Градский 1986

Градский 1986

Градский основал в марте 1966 года своих «Скоморохов», в которых кроме лидера играли:

барабанщик Владимир Полонский,

басист Юрий Шахназаров

и клавишник Александр Буйнов (угу, тот самый), который сочинил песни «Аленушка» и «Трава-мурава».

Во второй половине 60-х звания «скоморохов» удостоились:

Александр Лерман (ранее – «Ветры перемен») – гитара, вокал;

Юрий Фокин (позднее – «Цветы») – ударные;

Игорь Саульский (позднее – «Арсенал») – бас-гитара.

Потом Саша опубликовал все старые вещи «Скоморохов»; он говорит: – В «Коллекции» нет некоторых песен Шахназарова, нет некоторых песен Саши Буйнова, но это всего 5–6 песен. Изданы лишь те вещи, где я был автором.

Жили весело, Александр Буйнов рассказывал своим друзьям: – Мы выступали с концертами по Северному Кавказу. И где-то в начале гастролей проезжали совсем рядом с иранской границей – мы даже видели иранских пограничников. И мы с нашим барабанщиком решили разыграть Градского, будто бы нас завербовали иранские спецслужбы. Саша очень переживал за нашу судьбу, ругал нас: «Дураки! Идиоты!» А мы ему: «А что нам было делать? Нас бы расстреляли…» И начали его «вербовать»: сказали ему, что надо ехать туда-то, там будет встреча с важными людьми – в общем, всякий бред… Но Саша оказался непоколебим и предупредил: «Я вас в КГБ сдам!» Тут мы, конечно, испугались, и не зря, потому что по приезде в Грозный Саша действительно пошел искать, где там находится КГБ. Мы решили, что надо как-то его остановить, пока до КГБ не дошло. И пошли незаметно за ним. Саша оглядывался, но нас не замечал. И вдруг, на наше счастье, ему навстречу вышли два местных парня в красивых национальных одеждах и стали на него пальцем показывать и что-то грозно говорить на своем языке. Им явно не нравился внешний вид Градского – длинные волосы, модные брюки… И Саша повернул обратно. После этого мы решили завершить операцию «Шпионы». Заманили Сашу на встречу с нашими «вербовщиками». Прежде подговорили трех местных студентов, с которыми познакомились в гостинице, – двух колоритных парней и прекрасную девушку – сыграть работников иранских спецслужб. Один надел черную шляпу – он был шефом. А второй – приземистый, крепкий, как борец, – встал за спиной у Александра. И «шеф» стал задавать Саше вопросы: «Ну, что, не продаешь Родину?» И Саня, к его чести, сурово сказал: «Нет!» Они все вскочили, начали вокруг него танцевать и кричать: «Молодец! Молодец!» И тут же мы Градскому все и выложили. Он гонялся за нами по всей гостинице – еле ноги унесли…

Вот, собственно, тогда, полагаю, и зародилась идея «Розыгрыша» с разводами знаменитостей.

Еще Буйнов вспоминает:

«С тезкой Александром Градским отправился в свои первые настоящие гастроли. Осталось яркое воспоминание от первой встречи с ним: Градский в светлой заячьей шапке-ушанке, в пальто, расхристанный весь, зато у него уже была настоящая битовая гитара. Называлась она „Клира“. Знаменитая очень гитара. Мы на ней много и многое поиграли. Ничем другим тогда он особенно не выделялся, как, впрочем, и я. В моей памяти рисуется такая картинка: МГУ, главное здание – кажется, клубная часть, – Градский и я садимся на мраморные ступени, это прямо внутри здания, вокруг нас сразу собирается толпа, и мы начинаем петь песни The Beatles, а студенты начинают нам подпевать и аплодировать. Шел 1966 год.

Вскоре мы объединились в группу „Скоморохи“. Кроме нас в нее вошли Владимир Полонский (ударные инструменты) и Сапожников (бас-гитара), однако совсем скоро его заменил Юра Шахназаров. Первое время я за неимением органа „долбил“ на фоно. Соло-гитару и вокал взял на себя Градский, впрочем, при необходимости пели все.

