Глава 35. ПРОТИВ ГРИГОРИЯ ЗИНОВЬЕВА И ЛЬВА КАМЕНЕВА

Глава 35.

ПРОТИВ ГРИГОРИЯ ЗИНОВЬЕВА И ЛЬВА КАМЕНЕВА

Поражение Троцкого было не только разгромом властолюбивого политика, но и еще одним поражением троцкистов, ожидавших скорого начала мировой революции. В апреле 1925 года XIV партийная конференция поддержала идею Сталина о возможности построения социализма в одной стране. Демонстрируя первостепенное внимание к внутренним проблемам страны, а не внешним, партконференция взяла курс на «смычку с деревней». Подводя итоги XIV партконференции, Сталин подчеркивал, что «изменение международной обстановки и замедленный темп революции» диктовали «выбор наименее болезненных, хотя бы и длительных, путей для приобщения крестьянства к социалистическому строительству, для строительства социализма вместе с крестьянством».

Вместе с тем крестьянство не было готово поддерживать социалистические цели и порядки. Признавая, что итоги выборов в Советы показали, что «в целом ряде районов нашей страны середняк оказался на стороне кулака против бедняка», Сталин ставил задачу: «Главное теперь состоит в том, чтобы сплотить середняков вокруг пролетариата, завоевать их вновь». «Чтобы руководить нынче, надо уметь хозяйничать, надо знать и понимать хозяйство. На одной лишь трескотне о „мировой политике“, о Чемберлене и Макдональдс теперь далеко не уедешь… Руководить может тот, кто понимает толк в хозяйстве, кто умеет дать мужику полезные советы по части хозяйственного развития, кто умеет придти на помощь мужику в деле хозяйственного строительства. Изучать хозяйство, сомкнуться с хозяйством, войти во все детали хозяйственного строительства – такова теперь задача коммунистов в деревне. Без этого нечего и мечтать о руководстве». Первоочередными для Сталина являлись не дискуссии о международном положении и мировой революции, а актуальные проблемы хозяйства страны, только начинавшей оправляться после Гражданской войны.

При этом Сталин считал, что можно быстро перейти от восстановления довоенного уровня развития к индустриализации страны. Приведя факты о росте производства в металлургической промышленности, содержавшиеся в докладе Ф.Э. Дзержинского на XIV партконференции, Сталин заявил: «Рост металлической индустрии есть основа роста всей индустрии вообще и народного хозяйства вообще… Тов. Дзержинский прав, говоря, что наша страна может и должна стать металлической».

«Сейчас у нас около 4 миллионов индустриального пролетариата… – говорил Сталин. – Нам нужно миллионов 15—20 индустриальных пролетариев, электрификация основных районов нашей страны, кооперированное сельское хозяйство и высоко развитая металлическая промышленность. И тогда нам не страшны никакие опасности. И тогда мы победим в международном масштабе».

Сталин выражал позицию руководства партии и страны. Троцкисты же имели иную точку зрения. «Закон первоначального социалистического накопления», сформулированный одним из их лидеров, Преображенским, подразумевал ускоренный рост государственной промышленности за счет крестьянства. Руководство партии резко критиковало позицию Преображенского. Особую активность в этом отношении проявил Бухарин. Он заявил, что в настоящее время Советская страна заинтересована во всемерном укреплении крестьянского хозяйства и, обращаясь к крестьянам, бросил лозунг: «Обогащайтесь!» Это заявление было расценено как свидетельство игнорирования классового расслоения в деревне. Осудил это высказывание и Сталин. Однако когда в ходе конференции Ларин пожелал выступить с осуждением Бухарина, Зиновьев не дал ему слова. На какое-то время вопрос о лозунге «обогащайтесь!» был снят.

Однако отношение к этому высказыванию Бухарина вскоре изменилось. Летом 1925 года Зиновьев расценил этот лозунг как призыв к кулакам и говорил о крайнем вреде этого лозунга в обстановке, когда «кулак в деревне стал гораздо опаснее, чем нэпман в городе». В июне 1925 года Крупская написала статью, в которой подвергала резкой критике высказывание Бухарина. Бухарин не остался в долгу и написал не менее резкий ответ. Правда, ни та ни другая статья не увидела свет, так как политбюро выступило против их публикаций.

