Младенец в митре

Младенец в митре

Поверьте, что, может быть, ни в какой другой русской среде, особенно в среде так называемых “особ”, вы не встретите такого процента людей светлых и вполне доброжелательных, как среди епископов, которые, к сожалению, большинству известны только с сухой, официальной их стороны.Н.Лесков. Мелочи архиерейской жизни

В декабре 1979 года мой духовный отец архиепископ Киприан сказал мне:— Поезжай в Ярославль, подай Митрополиту Иоанну прошение о рукоположении.Этому предшествовали долгие наши с Владыкой Киприаном разговоры, в которых я убеждал его, что мне пора принимать священный сан, ибо вовсе невозможно стало заниматься постыдной в те годы литературной работой. Он все это слушал с пониманием, но я был его иподиаконом, и расставаться со мною ему не хотелось. Он надеялся, что ему, в конце концов, удастся самому рукоположить меня и что я буду служить в его храме на Большой Ордынке. Однако же тогдашний московский уполномоченный Плеханов при одном только упоминании моего имени замахал на Владыку руками. И вот, наконец, я получаю его благословение ехать к Митрополиту Иоанну.На другой же день с самым ранним поездом я прибыл в Ярославль и без особенного труда отыскал епархиальное управление. (Надо сказать, там препротивный адрес — улица, как нарочно, была названа именем Емельяна Ярославского, который прославился своими кощунственными писаниями и был председателем “Союза воинствующих безбожников”.) В управлении царила растерянность и уныние, ибо незадолго до этого Митрополит был отправлен в больницу. Тем не менее прошение мое приняли, и я в тот же день отбыл обратно в Москву.

Владыка Иоанн болел тогда серьезно и очень долго. Он перенес четыре операции и четыре месяца пробыл в больнице. Впоследствии мне стали известны некоторые умилительные подробности. Когда Митрополита увезли в больницу и об этом было объявлено в соборе — плакали все: настоятель о. Борис Старк, и батюшки, и прихожане... Так со слезами и молились об его исцелении.Несколько лет спустя я сказал Митрополиту:— Владыка, а ведь вас тогда, в восьмидесятом году, отмолили.— Я знаю, что отмолили, — отвечал он.А потом улыбнулся и добавил:— Только уж очень долго отмаливали.

Году в восемьдесят пятом или восемьдесят шестом, когда я уже был в сущем сане, мы разговорились о Митрополите Иоанне с архиепископом Киприаном. Между прочим, он мне сказал:— Ты думаешь, я просто так тебя к нему направил? Это — самый интеллигентный архиерей нашей Церкви.

Митрополит Иоанн был не только весьма “интеллигентный архиерей”, но это был человек с совершенно нетипичной для этого сана биографией. Нечто подобное можно найти лишь в жизнеописании приснопамятного архиепископа Луки (Войно-Ясенецкого).Владыка Иоанн (в миру Константин Николаевич Вендланд) был выходцем не только из интеллигентской, но отчасти и аристократической среды — семья его была в родстве с Лермонтовыми. Уже в советское время К.Н.Вендланд блестяще окончил Ленинградский Горный институт и стал ученым геологом, наука сделалась его основной профессией вплоть до 1944 года. Биография Владыки Иоанна опубликована в “Журнале Московской Патриархии” (1989, № 12), о нем подробно писали многие светские издания. Но вот о чем я не видел конкретного упоминания в печати, так это о том, что с тридцатых годов геолог К.Н.Вендланд был монахом и священником так называемой “катакомбной Церкви”. Надо сказать, что, глядя в восьмидесятых годах на осторожного, законопослушного ярославского архиерея, этого никак нельзя было бы предположить.

Я впервые увидел Владыку Иоанна в самом конце шестидесятых годов. Тогда он носил титул Митрополита Нью-Йоркского и Алеутского. Прибыв в очередной раз из-за океана, он остановился в гостинице “Россия” в Зарядье и пешком пришел помолиться в расположенный неподалеку храм на Большой Ордынке.Облик Митрополита произвел на меня сильное впечатление. С одной стороны — величественность, высокий рост, длинная борода, с другой — простота, доступность, улыбчивость. Да и самый факт, что он ходил по Москве пешком... Ах, кто бы мне тогда шепнул, что именно от него я получу благодать священства!..

