Корейская война

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Корейская война

В первое время после подписания советско-китайского договора о дружбе, союзе и взаимной помощи у многих в СССР и КНР создавалось впечатление о том, что отношения двух наций, двух народов, двух стран, двух государств (СССР и КНР), двух партий (ВКП(б) и КПК) как бы перешли на новый этап, этап товарищеских и братских отношений, этап нерушимой дружбы. Представлялось, что после личной встречи Сталина и Мао Цзэдуна между ними установились отношения взаимного уважения и тесного сотрудничества. Лишь сами вожди и узкий круг близких к ним функционеров понимали, что речь идет о сотрудничестве и борьбе или о борьбе и сотрудничестве в одно и то же время, что Сталин и Мао Цзэдун – это соратники поневоле или товарищи-соперники.

Очень скоро реалии в двусторонних отношениях, а особенно на мировой арене, заставили осознать, что согласовывать мнения, особенно по острым и новым вопросам, не говоря уже об оставшихся подвешенными старых проблемах, вовсе не так просто.

Особенно явно это проявилось в связи с начавшейся летом 1950 г. войной на Корейском полуострове, или корейской войной.

После окончания Второй мировой войны на Востоке корейская нация оказалась разделенной. Были созданы два корейских государства, два государства одной нации. На юге полуострова Корейская Республика, или Республика Корея, а на севере Корейского полуострова – Корейская Народно-Демократическая Республика.

Каждое из этих двух корейских государств претендовало на то, чтобы поглотить и уничтожить другое корейское государство, занять территорию всего полуострова и иметь лишь одно корейское государство, государство корейской нации.

Без решения руководителей каждой из частей корейской нации, каждого из двух корейских государств война на полуострове не могла бы начаться. К сожалению, и в северной, и в южной части Кореи такую войну считали допустимой. Более того, корейские руководители и в той и в другой части Корейского полуострова привлекали в свою защиту, себе в поддержку сильные государства: КНДР обратилась за помощью к КНР и СССР, а Корейская Республика воззвала к США.

Корейская война имела свою предысторию.

5 марта 1949 г. в Кремле состоялась встреча Сталина с Ким Ир Сеном по его просьбе. При этой встрече с корейской стороны присутствовали министр иностранных дел КНДР Пак Хен Ен и др. С советской стороны – министр иностранных дел СССР А.Я. Вышинский и посол СССР в КНДР Т.Ф. Штыков.

По свидетельству знакомившегося с архивными документами русского военного историка Д.А. Волкогонова, после довольно долгого получасового ожидания в приемной Сталин наконец принял делегацию. Выйдя из-за письменного стола, советский вождь своей неторопливой походкой подошел к взволнованным встречей корейцам, по очереди пожал им руки, жестом пригласил занять места за длинным столом. Беседа длилась один час пятьдесят минут. Собственно, говорили только Сталин и Ким Ир Сен. Несколько раз лишь Штыков и Пак Хен Ен подавали голос, чтобы дать необходимые справки.

После протокольных любезностей о дороге и самочувствии Сталин, сразу приступив к делу, спросил, какая помощь нужна Корейской Народно-Демократической Республике.

КИМ ИР СЕН: Мы утвердили двухлетний план восстановления и развития народного хозяйства. Нам нужны машины, оборудование и запасные части для промышленности, связи и транспорта, а также других отраслей народного хозяйства. Нужны советские специалисты для проектирования новых заводов и фабрик, проведения геолого-разведочных работ…

СТАЛИН: Всю эту помощь окажем, дадим и специалистов.

КИМ ИР СЕН: Экспорт из Кореи не покрывает импорта, и страна нуждается в кредите от советского правительства.

СТАЛИН: В каких размерах требуется кредит?

КИМ ИР СЕН: В пределах от 40 до 50 миллионов американских долларов.

СТАЛИН: Дадим кредит в сумме 200 миллионов рублей, то есть 40 миллионов долларов…

В таком ключе шла беседа: Ким Ир Сен вежливо просит, а Сталин, как правило, говорит: «дадим», «сделаем», «пошлем специалистов», «примем на учебу». Лишь иногда произносит «подумаем», когда, например, Ким Ир Сен просит построить железнодорожную ветку протяженностью 58 километров от Краскино (СССР) до Аоди (КНДР). Затем корейский лидер переходит к военным вопросам.

КИМ ИР СЕН: На юге Кореи еще находятся американские войска, усиливаются происки против Северной Кореи, которая имеет сухопутную армию, но морская оборона отсутствует. Нужна помощь Советского Союза.

СТАЛИН: Сколько американских войск в Южной Корее?

КИМ ИР СЕН: Около 20 тысяч человек.

ШТЫКОВ (уточняет): Примерно 15—20 тысяч человек.

СТАЛИН: Имеется ли на юге национальная корейская армия?

КИМ ИР СЕН: Имеется численностью около 60 тысяч человек.

СТАЛИН (шутя): И вы боитесь их?

КИМ ИР СЕН: Нет, не боимся, но хотели бы иметь морские боевые единицы.

СТАЛИН: Какая армия сильнее – северная или южная?

ПАК ХЕН ЕН: Северная армия сильнее.

СТАЛИН: Во всех военных вопросах окажем помощь. Корее нужно иметь военные самолеты.

Затем СТАЛИН спрашивает, проникают ли они в южнокорейскую армию, имеют ли там своих людей.

ПАК ХЕН ЕН: Наши люди проникают туда, но пока себя там не проявляют.

СТАЛИН: Правильно, что не проявляют. Сейчас проявлять себя и не нужно. Но южане тоже, видимо, засылают на север своих людей, и нужна осторожность и бдительность.