Мы еще не назывались „Скоморохами“, хотя уже выступали втроем: Градский, Полонский и я. Это было в какой-то школе. Градский кричал без микрофона так, что было слышно на все здание. А я так громко старался играть на фоно, что ломались молоточки… Полонский изо всех сил молотил на барабане, и мне, чтобы было слышно, приходилось брать в руки эти молоточки и долбить ими по клавишам. „Завод“ был страшный! При этом надо было и топот ног перебить…

Кто первым предложил назваться „Скоморохами“? Кажется, Градский! Он хаживал в МГУ в самую известную тогда группу „Скифы“, которые, как мне приходилось слышать, играли в звериных шкурах, и играли так, как никто. Особенно блистал соло-гитарист Сергей Дюжиков, работающий сейчас с Малежиком. Рядом с Дюжиковым гремели имена басиста с самодельным „басом“ Виктора Дегтярева и Юрия Валова (настоящая фамилия, кажется, Малиновский), позже уехавшего в Америку и основавшего вместе с Александром Лерманом в Сан-Франциско русскую бит-группу „Юра и Саша“, концерты которой, как сообщал летом 1976 года „Голос Америки“, идут с полным аншлагом. Лерман же, видимо один из самых способных из нашей рок-волны, уехал за границу позже, в декабре 1975-го, ярко заявив о себе перед этим и в „Скоморохах“, и в „Ветрах перемен“, и в „Араксе“, и в „Веселых ребятах“, и в „Добрых молодцах“… Говорили, он попал к суперзвезде 60–70-х годов Тому Джонсу. Так вот, Градский, уже знавший ко времени знакомства со мной „Скифов“, свел меня с Дюжиковым, который, если мне не изменяет память, учился в университете.

Вспоминается, что и Градский рассказывал мне, как он до нашего объединения в „Скоморохи“ уже поиграл и даже погастролировал в составе созданного им трио „Лос-Панчос“ вроде бы по Донецкому краю. Все это производило впечатление, и мы кроме обычных чисто музыкальных обязанностей доверили ему роль менеджера „Скоморохов“.

Большая часть из зарабатывавшихся и тогда, и позже денег вкладывалась нами в общий котел, который находился в диване на квартире у Градского на Мосфильмовской. Когда мы приходили к нему домой, Градский, бывало, открывал диван и говорил: „Вот наши деньги!“ На дне равнодушно серели потертые и смятые рубли, трояки и пятерки, и совсем редко краснели замусоленные до неузнаваемости и когда-то розовые десятки. Деньги хранились у Градского, потому что из нас он был человек самый экономный: мог спокойно прожить на 30 копеек в день, впрочем, чаще всего он так и жил. Но самое главное, находясь у Вилена, мы имели четкую возможность репетировать в свое удовольствие столько, сколько сможем, и при этом не голодать: кофе и картошка, иногда со шкварками, нам всегда были обеспечены… Не помню почему, но Градский поиграл с нами там немножко и куда-то уехал. В общем-то, музыкальное путешествие по Владимирской области не только принесло нам деньги (рублей по 500 на брата) и имя, но и дало профессиональный подход к делу.

По возвращении в Москву мы по Чуковскому создали „Муху-цокотуху“, как я теперь понимаю первую в Москве, а может, и в мире рок-оперу, хотя тогда мы ее такой совсем не считали, потому что само слово „опера“ для нас плохо сочеталось с уникальной музыкой The Beatles. Писали эту рок-оперу, как и „Гимн «Скоморохов»“, все вместе, и мне непонятно, почему вдруг Градский, выпустив пластинку с гимном, поставил под ним только свою фамилию. Есть у Саши такая манера… Когда писался „Гимн «Скоморохов“ – это было у меня дома, – с нами рядом находились и Лерман, и Шахназаров, и они-то не дадут соврать! Короче говоря, первую часть написал Градский, а вторую часть написал я. Я обиды не держу, но факт есть факт.

