1921. Части текста, имеющие аналог в русском издании (Воспоминания: От крепостного права до большевиков. Берлин: Слово, 1924), даны по нему, остальное переведено с финского.

В комментариях использованы следующие сокращения:

Бенуа — Бенуа А. Мои воспоминания: В 2 т. М., 1990.

Валуев — Валуев П.А. Дневник министра внутренних дел: В 2 т. М., 1961.

Витте — Витте С.Ю. Воспоминания: В 3 т. М., 1960.

Геруа- Геруа Б.В. Воспоминания о моей жизни. Париж, 1969. Т. 1.

Головин — Головин К. Мои воспоминания. СПб., 1908.

Гурко — Гурко В.И. Черты и силуэты прошлого: Правительство и общественность в царствование Николая II в изображении современника. М., 2000.

Милюков — Милюков П.Н. Воспоминания государственного деятеля. Chalidze Publications, 1982.

Милютин — Милютин ДА. Дневник: В 4 т. М., 1947–1950.

Письма Врангеля — Письма А.Е. Врангеля к Достоевскому // Достоевский: Материалы и исследования. JI., 1978. Вып. 3. С. 258–281.

Половцов — Половцов АЛ. Дневник государственного секретаря: В 2 т. М., 1966.

Родичев — Rodichev F.I. Vospominaniia i Ocherki о Russkom Liberalizme / Ed. K.E. McKenzie. Newtonville, 1983.

Сидоров — Сидоров B.C. Энциклопедия старого Ростова и Нахичевани-на- Дону. Ростов-на-Дону, 1994–1999. Т. 1–5.

Танеев — Танеев В.И. Детство. Юность. Мысли о будущем. М., 1959.

Толстой- Толстой И.И. Дневник. 1906–1916. СПб., 1997.

Февральская революция — Февральская революция: От новых источников к новому осмыслению. М., 1997.

Феоктистов- Феоктистов Е.М. За кулисами политики и литературы: Воспоминания. J1., 1929.

Шепелев — Шепелев JI.E. Царизм и буржуазия в 1904–1914 гг.: Проблемы торгово-промышленной политики. Л., 1987.

Tolf- Tolf R.W. Russian Rockefellers: The Saga of the Nobel Family and the Russian Oil Industry. Stanford, 1976.

Предисловие

1 Кайла Т.Т. (1884–1961) — доктор философии; служебную карьеру начал в России: был предпринимателем, работал на таможне; с 1920-х гг. начал писать и публиковаться, переводил с русского языка, в том числе А.И. Куприна.

Глава 1

1 Врангели фон — баронский род датского (по другой версии — шведского) происхождения, переселившийся в XII в. в Эстляндию. Ведет свое начало от Доминика Туку Вранге, начальника ревельского гарнизона в 1219 г. В XVI в. род распался на 20 самостоятельных ветвей (в том числе в Германии, Швеции, Испании). К концу XIX в. в России насчитывалось около 40 самостоятельных ветвей. Основатель ветви рода, к которой принадлежал Н.Е. Врангель, барон Георг (Юрген) Густав фон Врангель (1662–1733), был внесен в матрикул эстляндского дворянства 20 июня 1746 г. На русскую службу вступили его внук Ханс Георг (1727–1774) и правнук Карл Германн (1773–1821), лейтенант, инспектор пакгауза в Риге. Мемуарист приходился последнему внуком. См.: Geschichte der Familie von Wrangel. Bd. 1, 2. Berlin; Dresden, 1887; Genealogisches Handbuch Der Freiherrlichen Hauser. Bd IV. Limburg a. d. Lahn, 1962; Мурашев АЛ «Простая русская семья…»: (Семейный портрет Врангелей по мотивам писем Ф.М. Достоевского) // Русский родословец. Черноголовка, 2001. Вып. 1. С. 38–40.

2 Речь идет о графе Карле-Густаве Врангеле (1613–1676), шведском адмирале и фельдмаршале. Генеалогические источники не подтверждают прямого родства Н.Е. Врангеля с ним.

3 Тюренн Анри де JIa Тур д’Овернь (1611–1675), виконт — маршал Франции.

4 Тридцатилетняя война между габсбургским блоком и антигабсбургской коалицией длилась с перерывами с 1618 по 1648 г. Окончилась Вестфальским миром 1648 г.

5 Врангель неточен. Речь идет о Софье Абрамовне Ганнибал, младшей дочери А.П. Ганнибала (при крещении получил имя Петр); мать мемуариста была ее внучкой и приходилась троюродной сестрой А.С. Пушкину. См.: Телетова Н.К. К «Немецкой биографии» А.П. Ганнибала // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1982. Т. 10. С. 280–284; Мурашев А.А. «Потомок негров безобразный»: (Штрихи к портрету барона Н.Н. Врангеля) // Отечественная история. 1999. № 3. С. 180. Ср. описание внешности Н.Е. Врангеля: «Это был высокого роста господин с крупными чертами лица, с едва начинавшей седеть бородой, недостаточно скрывавшей его некрасивый рот. Мясистые губы его сразу же бросались в глаза своим сероватым цветом и сразу выдавали арабское или негритянское происхождение. Но таким происхождением Врангели только гордились, ведь в них была та же кровь, которая текла в жилах Пушкина…» (Бенуа. Т. 2. С. 334).

6 Егор (Георгий) Ермоласвич фон Врангель (Hans Georg Hermann von Wrangell; 10 октября 1803, Рига — 2 октября 1868, Терпилицы Ямбургского уезда С.-Петербургской губ., по другим сведениям Петербург), барон (с 1855) — землевладелец, владел имениями Рудник, Лопсц (Лапцы), Терпилицы и Торосово в С.-Петербургской губ. По окончании кадетского корпуса служил в лейб-гвардии Гренадерском полку, участвовал в Русско-турецкой войне 1828–1829 гг. и взятии Варшавы в 1831 г. До середины 1840-х гг. служил в Провиантском департаменте Военного министерства. С середины 1850-х гг. предводитель дворянства Ямбургского уезда. Дослужился до чина действительного статского советника.