После этого собеседники договорились о характере военной помощи, подготовке корейских офицеров в Советском Союзе, о развитии экономических отношений и по другим вопросам.[365]

Д.А. Волкогонов отмечает далее, что речь пока прямо не идет о военном объединении двух частей Кореи. Но Сталин, по донесениям Штыкова, знает: в Пхеньяне уже живут этой идеей… Надо все взвесить, отвечает вождь.

Сталин поддержал военную тему, поднятую Ким Ир Сеном, лишь до определенного рубежа, присматриваясь к собеседнику, оценивая перспективы дальнейшего развития севера и событий на полуострове.

В течение всего 1949 г. продолжались интенсивные поставки вооружения и боевой техники, боеприпасов, другого военного снаряжения в Северную Корею. Сталину докладывали об объеме и темпах поставок, вождь ставил свою закорючку «И» (которую можно расценить как «Иосиф» или «ознакомился», «согласен»). Северокорейцы прощупывали прочность позиций южан: нарушали разделительную линию, проводили «разведку боем». После одной из таких вылазок Штыкову из Москвы 27 октября 1949 г. пришла грозная шифровка от Сталина: «Вам было запрещено без разрешения центра рекомендовать правительству Северной Кореи проводить активные действия против южных корейцев… Вы не донесли о подготовке крупных наступательных действий 2-й полицейской бригады и фактически допустили участие в этих действиях наших военных советников… Обязываем дать объяснение».[366]

По мнению Д.А. Волкогонова, пожалуй, ключевой документ появился на свет 19 января 1950 г. Написал его Т.Ф. Штыков в Пхеньяне. Вот его содержание:

«Особая. Вне очереди.

…Вечером 17 января министр иностранных дел Пак Хен Ен устроил прием в честь отъезда корейского посла в Пекин. Во время него Ким Ир Сен сказал мне следующее: «Теперь, когда освобождение Китая завершается, на очереди стоит вопрос освобождения Кореи на юге страны… Партизаны не решат дела… Я не сплю ночами, думая, как решить вопрос объединения всей страны». Затем, говорится в телеграмме, Ким Ир Сен заявил, что, когда он был в Москве, товарищ Сталин ему сказал о том, что наступать на юг не надо; в случае же наступления армии Ли Сын Мана на север страны можно переходить в контрнаступление на юг Кореи. Но так как Ли Сын Ман до сих пор не начинает наступление, а значит, освобождение народа южной части страны и ее объединение затягивается… Ему, Ким Ир Сену, нужно побывать у Сталина и спросить разрешения на наступление для освобождения Южной Кореи. Ким Ир Сен говорил о том, что сам он начать наступление не может потому, что он коммунист, человек дисциплинированный и указания товарища Сталина для него являются законом. Мао обещал помощь, и он, Ким Ир Сен, с ним тоже встретится.

Ким Ир Сен настаивал на личном докладе Сталину о разрешении наступать на Юг с Севера…

Ким Ир Сен был в состоянии некоторого опьянения и вел разговор в возбужденном состоянии.

Штыков».[367]

Д.А. Волкогонов отмечает, что Сталин раздумывал над сообщением Штыкова больше недели. Мао еще был в Москве и, как полагал Д.А. Волкогонов, лечился, отдыхал. Сталин встретился с ним. Стенограмма этой встречи, видимо, не велась. Два вождя были осторожны. Скорее всего, судя по дальнейшим их шагам, они решили окончательно ответить Ким Ир Сену после новой встречи и изучения вопроса военными специалистами…

Сталин, все взвесив, в конце концов собственноручно написал в Пхеньян шифрованную телеграмму для Ким Ир Сена:

«Штыкову, особая.

Сообщение от 19 января 1950 года получил. Такое большое дело нуждается в подготовке. Дело надо организовать так, чтобы не было большого риска. Готов принять…

Мы хотели бы ежегодно получать 25 тысяч тонн свинца. Готовы оказать техническую помощь.

30.01.50.

И. Сталин».[368]

По мнению Д.А. Волкогонова, в Пхеньяне телеграмму расценили как фактическое согласие на операцию с условием достижения гарантированного успеха. Через два-три дня после встречи с Ким Ир Сеном Штыков 4 февраля вновь шлет через министра иностранных дел А.Я. Вышинского Сталину сообщение, в котором передает просьбы корейского лидера решить вопрос ускорения выплат по займу, а также получить новый кредит из СССР для закупок вооружения. Ким Ир Сен испрашивает разрешения довести количество пехотных дивизий до десяти, для чего нужно сформировать еще три соединения.[369]

После еще одной консультации с Пекином Сталин, как отмечал Д.А. Волкогонов, 9 февраля 1950 г. разрешает начать подготовку широкомасштабной операции на Корейском полуострове, одобрив, таким образом, намерение Пхеньяна военным путем «объединить» родину. Эта дата фактически является официальным началом подготовки КНДР к наступательной войне с целью насильственного воссоединения двух государств. Активизируются поставки из СССР в Северную Корею танков, артиллерии, стрелкового вооружения, боеприпасов, медикаментов, нефти. Одновременно Сталин, как явствует из его переписки, хотел бы получить оттуда свинец, серебро, золото. Ким Ир Сен с готовностью сообщает, что «КНДР поставит в 1950 году в Советский Союз моноцитового концентрата – 15 000 тонн серебра – 40 тонн».[370]

Дается согласие и на поставку значительного количества золота, взамен же запрашиваются крупные партии техники и оружия из СССР. Сталин благодарит за готовность к поставкам стратегического сырья и материалов и обещает полностью выполнить заявки Ким Ир Сена в военной области.

А тем временем подготовка к боевым действиям шла полным ходом: в КНДР поступали военная техника, снаряжение, оружие. В штабе корейской армии с участием советских советников велась в глубокой тайне разработка плана широкомасштабной операции. Шло ускоренное формирование нескольких новых корейских соединений. Мир еще не знает, что скоро он станет свидетелем одной из самых кровопролитных локальных войн XX века.

