Браки совершаются на небесах, или История о том, как я женился на Тане

Браки совершаются на небесах, или История о том, как я женился на Тане

В Доме кино на Васильевской проходил показ мод, на который я попал случайно, поскольку к гламуру был равнодушен, за тряпьем не гонялся и за манекенщицами не ухлестывал. Но в тот раз Володя Любомудров, известный в свое время каскадер-лошадник, познакомил меня с несколькими девушками-моделями. Среди них была и Таня…

Таня жила в каком-то другом измерении, от нее веяло удивительной чистотой и простотой, это не могло не подкупить. На ту пору мир, в котором обитал я, был совсем иным.

Не скрою: поначалу у меня зародились сомнения, не разыгрывает ли меня девушка. Но очень скоро понял: нет! Она в самом деле такая.

Таню интересовал я, а не то, кто мой папа.

Мало того (и это меня поразило), только через немалое время нашего общения она с изумлением узнала, что «тот самый Михалков», детский писатель и автор гимна страны, как раз и есть мой папа. И самое замечательное, что известие это никак не изменило ее отношение ко мне. А это еще раз подтверждало, что ее действительно интересовал конкретный человек, а не то, что существует вокруг него, не то, с кем он связан.

Она была бесконечно далека от богемной среды с ее стремлениями и интригами. Рядом с ней я чувствовал себя совершенно по-другому. Во-первых, у меня не было необходимости кем-то казаться, чего порой требовали те или иные обстоятельства. Я мог быть самим собой, и, кроме того, она не принадлежала ни к одному из творческих кланов, сообществ или компаний, и в этом смысле мне не нужно было все время сверять то, что я говорю и думаю, с тем, что говорит и думает она.

Таня, родившаяся в Германии, приехала в Москву уже из Воронежа. Окончила институт, жила в небольшой квартирке на окраине и, можно сказать, полностью отвечала формуле self-made – сделавшая себя сама. Жизнь ее была проста, скромна и чиста.

Однажды я пригласил ее в ресторан Дома кино.

– Что вы будете есть? – спросил я.

Таня секунду помедлила и ответила:

– Первое, второе и третье.

Этот ответ меня просто потряс: и то, что было сказано, и как. За этим была такая потрясающая простота и искренность, такая скромность и аскетизм, что я растерялся. Я переспросил:

– И все же?

Она пожала плечами и ответила:

– Первое, второе и третье.

Мне стало ясно, такого второго человека, по крайней мере в нашей Москве, я уже не встречу.

Когда же на нашу вторую встречу Таня пришла с лиловыми губами, с чудовищной зеленью вокруг глаз, с наклеенными ресницами и немыслимой прической, я опешил еще больше.

Едва мы сели за стол, я поинтересовался у Тани, что это за маскарад. Она сильно смутилась и сказала, что это подружки, девочки из Дома моделей, готовили ее на свидание. Я молча взял Таню за руку, вывел из зала ресторана, спустился на этаж, заглянул в мужской туалет, все-таки в женский мне было идти не к лицу. Там никого не было. Я подвел Таню к умывальнику и очень спокойно, отклеив ресницы, тщательно умыл ей лицо. Она распустила свою жуткую прическу и вновь стала той самой Таней, которая заказывала первое, второе и третье.

Будущая жена режиссера. Фото в журнале мод. 1970?е гг.

Но самое поразительное, что, существуя за всем этим «гримом», сама Таня жила той же жизнью, что и при нашей первой встрече. То есть она будто была помещена в некий панцирь, который по идее должен был покорить ухаживающего молодого человека. Но сама она не чувствовала себя органично в той «коросте», которую принимали за красоту ее подруги-манекенщицы. Конечно же, поверив многоопытным подругам на слово, Таня не предполагала, что творчество ее «гримерш» произведет эффект, обратный их ожиданиям. Мне-то как раз была интересна совсем другая Таня, а не среднеарифметическая манекенщица с достаточно стандартными представлениями о том, что такое мода, красота и привлекательность.

