17 июня – Клавдия ШУЛЬЖЕНКО

17 июня – Клавдия ШУЛЬЖЕНКО

Эта певица стояла у истоков советской эстрады и долгие годы была ее королевой. Ее голос знала вся страна: он веселил людей в дни праздников, вдохновлял на подвиги в годы военного лихолетья и послевоенного строительства.

Клавдия Шульженко родилась 24 марта 1906 года в Харькове, в простой семье (их дом стоял на Владимирской улице, в районе, который носил название Москалевка). Кроме нашей героини, в семье Шульженко был еще один ребенок – мальчик Коля.

С детских лет Клавдия увлекалась пением (ее отец прекрасно пел украинские народные песни) и театром (играла в самодеятельном детском театре, который располагался… во дворе ее дома). Причем театр она любила гораздо больше пения. Поэтому в мечтах своих Шульженко петь никогда не собиралась, а мечтала о карьере драматической актрисы. И «виноваты» в этом были не только первые любительские спектакли, в которых она участвовала. «Виноват» был кинематограф и кумиры кино – Вера Холодная, Иван Мозжухин, Владимир Максимов, которые в те годы властвовали на экране. Глядя на них, Шульженко все больше мечтала о карьере драматической актрисы.

Кроме этого, в Харькове был прекрасный театр, руководил которым прославленный режиссер Николай Николаевич Синельников. Пересмотрев практически весь репертуар этого театра, наша героиня дала себе слово, что обязательно поступит туда работать. И в марте 1923 года ее желание осуществилось – ее приняли в театр.

Первым спектаклем, в котором Шульженко приняла участие, была оперетта Жака Оффенбаха «Перикола». В нем она пела в хоре – то среди уличной толпы, то среди гостей на губернаторском балу. В этом спектакле впервые за дирижерский пульт встал Исаак Дунаевский. А вот второй ее спектакль оказался не музыкальным – это был «Идиот» Ф. М. Достоевского. Наша героиня играла в нем Настасью Филипповну. Правда, играла – сильно сказано. Она появилась в этой роли в четвертом акте, когда Настасью Филипповну уже убили и она лежала на кровати. Именно это «лежание» и изображала Шульженко. Побывавший на том спектакле отец нашей героини затем утверждал, что делала она это очень убедительно.

В то же время Шульженко начала участвовать в дивертисментах, концертных отделениях, устраиваемых после спектакля. Подобные дивертисменты в те годы были обязательным явлением в театрах, в них актеры имели возможность проявить себя в смежных областях: песне, монологе, стихах.

Существенный поворот в судьбе Шульженко произошел в 1924 году, после встречи с известной оперной певицей Лидией Липковской. В том году она приехала с гастролями в Харьков, и, побывав на ее концерте, Шульженко пришла в восторг от ее таланта. На следующий день после концерта Клава набралась смелости и пришла к Липковской в гостиницу. Послушав несколько песен в исполнении нашей героини, певица сказала: «У вас настоящий лирический дар. „Жесткие“ песни, типа „Шелкового шнурка“, вам неуместны. Вам нужен свой репертуар, соответствующий вашему дарованию…»

Эти слова окрылили Шульженко, и она загорелась идеей создать для себя настоящую песенную программу. Но как это сделать? И тут ей помог случай.

В один из дней к ней в театр пришел молодой человек и представился поэтом Павлом Германом. (Это именно он написал популярный в те годы «авиамарш»: «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».) Он сообщил, что у него написано несколько новых песен и он предлагает их исполнить Шульженко. Среди них были: «Записка», «Не жалею», «Настанет день» и др. Наша героиня согласилась. Летом 1925 года, когда она согласилась сыграть несколько спектаклей в Краснозаводском драмтеатре, с ней завязали тесные творческие отношения композитор Юлий Мейтус и молодой актер, по совместительству поэт, Евгений Брейтиган. Так день за днем у Шульженко набирался собственный песенный репертуар.

