Черный лебедь

Год назад никто не воспринимал Дональда Трампа всерьез. Его называли «шутом», «клоуном», в лучшем случае «спойлером». В российской политической журналистике было модно сравнивать его с Владимиром Жириновским.

Лишь немногие эксперты указывали на огромный скрытый потенциал Трампа, на резонанс, который получают его идеи и лозунги в среде «молчаливого большинства» Америки, на кризис доверия, который испытывают избиратели Великой старой партии, разочаровавшиеся в «системных» политиках. Долгое время эти робкие голоса тонули в дружном смехе политических комментаторов, потешавшихся над эксцентричным миллиардером. Потребовался ряд блестящих побед Трампа на праймериз, чтобы всем стало очевидно: недооценка Трампа была лишь следствием инерции мышления, привычки анализировать политические процессы в США в соответствии с раз и навсегда выработанными шаблонами.

Между тем, Дональд Трамп оказался классическим «черным лебедем» из знаменитой концепции Нассима Талеба. «Черный лебедь», согласно Талебу — это событие, которое является неожиданным для наблюдателя, имеет значительные последствия, но в ретроспективе может быть легко и рационально объяснено, так что непонятно, почему же его все?таки никто не мог предсказать. Вне зависимости от того, выиграет ли Трамп номинацию, и тем более президентские выборы, он уже продемонстрировал всему миру — в американском обществе существует мощный запрос на консервативные перемены, перемены не в духе Обамовских «Changes», а в духе возвращения к «доброй старой Америке», Америке традиционных моральных ценностей, Америке более сосредоточенной на себе, чем на глобальном Pax Americana, Америке сильной и уверенной в своей силе. Широкая поддержка Трампа самыми разными группами избирателей в самых разных штатах показывает, что эта «Америка, которую они потеряли» остается идеалом для десятков миллионов американцев, не приемлющих либо разочаровавшихся в сияющих миражах «либеральной империи» Обамы.

Мысль о том, что Трамп представляет собой пример «черного лебедя» впервые пришла мне в голову в феврале 2016 г., когда я начал собирать материалы для этой книги. А в конце мая, когда книга была уже наполовину готова, видный неоконсерватор Джон Подгорец, сын патриарха неоконов Нормана Подгореца, согласился ответить на вопросы сайта «Русская Idea», главным редактором которого я являюсь. Выяснилось, что он тоже считает Трампа (к которому, в целом, относится крайне отрицательно) «черным лебедем». «Нассим Талеб ввел в обиход понятие «черного лебедя» — события, которое происходит раз в поколение, и которое до этого не имело прецедентов, — сказал Подгорец. — К этому событию нельзя подготовиться, о нем нельзя знать заранее. Я думаю, что демократы волнуются о том, что Трамп может быть таким «черным лебедем». Но, с другой стороны, если он, действительно, черный лебедь, они по определению не могут ничего сделать» [321]. Является ли Трамп консерватором? Это не такой простой вопрос, как может показаться на первый взгляд. Последнее время противники Трампа, мобилизующие все возможные ресурсы для того, чтобы остановить несистемного кандидата, активно эксплуатируют тему «Трамп не (настоящий) консерватор».

Влиятельный журнал The National Review посвятил целый номер «разоблачениям» Трампа, предоставив слово видным деятелям Республиканской партии и политическим аналитикам консервативного толка[322]. Само по себе знакомство с этой подборкой критических отзывов о Трампе свидетельствует о почти неконтролируемом страхе, который республиканский истеблишмент и особенно неоконсерваторы испытывают перед человеком, имеющим хорошие шансы стать кандидатом от их партии на выборах?2016.

Трамп правильно констатирует, что американские элиты слабы и не готовы ставить превыше всего интересы американского народа, признает, например, главный редактор журнала National Affairs Юваль Левин. Однако когда он переходит к рецептам, обнаруживается, что его диагнозы не столь разумны, как могут показаться на первый взгляд. Для консерваторов слабость наших элитных институтов является как раз аргументом для восстановления конституционных принципов и, соответственно, ограничения силы этих институтов, уменьшения централизации власти и возрождения исходного видения американской жизни, согласно которому главная цель федерального правительства есть обеспечение защиты американцев, а не менеджмент всем и вся. Когда Трампа спрашивают, как он собирается решать все имеющиеся проблемы, то его ответы сводятся к одному: «Нужен великий менеджмент»[323].

