Советский падепатинер он не написал
Советский падепатинер он не написал
Кто постоянно помнил о нем, так это Союз композиторов. Раз в полгода, а порой и чаще он получал приглашения на совещания. Приглашения эти заканчивались строгим предупреждением «Явка обязательна». Как повестка в суд. И действительно, «творческие дискуссии» напоминали судебные разбирательства. Повторять все благоглупости, произнесенные на них, не стоит. Дунаевский выступал не раз и всегда отстаивал свою точку зрения, идущую в разрез с мнением послушного большинства.
На совещании, посвященном современной танцевальной музыке, прозвучало категоричное утверждение: «Фокстрот не наш танец. Больше того, фокстрот неприемлемый танец! В военных учебных заведениях правильно поставили вопрос о том, что советскому офицеру нужно танцевать танцы морально чистые». В качестве «морально чистых» предлагалось вытащить из бабушкиных сундуков падеграсы, пазефиры, падеспани и т. п.
«Я резко не согласен с популяризацией старых бытовых танцев типа падекатра и падепатинера, – сказал Дунаевский. – Все эти архаические вальсы и танцы, которые часто передаются по радио, ассоциируются у меня с ушедшим раз и навсегда строем, с мещанским, купеческим бытом. Поэтому я предпочитаю фокстрот этим падепатинерам. Я советский падепатинер писать не буду. Если объявлять борьбу с пошлятиной, то надо идти на нее генеральным штурмом – и прежде всего бить по архаичным, вынутым из нафталина танцевальным формам».
На другом совещании, проходившем под громким названием «Советская массовая песня и образы нашей современности», докладчик П. И. Апостолов обрушился на джаз, сожалея, что «некоторые все еще увлекаются сочинением джазовой музыки». И призывал «решительно осудить попытки джазофикации вкусов советских людей. Иногда это делается вполне открыто, без попыток оправдать сюжетом откровенно джазовый характер песенки. И сейчас кое-где наблюдаются возмутительные факты, когда танцы – русские бальные, краковяки и польки – звучат в джазовом облачении и под них начинают танцевать фоксы!»
Дунаевский не согласился ни с одним словом докладчика. Он сказал, что джаз уничтожить невозможно, что «джазовые элементы уже давно растворены в нашей массовой песне, способствуя появлению в ней новых, моторных качеств и новых стилевых приемов».
В то время когда проходило это совещание (апрель 1949 года), Дунаевский чувствовал себя увереннее. Руку помощи протянул ему Иван Пырьев, директор «Мосфильма», годом раньше начавший снимать по сценарию Николая Погодина комедию «Веселая ярмарка», получившую впоследствии название «Кубанские казаки». Человек он был смелый: разгар кампании против «безродных космополитов», к которым были причислены прежде всего и в основном «лица еврейской национальности», его не испугал. С Дунаевским однажды он уже работал: в 1938 году тот писал музыку для его «Богатой невесты».
На этот раз режиссер собрал отличный коллектив. В нем были и мастера Марина Ладынина, Владимир Володин, с которыми Дунаевский уже встречался в работе, и молодежь, большинство которой впервые появлялось на экране.
Словно обрадовавшись возможности проявить себя в полную силу, Дунаевский пишет для Пырьева столько музыкальных номеров, что их хватило бы едва ли не на два фильма; вальс, польку, краковяк, галоп, куплеты, «Урожайную»... Оставались незаконченными только две лирические песни, которые – бывает так – почему-то долго не давались.
Наконец, на Кубань композитор шлет телеграмму: «Еду с песнями». На следующий день в поселковом клубе у рояля собрались Пырьев, Ладынина, Лучко. И Дунаевский запел: «Ой, цветет калина в поле у ручья»...
– Ах, какая чудесная песня, – сказала Марина Алексеевна, – жаль, что в картине она достанется не мне. Дунечка, сыграйте еще раз – душа просит.
А потом все вышли из клуба и пошли вдоль реки, наслаждаясь тишиной теплого вечера. И вдруг с берега донеслось: «Ой, цветет калина»... Пырьев стал белым как мел:
– Это что же такое, Исаак Осипович, ведь по договору в фильм включаются только новые песни!
Дунаевский стоял растерянный, ничего не понимая. Потом кинулся к реке. Остальные – за ним. На камушке у самой воды сидели актеры Володин и Савицкая и пели слаженным дуэтом.
– Откуда вы знаете это? – налетел Пырьев.
– Ой, Иван Александрович, простите! Мы у клуба потихоньку постояли, а песня так понравилась, что тут же запомнилась...
– Прекрасная музыка в этом фильме, – говорил Леонид Осипович. – Мы ее играли в концертах, а на мелодию польки Зяма Гердт и Володя Брагин написали мне куплеты «Танцкласс». Не такие уж сатирические, как говорится, на уровне управдома, но по тем временам проходимые. И веселые – слушатели завалили радио с просьбой повторить их. Я спел их с Володей Володиным в очередном выпуске «Клуба веселых артистов» и поздравил Дуню с успехом.
А руководство Союза композиторов не оставляло Дунаевского в покое. Видимо, крепко запомнило его недавние выступления на «дискуссиях» о песне и джазе. Его вскоре вызвали к барьеру: в одной из новых песен обнаружили «тангообразные признаки» – грех смертный, а в лирическом «Школьном вальсе» услышали «звон гусарских шпор». Смешно говорить, но это в то время граничило с преступлением – воспевался старый быт, да еще дореволюционный. Но Дунаевский уже не обратил на это внимания, как и на грозный оклик, раздавшийся со страниц органа композиторских бюрократов – журнала «Советская музыка».
Трудности друзей сближают. Дунаевский и Утесов ввели новую традицию: отмечать семьями нетрадиционные праздники – премьеру песни, день рождения Марка Твена, новое платье короля (удачную покупку), прибытие в Москву рыбы-фиш и т. д. Все это происходило весело, хотя жизнь продолжала преподносить невеселые сюрпризы.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.