Популярность „Скоморохов“ росла с бешеной скоростью. Откуда-то у меня появились красные сафьяновые разрисованные сапоги с загнутыми носами. Кто-то подарил старые и жутко потертые джинсы. Тогда „блюджинс“ было что-то потрясающее. Кстати, под конец они истрепались так, что им бы позавидовал даже вождь московских хиппи по кличке Солнце. Градскому же с Полонским они показались слишком вызывающей претензией на свободу, и они хором потребовали моего отречения от таких „проамериканских“ штанов. Мой протест не был принят… Короче говоря, а дело было во время гастролей, в гостинице, сняв перед сном свои ненаглядные „блюджинс“, я с явным чувством превосходства перед остальными „Скоморохами“ торжественно повесил их на спинку кровати, потом улегся и с ощущением исполненного долга уснул. Однако утром джинсов на спинке кровати не оказалось. С вызывающей аккуратностью они были распластаны на полу. Я мигом вскочил и с ходу попытался надеть их, но, увы, в руках оказались лишь клочки моих дорогих и незабвенных штанов. И тогда смехоподобное ржание в два голоса потрясло гостиницу. Оказывается, ночью Градский с Полонским прикрутили шурупами мои джинсы к полу так, что стоило мне их дернуть, как они тут же прекратили свое существование».

Градский рассказывал:

Комментарий Александра Борисовича Градского (успевшего в режиме курортного цейтнота прочитать по диагонали рукопись настоящей книги летом 2012 года в Крыму):

– У Саши Буйнова всегда так, да не так. Фамилия Валова была Милославский. К песне «Скоморохи» Саша Буйнов придумал так называемый нисходящий риф в басу в одной части из четырех. Лерман всегда свои песни сам придумывал от начала до конца. Даже голосоведение в трехголосиях. Шах же всегда со мной и Буйновым консультировался, как улучшить свой бессмертный хит «Мемуары», и довел оркестровку и вокал до идеала. Никакой заячьей шапки у меня не было и так далее по списку… А по поводу совместного сочинения скажу так: песни Шаха и Буйнова подвергались моему «профессиональному» критицизму в некоторых моментах, и создавалась ситуация, похожая на творчество коллективное, на манер того, как делали музыку многие западники. Конечно, и Шах, и Буйнов многое предлагали в моих первых опытах изменить, и иногда я их мнение принимал, иногда посылал куда подальше. Они, разумеется, делали так же с моими предложениями. И несмотря на то что я придумал многоголосие и в «Мемуарах» в «Бобре» Шахназарова, а также в «Аленушке» Буйнова и многое менял в гармонии у них обоих, все равно считаю их песни именно их продуктом. Так нам было удобнее: кто принес и придумал главное – тот и автор. Потом мне эта чехарда надоела, и я стал работать самостоятельно.

«Муху-цокотуху» мы создали так: ко мне пришли Шах и Буйнов с портвейном, и я сыграл им «Муху» от начала до конца. Мы никогда с группой ее не играли, ни в одном концерте. Иногда я пел и играл ее один в своих сольниках, эта вещь (семнадцатиминутная) не записывалась и вряд ли когда-нибудь будет реализована. Что касается буйновских джинсов, то скажу честно – мои первые «левиса» я надел аж в 1962 году, их привез мне дядя после американских гастролей, и таких обалденных джинов ни у кого в Москве я лично не видел. А Сашкины штаны имели примерно 127 дырок, что тогда не было еще модным делом, и выглядели позорно. После того, кстати, как мы с Полонским прибили их гвоздями к полу, Буйнов их отодрал, зашил 278 дырок и носил еще года три…

Кончился этот веселый период весьма грустно. Этот состав группы «Скоморохи» себя исчерпал. Денежные отношения вконец были разрушены. Мне надоело во всем себе отказывать, в отличие от моих коллег, и лошадка устала везти общий наш хворосту воз в одиночку… Кстати, по поводу… помню, что при первом прослушивании «Abbey Road», от которого я умирал от кайфа, Буй заявил: «Вот, наконец „Битлы“ сделали какое-то дерьмо!» За что я захотел его уничтожить на месте, но сдержался, понимая, что время его «вылечит», что и произошло…

Шах песен, к большому сожалению, теперь не пишет, а Буйнов пишет и поет совсем другую музыку, я бы так выразился, в ином жанре…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.