Песенная слава к нашей героине приходила постепенно. Однако настоящий успех пришел к ней после того, как она исполнила две песни, написанные композитором Валентином Кручининым и поэтом Павлом Германом. Это были: «Песня о кирпичном заводе» (в народе – «Кирпичики») и «Шахта № 3». Вот что вспоминала об этом сама К. Шульженко: «Песня о кирпичном заводе», ставшая вскоре одиозной, действительно не отличалась ни музыкальными, ни поэтическими достоинствами. Композитор Кручинин обработал для нее мелодию известного вальса, который считался чуть ли не народным. Этот вальс можно было услышать в цирке, в балагане, его играли шарманщики. Я слыхала эту мелодию в детстве. Дома у нас был граммофон, и среди многочисленных пластинок к нему был и вальс «Две собачки», который я сразу вспомнила, услышав новую песню В. Кручинина…

«Кирпичики» подхватили сразу. Помню, как после первого же моего исполнения этой песни в одном из рабочих клубов на шефском концерте ко мне подошли девушки в красных косынках – комсомолки и ребята – рабочие этого предприятия. Они попросили «не пожалеть времени и дать списать слова понравившейся песни». Такая картина повторялась не однажды…»

В том же конце 20-х произошли изменения и в личной жизни Шульженко. В харьковском Клубе искусств, что на Сенной, она познакомилась с молодым поэтом Ильей Григорьевым. После вечеринки тот вызвался проводить певицу до дома и по дороге честно признался ей, что давно мечтает затащить ее в постель. Шульженко оторопела от такой наглости, а когда опомнилась, заявила: «Зря стараетесь. Мне не нужны любовники. У меня будет один муж на всю жизнь и один ребенок». На что Григорьев рассмеялся и ответил, что мужей у нее будет несколько, а любовницей его она все равно станет. И ведь действительно стала. Причем спустя какое-то время так сильно влюбилась в поэта, что даже ушла от родителей жить к нему, хотя отец с матерью были категорически против этого.

Между тем Григорьев относился к творчеству своей пассии весьма прохладно. Он говорил, что актриса она никакая, а певичка – так себе, средненькая. Но Шульженко видела, что, несмотря на все эти заявления, он любит ее, и любит сильно. Дело шло к свадьбе, когда между молодыми случилась серьезная размолвка. Григорьев предложил своей возлюбленной спеть песню на его новые стихи, но Шульженко эти вирши забраковала. Услышав это, Григорьев взвился: «Да как ты смеешь?! Ты, девчонка с москалевской подворотни!..» Шульженко не стала слушать дальнейшие дифирамбы своего суженого и ушла, хлопнув дверью. На календаре был апрель 1927 года.

Молодые не виделись больше месяца, и казалось, что никогда больше не увидятся. Но однажды к Шульженко подошел приятель Григорьева и сообщил, что тот проигрался в карты и пытался застрелиться. Но неудчно. Услышав об этом, Шульженко бросилась к своему бывшему возлюбленному. И они снова воссоединились. Отныне каждый вечер Григорьев стал встречать певицу после концерта и отвозил ее домой на роскошном «Рено». Родители девушки были крайне недовольны таким поведением дочери – они были людьми скромными и относились к таким барским замашкам отрицательно. Но дочь их не слушала и жила так, как ей нравилось. Вскоре Григорьев сделал ей предложение и в знак серьезности своих намерений подарил обручальное кольцо.

В начале мая 1928 года Шульженко отправилась на свои первые гастроли в Ленинград. Григорьев остался в Харькове, откуда он вскоре уехал в командировку в Сибирь. Теперь единственной ниточкой, которая связывала влюбленных, оставались письма. В одном из них Григорьев писал:

«Здравствуй, моя Кледи Шутти! Здравствуй, моя Кунечка! Прости, что так долго не писал, не было никакой возможности. Много ездил по закоулкам Сибири, встречался с людьми! Вот она – Русь Советская, как писал Есенин! Я помню о тебе каждый день, помню нашу комнату, наш волшебный диван, где ты… (…) то, что ты больше всего любила… Прости, что я пишу такие вещи, но, когда мы встретимся, ты сама все почувствуешь. Конечно, я иногда вел себя как законченный подлец, как ты терпела меня, не знаю. Я слышал о твоих успехах в Ленинграде, они меня радуют и мучают невероятно, ибо ты отдаляешься от меня в какой-то свой мир, прости, фальшивый и надуманный – мир пошлости и устаревших идеалов… Еще раз прости. Я здесь на великой советской стройке нужен людям. Издаю также стенную газету, скоро открываем клуб. В декабре ненадолго приеду в Харьков. Больше всего вспоминаю, как я тебя провожал до Рымарской, где живут Мейтусы. Я думаю о тебе и помню тебя всю в мельчайших подробностях. Ты еще не потеряла (или выбросила?) кольцо?

Целую… (…).».