По всем имеющимся данным, продолжает Д.А. Волкогонов, в начале апреля 1950 г. Ким Ир Сен еще раз, теперь тайно, посетил Москву, где имел встречу со Сталиным. Стенограмму беседы и другие документы обнаружить не удалось. Однако еще 30 января, за два месяца до апрельской встречи, Сталин дал согласие на приезд Ким Ир Сена. Об этом есть документальное свидетельство. Затем в ряде последующих (после встречи в апреле) шифровок есть ссылки на договоренности, достигнутые во время ЛИЧНЫХ бесед «в начале 1950 года».[371]

Когда подготовка была в разгаре, Сталин решил еще раз посоветоваться с Пекином, отмечал Д.А. Волкогонов. Будучи чрезвычайно осторожным политиком, он все свои особые депеши шлет, подписываясь, как и в годы войны, вымышленными именами. Так, в переписке с Мао Цзэдуном, с Тольятти и некоторыми другими лицами Сталин стал «Филипповым». В мае 1950 г. 14-го числа Сталин продиктовал Поскребышеву:

«Особая. Для Мао Цзе Дуна. Тов. Мао Цзе Дун!

В беседе с корейскими товарищами Филиппов и его друзья высказали мнение, что в силу изменившейся международной обстановки они согласны с предложением корейцев приступить к объединению. При этом было оговорено, что вопрос должен быть решен окончательно китайскими и корейскими товарищами совместно, а в случае несогласия китайских товарищей решение вопроса должно быть отложено до нового обсуждения. Подробности беседы могут рассказать Вам корейские товарищи…

Филиппов».[372]

Типично сталинский стиль, отмечает далее Д.А. Волкогонов: в телеграмме, подписанной «Филипповым», говорится, что «в беседе с корейскими товарищами Филиппов»… Сталин осторожен; по сути, уже несколько раз давший согласие на военное «объединение» Кореи, он все время оставляет «запасной предохранитель», который бы мог, в случае особых обстоятельств, задержать или даже отменить одобренную операцию.

В Пекине быстро согласились со Сталиным, писал Д.А. Волкогонов, вероятно на основании архивных материалов. Подготовка к операции стала вестись форсированно, и уже 30 мая Штыков докладывал в Москву, что Ким Ир Сен сообщил, что начальник Генерального штаба закончил разработку принципиального оперативного решения (вместе с советским советником Васильевым) на наступление. Он, Ким Ир Сен, его одобрил. Организационная подготовка заканчивается к 1 июня. Из 10 дивизий 7 готовы для наступательных действий. В июле начнутся дожди. «Мне генералы Васильев и Постников доложили, что тогда потребуется больше времени на сосредоточение. Генштаб предлагает начать в конце июня». Штыков сообщал, что для маскировки северокорейцы намерены «от имени Отечественного фронта предложить южанам мирное объединение страны».

МОЕ МНЕНИЕ. (Сталин, читая, подчеркнул эти два слова.) «Поскольку Ким Ир Сен настроен начать операцию в конце июня, а к этому времени подготовку войск можно закончить, следовательно, можно согласиться с этим сроком. Корейцы просят бензин и медикаменты. Прошу срочных указаний».[373]

Сталин собственноручно написал на телеграмме: «Инстанция одобряет Ваши предложения. Получение медикаментов и нефти будет ускорено». Подумав, советский лидер, все еще «маскируясь», поставил подпись: «Громыко». Отчеркнув жирной чертой текст, внизу приписал для исполнителей:

«Сообщено т. Громыко для передачи т. Штыкову».[374]

В этом государстве для поддержания режима чрезвычайной секретности, подчеркивал Д.А. Волкогонов, вожди могли подписываться не только вымышленными фамилиями, но и именами своих подчиненных. К слову, А.А. Громыко работал тогда первым заместителем Вышинского.

Сталин очень не хотел, чтобы американцы уличили его в прямом участии в подготовке войны, хотя это сделать было непросто. Буквально накануне начала боевых действий совпосол в Пхеньяне шлет еще одну депешу непосредственно вождю.

«Вне очереди. Особая. Тов. Сталину.

Ким Ир Сен просил передать: для наступления и десанта нужны корабли. Два корабля прибыли, но экипажи не успели подготовить. Просит десять советских советников использовать на кораблях. Считаю, просьбу удовлетворить надо.

20 июня 1950 г.

Штыков».[375]

Ответ пришел быстро: «Ваше предложение отклоняется. Это дает повод для вмешательства. Громыко. 22-VI-50». Сталин лично дирижировал разворачивающимися событиями. Кроме полученных телеграмм из Пхеньяна ему несколько раз докладывал о ходе подготовки к «объединению» начальник Генерального штаба Советской Армии.

Радио Пхеньяна на рассвете 25 июня передало давно подготовленное сообщение: «Сегодня рано утром войска марионеточного правительства Южной Кореи начали внезапное наступление на территорию Северной Кореи по линии 38-й параллели. Противник вторгся на глубину от одного до двух километров…»

Сталинский сценарий соблюдался строго. Помните его «хитрые» указания Ким Ир Сену: «Наступать на юг не надо; но в случае наступления армии Ли Сын Мана на север страны, тогда можно переходить в контрнаступление на юг Кореи».

Однако Совет Безопасности, собравшийся на свое 473-е заседание 25 июня 1950 г., безошибочно констатировал «вооруженное нападение на Корейскую Республику войск Северной Кореи».

С началом боевых действий, когда северокорейцы вторглись в Южную Корею, Ким Ир Сен вновь попросил направить советских советников непосредственно в части, ведущие бои на передовой. Штыков в разговоре с корейским вождем пообещал, что уговорит Москву согласиться. Но тут же последовал жесткий окрик из Кремля. Стиль – сталинский.