7 Имя Е.Е. Врангеля встречается в «Воспоминаниях» Александра Егоровича Врангеля и его письмах Ф.М. Достоевскому. В частности, в письме от 25 октября 1859 г. А.Е. Врангель повествует о некоторой неразборчивости отца в ведении дел: «Настает зима — трудное для меня ради многих обстоятельств время; с отцом пока так себе хорош, но все это до первой вспышки, до первого столкновения — а это так легко. Старик мой пустился в дела более прежнего, поручает все чужим людям, действует наобум, а ко мне ни на грош доверия и внимательности — бог знает, чем все это еще кончится». Кончилось это тем, что примерно год спустя, через пять дней после свадьбы Александра, отец потерял 300 000 рублей серебром, что в течение многих лет тяжело отзывалось на жизни А.Е. Врангеля: «…материальная обстановка моя очень незавидна. Я работаю, отказываю себе во многом и стараюсь забыть, заглушить черные мысли» (Письма Врангеля. С. 269, 275).

8 Вера Егоровна (Георгиевна) Врангель (1836–1915, Петербург) в течение 35 лет была сестрой милосердия, потом сестрой-настоятельницей в Общине сестер милосердия св. Георгия. На обороте ее фотографии (Государственный Русский музей. Ф. 96. № 184) надпись: «Отбыла войны Русско-турецкую, Болгарскую. В Русско-японскую ездила в Ташкент устраивать там общину. Состояла старшей сестриц Мариинской больницы, а после смерти Е.П. Каразиной в Общине С. Георгия». Материальное положение ее, похоже, обеспечено не было: в завещании брата Михаила Георгиевича сделано распоряжение «предоставить сестре Вере Георгиевне Врангель право проживать в господском доме когда и сколько ей будет угодно, отведя ей для этой цели три в верхнем этаже комнаты по ее выбору» (Дело о духовном завещании Генерального штаба генерал-майора барона Михаила Георгиевича Врангеля // РГИА. Ф. 759. Оп. 61. № 258).

9 Проявления самовластности и деспотизма — едва ли не обязательные мотивы при описании мемуаристами людей николаевского времени. К. Головин, к примеру, рассказывает о своем деде, который не допускал к обеду опоздавшего на одну минуту. Как-то отец Головина, дивизионный генерал, был на приеме у цесаревича и задержался на 4 минуты. Сцена эта описана так: «Вошел мой отец, извиняясь, что его задержал Наследник. — Мой друг, — тихо сказал дедушка, — не знаю, кто тебя там задержал, а мои привычки ты знаешь. Коль не приехал в пору, значит — нет аппетита. А коли так, зачем же торопиться обедать» (Головин. С. 8). Как и у отца Врангеля, самовластность и нетерпимость у деда Головина сочетались с великодушием, щедростью, добротой по отношению к нижестоящим и готовностью помогать даже чужим. В.И. Танеев следует этой же модели, описывая своего отца, в котором доброта, честность соединялись со вспыльчивостью в мелочах, требованием безусловного подчинения его воле, нетерпимостью и произволом (Танеев. С. 63–69).

10 Михаил Николаевич (1832–1909), великий князь — сын Николая I, генерал-фельдмаршал, генерал-фельдцейхмейстер, наместник на Кавказе и главнокомандующий Кавказской армией с 1862 по 1881 г., председатель Государственного совета (1881–1905).

11 Николай Михайлович (1859–1919), великий князь — генерал от инфантерии, историк, в 1909–1917 гг. председатель Русского исторического общества, автор многих трудов, в том числе «Дипломатические сношения России с Францией по донесениям послов императоров Александра I и Наполеона I» (Т. 1–7. М., 1905), «Император Александр I: Опыт исторического исследования» (Т. 1–2. СПб., 1912).

12 Философов Алексей Илларионович (1799–1874) — генерал от артиллерии, генерал-адъютант; с 1838 г. воспитатель великих князей Николая и Михаила Николаевичей.

13 Об ужасе, внушаемом императором Николаем 1 своим подданным, свидетельствует множество историй, запомнившихся его современникам. Одну из них воспроизводит Б.В. Геруа, описывая надгробный памятник из бронзы на Волковом кладбище в Петербурге, представляющий собой фигуру молодого и красивого офицера лейб-гвардии Семеновского полка, лежащего в позе спящего: голова офицера покоится на ведрообразном кивере первой половины николаевского царствования, воротник мундира расстегнут, тело покрыто плащом. «Отец мой рассказал историю этого памятника. Офицер прилег в карауле отдохнуть и расстегнул крючки своего огромного стоячего воротничка, резавшего шею. Это запрещалось. Услышав сквозь сон какой-то шум, открыл глаза и увидел над собой Государя! Офицер так и не встал. Он умер от разрыва сердца» (Геруа С. 77).

14 Информацией об этом случае мы не располагаем. Известно другое происшествие. В начале сентября 1843 г. Николай I находился в Берлине в гостях у своего зятя Фридриха-Вильгельма IV. На обратном пути, по дороге из Берлина в Познань, на мосту, перекинутом через Варту, в один из экипажей император ского поезда, занятый двумя чиновниками походной канцелярии, был сделан выстрел, оставивший след на покрытии коляски. Стрелявший обнаружен не был; подозревали, что покушение было совершено одним из членов тайной польской революционной организации в Пруссии (см.: Татищев С. С. Император Николай и иностранные дворы: Исторические очерки. СПб., 1889. С. 268).

15 Чиханев Николай Матвеевич (1830–1917) — адмирал, морской министр в 1888–1896 гг.; председатель Департамента промышленности и торговли (1901–1905).

16 Ср. в русском издании после этого абзаца: «Как человек, покойный государь и теперь мне лично несимпатичен. Но что поборники самодержавия видят в нем идеал самодержца — это мне понятно. Самодержцем он не только умел быть, но и был. Более того, он олицетворял всю суть самодержавия: казаться непосредственным началом и вершителем судеб своего народа и заставить народ уверовать, что он этим действительно был» (С. 6–7).

17 История похищения в 1851 г. князем Сергеем Васильевичем Трубецким (1815–1859) «жены коммерции советника» Лавинии Александровны Жадимировской, повлекшая вмешательство III отделения и лично Николая I, легла в основу романа Б.Ш. Окуджавы «Путешествие дилетантов». См. также: Щеголев П.Е. Любовь в равелине // Алексеевский равелин. М., 1990. Кн. 1. С. 357–377.

