Плановое катание. Я хочу завершить карьеру

Плановое катание. Я хочу завершить карьеру

Сезон семидесятого — семьдесят первого годов вышел безумно тяжелым. Прежде всего из-за эпопеи с прививкой от холеры и пропавшими тромбоцитами. Но и без всякой холеры у нас с Лешкой уже накопились и болячки, и разногласия, и непонимание. Весной семьдесят первого нам полагалось идти на доклад в отдел фигурного катания, чтобы там утвердить планы на следующий сезон. Мы сдавали такие бумажные «лопухи» и на них карандашиком рисовали графики нагрузок, писали количество прокатов, число элементов. Сами рисовали и сами всё писали. Чем сильно отличались от нынешних звезд.

Конечно, первым план писал Жук, а дальше мы сдавали ему свои произведения, которые он только корректировал. Можно назвать это совместной работой тренера и спортсмена. В этой общей деятельности и заключался так называемый установочный сбор. В комитете рассматривали наши планы, сравнивая их с теми, что мы представляли в предыдущем году. Изучали, что мы там поменяли. То есть мы конкретно сдавали некий экзамен, какие элементы мы хотим улучшить, какие новые выучить. Изучали наши графики: к какому дню должна быть готова программа, когда первый прокат и какое количество прокатов намечается до соревновательного старта.

Абсолютно плановое хозяйство, по неделям, по дням все расписывалось. Не по декадам или месяцам, по неделям! Нагрузки по количеству элементов, по количеству прыжков. Я думаю, уже давно такого нет. Поэтому мои дневники имеют, вероятно, колоссальную ценность. После Олимпийских игр 1976 года отдел фигурного катания переезжал из одной комнаты в другую, и я помню, как увидела лежащие на полу папки, а в них планы, которые сдавали Белоусова и Протопопов. Я взяла на память парочку их планов. Честно скажу, когда я подошла к самому тяжелому для себя периоду в спорте, то два последних сезона работала, во многом ориентируясь на планы подготовки Протопопова. Я же пришла к такому же возрасту, как когда-то у них, и, следовательно, нагрузки получались похожими.

То, что парное катание, причем не без нашего участия, ушло далеко от Протопоповых, меня не смущало. Используя его планы, мы свой технический уровень не теряли. Но систему нагрузок, принятых у Жука, человек к тридцати годам уже не может выдерживать. У Жука была одна система: загонять до могилы, а если к чемпионату Советского Союза очухаешься — значит, ты герой. Стас сам был физически очень крепким человеком, но его техника от «физики», вот он и шел, ведомый своей интуицией, и верил, что физически крепких людей можно вытащить на самый высокий уровень. Большинство травм происходило не из-за технически сложных элементов, а потому, что спортсмены физически были не готовы преодолевать такие нагрузки.

На каком-то обсуждении, когда мы втроем сидели, я сказала, я же честная девочка, что предупреждаю — это мой последний сезон. После Олимпийских игр я заканчиваю. Возникла долгая пауза, потом и Уланов, и Жук начали на меня хором кричать. Они к такому повороту были совершенно не готовы. Жук явно планировал работать с нами еще несколько лет, хотя я тогда не понимала — каким образом? Как я уже говорила, разногласий между нами накопилось довольно много. Все это я им высказала, как человек независимый. Более того, я считала, что я все сделала правильно, поставив их в известность как партнеров по работе. С грехом пополам на следующий день мы в комитете утвердили планы. Но я заметила, что каждый из них сделал поправки после моего заявления. А для меня оно не было чем-то исключительным. Я собиралась работать точно так же, как до него. Я себе и думать не позволяла, что катаюсь последний год, но четко понимала, вот он — мой рубеж: мои первые и последние Олимпийские игры.

Итак, весной семьдесят первого года мы сдавали свои планы до весны семьдесят второго. То есть включая Олимпиаду в японском городе Саппоро. У фигуристов сезон заканчивается в апреле. В мае установочные сборы, а с июля начинается подготовка к новому сезону. Июнь, как правило, мы отдыхаем или проводим сборы по общефизической подготовке.

После моего честного объявления Жук стал совсем по-другому к нам относиться. Я же жила как прежде, приходила и отрабатывала ровно столько, сколько он заказывал, плюс еще что-нибудь, если оставались силы. А силы у меня всегда были, уж не знаю почему. Чемпионат Союза мы проскочили без явных провалов, на чемпионате Европы вроде тоже все нормально. Со Смирновой — Сурайкиным мы уже вроде как разобрались, они не соперники, немцы еще были слабые. Какой-то конкуренции ни от канадцев, ни от американцев не возникло.

Я уже рассказывала, как в Саппоро Люда Смирнова забыла мне сказать, что мои коньки Жук забрал поточить. После такого стресса мы вышли днем на короткую программу. Очень жесткий был лед, поскольку фигурное катание ставилось в расписание между хоккеем. Поэтому Жук и взялся точить коньки. В короткой программе на прыжке двойной сальхов Лелик упал. Не передать, какой ужас я испытала! Первым в судейской бригаде сидел Писеев, за ним в ложе все наше руководство, все в боярских шапках, шубах, тогда нас одели в смешные шубы. Писеев ставит нам то ли 5,6, то ли 5,7. А остальные, иностранцы, поставили на десятую балла выше! И вижу, как у Павлова из рукава шубы вылезает кулак. И по мере того, как вырастает кулак, у Писеева с той же скоростью убирается голова в плечи. Но, честно говоря, катались мы неважно. Видно, вся эта нервная обстановка дала о себе знать.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.