К этому времени политбюро увеличилось до 7 членов и после XIII съезда состояло из Г.Е. Зиновьева, Л.Б. Каменева, ИВ. Сталина, Л.Д. Троцкого, НИ. Бухарина, А.И. Рыкова, М.П. Томского. Многим наблюдателям в 1925 году казалось, что на первый план стали выдвигаться разногласия между триумвиратом, состоявшим из «ветеранов» (Зиновьев, Каменев, Сталин) и «новичками» политбюро (Бухарин, Рыков, Томский). Идейным лидером тройки новых членов политбюро стал Н.И. Бухарин. Его основным полем деятельности было международное марксистское движение, с которым он был тесно связан еще со времен эмиграции. Считая становление Советской страны важным, но все же не главным этапом мировой революции, Бухарин постоянно менял свое мнение относительно темпов развития СССР. Так, в течение 1925 года он то говорил, что «мы будем расти очень быстро», то «мы будем плестись черепашьими шагами». Бухарин считал, что поддержание рыночных отношений – наиболее верный способ сохранить Советскую власть на одной шестой части света в качестве резерва для мировой революции. Тем не менее Троцкий видел в Бухарине, выступавшем за то, чтобы поощрять развитие крестьянского хозяйства, представителя «национально-крестьянского уклона». Поэтому Бухарин, который был вождем левых коммунистов в 1918 году, теперь считался лидером правых. Правыми считались и его постоянные союзники по политбюро Рыков и Томский.

Именно из этого исходил Троцкий, составляя аналитическую записку за четыре дня до открытия XIV съезда партии. Троцкий решил, что у него появилась возможность доказать партии правоту своей платформы 1923 года и заодно сыграть роль арбитра между борющимися группировками. Однако Троцкий не учел важного обстоятельства: семеро членов политбюро разделилось не на две «тройки» и «незаменимого» Троцкого. Неожиданно для него Зиновьев и Каменев выступили не только против «правых» «новичков», но и против Сталина. Через 13 лет, оказавшись в Мексике, Троцкий говорил, что «был поражен, когда увидел столкновение Зиновьева, Каменева и Сталина». Дейчер вынужден был признать, что Троцкому «не хватало наблюдательности, интуитивности и аналитического подхода».

Дело было не только в просчете Троцкого, но и в том, что позиция Зиновьева и Каменева в значительной степени была обусловлена борьбой за власть, а не защитой идейных принципов. На XIV партийной конференции Зиновьев и Каменев поддержали сталинский курс на построение социализма в одной стране и одобрили политику «смычки с деревней». Однако, как справедливо отмечал С. Коэн, «позднее, изменив свое мнение о последствиях этой политики и завидуя растущей позиции Сталина, они перешли в оппозицию осенью 1925 года. Подобно троцкистским левым… они атаковали методы сталинского руководства через партийный аппарат, а также экономическую политику большинства и официальную интерпретацию нэпа, включая идею построения социализма в одной стране». При этом они атаковали Сталина за попустительство правому уклону Бухарина, Рыкова и Томского.

Свою особую позицию Зиновьев выразил в статье «Философия эпохи», написанной им для «Правды». В ней содержались, по словам Сталина, «выпады против Бухарина». В начале сентября 1925 года Молотов переслал эту статью Сталину, который отдыхал на юге, и он раскритиковал ее. Зиновьев узнал о реакции Сталина, и это лишь подлило масла в огонь борьбы в триумвирате.

Еще в начале 1925 года Григорий Зиновьев и Лев Каменев попытались убрать Сталина с поста генерального секретаря, предложив ему возглавить Реввоенсовет вместо Троцкого. Осенью того же года Зиновьев и Каменев предприняли еще одну попытку сместить Сталина. По воспоминаниям Микояна, Зиновьев и Каменев уговорили кандидата в члены политбюро Рудзутака занять пост генерального секретаря, и тот согласился. Однако на заседание ЦК, на котором Зиновьев и Каменев решили поставить этот вопрос, Рудзутак не явился. На этом заседании председательствовал Рыков и обсуждалась статья Зиновьева «Философия эпохи». По словам Микояна, «в ходе дискуссии Рыков выступил неожиданно очень резко и грубо против Зиновьева и его группы, заявив, что они раскольники, подрывают единство партии и ее руководства. В этом случае, говорил он, чем раньше они уйдут из руководства партии, тем лучше».