18 Крымская война началась 10 апреля 1854 г. с объявления Англией и Францией войны России.

19 До Крымской войны офицеры носили широкий плащ, что явно не годилось для строя. Поэтому офицеры пехоты в холодную погоду вместо мундиров или поверх мундиров надевали двубортные сюртуки с длинными полами. Таким образом, в строю, на сером фоне солдатских шинелей, офицеры резко выделялись заметными издалека темными пятнами и являли собой отличную мишень. Последовавшие вследствие этого большие потери в офицерском составе привлекли внимание к их форме, и им было приказано одеться в солдатские шинели (подробнее см.: Геруа. С. 76–77).

20 Дарья (Dorothea) Александровна Врангель (урожд. Рауш фон Траубенберг (Raush von Traubenberg); 1807, Нарва — 21 августа 1851, Дрезден) — жена Е.Е. Врангеля с ноября 1831 г. Есть предположение, что одним из ее прадедов был генерал-майор М.М. Траубенберг, погибший во время казацкого бунта в январе 1772 г. в Яицком городке (подробнее см.: Телешова Н.К. Указ. соч. С.284)

21 Александр Егорович Врангель (23 июня 1833, Верино Ямбургского уезда С.-Петербургской губ. — 25 сентября 1915, Дрезден) — дипломат, в 1897–1906 гг. посланник в Саксонии. Он известен благодаря своей дружбе с Ф.М. Достоевским, а также книге «Воспоминания о Ф.М. Достоевском в Сибири» (СПб., 1912). Видной дипломатической карьеры Александр Егорович не сделал. В письме Достоевскому от 23 апреля (5 мая) 1865 г. из Копенгагена он пишет об этом так: «Настоящая деятельность моя служебная — нуль… Подвигаюсь я туго, ибо не привык гнуть спину перед Горчаковым, льстить сильным мира сего, торчать в передней и пресмыкаться в министерстве, в Петербурге, в сей клоаке интриг, мерзостей и непотизма» (Письма Врангеля. С. 275). Михаил Егорович (Георгиевич) Врангель (29 декабря 1836, С.-Петербург — 2 октября 1899, там же) в 1860-е гг. служил при Генеральном штабе, в дальнейшем был губернатором Плоцкой губернии, затем — Лифляндии, в 1875 г. вышел в отставку в чине генерал-лейтенанта. Георгий Егорович Врангель (3 сентября 1842, Лапцы Ямбургского уезда С.-Петербургской губ. — 31 декабря 1901, Ницца) вышел в отставку в чине ротмистра. Анастасия Егоровна (Георгиевна) Врангель (17 марта 1838, Царское Село — 1899, Варшава) вышла замуж в 1859 г. за Алексея фон Мандерштерна, предводителя дворянства Полтавской губернии. Дарья Егоровна Врангель (2 марта 1844, Царское Село —?) вышла замуж за Петра Обухова. О В.Е. Врангель см. в примеч. 8.

22 Мария Федоровна (1759–1828) — императрица, мать Александра I и Николая I, много сделавшая для расширения и упорядочения системы благотворительных учреждений; с 1796 г. «начальствовала» над Воспитательным обществом благородных девиц (Смольным институтом).

23 Имеется в виду привилегированное Училище правоведения в Петербурге, созданное в 1835 г. и дававшее высшее образование; в училище принимались только дети потомственных дворян, внесенных в пятую или шестую часть родословной книги, и дети, родители которых дослужились до чина полковника или статского советника.

24 Бекешка, бекеша — верхняя мужская зимняя одежда в виде сюртука со сборками сзади по талии и меховой отделкой, в середине XIX в. широко распространенная.

25 Рубинштейн — скорее всего, имеется в виду Антон Григорьевич Рубинштейн (1829–1894), композитор и виртуоз-исполнитель; основатель Русского музыкального общества и Петербургской консерватории.

26 Мандерштерн Карл Егорович (1785–1862) — генерал-лейтенант, генерал от инфантерии; участник Отечественной войны 1812 г., награжден орденами Георгия 3-й степени и Анны 1-й степени. Занимал должность коменданта Риги; с 1852 по 1861 г. комендант Петропавловской крепости. В последний год жизни был назначен директором Чесменской военной богадельни. Характеристика его как человека «на редкость мягкой души» подтверждается отзывом, составленным в 1831 г. генерал-адъютантом графом К.Ф. Толем: «Отличный дивизионный командир, имеет хорошие военные познания. Любим подчиненными, блистательной храбрости; может командовать авангардом; но слаб к подчиненным по особенному добродушию» (Записка К.Ф. Толя 1831 г. / Публ. М.В. Сидоровой, В.М. Безотосного // Российский архив. М., 1995. Т. 6. С. 101).

27 Описания балаганов встречаются во многих мемуарах XX в. Вспоминаемые в совершенно другую эпоху, при советской власти (Кони А.Ф. Собр. соч. М., 1966. Т. 7. С. 49, 431; Бенуа. Т. 1. С. 289–296) или в обстановке эмиграции (Оболенский В.А. Моя жизнь, мои современники. Париж, 1988. С. 11–14), балаганы воспринимались как неотъемлемая часть ушедшего «золотого века». Подробнее см.: Петербургские балаганы. СПб., 2000. У Врангеля были дополнительные причины для подобных воспоминаний, поскольку его младший сын, Николай Николаевич, работал над проектом возрождения балаганов в Петербурге; осуществлению его планов помешала Первая мировая война.

28 Балаганы устраивались на Адмиралтейской площади по 1872 г., затем переместились на Царицын луг (Марсово поле), где просуществовали по 1897 г.

29 Шугай — короткая и широкая женская кофта с просторными рукавами.

30 Ведомство императрицы Марии (точнее — Ведомство учреждений императрицы Марии, ведшее свою историю от Канцелярии императрицы Марии Федоровны) — высший государственный орган, в ведении которого находились благотворительные учреждения и женские учебные заведения.