Недели через две после моей поездки в Ярославль архиепископ Киприан получил такое письмо:“Ваше Высокопреосвященство, дорогой Владыка!Ко мне обратился проживающий в Москве Ардов Михаил Викторович с просьбой о рукоположении и принятии в клир епархии.С его слов, а также из поданной автобиографии следует, что одно время он в стихаре прислуживал в храме за богослужениями Вашего Высокопреосвященства.Не откажите в любезности, дорогой Владыка, сообщить мне о вышеупомянутом просителе все, что Вы найдете возможным.С братской любовиюи глубоким уважением к ВамМитрополит ИоаннЯрославский и Ростовский”.

В своем ответе архиепископ Киприан отозвался обо мне весьма лестно, и вот в конце марта восьмидесятого года я получил телеграмму:“Вопрос о Вашем рукоположении и назначении на приход решен положительно. Приезжайте не позднее субботы 29 марта для первого рукоположения.Митрополит Иоанн”.Так решилась моя судьба.

Владыка тогда только что вышел из больницы, и я был первым, кого он после этого рукоположил. Диаконская моя хиротония происходила в Вербное воскресение в крестовом храме во имя Святителя Иннокентия, Митрополита Московского. Затем всю Страстную я прослужил в кафедральном соборе. Настоятелем тогда был протоиерей Борис Старк — сама доброта, ум, аристократизм. В то памятное мне время атмосфера в соборе дышала благожелательностью и всеобщим дружелюбием.Надо сказать, что Митрополит все еще оправлялся после болезни, в собор он не приходил, а служил у себя в крестовой церкви. По причине его слабости было решено, что в Пасхальную ночь он совершит лишь заутреню, а литургию будет служить позднюю — утром в Светлый День.В Великую Субботу вечером, уже незадолго до начала полунощницы, Владыка Иоанн появился в Алтаре собора... Едва усевшись на свое кресло, он потребовал меня к себе.Я почтительно приблизился.— Отец Михаил, вы меня не подведете?— Нет, Владыка... постараюсь не подвести...— Хорошо... Тогда вашу священническую хиротонию мы совершим завтра же — на День Святой Пасхи...Вот так произошло нечто невероятное — на Пасху рукоположений не бывает, но Господь судил мне принять благодать священства именно в этот светоносный День... Я тогда воспринял это (да и теперь так воспринимаю) как знак очищения от многочисленных моих тяжких грехов — “Никто же да плачет прегрешений, прощение бо от гроба возсия!”Ах, незабываемый день! Незабываемое время!..

В мае того же восьмидесятого года я сидел у уполномоченного совета по делам религии по Ярославской области. Он только что вручил мне так называемую справку о регистрации и теперь напутствовал, призывал неукоснительно соблюдать законодательство о культах. В это самое время дверь его кабинета распахнулась и на пороге возникла внушительная фигура Митрополита Иоанна. Мы с уполномоченным поднялись, я стал прощаться и, как помнится, произнес такую фразу:— За мною идет Сильнейший меня... (Мк. 1, 7).Митрополит улыбнулся и глазами дал мне понять, что слова мои оценил по достоинству.

В годы святительства Митрополита Иоанна в самом ярославском епархиальном управлении была какая-то располагающая атмосфера. Бывало, все двери — настежь... Вот появляется высокая фигура Владыки, он широко раскидывает руки, улыбается и раздельно произносит:— До-ро-гой о-тец Ми-ха-ил...

Я помню, в те годы были и недовольные. Кое-кто жаждал большего порядка в епархиальных делах, кто-то тосковал по “твердой руке”. А я тогда говорил этим людям:— Подождите. Придет время, добром помянете и порядки эти, и самого Владыку Иоанна.

К Митрополиту можно было попасть в любой день и в любой час. Помню только один случай, когда двери его были закрыты — к нему рвалась группа разъяренных женщин с требованием вернуть в их храм только что переведенного от них батюшку. Секретарша объявила им, что Митрополит болен, а мне успела шепнуть, что меня он, конечно, примет.Я нашел его на втором этаже епархиального дома, в просторной зале, которая служила и столовой и гостиной. Он меня благословил и, слегка смущаясь, промолвил:— Я здесь скрываюсь от женщин.Я сказал:— Для монаха это — вполне достойное делание.В ответ он разразился своим громким смехом, с раздельными “ха-ха-ха-ха”...