«Пхеньян. Совпосол.

Как видно, Вы ведете себя неправильно, так как пообещали корейцам дать советников, а нас не спросили. Вам нужно помнить, что Вы являетесь представителем СССР, а не Кореи.

Пусть наши советники пойдут в штаб фронта и в армейские группы в гражданской форме в качестве корреспондентов «Правды» в требуемом количестве. Вы будете лично отвечать перед советским правительством за то, чтобы они не попали в плен.

Фын Си».[376]

Впервые Сталин в шифрованном сообщении подписывается загадочным китайским именем Фын Си. Но, как показывает опыт истории, истину нельзя обречь на пожизненное заключение. Рано или поздно тайное становится очевидным, общедоступным. Так и теперь, прочтя эту книгу, читатели могут добавить к длинному списку сталинских псевдонимов восточное Фын Си[377]. (Возможно, что этот псевдоним родился, отражая мысль Сталина о том, что корейская война – это не его авантюра, а стратагема вождей КНР и КНДР. – Ю.Г.)

Д.А. Волкогонов далее отмечает, что уже после того, как северокорейцы в первые же дни войны взяли Сеул и казалось, что общий успех рядом, одно усилие – и обещание Ким Ир Сена сбудется, Сталин не разрешил генералу Васильеву переехать в захваченный город, чтобы помогать военному руководству управлять войсками в непосредственной близости фронту. Фын Си очень не хотел, чтобы США, ООН, мировое общественное мнение уличили его в прямом участии. Хотя уже тогда ни у кого не оставалось сомнений в степени и характере причастности Москвы к этой войне. Для Сталина же важно было поддержать версию не только об «оборонительном» характере войны для Северной Кореи, но и о чисто «техническом» участии в ней Советского Союза. Во всяком случае, его соотечественники из СССР были в этом уверены долгие десятилетия.

В «Советской военной энциклопедии» говорится: корейская война 1950—1953 годов «развязана южнокорейской военщиной и правящими кругами США с целью ликвидировать Корейскую Народно-Демократическую Республику и превратить Корею в плацдарм для нападения на КНР и СССР.

План нападения был разработан американской военной миссией и южнокорейским военным командованием в мае 1949 года… К началу лета 1950 года марионеточному режиму во главе с Ли Сын Маном удалось с помощью США подготовить более чем 100-тысячную армию, вооруженную американским оружием и боевой техникой».[378]

Как «готовился марионеточный режим» Ли Сын Мана, автор книги (то есть Д.А. Волкогонов) знает меньше, но ему доподлинно известно о том, как готовился режим Пхеньяна, и о решающей роли Москвы в инициировании войны на Корейском полуострове.

По официальной советской и северокорейской версии, «25 июня южнокорейские войска перешли в наступление. Им удалось потеснить охранные отряды и вторгнуться на 1–2 км на территорию КНДР. Ее правительство немедленно отдало распоряжение отбросить противника и разгромить его основные силы»[379]. «Может быть, потому, что южнокорейцы готовились к «агрессии», они уже через три дня после начала войны сдали свою столицу Сеул?»—с иронией спрашивает Д.А. Волкогонов.

Сталинская ложь долгие десятилетия монопольно господствовала в советской историографии. Лишь спустя десятилетия стало возможным сказать правду об истоках и характере тех событий.

Победоносно начав войну, Ким Ир Сен был окрылен. В «освобожденных» районах создавались «народные комитеты». (Кстати, Ким Ир Сен применял в данном случае терминологию Мао Цзэдуна.) Победа, казалось, находилась совсем рядом… Советники настаивали на быстром развитии успеха, мобилизации всех сил для достижения полной военной победы. Ведь Сталину обещали гарантированную победу… А для этого, правда, требовалась все новая и новая помощь со стороны СССР. 30 июня Штыков шлет новую телеграмму, в которой передает Сталину просьбу Ким Ир Сена поставить в июле миллионы патронов, сотни тысяч снарядов и гранат, а также средства связи, запасные части к самолетам, горючее, смазочные материалы, снаряжение… В конце лаконичное: «Просьбу Ким Ир Сена поддерживаю. Прошу Ваших указаний о поставке хотя бы 50% указанного количества до 10 июля 1950 года. Штыков».[380]

В углу телеграммы-списка сталинское размашистое синим карандашом: «Удовлетворить». Единодержец обычно ни с кем не советовался. Он знал возможности страны. Что-что, а военный потенциал ее был велик. Только после Великой Отечественной войны сколько вооружений и боевой техники осталось… Многие его решения сугубо единоличны и безапелляционны. Ведь он был земным богом… Правда, Сталин в этой войне пытался поделить ее тяготы с Китаем. Так, по его настоянию, Китайской Народной Республике была передана боевая техника для двух авиационных дивизий, с тем чтобы прикрыть транспортные коммуникации в Корею.[381]

Война, как известно, не раз резко качнулась, словно кровавый маятник, то в одну, то в другую сторону. В первом периоде войны, до середины сентября, северокорейские войска, воспользовавшись внезапностью, добились больших оперативных успехов. Кроме Сеула в их руках оказались города Чхунчхон, Каннын, Пхэнтхэк, Оксон, Инчхон, Вонджу, Чхунджу, Самчхон и многие другие. Казалось, исход войны предрешен. Сталин уже поздравлял Ким Ир Сена. Рукой вождя написана шифровка в его типичном стиле:

«Совершенно секретно. Пхеньян. Совпосол.

Передайте Ким Ир Сену на словах нижеследующее. Если он потребует в письменном виде, передайте ему в письменном виде, но без моей подписи.

ЦК ВКП(б) приветствует товарища Ким Ир Сена и его друзей за великую освободительную борьбу корейского народа, которую ведет т. Ким Ир Сен с блестящим успехом. ЦК ВКП(б) не сомневается в том, что в скором времени интервенты будут изгнаны из Кореи с позором…

28 августа 1950 г.