31 Елена Павловна (урожд. Фредерика-Шарлогга-Мария, принцесса Вюртембергская; 1806–1873), великая княгиня — вдова великого князя Михаила Павловича.

32 Ферт — старое название буквы «ф» в русском алфавите.

33 Возможно, речь идет о прабабушке Н.Е. Врангеля С.А. Ганнибал (1759–1802) и ее муже А.К. Роткирхе (1746–1797).

34 Орловский Александр Осипович (1777–1832) — художник, график, карикатурист; был в дружеских отношениях с Пушкиным. В исследованной литературе (Ацаркина Э.Н. Александр Осипович Орловский. М., 1971; Иерейский Л.А. Пушкин и его окружение. J1., 1989. С. 312–313) карикатура на А.С. Пушкина не упомянута.

35 Сморгонская академия — особая школа в местечке Сморгоно (Сморгонь) Виленской губ., где дрессировали медведей. О ее широкой известности свидетельствует, в частности, тот факт, что революционный кружок молодежи в Петербурге (1867–1869) принял шутливое название «Сморгонская академия».

36 Роман «Хижина дяди Тома» Гарриет Бичер-Стоу (1811–1896) был опубликован в 1852 г. и быстро получил известность не только в США, но и в Европе; на русский язык был переведен в 1855 г.

37 Далее в русском издании следует:

«Крестьяне не рабы, а только прикрепленные к земле. Большие, как и мы, знали, что это не так, но только не хотели этого знать. Один из наших соседей был граф Визанур; отец его или дед, точно не знаю, был индус или афганец, точно тоже не знаю, прибыл во главе какого-то посольства во время Екатерины в Петербург, где он и умер; сын его был отдан в кадетский корпус, затем наделен поместьями и возведен Павлом в русское графское достоинство.

Этого нашего соседа я часто встречал у других помещиков; у нас он не бывал, так как пользовался дурною славою, и отец знать его не хотел. Это был уже немолодой человек, уродливый, но очень любезный и прекрасно воспитанный, всегда одетый в синий фрак с золотыми пуговицами и белоснежные панталоны. После его смерти отец хотел купить его имение, которое было назначено в продажу, и мы поехали его осмотреть. Большого барского дома в нем не было, а только несколько очень красивых маленьких домов, все в разных стилях. Помню турецкую мечеть и какую-то, не то индийскую, не то китайскую, пагоду. Кругом дивный сад с канавами, прудами, переполненный цветниками и статуями. Только когда мы там были, статуй уже не было, остались одни их подставки. В этих домах, как я узнал потом, жили жены и дочери его крепостных, взятые им насильно в любовницы, одетые в подходящие к стилю дома костюмы, где китайками, где турчанками. Он тоже, то в костюме мандарина, то — паши, обитал то в одном доме, то в другом. Бывший управляющий графа объяснил нам и причину отсутствия самых статуй. Они работали в полях. Статуями прежде служили голые живые люди, мужчины и женщины, покрашенные в белую краску. Они, когда граф гулял в саду, часами должны были стоять в своих позах, и горе той или тому, кто пошевелится.

Смерть графа была столь же фантастична, как он сам был фантаст. Однажды он проходил мимо Венеры и Геркулеса, обе статуи соскочили со своих пьедесталов, Венера бросила ему соль в глаза, а Геркулес своею дубиною раскроил ему череп.

Обеих статуй судили и приговорили к кнуту. Венера от казни умерла, Геркулес ее выдержал и был сослан в каторгу.

Другой наш сосед, некто Ранцев, побочный сын графа Воронцова (в восемнадцатом столетии было в обычае давать своим побочным детям свою фамилию, урезывая первый слог), тоже слыл за жестокого помещика. Отец давно добирался до него, но ничего, как предводитель дворянства, сделать не мог, явных улик против него не было. Но он, хотя постоянно проезжал мимо его дома, никогда к нему не заезжал.

При проезде однажды через его деревню у нас сломалась рессора. Прибежал Ранцев и просил переждать у него в доме, пока поправят, и мы сделались у него невольными гостями.

Нас поразило, что его люди ходят точно балетчики, все на цыпочках. Отец под рукой приказал узнать, что это значит. Оказалось, что Ранцев, у которого уже много крестьян было в бегах, для предосторожности приказал всем дворовым каленым железом обжечь пятки и в рану положить конский волос.

Ранцев был взят в опеку.

Эти два рабовладельца были, конечно, исключительными между помещиками. Теперь для контраста позволю себе познакомить вас с нашим соседом, человеком очень образованным, гуманным, как многие уверяли, даже слишком слабым.

Он сам называл себя атеистом; при жизни он заказал себе надгробную плиту: “Бог, если он существует, да помилует мою душу, если она существует”. Вольтер был его Бог, энциклопедия — его библия. Детей своих он воспитывал по принципам Руссо, телесные наказания для крепостных считал вредными. “Крестьян и дворовых нужно не наказывать, а исправлять, — говорил он, — моральным воздействием”» (С. 29–31).

38 Далее в русском издании:

«…меня скоро отдали интерном в тогда модный пансион Видемана. Об этом “лучшем” учебном заведении я сохранил самое ужасное воспоминание. Не говоря уже о том, что стадная жизнь для меня была невыносимой, сам пансион имел целью не воспитание, а наживу… Прекрасные светлые классы и дортуары, которые поражали посетителей, для экономии не отапливались. В числе преподавателей в проспектах значились чуть ли не все светила учебного мира, но на деле светила эти приглашались лишь на публичные экзамены, а нас обучали какие-то захудалые лица, приглашенные по дешевке. Француз-гувернер был какой-то забулдыга, который во время дежурств куда-то исчезал, снабдив нас, дабы мы не шумели и не шалили, романами Поль-де-Кока и ему подобных, а англичанин был видно под хмельком. С детьми, у которых родители жили вдали в провинции, сиротами или детьми невидных родителей обращались жестоко, с нами — баловнями судьбы — приниженно и подобострастно. Баллы нам всегда ставили с плюсами, давали лучшие куски, все нам прощалось, словом, нас систематически извращали. К счастью, я в этой школе порчи детской души оставался недолго.