Микоян писал: «Выступление Рыкова прозвучало настолько резко, обидно и вызывающе, что Зиновьев, Каменев, Евдокимов, Харитонов, Лашевич и некоторые другие – к ним присоединилась Надежда Константиновна Крупская… – заявили: «Если нас игнорируют, то мы уходим». И демонстративно ушли с этого заседания. Микоян подробно описал и возмущение Орджоникидзе поведением Рыкова, и негодование Дзержинского, вызванное поведением Крупской, и свое собственное удивление, когда он, отправившись с другими членами ЦК успокаивать обиженных руководителей, застал их всех в кремлевском кабинете Зиновьева хохочущими над какими-то рассказами и бодро поглощавшими фрукты, чай и закуски. Микоян возмущался: «Зиновьев артистически сыграл удрученность и возмущение, а здесь, поскольку сошел со сцены, перестал притворяться. Но, видимо, все же они были очень рады, что мы за ними пришли – сразу согласились вернуться. На этот раз разрыв удалось залатать. Примирились. Договорились не обострять положение, сохранять единство».

Однако примирение было недолгим. В сентябре 1925 года Зиновьев и Каменев вместе с Крупской и Сокольниковым выдвинули «платформу четырех». Четверка осуждала игнорирование руководством партии опасности кулачества и «примиренческое» отношение к «правым» силам внутри партии, готовым пойти на сближение с «капиталистическими элементами» страны. В «платформе» говорилось о «кулацком уклоне» в партии. Четверка потребовала на октябрьском пленуме ЦК ВКП(б) открытой дискуссии на съезде, но пленум отверг это предложение.

Главной опорой Зиновьева стала ленинградская партийная организация. На Ленинградской партконференции, созванной перед съездом, сторонники Зиновьева Сафаров, Саркис, Шелавин и другие атаковали ЦК с позиций «платформы четырех». На конференции утверждалось, что московская партийная организация приняла резолюцию, осуждающую ленинградскую организацию. Делегация на съезд партии была составлена таким образом, что туда не попали сторонники руководства партии.

В обстановке, когда в политбюро разгорались конфликты между Зиновьевым и Каменевым, с одной стороны, и между Бухариным и Рыковым – с другой, Сталин мог играть роль примирявшего всех лидера. Очевидно это обстоятельство способствовало тому, что ему впервые после VI съезда партии было поручено сделать отчетный доклад ЦК на XIV съезде. Однако также очевидно, что Зиновьев и Каменев решили воспользоваться кризисом, чтобы вновь попытаться убрать Сталина с поста генсека. Предложение заменить Сталина Дзержинским было выдвинуто накануне съезда во время неформальной встречи ряда видных деятелей партии на квартире у старого большевика Петровского. Присутствовавший там Орджоникидзе так энергично выступил против этого предложения, что оно было снято.

Тем временем Сталин пытался сгладить разногласия. За 10 дней до начала съезда, 8 декабря, Сталин обратился с письмом в президиум XXII Ленинградской партийной конференции, в котором опровергал слухи об «антиленинградской» резолюции, якобы принятой Московской XIV партийной конференцией. Для этого Сталин предлагал «ленинградцам» ознакомиться не только с резолюцией Московской партконференции, но и с содержанием ее стенограммы. Сталин высказывал беспокойство по поводу выступлений «некоторых товарищей» на Ленинградской партконференции «с речами, призывающими к открытой борьбе на партийном съезде. В настоящих условиях единство ленинцев, – даже если между ними и имеются некоторые расхождения по отдельным вопросам, – является необходимым более, чем когда-либо».

Через неделю, 15 декабря, Сталин, Калинин, Дзержинский, Молотов направили письмо ленинградскому руководству, в котором предлагался компромисс. «В целях единства, мира внутри партии» Сталин и его сторонники предлагали «членам Политбюро… не выступать друг против друга на съезде» и не публиковать письмо Ленинградской конференции и ответ ЦК на это письмо. Они соглашались ввести в состав секретариата одного представителя из Ленинграда и, приняв за основу резолюцию Московской конференции, «смягчить отдельные формулировки». Авторы письма лишь настаивали на том, чтобы в речах на съезде были осуждены позиции ленинградцев Саркиса и Сафарова, был отправлен в отставку редактор «Ленинградской правды», а три сторонника ЦК были бы введены в состав ленинградской делегации на съезд. Настойчивые попытки большинства в политбюро предотвратить раскол в партии пользовались широкой поддержкой коммунистов, не желавших дестабилизации в партии и стране. По этой причине Зиновьев и «ленинградцы» оказались изолированными перед съездом партии.

В отчетном докладе ЦК Сталин постарался не обострять внутрипартийных противоречий. Он сразу же заявил, что у него нет глубоких разногласий ни с кем из руководителей партии: «За последние две недели вы имели возможность слышать доклады о деятельности ЦК от XIII до XIV съезда со стороны членов ЦК и членов Политбюро, пространные доклады, в основном правильные. Я полагаю, что повторять эти доклады едва ли есть смысл. Я думаю, что это обстоятельство облегчает мою работу в данный момент, и я бы считал целесообразным ввиду этого ограничиться постановкой вопросов о деятельности ЦК нашей партии от XIII до XIV съезда».