…Я уже описывал ситуацию, связанную с моим уходом в армию, – с бесконечной гульбой в обязательной компании сопровождающего. Тогда я неделю уже не жил дома, но иногда ночевал… Естественно, мне никто не звонил, потому как все были уверены, что я взят в армию.

И вдруг однажды утром раздался звонок, что само по себе уже было удивительно.

Но еще больше я изумился, когда услышал в трубке голос Тани, ее нежное, тихое и удивленное «Алло». Я сначала решил, что, может быть, она что-то перепутала, или, может быть, я неправильно ей объяснил, когда ухожу в армию… Я спросил ее:

– Почему ты позвонила?

Она говорит:

– Просто так.

– Но… на что ты рассчитывала? Это ведь абсолютная случайность, что я здесь. Меня забрали в армию, ты же знаешь.

Татьяна Михалкова. 1973 г.

Она говорит:

– Знаю.

– И что ты хотела здесь услышать?

– Гудки, – сказала она.

Это меня ошеломило. Я потом долго еще думал и представлял себе, кем, каким удивительным существом нужно быть, чтобы знать, что человека дома давно нет, что он не может подойти к телефону (ведь мобильных телефонов тогда не было), и все равно позвонить? Что может заставить девушку набрать номер, заведомо понимая, что на другом конце провода никто не снимет трубку? На что она рассчитывала? Я думал об этом ее ответе – «Гудки»… Чем эти гудки ей дороги? Я не мог понять этого. Но что же меня самого здесь так внутренне трогало и в то же время обдавало жаром?..

И только потом, спустя время, узнав Таню совсем близко, я понял, что это – ее поразительная потаенная жизнь, когда она, охваченная каким-то чувством, пытается понять, услышать или увидеть все то, что каким-то образом, пусть отдаленным касанием, может быть связано с человеком, о котором она думает. Уже потом много раз эта моя догадка подтверждалась в разных ситуациях, когда Таня поступала абсолютно неожиданно и нестандартно, казалось бы, вне всякой логики, но поступки эти были точным производным от ее удивительно чистого и цельного существа.

Не могу сказать, что до армии я был большим поклонником эпистолярного жанра, но тогда других способов общения для солдат и матросов практически не было, позвонить с корабля было невозможно, а звонить из Петропавловска-Камчатского по междугородней связи было очень накладно. Максимум, что можно было себе позволить, – это купить одну минуту и сообщить, что ты жив. Поэтому письма были самым естественным способом общения, и все полтора года продолжалась моя переписка с Таней. Я обстоятельно рассказывал ей в письмах про наш быт, что мы ели, чем занимались. А Таня рассказывала мне о своих поездках с Домом моделей, о впечатлениях от Праги… И этот почти детский почерк с аккуратно выведенными буквами очень грел мне сердце.

Любимая модель Вячеслава Зайцева с коллегами. 1970?е.

Мое дембельское путешествие из Петропавловска-Камчатского в Москву было наполнено невероятными приключениями, о которых я когда-нибудь поведаю отдельно. Самолет летел с четырьмя посадками, и каждая моя посадка была связана с достаточным количеством историй. Причем моей насущной задачей было вести себя чрезвычайно осторожно и осмотрительно, чтобы, не дай бог, по какой-нибудь нелепой случайности не оказаться задержанным патрулем до выяснения обстоятельств. Хотя все документы у меня были выправлены, и я был абсолютно легальным пассажиром нашего рейса, но тем не менее, зная, какое огромное значение имеет в подобных случаях настроение начальника патруля, я пребывал в состоянии повышенной бдительности.

Однако это не помешало мне, будучи приглашенным в салон, где сидел какой-то адмирал с адъютантами, довольно крепко с ними выпить. Что чрезвычайно меня напрягло в «Шереметьево»: за адмиралом к трапу подошла машина, а я-то в толпе пассажиров должен был выйти в город «уже без прикрытия», минуя патрули.