Через полгода меня взяли из пансиона и начали дома готовить в Школу правоведения, куда осенью меня решено было определить» (С. 33–34).

39 Потемкина Татьяна Борисовна (урожд. княжна Голицына; 1797, по другим сведениям 1801–1869) — жена предводителя дворянства Петербургской губернии действительного тайного советника А.М. Потемкина, председательница Попечительного о тюрьмах комитета, славилась благочестием, добрыми делами и радением о распространении православия. Ее салон посещали Александр II и большинство высокопоставленных чиновников империи.

40 Петушиные бои считались русской забавой, в первой половине XIX в. устраивались в обеих столицах России. У этого развлечения был свой покровитель, граф А.Г. Орлов-Чесменский, выведший особую породу бойцовых петухов.

41 Княгиня с шестью дочерьми — эпизодические действующие лица в комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума». Миша цитирует начало монолога Фамусова (действие II, явление 1), открывающегося обращением к слуге Петрушке: «Петрушка, вечно ты с обновкой, // с разодранным локтем…».

42 Гензельт Адольф Львович (1814–1889) — известный в свое время пианист, чье имя ставили рядом с именами Антона Рубинштейна и Листа.

43 Чайковский Петр Ильич (1840–1893) — композитор.

44 Ср.: «Осенью 1860 г. я был объявлен женихом и все свободное время проводил у своей невесты…» (Врангель А.Е. Воспоминания о Ф.М. Достоевском в Сибири. СПб., 1912. С. 203).

45 Далее в русском издании следует:

«Железнодорожного сообщения с Европой тогда еще не было, и мы в Штеттин отправились морем на “Der Adler”, единственном пароходе, совершавшем правильные пассажирские рейсы из Петербурга.

До этого я никогда еще не видел моря. То залитое золотистыми лучами солнца, гладкое и блестящее, как зеркало, то покрытое набегающими серыми волнами с кружевным хребтом серебристой пены — оно меня очаровало. Круглоголовые тюлени появлялись и снова исчезали в глубине; белые чайки, точно макая кончик своих крыльев в воду, кружились над волнами и качались на них. Серенькие малюсенькие паруса белели на горизонте. Навстречу шли, проходили мимо и исчезали большие, глубоко сидящие корабли с громадными, туго вздутыми ветром парусами. Все это было так ново, так необыденно, что мне порой казалось не действительностью, а сном.

Стало покачивать, и меня замутило, но пароходная прислуга меня под руки вывела наверх, заботливо уложила в удобное плетеное кресло, напоила каким- то вкусным, кислым напитком — и я, лежа, не двигаясь, как мне посоветовали, мало-помалу стал оживать. Недалеко от меня маленький симпатичный “юнга” — мальчик моих лет тщательно шваброй мыл палубу. Но вдруг он пошатнулся, позеленел, и швабра выпала из его рук, — ему, как и мне полчаса назад, стало дурно, но никто на него не обратил внимания; только один пожилой матрос подошел к нему и со всего размаха стал бить толстой веревкой.

— Как вы смеете?! — крикнул я.

— Нехорошо, стыдно! — сказала матросу лежащая рядом старая дама. — Он болен, его нужно лечить, а не бить.

— A, gnadige Frau! Этот мальчик очень хороший и добрый мальчик — мой сын, но я хочу из него сделать доброго моряка, а когда он узнает, что от линька больнее, чем от качки, он от качки вылечится.

Но еще прекраснее, чем само море, показалось мне плаванье от Свинемюнде по каналу. Берега утопали в сочной зелени; на каждом шагу виднелись веселые белые домики с красными крышами из черепицы. По их стенам ползли цветущие растения. У домов стояли довольные, чисто одетые люди. День был воскресный. У белых трактиров, окруженных навесами из плюща, играла музыка и плясали веселые парни и девушки. Старики в фетровых шляпах с большими полями, с длинными трубками в зубах пили пиво.

Эти меня тогда так очаровавшие места я снова посетил много лет спустя. Все было как и прежде, многое даже значительно улучшилось, но очарование исчезло. Я был уже не тот. И так ощущать, как в детстве, уже был не способен.

И вплоть до Женевы я видел то, чего не видел на родине: благоустроенные города, чистые деревни, простые, красивые, веселые домики, окруженные цветниками, веселых, довольных людей, аккуратно одетых деревенских ребят, холеных, лоснящихся коней, исправные повозки, и я понять не мог, почему туг все так красиво и радостно, а у нас так серо, бедно и угрюмо.

Но рано утром при подъезде к Женеве мне стало жутко. Я вспомнил Зайку и няню, о которых, поглощенный новыми впечатлениями, я последние дни мало думал. Я вспомнил, что буду жить совсем один среди чужих, увижу снова холодные классы и дортуары Видемановского пансиона, вспомнил, как обращались с теми, у кого родные были вдали, — и меня обуял страх.

Гензельт отвез меня к пастору Давиду и сейчас же уехал. Давид в действительности пастором не был, а только имел право им быть по своему диплому» (С. 49–50).

46 В русском издании женевский эпизод объемнее за счет более подробного описания всех живущих в доме Давида мальчиков — Али-Бея, двух англичан и русского. Как и во многих добавлениях текста в русском издании, эти описания лишены индивидуальности — англичане стереотипно представлены холеными, любящими порядок и не понимающими русскую действительность; русский мальчик — неуклюж и сравнивается с медведем: «…медведем ввалился парень года на два старше меня, и я сразу узнал нашего русского. Это и был брат Сашиной невесты». В конце эпизода «герои» благоразумно устранены — Али-Бей и один из английских мальчиков в конце пребывания в пансионе Давида тонут, «катаясь с нами на парусах…». Давид и момент знакомства с ним описаны так: «Впечатление, произведенное на меня приемом и даже всей обстановкой, было утешительное, но впечатление от самого пастора — отталкивающее: узкий лоб, маленькие заплывшие глаза, как у свинки, толстые жирные губы и курчавые волосы негра. Жена его — напротив, была красавицей» (С. 50–56).