В Ленинграде Шульженко была принята в труппу местного мюзик-холла и в течение нескольких месяцев выступала с концертами. И только поздней осенью 28-го, перед гастролями в Москве, ей разрешили съездить в Харьков. Там она наконец-то увиделась с Григорьевым. И все, о чем он так мечтал в последнем письме, исполнилось. Однако, когда Григорьев предложил своей возлюбленной немедленно расписаться, она отказалась, предложив перенести эту церемонию на более поздний срок – после ее гастролей в столице. Сердце Григорьева сжалось от нехороших предчувствий. Как покажет уже ближайшее будущее, его сомнения были не напрасными.

Григорьев уехал в Сибирь спустя сутки, а у Шульженко было еще несколько дней перед гастролями в Москве. И однажды вечером она отправилась в театр «Тиволи», где выступала одесская эстрадная труппа. В ее составе был 24-летний куплетист и чечеточник Владимир Коралли, который, заметив в зале Шульженко, бросил ей со сцены преподнесенный ему букет. Этот эпизод стал завязкой к их скорому роману.

В Москву Шульженко приехала в самом начале января 1929 года. Отыграв там несколько концертов, она отправилась с гастролями в Нижний Новгород. И судьбе было угодно сделать так, что в этом же поезде ехал и Коралли. Причем на эти же гастроли. Всю дорогу он настойчиво ухаживал за певицей, и ее сердце дрогнуло: таких обходительных и воспитанных молодых людей в эстрадной среде она еще не встречала. На гастролях у них вспыхнул роман. В самом начале его, чтобы не смущать себя и своего любовника, Шульженко сняла со своего пальца обручальное кольцо и спрятала его в сумочку. С этого момента Григорьев стал для нее «покойником». Именно так она назвала его в своем письме Коралли, которое было написано ею 6 февраля 1930 года. Цитирую:

«Письма И. П. Г. (Илья Григорьев. – Ф. Р.) всегда были полны иронии, упрека и, может быть, большой любви, конечно, но все это такое больное, такое далекое мне, что вызывало во мне скверное состояние и абсолютно убивало желание смеяться и радоваться. А вот Вы совсем иное. Сознаюсь Вам, теперь можно, что в Нижнем я просыпалась каждый день веселой, потому что знала, что увижу Вас. А потом мы дурили вместе по целым дням. А помните, Вы меня поцеловали, и меня это нисколько не обидело, напротив, очень понравилось, и я не возражала против повторения. Не помню только, что помешало. Я так привыкла к Вам за короткое время, так привязалась, что мне теперь Вас очень не хватает. Но я надеюсь, что скоро встретимся и уж столько будем говорить, говорить, что, пожалуй, заговорим и остатки болячки моей к Григорьеву, хотя о покойниках плохо не говорят ведь. Для меня теперь он покойник, итак, пусть мертвые остаются мертвыми. Жду нашей хорошей встречи и Ваших хороших писем, которые доставляют мне море радости…»

Это письмо застало Коралли в Харькове, куда он приехал на гастроли. Поездку эту он использовал с пользой для себя: он привез родителям Шульженко подарок дочери – валенки – и познакомился с ними. В отличие от Григорьева Коралли сразу понравился старикам. Это придало молодому человеку храбрости, и уже в марте он явился в дом Шульженко в качестве официального жениха. Миссия закончилась успешно: согласие родителей на свадьбу их дочери с Коралли было получено. Однако тут на пути Коралли встала его мать, которая выступила категорически против, чтобы ее сын-еврей женился на «хохлушке». С нее достаточно было одного сына – Эмиля, – который недавно женился на русской. Обескураженный напором матери, Коралли честно написал обо всем Шульженко. Это письмо совпало с приездом в Харьков Григорьева. В итоге Шульженко снова возобновила свои отношения с «покойником».

Коралли тоже приехал с гастролями в Харьков и впервые воочию увидел Григорьева. Они оба друг другу не понравились. Как гласит легенда, между ними даже вспыхнула драка, которая произошла сразу после концерта, в коридоре театра. Она едва не закончилась плачевно для Григорьева, который из мифического покойника имел все шансы стать настоящим. Коралли оказался вооружен «браунингом» (его ему выдало украинское Губчека еще во время Гражданской войны) и уже готов был разрядить его в своего соперника. Но что-то его сдержало от нажатия на курок. Скорее всего, поступок Шульженко, которая внезапно содрала со своего пальца обручальное кольцо и отдала его Григорьеву. Тем самым окончательный выбор в этом споре был сделан. 23 апреля 1930 года Шульженко и Коралли расписались. Свадьбу гуляли у родителей невесты на Владимирской. Мама жениха не приехала, сославшись на нездоровье. Однако спустя неделю молодожены сами приехали к ней в Одессу (у них там были гастроли). Там и произошло примирение свекрови с невесткой.