Фын Си».[382]

Ответ Ким Ир Сена был весьма скорым:

«Дорогому товарищу Сталину И. В.

Мы глубоко тронуты Вашим вниманием. Приносим Вам, дорогому нашему учителю, благодарность за теплое участие и совет… Преисполнены решимости завоевать окончательную победу в борьбе против американских интервентов, стремящихся вновь закабалить Корею…

Желаем Вам многих лет жизни и здоровья.

Преданный Вам —

Ким Ир Сен.

(По поручению Политсовета ЦК Трудовой партии Кореи.) 31 августа 1950 года».[383]

Но скоро Сталину пришлось «засомневаться», вопреки высказанной им в телеграмме Ким Ир Сену уверенности. 16 сентября «южные» вместе с американцами нанесли мощный контрудар. Операция включала в себя высадку в районе Инчхона крупного, в составе 10-го армейского корпуса США, морского десанта. Одновременно началось наступление и с Пусанского плацдарма. Южные корейцы и американцы стремительно двинулись на север. Войска Ким Ир Сена понесли тяжелое поражение, потеряв огромное число убитыми и плененными, большую часть артиллерии, танков. Авиация американцев господствовала в воздухе, уничтожая на земле в стане противника все, что передвигалось, что подавало признаки жизни. От радужных надежд на быструю победу не осталось и следа. Стало ясно с грозной очевидностью, что без непосредственной, прямой помощи китайских или советских войск северу не устоять. Все повисло на волоске.

Спустя четыре дня Сталин, ознакомившись с докладом военных у себя в кабинете, осознал серьезность ситуации, но не уловил ее угрожающего характера. Он сообщил в Пекин свое решение: «Ликвидация создавшейся опасности может быть решена немедленным выводом в район Сеула значительных сил с основного фронта и созданием в районе Сеула, севернее и восточнее его, крепкого фронта».[384]

Но положение было не просто угрожающим, а катастрофическим, а сталинское указание совершенно нереальным. «Полководец» вновь переоценил себя.

1 октября министр иностранных дел КНДР Пак Хен Ен вручил Штыкову для передачи Сталину срочное послание Ким Ир Сена. В пространном письме, которое помогали сочинять советские советники, северокорейский лидер обрисовал эволюцию борьбы на фронте. «Противник, терпя поражение за поражением, был загнан на небольшую территорию самой южной оконечности Южной Кореи, и мы имели большой шанс на победу в последних решающих сражениях… Но США, мобилизовав почти все сухопутные, морские и воздушные силы, находящиеся на Тихом океане, 16 сентября 1950 года осуществили десантную операцию в районе Инчхона. Овладев Инчхоном, противник ведет уличные бои в городе Сеуле… Вражеская авиация, не встречая никакого сопротивления с нашей стороны, полностью хозяйничает в воздухе… Некоторая часть наших войск окружена противником…

Дорогой товарищ Сталин! Если противник будет форсировать наступательные операции на Северную Корею, то мы не в состоянии будем собственными силами приостановить противника. Поэтому, дорогой Иосиф Виссарионович, мы не можем не просить от Вас особой помощи. Иными словами, в момент перехода вражеских войск через 38-ю параллель нам очень необходима непосредственная военная помощь со стороны Советского Союза.

Если по каким-либо причинам это невозможно, то окажите нам помощь по созданию международных добровольных частей в Китае и в других странах народной демократии для оказания военной помощи нашей борьбе.

С уважением ЦК Трудовой партии

Кореи, Ким Ир Сен, Пак Хен Ен.

29 сентября 1950 года».[385]

Сталин находился на отдыхе на одной из своих многочисленных дач на побережье Черного моря. Ему доложили паническую телеграмму Ким Ир Сена в два часа ночи 1 октября 1950 г. Уже через час Сталин подписал свое «Филиппов» под шифровкой следующего содержания:

«Пекин. Совпосол. Для немедленной передачи Мао Цзе Дуну или Чжоу Энь Лаю.

Я нахожусь далеко от Москвы в отпуску и несколько оторван от событий в Корее. Однако по поступившим сегодня мне сведениям из Москвы я вижу, что положение у корейских товарищей становится отчаянным…

Следовало бы немедленно двинуть к 38-й параллели хотя бы 5–6 дивизий. Китайские дивизии могли бы фигурировать как добровольные».[386]

В телеграммах Матвееву и Штыкову в Пхеньян, отправленных днем, Сталин грозно выговаривает о «крупных ошибках «в управлении войсками». Вождь, рассматривавший море сквозь стройные силуэты кипарисов на своей даче, дает целую страницу советов, как действовать арьергардам, где использовать танки и при всем этом не допустить, «чтобы хотя бы один военный советник попал в плен».[387]

Итак, 25 июня 1950 г. вспыхнула война на Корейском полуострове, или корейская война. 27 июля президент США Г. Трумэн принял решение направить войска США для участия в этой войне, а также ввел американский Седьмой флот в Тайваньский пролив в целях ограждения острова от высадки войск материкового Китая, то есть КНР; одновременно ООН приняла решение о направлении на Корейский полуостров вооруженных сил ООН для участия в войне на стороне корейцев-южан.

28 июня Мао Цзэдун выступил на заседании правительства КНР, осудив действия США и заявив, что «дела, касающиеся тех или иных государств, должны решаться народами самих этих государств, тут нечего делать США»; «сочувствие народа всего Китая должно быть на стороне тех, кто подвергся агрессии».[388]

В тот же день Чжоу Эньлай, выступая в качестве премьера ГАС и министра иностранных дел КНР, осудил США за их агрессию в Корее и на Тайване, а также за вмешательство в азиатские дела.