Глава 2

1 Меттерних Полина (урожд. Сандор; 1836–1921), княгиня — внучка князя Клеменса фон Меггерниха, министра иностранных дел и канцлера Австрии, жена австрийского посла в Париже князя Ричарда фон Меггерниха (1829–1870). Считалась душой общества, законодательницей мод; любила ходить в мужском платье, появляться одна в общественных местах, была неистощима на выдумки при устройстве балов и празднеств. Благодаря ей при французском дворе стали приняты свободные, непринужденные отношения дам с мужчинами. Полине Метгерних был обязан началом своей карьеры творец моды второй половины XIX в. Чарльз Фредерик Ворт (Worth; 1825–1895). Она дружила с ком позиторами и художниками (Эдгар Дега в 1865 г. написал ее портрет). Оставила две книги воспоминаний: Mettemich-Sandor Pauline. Geschehenes: Gesehenes, Erlebtes. Berlin, 1920; Idem. Souvenirs de la princesse Pauline de Mettcrnich. Paris, 1922.

2 Наполеон III (Шарль-Луи-Наполсон; 1808–1873) — французский император с 1852 по 1870 г.

3 Евгения (урожд. Монтихо; 1826–1920) — французская императрица, жена Наполеона III с 1853 г.

4 На свете только один имперский город, На свете только одна Вена, В Вене только одна красотка, Это Полина Меттерних (нем.).

5 Ср.: «Руководящую роль в венском обществе играла тогда известная княгиня Полина Меттерних, удивительно злая на язык и бесцеремонная на двусмысленные остроты» (Головин. С. 276).

6 Языков Александр Петрович (1802–1878) — генерал-лейтенант, директор Училища правоведения с 1849 по 1877 г.; многократно описан в мемуарах, и коллективный его образ близок нарисованному Врангелем. Так, В.И. Танеев, выпускник училища, пишет: «Ему было приказано подтянуть училище. Рижский полицмейстер, как и всякий другой, получал по праздникам подарки от обывателей. Назначение Языкова в директоры Училища правоведения состоялось незадолго до Рождества. Он явился к губернатору и просил, нельзя ли оставить его полицмейстером до нового года, что иначе он не получит рождественских приношений» (Танеев. С. 155).

7 Лассаль Фердинанд (1825–1864) — немецкий социалист, философ и публицист; Боклъ Генри Томас (1821–1862) — английский историк и социолог-позитивист.

8 Фаланстерия, правильнее фаланстер (от фр. phalanstere) — коллективное поселение общины в утопических планах Фурье.

9 Бакунин Михаил Александрович (1814–1876) — революционер, теоретик анархизма. В описываемые годы жил за границей и часто бывал в Женеве. А.Е. Врангель, познакомившийся с Бакуниным на Амуре в 1858 г., замечал: «Мое личное впечатление о нем, что Бакунин был анархист-революционером не по убеждению, а просто по своей природе. Он любил революцию ради процесса революции» (Врангель А.Е. Воспоминания о Ф.М. Достоевском в Сибири. СПб., 1912. С. 33).

10 Денежная необязательность Бакунина — факт, хорошо известный, который, казалось, должен был бы поддаваться однозначной интерпретации. Е.М. Феоктистов называет Бакунина «порядочной скотиной» за его способность «делать долги, не помышляя об уплате их, ‹…› бесцеремонно тратить деньги, вручаемые ему для передачи кому-нибудь…» (Феоктистов. С. 85). Для коммснтатора Феоктистова процитированная характеристика становится поводом для своеобразной апологии Бакунина, поскольку, с его точки зрения, он был «человек, если встать на эстетическую точку зрения, какого-то грандиозного художественного беспорядка» (Оксман Ю.Г. Феоктистов и его воспоминания // Феоктистов. С. XXVII).

11 «охранную грамоту» (фр.).

12 Нанка — грубая хлопчатобумажная ткань обычно желтого цвета.

13 В русском издании дальнейшие события изложены более подробно:

«— Вы, барин, должно быть, голодны, — сказала Таня, — а чем же я вас накормлю? Повар в деревню с господами уехал, — а какая я стряпуха.

— Свари яиц да купи колбасы да бутылку кислых щей, вот и обед.

— Ну, барское кушание! — сказала Таня. — Лучше я вам цыпленочка зажарю, а то, не дай Бог, заболеете; своей колбасы нет, а в покупной, говорят, мясо дохлых собак кладут. Мошенник нынче народ стал, а немецких колбасен близко нет.

— А разве в немецких колбасных собак вместо мяса не кладут?

— Что вы, барин, немец, тот дошлый. Нашему бы только содрать, а немец свой интерес соблюдает. Он покупателем дорожит.

— Немец, значит, честнее?

— А как же. Вестимое дело, аккуратнее. Вот и у нас теперь в людях все больше немцы живут. После освобождения наши-то совсем от рук отбились.

— Что ты?

— Разве вам барышня не писала? Матвей спился да от запоя и помер. Кузьма тоже больше по кабакам прохлаждается. Васька, как есть, прощелыгой стал, разными художествами занимается — одно слово артист. Феодора Папенька сами велели рассчитать, грубить начал…

— А Калина?

— Калина Семеныч в Терпилицах.

— Семеныч, — обрадовался я. — Ловко. Он дворецким, что ли, стал?

Старуха вздохнула:

— Дворецкого теперь у нас больше не полагается. Теперь всем заведует Христина Ивановна.

Я рассмеялся.

— Няня? и за столом распоряжается?

— Как можно! За столом за старшего теперь буфетчик Карл Готлибович орудует.

— А что горничные, Феня, Акулина, Таня, Лиза?

Старуха махнула рукой. Стыдно ей выговорить.

— Гулящие стали, вечером по Невскому таскаются. Феня, та честная, за каптенармусом замужем; хорошо живут. Доходы у него от должности большие.

— Вот как.

— И везде, и везде то же самое. От старых господ отошли. Поживут у новых неделю-другую и опять место оставят. Так из дома в дом и шляются.

— Отчего это, Таня?

— Палки на них больше нет, вот отчего, — сердито сказала Таня и ушла готовить обед.

Ничего, подумал я. На все нужно время, на все нужна эволюция. От свободы люди делаются лучше, а не хуже.