Всю дорогу, пока я летел, лелеял одну мечту: прилетев в Москву, первое, что сделаю, – пойду в ресторан Дома кино, вот так как есть, в морской форме, в бескозырке и бушлате, овеянный океанскими ветрами…

Когда же я (уже в реальности, а не в мечтах) шагнул за порог Дома кино, сначала меня попросту не узнали и не пустили. Впрочем, я все-таки сумел доказать, что я – это я, и поднялся в ресторан.

Какое-то азартное, веселое чувство собственного превосходства и даже надменности мною владело. В голове все время вертелась фраза из прочтенного когда-то: «Мне бы ваши заботы, господин учитель». Дело в том, что на Камчатке я очень переживал, что поезд уйдет, другие снимут лучшие фильмы и мне ничего не достанется. Изо дня в день, засыпая и просыпаясь либо в полуэкипаже, либо в каюте, с невероятным страхом и горечью я думал о том, что происходило там, в Москве, как далеко ушли мои товарищи, как много я упустил, как безнадежно отстал и мне никогда этого не наверстать! Вот я теряю время здесь, а они там работают, снимают, пишут сценарии…

Но, войдя в ресторан Дома кино, я увидел все тех же людей – с той лишь разницей, что они… девушками поменялись. Те же разговоры. Те же шутки. Те же альянсы и споры. Даже те же анекдоты… Словно время остановилось. Это меня дико поразило.

Мой приход вызвал бурную, но очень короткую реакцию. Через пять минут общения все опять занялись своими проблемами, планами, ухаживаниями и выпиваниями, и в принципе мой бравый вид военного моряка перестал их интересовать. Я стал похож на артиста массовки в фильме вроде «Оптимистической трагедии».

К счастью, в тот день там оказался Сережа Соловьев, режиссер картины «Станционный смотритель», в которой я успел сняться перед уходом в армию, и мы отсели за отдельный столик. Я начал что-то Сереже рассказывать, мы стали выпивать. Вспоминали съемки «Станционного смотрителя». Сережа рассказал мне, что фразу «Пошел!», которую ротмистр Минский кричит кучеру, озвучил мой брат, так как у нас похожи голоса, так это и осталось в картине.

И неожиданно всплыл в нашем разговоре образ Тани… Вспомнилось вдруг, что она Сережина однофамилица…

Дело в том, что я никогда не был у нее дома, телефона у нее и вовсе не было, и единственное, что я знал, что живет она на окраине Москвы, на самом выезде из нее, в конце проспекта Вернадского, в районе новостроек с домами, похожими один на другой, как две капли воды (о курьезности подобной архитектуры прекрасно рассказано в фильме Эльдара Рязанова «Ирония судьбы, или С легким паром»).

Но в тот момент никакие «трудности предприятия» остановить нас не могли – мы решили немедля поехать и ее найти. Сама идея была безумна совершенно: конец зимы, но еще холодно, по обочинам огромные сугробы, мы куда-то летим на такси по проспекту Вернадского. Единственное, за что можно было зацепиться: однажды, когда я отвозил Таню домой, мы остановились возле ответвления дороги, и она сказала, что дальше проехать нельзя, а идти не надо, «чтобы такси не ждало». Я помнил только направление, в котором ушла моя девушка к этим домам-близнецам…

Мы остановились приблизительно в том месте, до которого я проводил тогда Таню, и направились прямиком к этим домам. Но чем ближе мы подходили, тем лучше я понимал, что это абсолютно бессмысленная, идиотская затея – искать, не зная адреса и даже приблизительно не представляя, в какой из этих многоэтажек может скрываться хрупкая манекенщица Татьяна Соловьева.