Вспоминаются мне ежегодные обеды на день Ангела Владыки. Нельзя сказать, чтобы столы у него были изысканны, но зато атмосфера царила самая непринужденная. Непременно приглашались соборные певчие, которые к концу застолья пели уже не столько духовные гимны, сколько любимые Митрополитом романсы.И еще одна непременная деталь. Секретарь Владыки покойный отец Г.К., который несколько лет служил в Грузии, всякий раз пел по-грузински “многая лета”.Как-то я заметил вслух:— Это мы слышим по-грузински. “Многая лета” — на славянском языке. А кто знает, как будет “многая лета” на русском?И, помолчав, я добавил:— По-русски “многая лета” звучит так: прокурор добавит.Соседи мои засмеялись, а один батюшка предложил:— А вы так и спойте: “прокурор добавит, прокурор добавит, прокурор добавит...”— Достаточно того, что я это произнес, — отвечал я ему.

Всякий год на второй день Рождества Христова Владыка Иоанн устраивал у себя елки для детей своих сотрудников и сослужителей. Читались стихи, пелись песни, выступали все — от четырехлетних детей до маститых священнослужителей. И решительно все получали подарки. Первая такая елка состоялась в 1968 году, а последняя в 1985-м. И вот что любопытно, некоторые постоянные гости, которые на первые елки приходили еще детьми, в восьмидесятых годах приводили туда собственных своих чад.

В гостиной у Митрополита стоял большой круглый стол, на котором располагалась изумительная коллекция минералов, камни там были поразительно красивые. (Владыка много лет занимался петрографией.) Именно эта коллекция послужила причиной нашего с ним примечательного разговора.Мне стало известно, что Митрополит благословил соборным певчим во время исполнения псалма “На реках вавилонских...” исключить последний, 9-й стих — “Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!”Я как-то говорю ему:— Владыка, вы исключили последние слова из псалма “На реках вавилонских”?— Да, у меня их не поют. Мне это представляется проявлением расизма со стороны еврейского народа.— Нет, Владыка, — говорю я, — тут дело совсем в другом. Вы жалеете не вавилонских младенцев, вам жалко камни, о которые их разбивают. У вас такая прекрасная коллекция, такие красивые минералы, и вдруг о них бьют каких-то младенцев...Тут Митрополит мой стал смеяться, и смеялся он очень долго. Наконец, успокоившись, он спросил меня:— А вы у себя эти слова не исключили?— Нет, Владыка.— Так... Ну, а если я вам это благословлю, вы их исключите?И тут я смутился. С одной стороны, я псалом этот воспринимаю не буквально, а так, как учит Церковь — символически. (Мы должны разбить свои грехи о “камень” веры.) А с другой стороны, Митрополит был правящим архиереем, и проявить непослушание мне не хотелось. Колебания мои длились несколько секунд, после чего я ему сказал:— Если вы мне благословите, я эти слова исключу... Но, Владыка, у меня псаломщица восьмидесяти с лишком лет, и она не исключит эти слова, даже если ей благословит это сам Святейший Патриарх со всем своим Синодом.— Да, — отвечал Митрополит, — я это понимаю.

Владыка Иоанн не только был лоялен по отношению к советской власти, у него, как почти у всех интеллигентов его поколения, было некое романтическое отношение к самой революции. Как-то в разговоре со мною он с восхищением отозвался о поэме А.Блока “Двенадцать” и, в частности, высоко оценил самый факт появления Господа Иисуса в финале. На это я ему пересказал мнение отца Павла Флоренского, который в свое время замечательно разобрал поэму, определил ее жанр — “бесовидение в метель” и возвел генеалогию вещи к стихотворению Пушкина “Мчатся тучи, вьются тучи...” От себя же я добавил следующее:— Всякое выведение Господа Иисуса Христа в изящной словесности суть явление антихриста. Сам Господь предупредил нас: “Итак, если скажут вам: “вот Он в пустыне” — не выходите; “вот Он в потаенных комнатах” — не верьте. Ибо как молния исходит от востока и видна бывает даже до запада, так будет пришествие Сына Человеческого” (Мтф. 24, 26-27). Так что если вам скажут — “в белом венчике из роз” — не верьте. Это — антихрист.Выслушав меня, Владыка простодушно заметил:— Это вы меня озадачили.

По природе и по воспитанию своему Митрополит был настолько деликатен, что практически не мог никому сделать резкого замечания. Я вспоминаю, как явился по какому-то делу в собор. Шла Божественная литургия. Владыка не служил, а сидел в своем кресле справа от Престола. В то время, как диакон на амвоне читал Апостола, я и мой друг отец И.М. перекинулись несколькими словами. Услышав наши голоса, Владыка Иоанн произнес:— Это не комильфо, чтобы батюшки в Алтаре разговаривали во время чтения Священного Писания.