Молодые жили в Ленинграде, там же и работали. Однако из-за работы в разных организациях они частенько разлучались, уезжая на гастроли в разные стороны. В таких случаях Коралли оставлял присматривать за молодой женой своего брата Эмиля Кемпера (тот недолюбливал Шульженко и был категорически против ее вхождения в их семью). И вот однажды, влекомый злостью на Шульженко, Эмиль отписал брату, что его жена в его отсутствие встречается с молодым композитором Ильей Жаком. Коралли немедленно примчался в Ленинград и устроил жене сцену ревности (хотя сам, по слухам, не упускал удобного случая завести интрижку на стороне). К счастью, до «браунинга» дело не дошло. Шульженко дала слово мужу прервать свои отношения с Жаком. По одной из версий, свое слово она сдержала. По другой – они остались тайными любовниками и встречались много лет. Во всяком случае, когда Шульженко будет умирать, она признается близкой подруге, что никого так сильно не любила, как Илью Жака.

Вскоре после этого скандала Шульженко забеременела. Узнав об этом, Коралли страшно обрадовался и отправил жену рожать на ее родину – в Харьков. В мае 1932 года на свет появился сын, которого назвали Георгием. Однако радость от этого события была вскоре омрачена – умерла мама Шульженко Вера Александровна.

Между тем Илья Жак продолжать любить Шульженко, правда, теперь на расстоянии. Как пишет В. Хотулев: «Жак без памяти влюбился в Клавдию. Он был человеком семейным, с хорошей репутацией, и вдруг на него свалилась такая напасть! Клавдия чувствовала, что она нравится Жаку. Однако события не торопила, ибо никогда не была обделена поклонниками. Больше всего ее привлекали в Илье его деликатность, умение слушать и умение слышать. У ее мужа этих качеств почти совсем не было. Коралли то ли в силу профессии, то ли в силу характера из всех разговорных жанров признавал монологи. Он не выносил возражений, не умел спорить, моментально взрывался, начинал грубить, а потом сожалел о своей несдержанности. Клавдия тоже не оставалась в долгу. Коралли с грустью заметил одну закономерность. Чем больший успех был у его жены (а Шульженко была намного популярнее своего супруга, звезда которого закатилась в начале 30-х. – Ф. Р.), тем чаще он получал отпор. Но в отличие от Коралли Клава была более отходчива, не помнила зла и удивлялась, когда ей напоминали обиды, якобы ею нанесенные кому-то, – она о них и думать забыла…»

В конце 30-х Шульженко и Коралли стали работать в оркестре Якова Скоморовского. Там же работал и Илья Жак, с которым у Шульженко отныне начались чуть ли не ежедневные репетиции. Коралли, естественно, сгорал от ревности, так как не мог быть постоянно рядом с женой и не знал, что именно происходит во время этих репетиций. К тому же Жак взял в привычку провожать Шульженко до дома и, прощаясь, галантно целовал ей ручку. Коралли в ответ устраивал жене бурные сцены ревности, которые в итоге стали достоянием широкой ленинградской общественности. В то время даже стишки по этому поводу появились:

Шульженко боги покарали:

У всех мужья, у ней – Коралли.

Коралли, конечно, мог раз и навсегда пресечь отношения жены с композитором, но он этого не делал по одной простой причине: Жак был чрезычайно популярным композитором и именно в связке с ним Шульженко могла достичь новых высот в творчестве (особенно популярными были три их совместные песни: «Андрюша», «Дядя Ваня» и «Дружба»). Поэтому Коралли вынужден был терпеть его присутствие рядом с Шульженко. Но вечно так продолжаться не могло. Однажды нервы Коралли не выдержали окончательно. Сначала он попытался поговорить со своей женой и на полном серьезе пригрозил ей, что если она не порвет с Жаком, то он покончит с собой. Затем он вызвал на принципиальный разговор самого Жака. И во время оного пригрозил ему карами НКВД, если тот не оставит в покое его супругу. А поскольку Жак, как и многие другие в те годы, дрожал от одной этой аббревиатуры – «НКВД», – угрозы Коралли возымели действие: Жак перестал встречаться с Шульженко.