Представьте: зима, горы снега, прямоугольные серые скалы домов, и мы, два придурка, решившие прочесать целый микрорайон…

Итак, мы зашли в первый попавшийся подъезд и позвонили в первую попавшуюся квартиру. Нам открыл какой-то дядька в тренировочном костюме. Спрашивает:

– Чё надо, мужики?

– В ваших краях, – отвечаем, – манекенщица живет, ищем ее. Не знаете, часом, где обитает?

Сам вопрос был абсолютно идиотский, на месте этого мужика я покрутил бы пальцем у виска и закрыл дверь.

Но мужик только хмыкнул, да и говорит:

– У нас тут две достопримечательности: негр и эта самая модель. – И показал пальцем на соседнюю дверь.

Мы позвонили… и открыла Таня.

Поистине правы те, которые говорят: «Кто верит в случайности, тот не верит в Бога».

Через какое-то время все в том же Доме кино за очередным застольем я представил Таню друзьям как невесту, официально сделав ей предложение.

Вскоре мы всей компанией отправились в экспедицию на съемки фильма «Свой среди чужих, чужой среди своих». И Таня с нами.

Помню, предварительно мы крепко затарились алкоголем. Сели в поезд «Москва – Грозный», заняли места в спальном вагоне, и Таня сказала, что никогда не ездила на нижней полке, потому что ребенком ее всегда загоняли наверх, а уже став взрослой, сама по привычке занимала всегда верхнюю полку, потому что, как правило, была самой легкой в купе.

Проспект Вернадского в Москве

Я ответил:

– Вот сегодня и попробуешь, каково оно.

Это были еще старые СВ: на двух пассажиров, но с полками, расположенными одна над другой. Я занял верхнюю полку и отправился в соседнее купе, где уже накрывалась поляна для долгого и горячего обсуждения будущего съемочного периода…

Очнулся я от чьих-то всхлипываний и обнаружил себя лежащим на полу. У моих ног сидела зареванная Таня, как выяснилось, всю ночь пытавшаяся поднять бесчувственное тело, так и не добравшееся до верхней полки.

За полтора года до описываемых событий. На съемочной площадке фильма «Станционный смотритель» – Никита Михалков (в роли Минского), внизу у колеса – режиссер Сергей Соловьев, на облучке пролетки – Николай Пастухов (в роли смотрителя Вырина).

Могу представить ее состояние. Вместо того чтобы остаться наедине с возлюбленной, жених сначала полночи пил водку, спорил с приятелями о кино и в итоге вырубился. Вот и вся предсвадебная романтика.

Я чувствовал себя чудовищем, испытывал жуткий стыд и старался, как мог, искупить грехи…

Кстати, именно в том поезде Таня сказала замечательную фразу, вошедшую потом в фильм «Раба любви»: «Вот когда окно грязное, тогда и за окном все кажется грязным». Эти слова в фильме произносит Елена Соловей, сидя в машине у Родиона Нахапетова.

Расписались мы уже в Грозном. Свадьба получилась смешной. Тогда полагалось ждать три месяца после подачи заявления, а у нас времени не было – мы каждый день с утра до ночи снимали, торопились все успеть, пока в горах не похолодало.

В итоге просто взяли операторскую «Чайку» и рванули в ЗАГС, который, кстати, не работал – видимо, по случаю субботы. Все-таки договорились, чтобы нас впустили и зарегистрировали. Вся процедура проходила под истошные крики Тани: по ЗАГСу бегала маленькая серая чеченская мышь и, судя по всему, чувствовала себя очень свободно, а русская невеста запрыгивала то и дело на стул.

Чинной свадьбы с банкетом в ресторане не вышло, погуляли по-походному. Все та же наша развеселая компания: Саша Адабашьян, Паша Лебешев, Толя Солоницын, Сережа Шакуров… – словом, вся группа. Схематически обрисовать всё можно так: вчера просто так выпивали, сегодня днем поженились и уже выпивали на свадьбе, а назавтра продолжили работу над фильмом. Для нас это было главным: все жили только съемками.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.