Вот еще пример его добродушия. Ему доложили, что некий молодой священник, человек со странностями, не имеющий почти никаких наград, на своем приходе служит в митре. (Вообще-то говоря, это — серьезный проступок, и тот батюшка при преемнике Митрополита был за него наказан.)Реакция же нашего старца была в своем роде замечательная.— А какая у него митра? — спросил Митрополит. — С крестом наверху? Или с иконкой?(Надо тут пояснить, что в то время в митре с крестом служил только Патриарх и митрополиты, а все прочие, в том числе и архиереи, в митрах с иконками.)Владыке Иоанну отвечают:— У него митра с иконкой.— Ну, раз с иконкой, пусть себе служит...Такова была устная резолюция.

Владыка Иоанн рассказывал о таком забавном происшествии, которое случилось с ним в бытность его Митрополитом Нью-Йоркским и Алеутским. Он шел по какой-то улице в Нью-Йорке. К нему подошел негр и сказал:— Равви, я тоже верю в еврейского Бога. Мне очень хочется выпить. Дай мне, пожалуйста, четверть доллара.(Тут надо напомнить, что по происхождению своему Владыка был из немцев, и семитского в его внешности не было решительно ничего.)Просьба чернокожего рассмешила Митрополита, и он дал попрошайке пятьдесят центов.Негр взглянул на монету и произнес:— Равви, я у тебя просил четверть доллара, а ты мне дал пятьдесят центов... Может быть, ты тоже хочешь со мною выпить?

Мне вспоминаются рассказы Владыки Иоанна об уполномоченном совета по делам религии А.И.Степанове, который состоял на этой должности в Ташкенте в послевоенные годы. Епископом там был духовный отец нашего Владыки — будущий Митрополит Гурий (Егоров), а тогдашний отец Иоанн был его секретарем. Разумеется, исполняя подобное послушание, отец Иоанн вынужден был часто общаться с уполномоченным. У того была любопытная биография. Будучи офицером царской армии, он женился на кухарке, за что был подвергнут остракизму со стороны прочих офицеров своего полка, и в результате стал большевиком. Владыка Иоанн рассказывал, что у него были весьма явные симпатии к Церкви.В те годы в Ташкенте некий благочестивый человек добивался открытия православного храма. И, в конце концов, он этого добился не без содействия уполномоченного. (Храм этот существует и по сию пору.) Однако же в то время средств на строительство полноценного церковного здания не было. По этой причине соорудили нечто вроде дворика под навесом, а алтарная часть была сделана на манер сцены и находилась под крышей. Учитывая теплый ташкентский климат, это было на первых порах вполне пригодное место для совершения богослужений. Затем стал вопрос о регистрации нового храма. И тут уполномоченный стал перед задачей, как его официально наименовать. Церковь? Это — не церковь. Молитвенный дом? Это даже еще и не дом... В конце концов, выход был найден, и новый приход был зарегистрирован в качестве “молитвенного павильона”... Богослужения начались, и через некоторое время у прихода оказалось достаточно средств, чтобы построить подобающее здание.

Как-то сидели мы в кабинете у Митрополита — он сам, его секретарь и я. Я рассказал им историю о том, как на обновленческом приходе “супруга” “архиерея” заявила: “Я — владычица” (смотри главу “Тихоновцы” и “обнагленцы”). Посмеялись. После этого секретарь Владыки выразил мнение, что давно пора ввести в Православной Церкви женатый епископат. Митрополит сказал:— Этого нельзя допустить ни в коем случае. Именно по причине подобных “владычиц”.Действительно, представить себе, что в каждом архиерейском доме помимо самого владыки обитает и его законная “владычица” — жутковато...

Я бы вообще сказал про Митрополита Иоанна, что он был вовсе не столь наивен, сколь прост. Помнится, в нашем разговоре он сказал о ком-то:— Хороший священник.Потом подумал и добавил:— В наше время нормальный — значит хороший.

Мой приятель отец А.К. — целибат. В свое время перед рукоположением он был пономарем в Ярославском соборе. Когда настало время принимать сан, он выразил желание остаться безбрачным. После этого Владыка Иоанн подверг его своеобразному испытанию. Он взял его с собою на один из приходов. А у тамошнего настоятеля были в то время три взрослые еще незамужние дочери весьма привлекательной наружности. После богослужения, как водится, состоялся обед. При этом Митрополит распорядился таким образом, чтобы приятель мой был посажен за столом против дочерей хозяина. Затем в продолжение трапезы Владыка на него посматривал, следил за тем, как тот реагирует на своих визави... А.К. испытание выдержал и вскоре принял священный сан без брака.