Между тем популярность Шульженко росла от концерта к концерту. В декабре 1939 года ее пригласили участвовать в 1-м Всесоюзном конкурсе артистов эстрады (он проходил в Колонном зале Дома союзов, и в нем принимали участие многие будущие звезды советской эстрады: А. Райкин, М. Миронова, К. Джапаридзе и др.). В конкурсе вокала вместе с нашей героиней в первом туре выступали 160 человек. К третьему туру их уже осталось 12. Среди этих счастливчиков была и Шульженко.

Решающее для нее выступление на конкурсе состоялось 16 декабря. Она исполнила три обязательные песни и собиралась было уйти со сцены, когда зал внезапно взорвался аплодисментами. Слушатели стали просить певицу исполнить еще одну песню на «бис» (и это при том, что «бисы» на конкурсе были запрещены). Наша героиня поначалу растерялась, но затем, увидев счастливое лицо И. Дунаевского, который возглавлял жюри конкурса, решилась и вновь вышла на сцену. Она исполнила «Записку», и после нее зал вновь взорвался аплодисментами. Это был триумф Шульженко.

Сразу после блестящего выступления на этом конкурсе Шульженко и ее мужу Коралли было предложено организовать джаз-ансамбль. Дебют этого ансамбля состоялся в январе 1940 года, когда нашу героиню пригласили в Государственный дом звукозаписи, чтобы записать ее первую настоящую пластинку. В течение шести часов были записаны три ее шлягера, сочиненные Жаком: «Записка», «Андрюша» и танго «Встречи».

Когда началась война, Шульженко и Коралли в составе концертных бригад стали давать концерты на различных фронтах. Эта работа спасала их от тоски и ужаса, которые поселились не только в их родном Ленинграде, но и во всей стране. В феврале 1942 года Шульженко потеряла отца. 73-летний Иван Иванович Шульженко скончался от дизентерии (голодный понос был для Ленинграда тех лет самым распространенным заболеванием). Своего родителя Шульженко похоронила на Серафимовском кладбище. Поскольку с этого момента сына Гошу не с кем было оставлять, родители стали брать его с собой на фронтовые концерты. И мальчик воочию увидел, какой популярностью пользуется у людей его мама. Особенно сильно этот успех взлетел в 42-м, когда в репертуаре певицы появилась самая знаменитая из ее песен – «Синий платочек», которую написал польский композитор Иржи Петербургский (до этого он сочинил знаменитое танго «Утомленное солнце»). Как же эта песня попала в СССР?

После того как гитлеровцы двинулись на Польшу, Петербургский перебрался в нашу страну. Он выступал со своим джаз-оркестром и весной 1940 года попал в Москву. Здесь, в номере гостиницы, он и написал песню-вальс «Синий платочек». Ее первым исполнителем стал певец Станислав Ляндау. В его исполнении ее услышала и Шульженко. Она ей так понравилась, что она тут же включила ее в свой репертуар.

В апреле 1942 года по последнему льду Дороги жизни наша героиня со своим джаз-ансамблем приехала из блокадного Ленинграда в Волхов. Там после концерта она познакомилась с сотрудником газеты 54-й армии Волховского фронта «В решающий бой» лейтенантом Михаилом Максимовым. Узнав, что он увлекается поэтическим творчеством, Шульженко попросила его написать новые слова для «Синего платочка». Тот согласился. В ночь с 8 на 9 апреля и родились знаменитые теперь строчки, которые 12 апреля певица впервые исполнила на концерте в железнодорожном депо станции Волхов. Успех песни был огромным! А 13 января 1943 года в Доме звукозаписи в Москве состоялась запись этой песни на пластинку. Тысячи экземпляров этой пластинки были отправлены на фронт.

В 1943 году состоялись триумфальные гастроли Шульженко по Кавказу и Средней Азии. Вместе с джаз-ансамблем она побывала в Тбилиси, Ереване, Грозном, Баку, Красноводске, Ташкенте и других городах. К концу года было подсчитано, что ансамбль установил своеобразный рекорд – дал 253 с половиной концерта. За эти гастроли певица вскоре была награждена боевым орденом – Красной Звезды.

9 Мая 1945 года Шульженко встретила в Ленинграде, куда только что вернулась после гастролей. В тот день она выступала в Выборгском Дворце культуры: первый, утренний, – в зале, второй, дневной, – на его ступеньках у входа и третий, вечерний, – снова в зале.

