Избавление от свидетелей

Избавление от свидетелей

Снова обратимся к исследованию А. Авторханова. «Вот за тех, кто знал слишком много, и взялся Берия сразу после смерти Сталина, — читаем в книге «Загадка смерти Сталина». — К ним, кроме соучастников Берии, относились: 1) две комиссии врачей: одна — «лечившая» Сталина, и другая — засвидетельствовавшая, что Сталина лечили «правильно»; 2) охрана и прислуга Сталина на даче в Кунцеве.

Большинство врачей из этих двух комиссий исчезли сразу после смерти Сталина. Один из врачей, участвовавших во вскрытии тела Сталина, профессор Русаков, «внезапно» умер. Лечебно-санитарное управление Кремля, ответственное за лечение Сталина, немедленно упраздняется, а его начальник И. И. Куперин арестовывается. Министра здравоохранения СССР А. Ф. Третьякова, стоявшего по чину во главе обеих комиссий, снимают с должности, арестовывают и вместе с Купериным и еще двумя врачами, членами комиссии, отправляют в Воркуту. Там он получает должность главврача лагерной больницы.

Реабилитация их происходит только спустя несколько лет, а это доказывает, что заметал следы не один Берия, а вся четверка.

Не менее круто поступил Берия с кунцевской охраной и обслугой Сталина: ведь эти люди не только были свидетелями того, что происходило вокруг Сталина, но, очевидно, и рассказали Василию Сталину, как бериевские «врачи» залечили его отца.

Если бы Сталин умер естественной смертью «под постоянным наблюдением ЦК и правительства», как гласило правительственное сообщение от 4 марта 1953 года, то не происходили бы те «странные события» в Кунцеве, о которых рассказывает, впрочем, не вдаваясь в причины происходящего, дочь Сталина».

Действительно, после кончины хозяина Ближней дачи там началось непонятное.

— Дом в Кунцево пережил после смерти отца, — вспоминает С. И. Аллилуева, — странные события. На второй день после смерти его хозяина — еще не было похорон — по распоряжению Берии, созвали всю прислугу и охрану, весь штат обслуживавших дачу, и объявили им, что вещи должны быть немедленно вывезены отсюда (неизвестно куда), а все должны покинуть это помещение.

Спорить с Берией было никому невозможно. Совершенно растерянные, ничего не понимавшие люди собирали вещи, книги, посуду, мебель, грузили со слезами все на грузовики, все куда-то увозилось, на какие-то склады… Подобных складов у МГБ — КГБ было немало в свое время. Людей, прослуживших здесь по десять — пятнадцать лет не за страх, а за совесть, вышвыривали на улицу. Их разогнали всех, кого куда. Многих офицеров из охраны послали в другие города. Двое застрелились в те же дни. Люди не понимали ничего, не понимали, в чем их вина? Почему на них так ополчились? Но в пределах сферы МГБ, сотрудниками которого они все состояли по должности (таков, увы, был порядок, одобренный самим отцом!), они должны были беспрекословно выполнять любое распоряжение начальства. Я узнала об этом много позже — тогда, в те дни, меня не спрашивали.

Как рассказывали мне в середине восьмидесятых годов «долгожители» Старой площади, позже, когда «пал» сам Берия, Ближнюю дачу стали почему-то восстанавливать. Свезли обратно вещи. Пригласили бывших комендантов, подавальщиц. Они помогли снова расставить все по своим местам и вернуть дому прежний вид. Оказывается, готовились открыть здесь музей, наподобие Ленинских Горок. Но затем последовал ХХ съезд партии, после которого, конечно, идея музея не могла прийти кому-либо в голову.

Версия Д. Волкогонова. Не многие теперь уже знают, что после похорон Президиум ЦК решит «организовать на подмосковной даче, где жил и работал вождь, музей И. В. Сталина». Даже директора назначили, штаты утвердили, большие деньги отпустили. Но, слава Богу, скоро одумались…

А. Авторханов прямо называет еще одну группу свидетелей — соучастников Берии: Маленков, Хрущев и Булганин. «Сами по себе личности не выдающиеся, — пишет он, — они все-таки представляли важнейшие институции: Маленков — государственную бюрократию, Хрущев — партийный аппарат, Булганин — армию. С ними Берия думал поступить так, как поступает всякий уважающий себя бандит: честно поделить добычу — власть. Будучи на вторых ролях во время «лечения» Сталина, они после его смерти получили от Берии всю юридическую партийно-государственную власть с одной негласной оговоркой, запечатленной в новом кремлевском протоколе иерархии вождей: Берия согласился быть вторым лицом в государстве, чтобы управлять первым».

А теперь о том, как представлялись описываемые события сотрудникам охраны Ближней дачи.

— Никто нас не звал проститься с мертвым, — вспоминал комендант П. Лозгачев в беседе с драматургом Э. Радзинским, — мы сами ходили. Светлана была недолго (свидетельство, подтверждающее версию Серго Берии. — Н. З.). Был и Вася. Не сказал бы, что он был пьян, но в волнении. Потом приехала машина с носилками, положили его и при мне понесли. И все… И никого — только мы стоим и смотрим.

— Говорят, у Хозяина на теле был какой-то кровоподтек, будто его толкнул кто-то? — спросил драматург.

— Никакого кровоподтека не было и не могло быть, никто его не толкал. Хрусталев был, когда его бальзамировали, и говорил нам, что в легких, правда, нашли какой-то огарок. Может быть, когда кислород вводили, что-то попало. А так ничего.

— А что было потом с прикрепленными?

— Ну, а дальше всех разогнали, вызывают такого-то и отправляют из Москвы, «чтоб немедленно выезжали с семьей». Такая неожиданность! Старостин, Орлов, Туков решили зайти к Берии, попросить не отправлять. Пришли, а он говорит: «Не хотите быть там — будете там», — и пальцем указал на землю. Ну, они и поехали.

— А что было потом с Хрусталевым?

— Хрусталев заболел и вскоре умер. Орлова со Старостиным назначили во Владимир, а я остался на объекте — объект пустой, а я завхоз. Объект передали Министерству здравоохранения. Так вот и закончилась Ближняя…