Однажды Владыка Иоанн мне сказал:— Ну, что мы теперь за архиереи?.. Вот раньше были архиереи, до революции... Вот, например, служат вместе правящий Владыка и его викарный епископ. Правящий стоит посреди храма, а викарий несколько отступя назад. И вдруг он делает полшажка вперед. Тогда правящий говорит ему вполголоса: “Куда ты лезешь, г.... собачье?” Вот это были — архиереи!..

Вообще же чувство юмора было в нем развито. Иногда шутки его бывали весьма неожиданного свойства. Мой приятель женился и вот-вот должен был принять священный сан. Во время разговора, который происходил в епархиальном управлении, Владыка Иоанн вдруг спросил его:— А ты свою жену любишь?— Ну, Владыка, — тот слегка замялся от неожиданности, — конечно...— То-то, — сказал Митрополит. — Но поговорку знаешь?.. Люби, как душу, а тряси, как грушу!..И сам стал смеяться больше всех присутствующих.

Помнится, были мы у него с одним батюшкой. Разговор зашел о наградах. Владыка говорит:— А у вас, отец П., какая последняя награда?Тот отвечает:— Вы, Владыка, наградили меня набедренником.— Ну, слава Тебе, Господи, — сказал Митрополит, — есть хоть чем наготу прикрыть...

Как-то я зашел в епархию случайно и был в гражданской одежде. Видеть Митрополита я не рассчитывал, но он сам вышел мне навстречу. Принимая от него благословение, я проговорил:— Простите, Владыка, — “хитон не брачен”.На это он, не задумываясь, ответил словами тропаря из последования к Святому Причащению:— Связан извержен будешь от ангелов.

Один из клириков епархии как-то полушутя спросил Владыку Иоанна касательно его секретаря:— А отец Г. в Бога верит?Митрополит на секунду задумался и сказал:— Нет, все-таки верит...

В семидесятых годах Митрополит как-то служил на одном из приходов. Разумеется, там были заранее заготовлены для раздачи гостям конверты с вложенными туда банкнотами. Однако же староста в последний момент все их перепутала, в результате чего объемистый конверт, предназначавшийся архиерею, достался соборному протодиакону, а самому Владыке вручили тоненький — иподиаконский. Митрополит Иоанн, Царствие ему Небесное, был бессребреником, но все же пожаловался одному клирику в соборе:— Дать архиерею пять рублей... Я себе никогда этого не мог представить.

Его бескорыстие и истинно евангельское отсутствие попечительности о завтрашнем дне в особенности проявилось в первые же дни после того, как Владыку Иоанна “вытолкнули на покой”. Совершилось это как гром среди ясного неба. Формулировака синодального решения была оскорбительной — “по причине болезненного состояния”. (Я слышал, будто это был прямой приказ впоследствии прославившегося своим либерализмом и фрондерством председателя совета по делам религий К.М.Харчева.) И тут выяснилось, что Митрополиту некуда выехать из епархиального дома — у него была лишь крошечная без всяких удобств квартирка в Переяславле, оставшаяся в наследство от сестры. В Синоде, естественно, никто и предположить ничего подобного не мог. Восемнадцать лет на ярославской кафедре и за такой срок, по лесковскому выражению, “не купил себе хибару и не возрастил тыкву”...Местные власти, которые питали к Митрополиту неподдельное уважение — за его ученость, знание языков и иностранные связи, решили предоставить ему трехкомнатную квартиру в новом кирпичном доме. Но дом этот был не готов, и Владыке еще не один месяц пришлось прожить в бывшем своем кабинетике по соседству с крестовой церковью.Епархиальное управление на этот срок обратилось в род коммунальной квартиры, на втором этаже жил новый правящий — архиепископ Платон, а внизу в двух комнатенках ютился наш добрейший Владыка. Как-то я зашел к нему туда и говорю:— Теперь Ярославль по своему значению почти достиг уровня “православного Парижа”.Он спрашивает:— Что вы имеете в виду?— Как же, — говорю, — у нас теперь есть “двухсвятительское подворье”. (Тут надо пояснить, что в Париже есть весьма знаменитое с двадцатых годов “Трехсвятительское подворье”.)