Сразу после войны, летом 1945 года, звездная чета, прихватив сына, переехала жить в Москву. Сначала они жили в районе Таганки, а затем получили роскошную четырехкомнатную квартиру на улице Алексея Толстого (Спиридоновка). Однако эстрадный мир столицы принял приезжих с настороженностью. Здесь своих звезд хватало, чтобы делиться славой с пришлыми. Поэтому Шульженко первое время пришлось несладко: ей запретили давать сольные концерты, обвинив… в пошлом репертуаре. Сгустились тучи и над головой ее мужа. В начале 50-х его даже хотели исключить из рядов партии, что для него означало бы крах всей карьеры. А виновницей всего была его супруга, которая отказалась ублажать слух Василия Сталина и его друзей в новогоднюю ночь. К счастью, все обошлось лишь строгим внушением.

В 50-е годы Шульженко продолжала много гастролировать по стране, записывала новые песни. Она была признанным кумиром тогдашней советской эстрады, исполняла как старые свои песни («Синий платочек», «Давай закурим!», «Однополчане»), так и новые: «Студенческая застольная», «Студенческая прощальная» (1959), «К другу», «Срочный поцелуй», «Мой старый парк» (1954). В 1952 году ее пластинка «Голубка» разошлась по стране рекордным тиражом: 2 млн. экземпляров. В 1953 году она снялась в музыкальном фильме-ревю «Веселые звезды», в котором исполнила одну из самых любимых своих песен – «Молчание» И. Дунаевского и М. Матусовского.

В 1955 году пианист Борис Мандрус познакомил Шульженко с молодым зубным врачом, который взялся лечить зубы популярной певице. Параллельно лечению между ними вспыхнул роман. Об этом вскоре стало известно Коралли. Он устроил жене жуткий скандал, который стал поводом к тому, что Шульженко отказалась встречать с мужем Новый, 1956 год. Коралли, который жуть как боялся всяческих сплетен о себе, пошел на попятную: заслал к жене гонцов с тем, чтобы те уговорили простить его. Шульженко долго не соглашалась. И только когда к ней пришла с той же просьбой ее невестка Виктория, она согласилась. Но тут уже «взбрыкнул» Коралли. Посчитав, что жена делает ему подачку, он сам отказался идти в ЦДРИ и предпочел встретить Новый год дома, вместе со своим братом Эмилем. Спустя четыре месяца после этого Шульженко и Коралли развелись. Причем со скандалом: звездная чета шумно делила богатое имущество (одно время они были большими любителями антиквариата), писала друг другу злые письма. Коралли сумел разделить лицевой счет, и, как только он переехал (в соседний дом), к певице вселилась семья из четырех человек. Теперь Шульженко жила там со своей невесткой и двумя внучками (24-летний сын «романил» с другой женщиной), а также с чужими людьми. Простить этот поступок своему бывшему мужу Шульженко не смогла до конца жизни.

Между тем в одиночестве Шульженко пробыла недолго – 21 июля 1956 года она встретила свою новую любовь. Ее 39-летнего избранника звали Георгий Епифанов, в свое время он окончил операторский факультет ВГИКа. В Клавдию Ивановну он заочно влюбился еще до войны, когда в 1940 году случайно купил ее первую пластинку. Через несколько месяцев Епифанов попал на ее концерт в Ленинграде, увидел и понял, что влюбился в нее окончательно. Он захотел познакомиться с ней поближе, однако этим планам помешала война. Епифанов ушел на фронт, взяв с собой все пластинки своего кумира (он упаковал их в жестяную коробку из-под кинопленки). После войны он стал регулярно посылать Шульженко открытки к праздникам, подписывая их инициалами «Г. Е.». Таких открыток он отправил несколько сотен. И вот неожиданная встреча, после которой певица и ее поклонник стали жить вместе (они хотя и жили в разных концах города, но Епифанов почти каждый день бывал у певицы). Как выразится он сам: «Это была брачная ночь, которая длилась в общей сложности восемь лет. Я верю, что был единственным любимым ею человеком. Жили мы каждый у себя, но пропадал я у нее без конца. Матушка моя покойная была возмущена этим обстоятельством, потому что считала, что родила сына для себя. А не для какой-то хоть Шульженко, хоть Фурцевой… Клавдия была мягкая, отзывчивая, отходчивая. Но когда надо, умела быть жесткой…»

Популярность Шульженко в народе продолжала оставаться огромной. Как вспоминает знакомая певицы Т. Кравцова: «Я была свидетелем ее громадной популярности и народной любви. Часто в гостиницу приходили женщины с подарками. Однажды пришла красивая, статная русская женщина и с поклоном упросила взять совершенно теплый пирог, завернутый в крахмальную белую скатерть.

