«Я не могу убить любовь. Я кровью заплачу за твое «да» в ресницах шалых»

«Я не могу убить любовь. Я кровью заплачу за твое «да» в ресницах шалых»

«Снега Килиманджаро» снимали в Кении. Режиссер Генри Кинг, согласно голливудскому формату кассового фильма, решил максимально приблизить знаменитый рассказ к развлекательному уровню — сделать трогательную историю о двух влюбленных, разлученных смертью. Красавица Синтия — Гарднер, — нежная и мужественная, проводит последние часы у постели умирающего мужа. Вдали от цивилизованного мира в африканской глуши они тщетно ждут самолет, чтобы увезти раненого Гарри, роль которого исполняет Грегори Пек. Самолета нет, с каждой минутой тают надежды и вместе с воющими гиенами все ближе подбирается смерть…

В конце 1952 года Синатру и Гарднер ожидали сплошные празднества. В ноябре — годовщина брака, 12 декабря исполнится 37 лет Фрэнку, а в Рождество — тридцать Аве. Ну и сам Новый год! Съемочная группа готовилась к череде вечеринок. Африканская жара здесь, на плоскогорьях, смягчалась дивной чистоты воздухом. Но традиционных елок и индеек, разумеется, было не найти.

Накануне Рождества самолет ДС-5 чартерным рейсом доставил на съемочную площадку в окрестностях Найроби индеек, шампанское и Синатру. Он подарил жене роскошное бриллиантовое кольцо, за которое заплатил ее кредиткой.

Все знаменательные даты приурочили к Рождеству.

— Я дважды была замужем, но никогда так долго не была счастлива в браке! — сказала Ава, когда подняли бокалы за их семейную годовщину.

Все дружно засмеялись. Фрэнка обожгло. Стиснув зубы, он продолжал улыбаться. Теперь, низвергнутый с высоты звездного пьедестала, Синатра остро чувствовал всякую мелочь, задевающую его самолюбие. Ему постоянно казалось, что Ава слегка иронизирует по поводу своего союза с неудачником, а мужчины съемочной группы тайно посмеиваются над рогоносцем. Не самолюбие, а сплошной нарыв.

Он решил уехать немедля, договорившись с шофером джипа, что тот подбросит его до столицы Кении Найроби. Ава застала мужа в большой палатке, собирающим чемодан.

— Ты не станешь ждать самолета? — Она сбросила на походную кровать парчовый шарф и накрыла плечи меховым палантином. Искоса глянула в висящее на столбе зеркало, поправила искрящуюся заколку в волосах. — Ты хоть простишься со всеми?

— Тороплюсь. Не провожай меня, тебя ждут за столом.

— А-а-а… — Она села. — Новая сцена ревности. Может, для эффекта подеремся? Или ты все же объяснишь, что тебя не устраивает?

— Все! — Он напрягся. — По твоей милости я превращаюсь в посмешище. Ты даешь понять всем этим самцам, что держишь меня в клоунах.

— Глупости! — Ава вскочила. — Глупости! Это я тут — посмешище! О твоих приключениях в Лос-Анджелесе трубит весь Голливуд. Девочки из кордебалета — твоя страсть… неуемный же ты кобель!

Он размахнулся, но вовремя удержался. Нежная Синтия с синяком под глазом… Нет, кино — это святое. Ухватив Аву за плечи, Фрэнк затряс ее так, что посыпались шпильки и освободившиеся волосы гривой заметались по плечам:

— А что мне делать, если ты… Если ты втаптываешь мое имя в грязь? Распутница! Шлюха! — Он швырнул ее на кровать, подхватил чемодан и, обернувшись, бросил в лицо последнее: — Я исковеркал ради тебя жизнь. Я изгадил все, что было мне дорого… Какая же ты дрянь, девочка! — По гравию захрустели его торопливые шаги, энергичные, злые.

Она осталась рыдать в полутемной палатке, освещенной лишь желтым светом забранной в металлический «намордник» лампы под потолком. Зачем он так? Он — единственный, кого она любит. И что такого, если ей подвернулся симпатичный парень? Гример, удачно наложивший макияж, или осветитель, умело поставивший свет… Эти бедолаги всегда хотят. Хотят благодарности. Здесь такие долгие ночи… И какая ерунда — переспать с мужчиной, она даже не помнит, как их зовут! А его девки — это уже вызов! Это заявление во весь голос, на весь мир: ты не нужна мне, Гарднер!

Ава рыдала, оплакивая свою неудавшуюся жизнь. Огромные, как воробьи, ночные бабочки, бились о стекло лампы и падали на шерстяной плед, дергаясь обожженными крылышками. Бились и затихали, распространяя запах горелой плоти.

Фильм имел огромный успех. Дуэт Авы Гарднер и Грегори Пека поднял эту голливудскую ленту до уровня серьезного искусства. В образе, созданном Гарднер, находили хемингуэевские черты, хотя рассказанная в фильме история была далека от первоисточника. Усилиями голливудских сценаристов она лишилась авторского психологического нерва, горького привкуса подспудной, молчаливой борьбы супругов, доходящей порой до взаимной ненависти. Ведь в рассказе Гарри всего лишь бедный писатель, а Синтия — богачка. Ее деньги, ее положение в обществе и образ жизни убили талант Гарри. Писателя уже нет, в тоске и мучениях уходит из жизни человек, понимающий, что ничего изменить он никогда уже не сможет.

