часто возникал вопрос: что случилось бы, если бы вместо меня на Бендлерштрассе оказался замаскированный заговорщик?

Заговорщики в Берлине доказали свою абсолютную бездарность. Они должны были проверить, могут ли они рассчитывать на какие-либо подразделения, а затем в 14.00 привести в действие план «Валькирия».

Когда Ольбрихт приказал полковнику Фридриху Ягеру арестовать Геббельса, напрасно велись поиски жандармов, готовых выполнить этот приказ. Так как майор Ремер не хотел об этом и слышать, Ягер обратился к резервистам, которые от этого открутились, а затем к курсантам пиротехнической школы. Они тоже отказались!

В то время несчастный Гепнер утверждал, что он приказал задержать 300 000 человек. Кто должен был это сделать? Пиротехники?

Войска СС должны были войти в состав вермахта, это значит находиться в подчинении «высшего командования» фельдмаршала фон Витцлебена. Любой офицер, любой солдат, отказавшийся ему подчиняться, был бы признан «предателем» и немедленно расстрелян, вероятно, курсантами-пиротехниками.

Карл Герделер видел себя уже канцлером Третьего рейха, а Штауффенберг — генерал-майором и статс-секретарем в военном министерстве, которое они намеревались воссоздать. За портфель министра иностранных дел соревновались два человека. В случае переговоров с Западом его получил бы Ульрих фон Хасселль, а с Востоком — безработный посол, эффектный граф фон дер Шуленбург. Разве что никто из их числа не слышал о безоговорочной капитуляции, которая касалась также и заговорщиков!

Несомненно, что смерть Гитлера могла явиться причиной хаоса. Такого мнения придерживались адмирал Дёниц, фельдмаршалы фон Рундштедт и фон Манштейн, генерал-полковник Гудериан и все фронтовые генералы. После 20 июля адмирал Хейе сказал мне: «Вы знаете, что я монархист. Однако я принял присягу на верность фюреру. У нас на флоте нет обычая бросать в воду командира, если корабль наскочит на риф. Он остается на палубе первым после бога до спасения экипажа, и только лишь позже предстанет перед трибуналом. А впрочем, нет необходимости ставить себя в положение, когда нужно убить 23 человека, чтобы устранить одного. Это обычаи бандитов, а не офицеров».

Те из числа заговорщиков, кто действовал, не имея скрытых намерений, с целью (хотя и утопической) спасения Германии, безусловно, заслуживают уважения, так как они поставили на карту свою жизнь. Однако результаты их деятельности были катастрофическими.

Необходимо признать, что Гиммлер не знал ничего, кроме абсолютной власти над полицией. Он очень поздно сориентировался, что покушение было сигналом к путчу. Первоначально он считал, что бомбу подложили рабочие, чинившие поврежденный, по всей видимости, во время ночной бомбардировки с 19 на 20 июля бункер Гитлера[203].

У фюрера было иное мнение. Сразу же после взрыва он приказал разыскать Штауффенберга, но не с целью его допроса или ареста — он опасался, что полковник лежит где-нибудь раненый и без сознания. Уже в 15.00 действия и поведение Штауффенберга были признаны подозрительными. Тогда считалось, что он направился в сторону советских позиций, находящихся в 100 километрах на восток от Кентшина. Если Гиммлер и приказал шефу гестапо Мюллеру отправить доктора Пиффрадера на аэродром в Рангсдорфе с целью ареста выходящего из самолета полковника, то он не был в этом совершенно уверен. Однако же автомобиль со Штауффенбергом и Хефтеном разминулся с машиной Пиффрадера на дороге, ведущей из аэропорта в город.[204]

Многие заговорщики были втянуты в эту мрачную аферу, не зная ее целей и настоящих руководителей. Воображение заговорщиков не отвечало реальности, они считали, что после устранения Гитлера возникнет возможность договориться с западными союзниками. Я хотел бы привести в качестве примера полковника фон Фрейтага-Лорингховена, бывшего руководителя II отдела Абвера (саботаж и диверсия), перешедшего затем под мое начало в качестве руководителя отдела «В» Amt Мил.

Родом из старой и очень уважаемой семьи, Веззель Фрейгерр фон Фрейтаг-Лорингховен, с которым я тогда познакомился, позволил себя использовать заговорщикам. Возможно, что именно сам Канарис приказал ему доставить Ольбрихту и Штауффенбергу в конце 1943 года взрывчатое вещество английского производства и взрыватели к нему. Лорингховен не имел понятия, для чего оно предназначено. 22 июля он покончил с собой.

Принадлежавший к старой и озаренной славой семье майор Людвиг граф фон Леонрод оставил перед смертью письмо: «Я не достоин быть одним из Леонродов. Надеюсь, мое имя вычеркнут из истории нашей семьи, так как оно замарало ее. Только бы мой брат смог лучше защитить честь семьи и оказался не столь наивным, как я».

Самое худшее то, что Ольбрихту удалось отправить на фронт приказы, которые как на Востоке, так и на Западе внесли дополнительное замешательство и деморализовали солдат. Четырнадцать офицеров, скомпрометировавших себя участием в этой мрачной афере, покончили жизнь самоубийством. Среди них были фельдмаршал Эрвин Роммель, Гюнтер фон Клюге, а также генерал Карл Генрих фон Штюльпнагель, командующий войсками во Франции[205].

Решение о лишении офицерского звания участников заговора принадлежало Почетному военному суду.[206]

Председателем суда был фельдмаршал Герд фон Рундштедт, в его состав вошли фельдмаршал Кейтель, а также генералы: Гудериан, Шродт, Крибель и Кирхгейм. Только разжалованные офицеры предстали перед Народным трибуналом.

Говорилось о тысячах приведенных в исполнение приговоров. Согласно данным правительства ФРГ, их было 140.[207]

Изучение подоплеки покушения обнаружило тот факт, что заговором руководили офицеры, принадлежащие к «Красной капелле». К такому выводу пришел в 1966 году доктор Вильгельм Риттер фон Шрамм, профессор истории политехнического института в Мюнхене. Профессор Шрамм и Вальтер Герлиц в издаваемой в Гамбурге газете «Ди вельт» подтвердили, что участвовавшие в заговоре генералы Фриц Тиле, Гельмут Штифф, Герман Фери и Рудольф Герке являлись также информаторами швейцарской сети Ресслера.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.