В каком-то городе мы зашли в универмаг. Что тут началось! Во-первых – хвост поклонников. Во-вторых, нам предложили купить красивые белые часы с кукушкой (делались на экспорт) – страшный дефицит. Я купила, а Клавдии Ивановне не разрешили платить: «Это подарок за ваш талант»…»

Однако подобное отношение к певице было не всегда. Например, в мае 1958 года Шульженко обвинили… в барстве, в пренебрежении к своим поклонникам. А поводом к этому стала любовь певицы… к своей собаке. У нее был прелестный тибетский терьер, которого она безумно любила. И вот однажды, собираясь на концерт, Шульженко забыла захлопнуть входную дверь, и пес бросился из дома вслед за хозяйкой. Он выскочил на проезжую часть улицы Алексея Толстого и был немедленно сбит проезжавшей машиной. Схватив умирающего песика на руки, Шульженко помчалась назад в квартиру. Вызвала врачей, но те оказались бессильны – терьер к их приезду уже умер. И Шульженко отказалась ехать на концерт.

Узнав об этом, возмущенные зрители, пришедшие в клуб имени Зуева, написали гневное письмо в горком КПСС. Тот оперативно отреагировал: 29 мая в «Московской правде» появился фельетон «Тузик в обмороке» (автор Ю. Золотарев), где певицу обвинили в проявлении барства. Он заканчивался следующим пассажем: «Шульженко недаром носит звание заслуженной артистки, она действительно популярна в народе. Перед ней гостеприимно распахиваются двери клубов и концертных залов. Как поется в песенке: „Для нашей Челиты все двери открыты“. Но эти двери в один прекрасный день могут и захлопнуться, если Шульженко свое появление на сцене будет ставить в зависимость от состояния здоровья незабвенного Тузика».

После этого фельетона Шульженко слегла на нервной почве. У нее случилось несмыкание связок, из-за чего она не могла говорить. Немота длилась два месяца. И все это время рядом с ней находился Епифанов, который превратился для своей возлюбленной в настоящую сиделку.

Между тем отношения Шульженко и Епифанова нельзя было назвать безоблачными. Несмотря на свои отношения с певицей, Епифанов не прочь был приударить и за более молодыми дамами, что доводило Шульженко до слез. К тому же против их отношений решительно выступала мать Епифанова, которая на протяжении всего их романа не прекращала слать на голову певицы всевозможные проклятия. Однако, несмотря на все эти нюансы, Шульженко страстно любила Епифанова. О степени ее любви к нему можно судить хотя бы по следующим строчкам из ее письма, датированного июлем 61-го:

«Мой родной, любимый лучик!.. Мы любим друг друга, я хочу верить, взаимно, нам хорошо, когда мы вместе – рядом. Вот и сейчас это было б очень кстати, и когда придет мой час уйти из жизни, я буду знать, что я любила и была любима. Видишь, любимый, как природа, тишина, отдых располагают к объяснению в любви и излиянию нежных и лирических слов…»

В 1961 году благодаря финансовой помощи своего нового возлюбленного Шульженко сумела наконец улучшить свои жилищные условия – она купила двухкомнатную кооперативную квартиру на улице Усиевича, вблизи станции метро «Аэропорт». А три года спустя закончился ее роман с Епифановым. Это случилось после дня рождения подруги Шульженко. Там певица внезапно приревновала своего возлюбленного к одной даме (он посмел себе всего лишь с вожделением посмотреть на ее пышные бедра), и, когда они вернулись на Усиевича, Шульженко устроила Епифанову скандал. «Ты нуль, ничтожество! – кричала она на него. – Только и зыркаешь своими нахальными глазами по бабам. Что ты из себя представляешь? Какой ты мужик? Даже трехсот рублей в дом принести не можешь!» Выслушав певицу, Епифанов помог певице снять пальто, попрощался и ушел. И больше к ней не вернулся.