«Вы рисуете?» — спрашивали у ее героини в фильме. «Нет», — качала головой она. «Лепите?» — «Нет». — «Так чем же вы занимаетесь?» — «Просто пытаюсь быть счастливой». — «Вы девушка Чарльза?» — не унимался Грегори Пек в ретросцене их знакомства, и Ава отвечала: «Нет, я девушка сама по себе». На экране она была такой же, как в жизни, а из жизни никогда не делала тайны. Скука и страсть, меланхолия и юмор, одиночество и шумные компании, боязнь рожать детей и почти маниакальное желание иметь крепкую семью — из этих противоречий, казалось, была соткана вся ее судьба. Она запуталась в них, потерялась…

За роль Синтии Гарднер была удостоена чести оставить отпечатки своих ладоней на знаменитом Бульваре славы у Китайского кинотеатра.

Как актрисе Аве не сильно повезло. Рядом с ней не оказалось режиссера-волшебника, увлеченного ее уникальными данными. Такого, как фон Штернберг у Марлен Дитрих, или Карло Понти у Софи Лорен. Возможно, в тандеме с гениальным мастером ей удалось бы создать незабываемые, знаменитые роли. Стать Актрисой с большой буквы. Но масштабы актерского дара Авы остались тайной. Да и был ли он вообще? Существуют разные мнения. Но уж точно она не была дивой с большой буквы или актрисой, наделенной редким обаянием. Да, она играла, и играла неплохо, но всегда при этом чувствовалось, что она всего лишь изображает страсть, а не переживает ее. И даже в самых трагических эпизодах трудно было поверить в то, что героиня Гарднер всерьез готова пожертвовать своей жизнью. Она не стала незабываемой актрисой. Зато была незабываемой красавицей и незабываемой женщиной.

Мужчины, работавшие с ней, влюблявшиеся в нее, жившие с ней, давали чрезвычайно поэтические определения ее личности: «богиня», «сама загадочность», «дикарский дух», «женщина, которая каждый день нарушает правила». Знаменитый джазовый трубач Майлз Дэвис сказал о ней с простой музыкантской образностью: «Ава? Это был горячий номер!» Один из ее агентов писал: «Ава могла пить, танцевать и флиртовать ночи на пролет. Она была дикой девчонкой из глухого городишки в Северной Каролине. Она любила выпить, распустить волосы, скинуть туфли и дать себе волю».

Говорят, Ава Гарднер никогда не отказывалась от выпивки, не отклоняла любовь тореадоров и никогда не лезла за словом в карман. Гремучая смесь.

Заполучив Аву, Фрэнк благодарил судьбу. Потом пришел черед мук ревности, сомнений, злости. И наконец, прозрений. Привыкая, он меньше обращал внимание на ее тело и больше на то, что она делала, говорила. И начинал догадываться: она лишь фантом — эта Ава Гарднер. Она прекрасна, она способна вдохновлять эстетические и эротические чувства. Но тяга к «божественной» — мощная и яркая, так же быстро иссякает, как и вспыхивает.

Совершенная оболочка, скрывающая простушку Люси Джонсон, обнаруживает незначительное содержимое: душевную скудность, неразвитость ума, бедность чувств.

Создание такого рода — уникально, самоценно. Его не следует пытаться использовать в утилитарных целях — для выполнения неких функций: создания семьи, приобретения профессии. Миссия драгоценности — доставлять радость созерцателю.

Ава могла бы стать хорошей актрисой, но ей для этого не хватало внутреннего стержня, целеустремленности, эмоционального опыта. Она хотела стать матерью, женой, но ей недоставало душевной щедрости, умения жертвовать собственными интересами, создавать нечто иное, кроме самого естественного продукта бытия — самого бытия.

Останься Люси в Смитфилде, она, вероятней всего, превратилась бы в обыкновенную, не слишком радивую домохозяйку, поколачивающую выпивоху-мужа, погуливающую с заезжими рабочими. Крикливая, быстро увядающая, Люси стирала бы, стряпала, стукала поварешкой детские лбы, слегка злоупотребляла спиртным и старилась у телевизора. Если бы не воля случая, вознесшего простушку Люси Джонсон на пьедестал славы и преклонения, не было бы ни «королевы», ни «богини», ни «венца Вселенной». Она приняла дары судьбы без особого удивления. С легкостью наивного существа воспользовалась вседозволенностью звездного статуса: отбросила условности, связанные с не совсем ясным понятием «нравственность».

…«Ну что ж, раз так, играть будем на равных», — решил Фрэнк и ринулся в водоворот приключений. Лас-Вегас, вино, красивая жизнь, девочки из варьете… Правда, кутить приходилось в долг. Но примириться с положением отброшенного на обочину хлама Синатра не мог. Кто угодно, только не он. Что угодно — только не забвение.