На другое утро я у Аничкина моста взял лихую тройку и отправился в Стрельну, откуда дальше должен был до Терпилиц ехал на перекладных. И опять запели милые веселые бубенчики, и опять замер дух от так давно не испытанной бешеной, лихой русской езды. Но от Стрельны началась досель не испытанная мука — езда на перекладной. Сиденье прилажено как раз на оси безрессорной телеги. От беспрерывной жесткой тряски нестерпимо болит спина, затылок ноет, голова вот-вот, кажется, сейчас лопнет. Уже не погоняешь ямщика, а умоляешь ехать тише, не по твердому шоссе, а рядом, сторонкой, по полю. Будь они прокляты, эти перекладные.

Ошалев, разбитый, голодный, злющий, я на рассвете переехал нашу границу, и радостно забилось сердце. Все родное, все милое, все так знакомое. Но на полях уже не шеренги цветистых баб деревянными граблями сгребали сено, но работали, как за границей, одиночные люди конными железными граблями. Встречные парни уже не ломают перед прохожим “барином” шапку, но даже не отвечают на мой поклон.

В усадьбе нашей еще спали, и меня с недоумением холодно встретил незнакомый чопорный немец. Но прибежала няня, и я бросился ее обнимать; явились и старые дворовые, причитывая и всхлипывая, и мы перецеловались. Прибежала в наскоро накинутом кокетливом халатике незнакомая стройная девушка и, плача, бросилась мне на шею. Зайка! Неужто это моя маленькая смешная Зайка? Пришла и старшая сестра, и мы радостно обнялись. Прибежала маленькими шажками, какими только бегают в болоте, тетя Женя, а за нею, пыхтя, приползли ее до безобразия откормленные Амишки и Шарики. Отца дома не было. Он уехал в Ямбург на съезд мировых судей, коего он, как почтенный судья, был председателем. А Калина был на охоте.

Весть о моем приезде разнеслась по усадьбе, и со всех сторон, даже из деревни, сбежались старики посмотреть на молодого барина. Но никто из моих сверстников, никто из тех, с которыми мы играли в солдатики и в городки, не пришел. Странное явление, которого я никогда себе объяснить не мог: люди, пережившие сами весь ужас крепостного права, на своей шее испытавшие все его прелести, после освобождения к своим бывшим господам никакого чувства озлобления не питали, между ними даже продолжала существовать какая-то родственная связь Молодое поколение, напротив, хотя страдающим лицом не было, чем дальше — тем больше озлоблялось и становилось враждебнее.

Целый день на меня охали да ахали.

— И как ты переменился, — сказала Вера. — Такой веселый, добродушный. Сознайся, что ребенком ты был невыносим: раздраженный, всем недовольный, дерзкий и вспыльчивый.

Мы с Зайкой только переглянулись, и я сознался.

Вечером, когда все полегли спать, Зайка зашла ко мне, и мы наедине проговорили до поздней ночи. Меня тревожило свидание с отцом, мне хотелось подробно узнать все, что со дня моего отъезда случилось в России; то, что теперь происходит. Даже несколько дней, проведенных мною на родине, мне дали понять, что если многое изменилось к лучшему, то не так, как я думал, а совершенно иначе.

— Напрасно ты опасаешься, — сказала Зайка, — отец совсем не такой, каким мы его детьми себе рисовали; он вспыльчив и невоздержан, правда, и поэтому порой с ним тяжело; но он чудный человек, я его узнала и всей душой люблю… — она усмехнулась, — хотя и побаиваюсь, не его, конечно, а его диких выходок. Но если бы ты знал, как он горячо относится к новым начинаниям Государя; как он искренне сочувствует благу народа. Его только нужно понять. Все у вас сойдет прекрасно. А что у нас в России творится? Не знаю, что и сказать. Я многого сама понять не могу. Старые порядки все проклинают, а новыми тоже недовольны… Впрочем, сами поживем — увидим. Помнишь, у нас, когда мы были маленькими, были тетради, которые доктор Берг называл “оллопотридами”? Туда попадало всякое несовместимое, — и арифметические вычисления, и картинки от конфет мы клеили туда, и стихи писали… Такой “оллопотридой” мне порой кажется и Россия. И слишком отсталая, и слишком передовая, милая и скверная… А знаешь, что я тебе посоветую? Завтра отец приказал прислать за ним коляску; поезжай и ты, это ему будет приятно.

Мы на этом и порешили, и на другой день я поехал в Ямбург, в “Яму”, как она именовалась при Петре и таковой осталась и поныне.

Отца я застал в съезде мировых судей, он подписывал какие-то бумаги и меня сразу не узнал.

— А, это ты? — и протянул руку, которую я поцеловал. — Я сейчас кончу, — и продолжал свою работу, изредка перекидываясь отрывочными словами с секретарем. — Ну, готово, пойдем обедать, а затем поедем. А я тебя сразу не узнал; ты на Мишу похож стал, когда он был твоих лет.

Все это было сказано, как будто мы только что виделись.

— А вы мало переменились, — сказал я.

— Подагра проклятая мучает. Да теперь некогда болеть, работать нужно. Только поспевай. Ты слыхал, чго у нас тут делается? Дай Бог здоровья Государю. Великое он начал дело… да помощников только мало. Ничего — перемелется, авось мука будет. На все нужно время.

За обедом в каком-то первобытном собрании, где, впрочем, кормили превкусно, речь зашла о последней сессии губернского земского собрания, окончившейся курьезом. После ультралиберальных речей гласных Платонова и Кубе в зале появился граф Петр Шувалов, в то время, если не ошибаюсь, шеф жандармов, и по Высочайшему повелению закрыл собрание, и все члены отданы были под суд. Вследствие этого на другой день оказалось, что сессия Государственного совета рискует не состояться. Многие ее члены, между ними и Светлейший князь Суворов, петербургский генерал-губернатор, были гласными, а состоящие под судом по закону временно от своих должностей устраняются. Пришлось отдачу под суд отменить.

— Да, — сказал какой-то господин, — пусть тормозят сколько угодно, а неизбежное все-таки будет.

— То есть? — спросил отец.

— Парламент, как в Англии.