Шульженко всегда знала себе цену и была строга не только со своими близкими, но и с чиновниками. Причем для нее не имело никакого значения, какого ранга этот чиновник. Например, однажды у нее произошел инцидент с министром культуры СССР Екатериной Фурцевой. Шульженко хотела с ней встретиться, чтобы решить какую-то свою проблему, но встреча все время откладывалась из-за занятости министра. Наконец она выкроила свободное время и назначила знаменитой певице время для встречи. В назначенный день Шульженко явилась в приемную министра, не опоздав ни на секунду. Однако министра на месте не оказалось. «Екатерина Алексеевна будет с минуты на минуту», – сообщила певице миловидная секретарша. Пришлось ждать. Но вот минул час, потом другой, а Фурцевой все не было. Другие посетители в таких случаях стоически выдерживали несколько часов бесплодного ожидания, после чего, извиняясь, уходили. Наша героиня поступила иначе. Она поднялась с дивана и, обращаясь к секретарше, сказала: «Пожалуйста, передайте министру, что она дурно воспитана…» И гордо удалилась из приемной.

Еще один случай произошел спустя несколько лет. В тот раз история закрутилась вокруг ордена Ленина, которым советское правительство решило наградить певицу за ее многолетний труд на эстраде. Однако, помня о дерзких поступках Шульженко, совершенных в прошлом, было решено устроить церемонию награждения по второму разряду – не в Кремле, а в здании Моссовета. Об этом ей и сообщили по телефону. Но наша героиня была женщиной гордой и смелой, поэтому и ответ ее был соответствующим: «Только что я сшила для себя новое красивое платье. И если я достойна высокой награды, то эта награда должна быть достойно мне преподнесена! Иначе ваша железка мне не нужна». И она повесила трубку.

Дерзость певицы возмутила советских руководителей. Зная об этом, от нее тогда отвернулись многие ее знакомые. Но она и эту опалу перенесла достойно. А вскоре судьба повернулась к ней своей лучшей стороной.

В мае 1971 года ей наконец присвоили звание народной артистки СССР. А три года спустя она была приглашена на Малую Землю, где собрались участники легендарного сражения под Новороссийском. Среди этих участников был и Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев. Во время дружеской беседы возник импровизированный концерт, и Брежнев внезапно попросил: «Клавдия Ивановна, спойте наши любимые военные песни». И певица согласилась. Едва она спела одну песню, как Брежнев сразу попросил вторую – «Записку», которая была одной из его любимых. Как писали газеты в ту пору, «встреча прошла в теплой, дружеской обстановке».

В феврале 1976 года на самом верху было принято решение устроить в апреле юбилейный концерт Шульженко в Колонном зале Дома союзов. Два месяца, вместе с эстрадно-симфоническим оркестром под управлением Ю. Силантьева и инструментальным ансамблем «Рапсодия» (руководитель Г. Парасоль), певица разучивала свою программу. Наконец 10 апреля при огромном стечении публики концерт состоялся. Как отмечали очевидцы, несмотря на возраст, Шульженко была на нем во всем своем блеске и великолепии.

Кстати, на этот концерт она пригласила и две свои прежние любови: Коралли и Епифанова. Последний вспоминает: «Она позвонила и сказала: „У меня юбилейный вечер. Последний. Придешь?“ Что я мог ответить женщине, которую обожал всю жизнь? После концерта мы поехали к ней домой и, сидя на кушетке, проговорили до утра. Она сказала: „Ты моя единственная и вечная любовь…“

Однако о возобновлении былых отношений не могло быть и речи.

Между тем к середине 80-х годов здоровье Шульженко стало ухудшаться. Она и раньше часто жаловалась на недомогания из-за своего бронхита и болезни сердца, однако теперь ей все чаще становилось хуже. Ее стала подводить и память. А. Пугачева, бывавшая в начале 80-х годов в ее квартире в доме на Ленинградском проспекте, вспоминает, что Шульженко часто забывала, где что лежит в ее доме. Зная, что у Шульженко маленькая пенсия, Пугачева довольно часто оставляла в ее доме деньги, пряча их под разные предметы (предложить их в открытую было невозможно, так как Шульженко была женщиной гордой). А так все приличия были соблюдены: деньги хозяйка дома находила и, полагая их своими (у нее ведь был склероз), оставляла у себя.

Скончалась Шульженко 17 июня 1984 года. Похоронили великую певицу на Новодевичьем кладбище.

Владимир Коралли пережил свою бывшую супругу на 11 лет и скончался в возрасте 90 лет в апреле 1995 года. Их сын – Игорь (Георгий) Кемпер трудится ведущим специалистом «Мосгаза» и живет в квартире, оставленной ему матерью. Еще в 1942 году, будучи в Москве с родителями, он познакомился с дочерью тогдашнего Председателя Президиума Верховного Совета Молдавии Викторией, и спустя десять лет они поженились. У них родились две дочери – Вера и Лиза. Однако ни одна из них не пошла по стопам своей великой бабушки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.