В то же время Сталин постарался ясно определить суть своей позиции. С трибуны съезда он заявил, что «генеральная линия» партии исходит «из того, что мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке, страной, которая послужит очагом для притягивания к себе всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в русло социалистического хозяйства. Эта линия требует максимального развертывания нашей промышленности, однако в меру и в соответствии с теми ресурсами, которые у нас есть». Сталин противопоставил «генеральной линии партии» «другую генеральную линию»: «она исходит из того, что наша страна должна остаться еще долго страной аграрной, должна вывозить сельскохозяйственные продукты и привозить оборудование… Эта линия ведет к тому, что наша страна никогда, или почти никогда, не могла бы по-настоящему индустриализироваться, наша страна из экономически самостоятельной единицы, опирающейся на внутренний рынок, должна была бы объективно превратиться в придаток общей капиталистической системы». Правда, Сталин не сообщал, кто отстаивал такую «генеральную линию».

Сталин призвал «вести работу: а) по линии дальнейшего увеличения продукции народного хозяйства; б) по линии превращения нашей страны из аграрной в индустриальную; в) по линии обеспечения в народном хозяйстве решительного перевеса социалистических элементов над элементами капиталистическими; г) по линии обеспечения народному хозяйству Советского Союза необходимой независимости в обстановке капиталистического окружения».

Определив главные направления политического и хозяйственного развития страны, Сталин подробно рассказал об экономическом положении. Вместе с тем он, не называя никого персонально, достаточно определенно высказался по многим вопросам, которые активно обсуждались накануне съезда. Прежде всего он решительно отмел обвинения «платформы четырех» о «кулацком уклоне» в партии. Признав справедливым критику некоего Богушевского, который, по словам Сталина, допустил «уклон в сторону недооценки кулацкой опасности», Сталин в то же время не счел этот «уклон» серьезным. Однако тут же он решительно осудил «другой уклон – в сторону переоценки кулацкой опасности, в сторону растерянности перед кулацкой опасностью, в сторону паники: «кулак идет, караул!» «Вы спросите: какой уклон хуже? Нельзя так ставить вопрос. Оба они хуже, и первый и второй уклоны».

И все же Сталин делал вывод, что, поскольку почти никто не сомневается в «кулацкой опасности», первый «уклон» не оказывает серьезного влияния на партию. «А вот что касается того, чтобы не раскулачивать, а вести более сложную политику изоляции кулака через союз с середняком, то это дело не так легко переваривается. Вот почему я думаю, что в своей борьбе против обоих уклонов партия все же должна сосредоточить огонь на борьбе со вторым уклоном». Из этого следовало, что Сталин объявлял «платформу четырех» «опасным уклоном», против которого надо было «сосредоточить огонь».

Однако попытки Сталина ограничиться в полемике завуалированными намеками не были поддержаны Зиновьевым, Каменевым и их сторонниками, которых вскоре стали именовать «новой оппозицией». Выступая на съезде, Каменев выдвинул весь набор обвинений, которые были изложены в «платформе четырех». При этом он заявил, что Сталин «целиком попал в плен… неправильной политической линии, творцом и подлинным представителем которой является т. Бухарин». В завершение он сказал: «Именно потому, что я неоднократно говорил товарищу Сталину лично, именно потому, что я неоднократно говорил группе товарищей-ленинцев, я повторяю это на съезде: я пришел к убеждению, что товарищ Сталин не может выполнять роль объединителя большевистского штаба… Мы против единоличия, мы против того, чтобы создавать вождя».

Эти слова Каменева были встречены аплодисментами ленинградской делегации и бурей возмущения остальных. Раздавались крики осуждения («Неверно! Чепуха! Вот оно в чем дело! Раскрыли карты!») и возгласы в поддержку Сталина («Сталин! Сталин! Большевистский штаб должен объединиться!»). В защиту Зиновьева и Каменева трижды выступала Крупская. Однако ее усилия не помогли Зиновьеву и его сторонникам. Они были в явном меньшинстве.