«Конечно, Трамп не консерватор, — утверждает президент влиятельной неправительственной организации The Club for Growth Дэвид Макинтош. Он популист, основной лозунг которого: наше правительство сломано, и я его починю. По первому пункту он прав: обе партии оказались плохими лидерами. Обама и демократы в Конгрессе манипулируют рычагами власти, для того чтобы все дальше толкать Америку к европейскому социализму. Республиканцы декларируют приверженность принципам свободного рынка, но каждый раз либо прогибаются, либо идут на поводу у поддерживаемых партией особых интересов «большого правительства». Но Трамп не лучше их. Он будет говорить все, что угодно, чтобы получить голоса. Он надувает нас, издевается над политкорректными СМИ и хамит тем, кто указывает, что король?то голый. Ничто из этого не делает его консерватором, для которого главной ценностью является свобода. Он призывал бойкотировать американские компании, которые ему не по нраву, давил на бюрократов, чтобы с помощью экспроприации заполучить лучшие цены на участки для строительства, и с помпой предлагал наибольшее повышение налогов в истории Америки. Он выдвигает грандиозные планы новых расходов, но ничего серьезного для их сокращения или реформы социальных программ».

Известный писатель Марк Гелприн и вовсе назвал его «диетическим, декофеинезированным марксистом», «леваком», «ничего не знающим демагогом», «даже больше похожим на Муссолини, чем сам Обама». А влиятельный идеолог неоконсерватизма Уильям Кристол, ссылаясь на Лео Штрауса, определявшего консерватора как человека, который презирает вульгарность, вопрошал: «Разве Дональд Трамп не само воплощение вульгарности? И разве трампизм — это не никудышный автократизм того вида, который всегда презирали американские консерваторы?» [324].

Конечно, вся эта подборка предельно тенденциозна, да такой, собственно, и задумывалась (своего рода коллективный вопль системных консервативных интеллектуалов «Америка, ты одурела!»). Но некое рациональное зерно в ней все же есть — Трамп действительно не похож на идеологически мотивированного консерватора, образ которого стал привычен американскому избирателю за последние лет тридцать — с окончания Холодной войны и прихода к власти клана Бушей.

Более взвешенную позицию выражает цитировавшийся уже выше Джон Подгорец.

«Трамп создал новое течение в консервативной мысли — «трампизм», — считат он. — Это версия националистического (nativist) консерватизма, которая концентрирует внимание на внутренних вызовах национальному единству, причем главным тут является иммиграция… Несмотря на свою простоту, «трампизм» сигнализирует нам, что определение понятия «американец» является одним из самых острых вопросов для современных республиканцев. Что значит — быть американцем? Кто может быть американцем? Эти вопросы остро стоят на повестке дня. Наше общество перестало быть сплоченным. Последним президентом, который смог нас сплотить, был Рональд Рейган, и на его наследии мы пролетели через 90?е годы».

Но если неоконы и близкие к ним круги республиканского истеблишмента безоговорочно отказывают Трампу в праве называться консерватором, то эксперты, занимающие более объективную позицию, придерживаются другого мнения. Например, авторитетный консервативный публицист, редактор журнала «Американский консерватор» Скотт Макконнелл, считает, что Трампа можно назвать консерватором, «потому что он хочет сохранить то общество, в котором он вырос. Трамп вырос во времена Эйзенхауэра, во времена стабильного общества с сильными профсоюзами, большим госбюджетом и минимальным мультикультурализмом. Это была другая система консервативных ценностей, которую он, видимо, хотел бы сохранить и вернуть». «Однако, — добавляет Макконнелл, — надо осознавать, что определение консерватизма с тех пор изменилось, в связи с чем сегодня его никак нельзя назвать идеологическим консерватором»[325].

Идеальная Америка, вдохновляющая Трампа — это страна, совсем непохожая на современные США. Это во многом действительно Америка Эйзенхауэра, Америка, сосредоточенная на собственном развитии, это страна постоянного экономического роста, обеспеченного не IT?пузырями, как в годы президентства Клинтона, а развитием индустрии и мощными инфраструктурными проектами (в 1956 г. на строительство автострад было выделено 26 миллиардов долларов — это самая большая в американской истории сумма, выделенная на государственные работы). Это страна, где разветвленная сеть автодорог и доступные всем автомобили сделали возможным отток населения из больших городов в сеть «зеленых пригородов», а повсеместно открывавшиеся крупные торговые центры раз и навсегда решили проблемы снабжения этих пригородов всем необходимым. Это страна, не знавшая проблем с нелегальной иммиграцией и довольно низким уровнем преступности. Это страна сбалансированного бюджета и продуманной политики государственных расходов. Страна сильных профсоюзов и отличных условий для развития малого и среднего бизнеса. Это Америка, где правили республиканцы, но не те, находившиеся под сильнейшим влиянием неоконсерваторов ястребы Буша?младшего, а весьма осмотрительные, взвешивающие все «за» и «против» стратеги, стремившиеся избегать военных конфликтов там, где это возможно. Это Америка традиционных ценностей, сильных мужчин и красивых женщин, религиозная и высокоморальная.

