8
8
Утихли бои на севере.
Мы испытываем странное, непривычное для нас чувство. Война еще не закончилась, а противника перед нами нет.
Большие сражения развертываются в Восточной Пруссии. Фронт приближается к Будапешту и к Берлину, потом к Вене и к Праге. Радио принесло весть о встрече наших и союзных войск на Эльбе — значит и там больше нет фронта…
А мы все еще находимся в базе, где почти четыре года назад застала нас война.
По-разному складывались судьбы фронтовиков, и в разных краях-странах встречали они майский день великой Победы.
Какой-нибудь сибиряк, который неделю поездом добирался до полей сражения, вспоминал, вероятно, в этот день тяжелую фронтовую дорогу от Москвы до Сталинграда и от Сталинграда до Берлина. А сколько коренных жителей севера, ставших солдатами, побывали за последний год войны в теплых краях на Балканах? Позади них осталась пройденная с боями Украина и Молдавия, Румыния и Болгария, города и села Югославии… Только мы, североморцы, ни разу не сменили свою базу — ту, что лежала на пути врага к Мурманску.
Наступил май 1945 года, а над нами то же небо, в котором мы первый раз увидели вражеские самолеты, не зная, что в их люках смертоносный груз. Мы собрались в День Победы на митинг, любуясь ясным майским небом. И то же море плещется у родных берегов. И земля под нами та же — суровая и прекрасная, холодная и богатая неисчерпаемой энергией полярная земля. Так и не ступила на нее нога егеря из хваленых дивизий «Эдельвейс». Не осквернили ее «герои» Нарвика и Крита, хотя отсюда до старой границы, где был сосредоточен мощный наступательный кулак двадцатой Лапландской армии Гитлера, — считанные десятки километров. Что ж, этим можно гордиться!
— Я горжусь тем, что в годы войны командовал вами, отважные североморцы! Самый молодой флот нашей Родины — Северный — с честью и славой выполнил свой долг перед Родиной.
Так говорил на митинге адмирал Головко.
От имени морских разведчиков на митинге выступил Макар Бабиков. Он волновался, когда начал речь. И все мы, вместе с Макаром, переживали волнение, когда он первое свое слово посвятил вечной памяти павших в боях, памяти тех, кто отдал свою жизнь за торжество нашего великого и правого дела.
* * *
…После Праздника Победы миновал месяц.
Некоторые разведчики увольнялись в запас. Трогательно расставались мы со Змеевым, с Тарашниным и другими нашими товарищами. Клялись в дружбе и верности рожденному в боях матросскому братству.
Потом началась полоса мирной учебы. Оставшиеся в строю гадали: что же будет дальше с отрядом? Созданный в первый месяц войны и только для войны, наш отряд, конечно, должен быть расформирован. Между тем, хотя нас осталось мало, командование все еще держит нас в резерве.
Наконец, был получен приказ собираться в дальнюю, очень дальнюю дорогу.
На прощанье адмирал сказал мне:
— Скоро вас будут называть уже не североморцами, а тихоокеанцами. Вас там встретят как героев. По заслугам встретят! Но где бы вы ни были, дорожите боевой славой североморцев. Так дорожите, чтобы, коль доведется услышать о вас — а я в это верю, — мы с гордостью могли бы сказать: наши орлы! Те, что с Рыбачьего! Герои Пикшуева и Могильного, Крестового и норвежских походов!
— Товарищ адмирал! Разве можем мы?.. — я запнулся от избытка чувств. — Разве такое когда-нибудь…
— Понимаю, Леонов! — тепло улыбнулся адмирал. — Такое не забудется! Воинской славой, добытой дорогой ценой, нельзя не дорожить. Счастливый путь, друзья, и новой вам славы!
…Разведчики знали, куда и зачем они едут. На Тихом океане получим пополнение. Пока нас немного, зато каждый из добровольно согласившихся остаться в отряде, испытан, проверен и закален в боях. Едет с нами мичман Александр Никандров, ветеран отряда — он вместе со мной начал службу разведчика летом сорок первого года. Едут Герои Советского Союза Андрей Пшеничных и Семен Агафонов. С нами — старший лейтенант Гузненков (после Крестового ему и мне присвоили звание старшего лейтенанта). Среди добровольцев — Борис Гугуев, Павел Барышев, Макар Бабиков и уже отличившиеся на Крестовом «новички» Павел Колосов, Михаил Калаганский, Виктор Карпов, Сергей Бывалов и другие разведчики, вернувшиеся в отряд из госпиталей. Это — цвет отряда североморцев.
В летний июньский полдень покидаем мы север.
Поедем через Москву, где погостим несколько дней. В пути встретимся с родными и знакомыми. У всех праздничное настроение. На новеньких кителях и фланелевках ярко поблескивают боевые ордена и медали.
— Прощай, север! — с необычной для него грустью говорит весельчак Борис Гугуев, когда мы уже сели в вагон. — Миша! — он круто повернулся к Калаганскому. — Вытаскивай аккордеон!
Калаганский не спеша кладет на колени аккордеон — наш трофей после боев на Крестовом. То-то сейчас начнется песня-пляс! Но Миша Калаганский вдруг опускает голову. Чего он ждет? О чем думает? Наконец, Миша встает и медленно, с аккордеоном в руках, подходит к окну. Протяжно гудит паровоз, и нам кажется, что этот гудок отозвался для нас прощальным эхом в горах и на далеких мысах.
Тихо трогается поезд, и мы слышим мотив любимой песни — нашей, североморской, под которую уж никак плясать нельзя. Но запевка дана, и Борис Гугуев тоже подходит к окну и затягивает своим тенорком:
Прощайте, скалистые горы.
На подвиг Отчизна зовет…
Мир царит во всех странах Европы, а нас Отчизна зовет на новые бои, на новые подвиги.
Песня воскрешает в памяти походы и рейды в далекие тылы врага. Зримо предстают очертания родных берегов и клокочущее море и туманы — все, с чем мы, может быть, навсегда расстаемся.
А волны и стонут, и плачут,
И плещут о борт корабля…
Растаял в далеком тумане «Рыбачий»,
Родимая наша земля.