После своего выступления на заседании правительства КНР Мао Цзэдун и Центральный военный совет КПК приняли решение о срочной передислокации 13-го корпуса НОАК на северо-восток КНР с целью укрепления обороны этого региона.

Мао Цзэдун осудил действия президента США, отметив при этом, что прежняя позиция Вашингтона, заявлявшего о невмешательстве в дела, связанные с Тайванем, оказалась «фальшью». При этом Мао Цзэдун заявил, что США лишь внешне выглядят сильными, и призвал народ Китая и народы всего мира «разгромить любые провокации американского империализма».[389]

Сталин и правительство СССР осудили агрессивные действия США.

События на Корейском полуострове развивались драматически. Сначала северные корейцы пошли в наступление, заняли значительную часть юга Кореи. Однако затем, главным образом американцы, хотя формально международные вооруженные силы ООН, нанесли поражение северным корейцам, заставили их отступить в пределы КНДР.

США отправили в Корею 40-тысячную армию, которая повела наступление на север полуострова, в связи с чем, как полагали в Пекине, была создана угроза для границ КНР. Американские самолеты стали летать над территорией КНР. Чан Кайши предложил направить 33 тысячи своих солдат для участия в войне в Корее. США не согласились на это.

Перед Мао Цзэдуном встал вопрос: направить ли войска из КНР в Корею для участия в войне?

Мао Цзэдун понимал, что участие в корейской войне ставит под угрозу только что созданное государство, Китайскую Народную Республику. Нужно было также учитывать, что китайский народ получил мирную передышку всего на год или даже меньше чем на год.

С другой стороны, Мао Цзэдун считал, что характер отношений с корейцами требует участия в этой войне.

Мао Цзэдун видел Корейский полуостров, во всяком случае в перспективе, как сферу преимущественного влияния или воздействия КПК и КНР.

Мао Цзэдун помнил о том, что США не решились прямо вмешаться в гражданскую войну в Китае.

Мао Цзэдун полагал себя стратегом именно вооруженной борьбы в масштабах огромных территорий.

Мао Цзэдун, очевидно, был рад, когда обнаружил, что его отношение к войне как к допустимому и почти «рядовому» шагу, как к «естественному» продолжению политики разделяет Ким Ир Сен. Мао Цзэдун занял позицию твердой поддержки намерений Ким Ир Сена ликвидировать Республику Корея, или Корейскую Республику (государство корейцев в южной части Корейского полуострова), и распространить свою власть на весь полуостров. При этом Мао Цзэдун рассчитывал постепенно добиться того, чтобы Корея Ким Ир Сена (или другого корейского руководителя из Трудовой партии Кореи) вошла в орбиту влияния или воздействия Мао Цзэдуна.

Мао Цзэдун также был намерен в своих расчетах отделять одни регионы мира от других. Ему всегда представлялось, что США слишком далеки географически от Северо-Восточной Азии. Возможно, что Мао Цзэдун не верил в то, что США действительно будут жизнями своих солдат защищать Республику Корея.

Настроившись на участие в войне на Корейском полуострове, во всяком случае на то, чтобы быть твердым тылом для Ким Ир Сена, Мао Цзэдун рассчитывал также фактически поставить Сталина в пассивное положение, собственно заставить Сталина пропустить себя вперед, признать ведущее положение Мао Цзэдуна – как более смелого и воинственного политика.

Мао Цзэдуна нисколько не волновали предстоявшие людские потери в войне на Корейском полуострове.

Одно из главных отличий положения и позиции Сталина по сравнению с Мао Цзэдуном состояло в том, что Сталин был готов всеми средствами оборонять то, что он считал принадлежавшим ему или входившим в сферу его влияния (КНР и КНДР Сталин не мог считать входившими или хотя бы по преимуществу входившими в сферу своего влияния: Мао Цзэдун и Ким Ир Сен оказались более самостоятельными фигурами, чем этого хотелось бы Сталину), но он был решительно против того, чтобы расширять в обозримом будущем сферу своего воздействия или влияния военными мерами, путем войны. Сталин был вынужден считаться с общими настроениями и ситуацией в своей стране, в СССР, то есть он был вынужден и на словах, а в общем и в значительной части на деле не заниматься военными авантюрами после окончания Второй мировой войны. Корейская война была навязана Сталину Ким Ир Сеном и Мао Цзэдуном. Он не мог не принять в ней ограниченного участия, стараясь все делать таким образом, чтобы СССР не оказался вновь втянут в войну. В этом смысле Сталин был против войны, а Мао Цзэдун за. Сталин достаточно навоевался во время Великой Отечественной, а Мао недостаточно и во время Войны сопротивления Японии, и во время войны против Чан Кайши. Война для Сталина, то есть Великая Отечественная война, и война для Мао Цзэдуна, то есть яньаньское отсиживание далеко от войны, а затем хотя и довольно массовые, но в общем-то почти бескровные, относительно и соотносительно с войной между СССР и Германией, передвижения войск по территории Китая, очень сильно отличались одна от другой.