— Я английскую конституцию не знаю, — сказал отец, — и потому о ней судить не берусь. Учился я в кадетском корпусе, но, бывши за границей, я на работе видел прекрасную молотилку и такую купил. Но работать на ней у нас никто не сумел; ее с места испортили, и теперь из нее сделали нечто вроде курятника; там гнездятся куры.

— Справимся, — с самодовольным видом заметил собеседник, Платонов…

— Да, да, — сказал отец. — Лидеров… кажется, это так называется? Спикеров, премьер-министров у нас найдется больше, чем нужно. Даже тут у нас в Ляге их наберутся дюжины. А в уездную управу кого выбрать — не находим. Краснобайствовать мы мастера, а дело делать…

Так как же господа? Кого мы выберем в управу? Нужно решиться. — Но никто ответа не дал» (С. 68–71).

14 Введение земских учреждений и реформа суда начались в 1864 г.

15 Цитируется стихотворение А.С. Пушкина «Кавказ» (1829).

16 Мировой суд был создан в 1864 г. для рассмотрения незначительных гражданских исков и мелких уголовных преступлений. Мировой съезд, состоявший из мировых судей уезда, утверждал решения мирового суда по наиболее важным делам и рассматривал жалобы на его приговоры.

17 Натынанка — легкая плетеная бричка.

18 В русском издании далее следует: «И невольно зарождался мучительный вопрос — начало ли это возрождения или начало агонии? Возрождения? — едва ли.

После великих реформ самодержавие стало немыслимо; оно неминуемо должно было или эволюционировать к конституционной монархии, или рухнуть. Длительной неподвижности история не знает. Русские самодержавцы этого не поняли. После реформ Александр II и особенно его преемники забыли о благе народа; их единственной целью, святыней святых стало сохранение во что бы то ни стало самодержавия, и Россия опять, как при Иване, была поделена на опричнину и земщину, на “мы” и “они”. “МьГ — правительство, немногие его честные слуги, и бесчисленные его холопы — "они” — вся остальная Русь. “Мы" все знали, все могли, были непогрешимы; “они" — были опасны, все, что они делали, говорили и особенно думали, во всем подозревалась крамола; к этим крамольникам были причислены огулом и судьи, и профессора, и земские деятели; о молодежи и не говорилось. Единственная реальная ценность были “мы”. Неминуемым результатом этого ослепления было, что часть “их” действительно начала подкапываться под правительство, остальная часть, прибавлю — самая полезная, отошла в сторону от общественных дел и была заменена людьми, желающими не блага страны, а преследующими лишь свои собственные интересы. И после минутного расцвета начался период застоя и разложения, длившийся вплоть до наших дней. В течение почти полстолетия Россия обратилась вновь в разлагающееся болото неподвижно стоящих вод» (С. 78).

19 Милюков Павел Николаевич (1859–1943) — историк, публицист, политический деятель. Один из организаторов и активнейших членов кадетской партии. По убеждениям — конституционный монархист. Во Временном правительстве — министр иностранных дел (до 2 мая 1917 г.). После большевистского переворота сотрудничал с Добровольческой армией. Не свойственный общему тону «Воспоминаний» злой выпад против Милюкова объясняется его позицией после поражения врангелевской армии в Крыму в декабре 1920 г.: Милюков заявил о необходимости «новой тактики», то есть об отказе от борьбы с большевиками и ставке на «эволюцию» режима. Помимо этого, с момента появления генерала П.Н. Врангеля на политическом горизонте Милюков занял по отношению к нему активно-враждебную позицию.

20 Царевококшайск — название г. Йошкар-Ола до 1919 г.

21 Шарлотенбург и Тиргартен — с 1920 г. районы «большого» Берлина. Тиргартен — один из самых знаменитых парков города. Шарлотенбург знаменит королевским замком XVII–XVIII вв. Упоминаемые мемуаристом богатые особняки начали появляться в Шарлотенбурге в 1860-е гг., когда городок привлек внимание быстро богатевшей новой буржуазии.

22 Имеется в виду Франко-прусская война 1870–1871 гг.

23 Имеется в виду крупная сталелитейная фирма, основанная в 1811 г. Фридрихом Круппом (1787–1826) и с 1848 г. принадлежавшая Альфреду Круппу (1812–1887).

24 Грюндерами (от нем. Grunder — основатель, учредитель) называли предпринимателей и биржевых дельцов, склонных к биржевым спекуляциям и жульническим махинациям. Наиболее широкое распространение грюндерство получило в 1850-1870-х гг.

25 Эспадрон (от фр. espadon) — вид сабли.

26 По-видимому, речь идет о Федоре Евпловиче Орлове (ШЗ-$92) и Александре Ивановиче Воейкове (1842–1916), в 1860-х гг. слушавших лекции в Берлинском университете; Орлов впоследствии преподавал в Московском университете начертательную геометрию, теорию механизмов и гидравлику, а Воейков — в Петербургском метеорологию и климатологию.

27 Пирогов Николай Иванович (1810–1881) — хирург, педагог, общественный деятель. С 1862 по 1866 г. был руководителем группы русских студентов, обучающихся в Германии, и регулярно бывал в Берлинском университете.

28 Ершов Николай Григорьевич (1837–1896) — энтомолог; Зайковский Дмитрий Дмитриевич (1838–1867) — врач; о ком из многочисленных представителей рода Корфов идет речь, установить не удалось.

29 Муравьев Михаил Николаевич (1845–1900), граф — с 1893 по 1897 г. чрезвычайный посланник и полномочный министр при дворе датского короля; с 1897 по 1900 г. министр иностранных дел. Сын генерал-майора Николая Михайловича Муравьева (1819–1867), ковенского военного губернатора в 1863 г. и рязанского губернатора с 1864 г.

30 Муравьев (Муравьев-Виленский) Михаил Николаевич (1796–1866), граф (с 1865 г.) — генерал от инфантерии. В 1856–1861 гг. министр государственных имуществ; в 1863–1865 гг. генерал-губернатор Северо-Западного края; за жестокость, проявленную при подавлении Польского восстания, был прозван «вешателем». Председатель верховной следственной комиссии по делу Д.В. Каракозова (1866).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

КОММЕНТАРИИ

Читайте также