Самые последние годы жизни Владыка Иоанн провел в своей квартире, в районе новостроек. Дом его стоял неподалеку от ярославского ломбарда.— Вот и хорошо, — сказал я ему, — вам не трудно будет при случае отдавать в залог ваши кресты и панагии...

По счастию, шутка эта не имела под собою почвы. Патриархия обеспечила Владыке вполне пристойное одержание, а епархия оплачивала труд женщины, которая была у него горничной и кухаркой.Пока у него было достаточно сил, он продолжал служить в соборе, а дома занимался переводами, писал агиографические и научные статьи... Ясность ума, живость, интерес к людям, чувство юмора он сохранил до самой смерти.Последний раз я побывал у него месяца за четыре до его кончины. Я уже служил в Московской области, а в Ярославль продолжал наведываться ради того, чтобы встречаться с ним и еще некоторыми близкими мне людьми. Тогда я пробыл у него совсем недолго, ему даже в креслах было сидеть трудновато — то и дело начинались приступы стенокардии. Но он был все тот же — смеялся, явно был рад моему посещению.

Ко Господу он отошел 25 марта 1989 года, в субботу. Телеграмма ко мне в Егорьевск пришла слишком поздно, на похороны я не попал, о чем до сего дня сожалею. Похоронили его в ограде кафедрального собора, того самого, где он прослужил два десятилетия. На могиле его много живых цветов, там почти всегда горят свечи, а вокруг люди, по большей части так или иначе облагодетельствованные им.

Я молюсь об упокоении его души всякий день, и я горд, я счастлив, что Господь судил мне принять благодать священства именно от его рук.Пусть простит меня Бог, но я дерзаю думать, что он заслужил Царствие Небесное, ибо из всех известных мне архиереев, да и вообще из всех духовных лиц, пожалуй, он один заслуживает лесковского наименования — “младенец в митре”.

Помнится, по какому-то делу я зашел в облисполком к тогдашнему уполномоченному А.Ф.З. Это было года через два после моей хиротонии, когда он перестал относиться ко мне с подозрением.— Ну, как вам наш Митрополит? — спросил меня уполномоченный.Я стал искренне хвалить Владыку Иоанна.А он мне сказал:— Это все так... Только уж слишком он добрый. Никого не хочет наказывать.Много позже, когда Митрополит был уже на покое, я пересказал ему этот разговор. Владыка улыбнулся, а потом заговорил вполне серьезно:— Это мой принцип. За все годы своего епископства я “трости надломленной не преломил, и льна курящегося не угасил” (Мф. 12, 20). Один только раз я хотел снять сан со священника, он ударил женщину... И то я в последний момент раздумал. Он написал мне в письме: “Владыка, вы лишаете меня профессии. Я ведь окончил семинарию, я ничего больше не умею делать...” И я его простил...

Помнится, одна довольно скверная баба из моих прихожанок, которую я наказал, поехала и пожаловалась на меня Митрополиту. Он немедленно вызвал меня к себе, и этой встречи с ним я никогда не забуду. Владыка просительно заглядывал мне в глаза и буквально умолял:— Ну, пожалуйста, я вас прошу: помиритесь вы с нею...

Повторяю: были в епархии им недовольные, были у него и недоброжелатели. Говорили, что у него недостаточно твердая воля, что он безропотно починяется распоряжениям властей, что слишком сильно поддается влиянию своего несимпатичного секретаря... Но Митрополит знал, что делал. Самой главной заботою его было сохранить по возможности все открытые храмы, и он почти всегда своего добивался. В Ярославской епархии при нем было 80 храмов, а в соседних по 40, а то и меньше... За годы святительства он рукоположил 82 священника, и это в столь тяжелые для Церкви времена.Справедливости ради надо добавить, что среди множества ставленников Владыки — увы! — не все оправдывали его доверие, бывали и таки, кто приносил Митрополиту неприятности и даже хлопоты, но есть и весьма достойные, отличающиеся высокой культурой и преданностью Церкви. О таких клириках он говорил:— Это — драгоценные камни, украшающие мою митру.

И теперь, принося дань любви и благодарности Владыке Иоанну, я с полным основанием могу отнести к нему замечательные слова, которые Н.Лесков написал о Митрополите Киевском Филарете (Амфитеатрове):“Так детски чист и прост был этот добрейший человек, что всякая мелочь из воспоминаний о нем наполняет душу приятнейшею теплотою настоящего добра, которое как будто с ним родилось, жило с ним и... с ним умерло...”