Представляется также, что просматривается некий параллелизм ситуаций в Китае и Корее. И там и там вожди, то есть Мао Цзэдун и Ким Ир Сен, были нацелены на объединение всей территории страны под своей властью. При этом они рассчитывали, что Сталин во всяком случае будет их надежным тылом, но и, кроме того, окажет им всю возможную и необходимую помощь вооружением, советниками и т. д.; иначе говоря, Мао Цзэдун и Ким Ир Сен постоянно стремились к тому, чтобы создавать напряженность и остроту в отношениях СССР и США, чтобы благодаря этому самим уходить в тень и пользоваться плодами советско-американской конфронтации; предпочтительнее всего для Мао Цзэдуна и Ким Ир Сена было бы вообще состояние войны или затянувшегося вялотекущего военного конфликта между Москвой и Вашингтоном. При этом Ким Ир Сен, очевидно под воздействием Мао Цзэдуна, разделял его мысль о том, что лидеры Китая и Кореи смелее и мудрее Сталина, что Сталин вообще должен быть поставлен в положение робкого политика, чрезмерно опасающегося США, в то время как Мао Цзэдун и Ким Ир Сен якобы их нисколько не боялись, и фактически «не позволяющего» Мао Цзэдуну и Ким Ир Сену «вершить революцию» в их странах, то есть пытавшегося остановить наступление Мао Цзэдуна и Ким Ир Сена на юг их стран, добиться увековечения раскола Китая и Кореи на два государства, что, с точки зрения Мао Цзэдуна и Ким Ир Сена, соответствовало корыстным эгоистическим интересам Сталина и его государства, но шло во вред Мао Цзэдуну, Ким Ир Сену и их государствам. В этой ситуации, когда Мао Цзэдун и Ким Ир Сен, в общем-то, как лидер меньший по калибру и следовавший за Мао Цзэдуном, были просто одержимы идеей войны до победного конца в целях объединения национальных территорий своих стран и стремились обязательно устранить раскол своих наций на «южные и северные царства», Сталин был вынужден приспособиться к требованиям Мао Цзэдуна и Ким Ир Сена. Единственное, что ему удалось, – это избежать прямого и непосредственного участия своей армии, флота (но не авиации) в боях, которые повели Мао Цзэдун в 1949 г. в Китае и Ким Ир Сен в 1950 году в Корее.

Но вернемся к развитию событий в ходе корейской войны. Когда первое наступление Ким Ир Сена вдруг обернулось не только его поражением, но и участием в боях американской армии, вооруженных сил ООН, перед Мао Цзэдуном встал вопрос теперь уже не о поддержке – политической и материальной – действий Ким Ир Сена по военному разгрому Республики Корея, а о том, как остановить американцев на границах КНР и как сохранить воздействие на Ким Ир Сена.

Мао Цзэдун был вынужден, заботясь о своем престиже и о своем положении у власти, решиться на ввод своих войск в Корею, но уже не с наступательными целями, а для того, чтобы сдержать американцев.

Мао Цзэдун вызвал в Пекин из Северо-Западного Китая Пэн Дэхуая, которому он предполагал поручить командование войсками, направлявшимися в Корею.

1 октября 1950 г. американские войска перешли 38-ю параллель и начали продвижение уже по северной части Корейского полуострова.

2 октября Мао Цзэдун послал Сталину следующую телеграмму: «Мы приняли решение направить части нашей армии под именем Добровольческой армии в Корею для ведения боевых действий против войск США и их прихвостня Ли Сын Мана, оказав тем самым помощь корейским товарищам. Мы считаем такие действия необходимыми. Если США захватят всю Корею и силам революции в Корее будет нанесено серьезное поражение, тогда американские захватчики еще больше распояшутся, что грозит неприятностями Востоку в целом».

«В создавшейся ситуации мы решили 15 октября ввести в бой 12 дивизий, переброшенных в Маньчжурию, разместив их в соответствующих районах Северной Кореи (необязательно на 38-й параллели) с тем, чтобы они, с одной стороны, вели бои с врагом, который пересек в ходе своего наступления 38-ю параллель, причем в первый период вести только оборонительные бои, уничтожать отдельные подразделения противника, всесторонне выясняя ситуацию; с другой стороны, дождавшись, когда прибудет советское оружие, вооружить им наши войска, а затем во взаимодействии с корейскими товарищами перейти в контрнаступление и уничтожить армию американских агрессоров!»[390]

По сути дела, это был призыв к Сталину спасти Мао Цзэдуна, а заодно и Ким Ир Сена, так как без поддержки со стороны Сталина военное поражение потерпели бы и Ким Ир Сен, и Мао Цзэдун. Таким образом, война, в которой Сталин не хотел участвовать, обернулась таким образом, что те деятели, которые хотели сами выдвинуться вперед и отодвинуть Сталина на задний план, то есть Мао Цзэдун и Ким Ир Сен, были теперь вынуждены снова «знать свое место» и просить СССР, Сталина о помощи для того, чтобы хотя бы сохранить статус-кво.

Характеризуя создавшуюся ситуацию, русский военный историк Д.А. Волкогонов писал, что маятник войны резко качнулся на север. Теперь на весы политического престижа были поставлены не только амбиции Ким Ир Сена, как «полководца-освободителя», но и Сталина вместе с Мао Цзэдуном, благословивших корейского вождя на эту войну. Советский диктатор в энергичных выражениях составил еще одно письмо Мао Цзэдуну, где, в частности, есть строки, от которых и сегодня веет смертельным холодком. По существу, рассматривается возможность и вероятность третьей мировой войны. Сталин пишет в Пекин:

«…США из-за престижа могут втянуться в большую войну; будет, следовательно, втянут в войну Китай, а вместе с тем втянется в войну и СССР, который связан с Китаем пактом о взаимопомощи. Следует ли этого бояться? По-моему, не следует, так как мы вместе будем сильнее, чем США и Англия, а другие капиталистические европейские государства без Германии, которая не может сейчас оказать США какой-либо помощи, не представляют серьезной военной силы. Если война неизбежна, то пусть она будет теперь, а не через несколько лет, когда японский милитаризм будет восстановлен, как союзник США»

.[391]

Д.А. Волкогонов далее подчеркивает, что становится страшно, когда осознаешь, что третья мировая война стала почти реальностью во время противостояния блоков в Корее (ситуация, граничащая с таким же риском мировой ядерной войны, повторилась и во время Карибского кризиса). И эту войну могли «организовать» те, кто по-прежнему мыслил по-коминтерновски: коммунистические вожди. Известно, что в самый критический момент для американских войск в Вашингтоне действительно рассматривался вариант дальнейшего ведения войны с использованием ядерного оружия. Об этом писала американская печать.[392]