После столь острой дискуссии Сталин в своем заключительном слове перешел к открытой полемике против Зиновьева, Каменева и других. Сталин обратил внимание на разнобой в их суждениях по разным вопросам, за исключением вопроса о личной власти: «Каменев говорил одно, тянул в одну сторону, Зиновьев говорил другое, тянул в другую сторону, Лашевич – третье, Сокольников – четвертое. Но несмотря на разнообразие, все они сходились на одном. На чем же они сошлись? В чем же состоит их платформа? Их платформа – реформа Секретариата ЦК. Единственное общее, что вполне объединяет их, – вопрос о Секретариате. Это странно и смешно, но это факт». Сталин верно определил основную цель Зиновьева и Каменева – добиться превращения секретариата в их послушный инструмент, а генерального секретаря – в вечно трудящегося на них исполнителя: «Что же, если превращение Секретариата в простой технический аппарат представляет действительное удобство для Каменева, может быть, следовало бы и согласиться с ним. Боюсь только, что партия с этим не согласится». (Голос: «Правильно!»).

Хотя Сталин заявил, что он «против отсечения», он тут же предупредил: «Партия хочет единства, и она добьется его вместе с Каменевым и Зиновьевым, если они этого захотят, без них – если они этого не захотят». На состоявшемся после съезда пленуме ЦК Г.Е. Зиновьев был вновь избран в политбюро. Не было произведено и «отсечение» Троцкого, который весь съезд промолчал, со злорадством наблюдая «избиение» своих недавних оппонентов. Однако статус других участников «новой оппозиции» был понижен. Л.Б. Каменев был переведен из членов политбюро в кандидаты, а Г.Я. Сокольников перестал быть кандидатом в члены политбюро. Новыми членами политбюро стали М.И. Калинин, К.Е. Ворошилов, В.М. Молотов. Новыми кандидатами в члены политбюро стали Г.И. Петровский и секретарь МКН.А. Угланов.

По оценке Троцкого, как и многих других, Калинин, Ворошилов, Петровский и Угланов были сторонниками Бухарина, а поскольку Бухарина считали лидером «правого, кулацкого уклона», то Троцкий назвал это победой «национально-деревенской ограниченности». Назначение же Ворошилова на пост председателя Реввоенсовета и наркомвоенмора вместо М.В. Фрунзе, скончавшегося 31 октября 1925 года во время хирургической операции, по мнению Троцкого, открывало «правым» те возможности, которыми обладал недавно он сам. Позже он считал, что по мере сдвига вправо Ворошилов или Буденный могли совершить военный переворот, который в конечном счете увенчался бы контрреволюцией. Троцкий считал Сталина лишь пешкой в руках Бухарина и не брал в расчет многолетнее знакомство Сталина с Ворошиловым и Буденным, Калининым и Петровским. Троцкий недооценивал и растущий авторитет Сталина в партии. Кажется, подобные ошибки допускал Бухарин и его сторонники. С. Коэн считал, что после XIV съезда положение Бухарина в партии не уступало положению Сталина, и писал о «дуумвирате Сталина – Бухарина», который сменил триумвират Зиновьева – Каменева – Сталина.

Впечатление о победе Бухарина подкрепляла и активная деятельность группы видных пропагандистов из так называемой школы Бухарина (А. Слепков, Д. Марецкий, В. Астров, А. Стецкий, П. Петровский, А. Айхенвальд, Д. Розит, Е. Гольденберг, Е. Цейтлин, А. Зайцев и другие). Как писал С. Коэн, эта группа помогла «Бухарину посадить своих людей как раз в тех учреждениях, где формировалась политика и идеология, готовились будущие кадры; они с большой эффективностью популяризировали и отстаивали его политику… В сотнях книг, брошюр, газетных статей и публичных выступлений – в учебных заведениях, на партийных собраниях и других общественных форумах – они пропагандировали и защищали (а иногда развивали и дополняли) политику и идеи Бухарина. Они рецензировали его книги, написали его биографию и шумно прославляли его». «Школа Бухарина» превозносила своего учителя как виднейшего теоретика партии и Коминтерна, готовясь провозгласить Бухарина главным руководителем партии и страны.

В то же время съезд несомненно упрочил позиции Сталина. Съезд подтвердил курс на построение социализма в одной стране, который отстаивал Сталин. В резолюции, принятой съездом, говорилось, что СССР «имеет все необходимое для построения полного социалистического общества», что налицо «экономическое наступление пролетариата на базе новой экономической политики и продвижение СССР в сторону социализма». На основе отчетного доклада Сталина съезд дал директиву «держать курс на индустриализацию страны, развитие производства средств производства и образование резервов для экономического маневрирования». Съезд вновь избрал Сталина в ЦК, а 1 января 1926 года пленум ЦК опять избрал Сталина в политбюро и оргбюро. Кроме того, пленум постановил продлить Сталину полномочия делегата в Исполнительном комитете Коммунистического интернационала.