Это Америка, в которой слова «политкорректность», «права сексуальных меньшинств», «толерантность» и тому подобные термины либерального новояза воспринимались бы, как заимствования из языка инопланетян.

Это Америка, которую любили и уважали — и далеко не только ее граждане.

Это Америка, ставшая великим мифом XX века, и это Америка, которую мы все потеряли.

Конечно, во многом это еще и Америка Джона Фицджеральда Кеннеди (с ностальгией описанная, например, в романе Стивена Кинга «11/22/63»), но все?таки в гораздо большей степени это Америка Дуайта Эйзенхауэра. И, конечно, сравнение Трампа и Эйзенхауэра не кажется случайной. И дело тут не только в том, что у Трампа, как и у Эйзенхауэра, немецкие корни. И не в том, что он, как и Айк, является прихожанином пресвитерианской церкви. И не в том даже, что он, как и Эйзенхауэр, «никогда не обучался политике» и «пришел в нее со стороны». Тут все же есть существенная разница: Айк был боевым генералом и пришел в политику из армии, а Трамп — из крупного бизнеса. Гораздо больше сближает Трампа с Эйзенхауэром общеполитическая ситуация, вытолкнувшая на вершину власти Айка и выталкивающая сейчас Трампа.

Приход Эйзенхауэра знаменовал собой конец политического измерения рузвельтовского New Deal. Программа реформ, проводившихся по рецептам Дж. Кейнса, была свернута еще раньше, с вступлением США во Вторую мировую войну, а в условиях послевоенного экономического бума необходимость в реформах вообще отпала. Но доминирование Демократической партии в политической сфере, тесно связанное с Новой Сделкой, продолжалось вплоть до 1952 г., когда неожиданно для всех (в том числе и для республиканцев, смирившихся за два десятилетия со своим положением на вторых ролях) кандидата от демократов, великолепного оратора, харизматичного губернатора Иллинойса Эдлая Стивенсона победил знаменитый военачальник, но никому не известный политик Дуайт Эйзенхауэр. Дополнительную интригу выборам 1952 г. добавил тот факт, что во внутрипартийной борьбе Эйзенхауэр одолел опытного политического тяжеловеса Роберта Тафта, которому, как утверждают историки, был в начале гонки готов уступить без борьбы — так неуверен был Айк в собственных силах. Но ему удалось мобилизовать консервативный электорат не либерального и не крайне правого толка, который существовал по всей стране в виде разрозненных групп — а ведь считалось, что в США нет массового избирателя, готового проголосовать за республиканца?центриста. Сейчас Трамп, как и Эйзенхауэр в 1952, тоже нашел своего «потерянного» избирателя — и этот электорат может помочь ему осуществить настоящую революцию в Республиканской партии.

Ситуация 2016 г. во многом похожа на те далекие времена. Республиканский истеблишмент, как представляется, смирился с перспективой отдать демократам (в лице Хиллари Клинтон) Белый дом еще на четыре года, понимая, что GOP слишком слаба, а ее избирательная поддержка неуклонно сокращается. Более того, кандидатура Хиллари Клинтон рассматривалась как безальтернативная не только в США, но и в других ведущих странах мира.

И тут появился «черный лебедь» — Дональд Трамп. Человек, который действительно может принести победу Великой Старой партии, чего сама эта партия — или, по крайней мере, часть ее — не хочет и боится. Ибо ценой этой победы с большой степенью вероятности окажется переформатирование не только самой Республиканской партии, к которой американцы привыкли за последние десятилетия, но и ревизия многих и многих постулатов, которыми руководствовалась американская политическая элита в пост?рейгановскую эпоху. И не исключено, что эта ревизия приведет к кардинальному изменению образа Америки как внутри своей страны, так и на международной арене. Конечно, историю нельзя повернуть вспять, и возврат к «золотым 50?м» во втором десятилетии XXI века невозможен. Но вот то, что может получиться у Дональда Трампа — это вернуть Америку на путь политического реализма, с которого она начала сходить после вскружившей голову ее элите победе в Холодной войне. А это уже немало.

Не будем забывать, что «Сделаем Америку снова великой!» — лозунг не только Дональда Трампа, но и Рональда Рейгана. У Рейгана это получилось. Получится ли у Трампа?

Ответ на этот вопрос мы узнаем после 8 ноября 2016 г. А значит, это не конец истории, и завершить книгу я хотел бы словами:

Продолжение следует…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.