Мао ответил весьма быстро: «Очень рад, что в Вашем ответе говорится о совместной борьбе Китая и СССР против американцев… Безусловно, если воевать, то воевать нужно теперь… Целесообразно направить не пять-шесть дивизий, а по крайней мере девять…».[393]

Однако после получения этой депеши поступило новое сообщение, что в Пекине все еще обсуждают не только детали, но и саму возможность китайского военного вмешательства. Сталин серьезно забеспокоился, тем более что из Пекина пришла очередная телеграмма. Там выражали опасение в связи с возможностью «открытого столкновения с США». Мао Цзэдун допускал, что даже «если Северная Корея потерпит поражение, она изменит форму борьбы на партизанскую войну». Сообщал, что высылает к Сталину для обсуждения ситуации Чжоу Эньлая и маршала Линь Бяо.[394]

Хотелось бы обратить внимание на растерянность Мао Цзэдуна в связи с развитием событий. Нерешительность и трусость вообще были присущи Мао Цзэдуну тогда, когда он получал ощущение возможности военного разгрома его войск или войск его союзников в Корее. Мао Цзэдун метался, колебался. Он пытался оказать воздействие на Сталина, предрекая «неприятности Востоку в целом», то есть и восточным или дальневосточным районам СССР, в результате возможного развития событий в ходе войны, начатой с его благословения на Корейском полуострове.

Сталин ответил, как нам представляется, с учетом психологии Мао Цзэдуна. Сталин при этом, очевидно, исходил из уверенности в том, что если не будет иметься никаких существенных доказательств прямого участия СССР в военных действиях в Корее, то американцы не пойдут на войну против СССР. В то же время Сталин в ответ на упоминание в телеграмме Мао Цзэдуна об угрозе Востоку в целом, по сути дела, выдвинул тезис о том, что надо смотреть на дело с глобальной точки зрения и видеть, что возможна мировая война, в которой могут пострадать, если не погибнуть, и весь Советский Союз, и весь континентальный Китай. Тем самым Сталин показал Мао Цзэдуну, к чему привели амбиции его и его союзника Ким Ир Сена, и посоветовал с помощью войск Мао Цзэдуна восстановить статус-кво, то есть ситуацию, при которой продолжали бы существовать два корейских государства, разделенных по 38-й параллели.

Получив мнение Сталина, Мао Цзэдун и его коллеги по Политбюро ЦК КПК заволновались. Они испугались того, что американская военная мощь обрушится прежде всего на Китай, и в какой-то момент были даже готовы бросить Ким Ир Сена, предложив ему продолжать войну в Корее партизанскими методами.

4 октября 1950 г. в Пекине с участием прилетевшего из Северо-Западного Китая Пэн Дэхуая начало заседать Политбюро ЦК КПК. Обсуждался вопрос о направлении войск в Корею. Пэн Дэхуай исходил при этом из того, что вторжение американцев в Корею и выход американских войск на реку Ялуцзян, по которой проходила китайско-корейская граница, создавали опасность для Северо-Восточного Китая; в то же время установление американцами контроля над Тайванем создавало угрозу Шанхаю, Восточному Китаю. США могли в создавшихся условиях использовать любой предлог для того, чтобы начать войну против КНР. По мнению Пэн Дэхуая, если тигр был намерен сожрать человека, то только сам тигр и решал, когда это сделать. КНР не должна была идти на уступки США. Если американцы отважились на агрессию, КНР придется отражать эту агрессию. Ситуация, по мнению Пэн Дэхуая, складывалась таким образом, что трудно было приступать к строительству социализма, не померившись силами с США.

Свои соображения Пэн Дэхуай изложил на заседании Политбюро в Пекине 5 октября. Он, в частности, сказал также следующее: «Направить войска в Корею необходимо; если мы сплохуем в этой войне, это будет равнозначно тому, что мы на несколько лет позже одержим победу в войне за освобождение. Если американцы встанут на реке Ялуцзян и на Тайване, тогда они смогут в любой момент найти предлог для начала агрессивной войны».[395]

Пэн Дэхуай понимал необходимость вступления для КНР в войну в Корее в создавшихся условиях. Он видел в этом единственный шаг, который был способен сохранить плоды победы Мао Цзэдуна над Чан Кайши на континенте Китая.

Возможно, Пэн Дэхуай был одним из немногих, во всяком случае одним из меньшинства, членов Политбюро ЦК КПК, которые были настроены столь решительно и поддержали первоначальное предложение Мао Цзэдуна о вводе войск в Корею (может быть, Пэн Дэхуай в то время оказался даже смелее Мао Цзэдуна при принятии такого решения, чего ему впоследствии не мог простить Мао Цзэдун). Большинство же членов Политбюро были настроены по-иному. Они больше не хотели войн и считали, что следовало бы сосредоточить усилия на восстановлении и развитии экономики КНР.

Если провести рискованную, как мы хорошо понимаем, параллель с позицией Ленина в момент заключения Брестского мира, то можно сказать, что Мао Цзэдун, как в свое время Ленин (правда, разница была в том, что Ленин выступал за капитуляцию перед военным противником, а Мао Цзэдун за вступление в войну против военных сил, которые фактически давали отпор военной провокации Ким Ир Сена и наказывали Ким Ир Сена и стоявших за его спиной Мао Цзэдуна, да и, в определенной степени, Сталина, за эту провокацию; между Лениным и Мао Цзэдуном было тут и общее: оба действовали во вред интересам своих народов в этих ситуациях), видя, что он остался в меньшинстве по вопросу о войне и мире в связи с войной в Корее, очевидно, пригрозил, что он создаст новую партию и новую армию, и только так, предъявив ультиматум, заставил большинство членов Политбюро в конечном счете согласиться с вводом войск в Корею.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.