Глава 5 Александр Абрамов «ЕВРАЗХОЛДИНГ»

Глава 5

Александр Абрамов «ЕВРАЗХОЛДИНГ»

Глава о том, можно ли стать миллиардером до 30 лет; о том, как увеличить количество сотрудников с 20 до 100 000 человек, а также о том, кто отдает десятки миллионов долларов на социальные программы для народа

Абрамов Александр Григорьевич, 1959 года рождения. С отличием окончил Московский физико-технический институт. Кандидат физико-математических наук. Работал в Институте высоких температур АН СССР сначала заведующим лабораторией, затем коммерческим директором. Основатель и бессменный лидер компании «Евразхолдинг» - управляющей компании горно-металлургического комплекса, которая контролирует всю производственную цепь от добычи сырья и угля до сбыта готовой продукции. Председатель совета директоров Нижнетагильского металлургического комбината, победитель конкурса «Лучший менеджер 2000 года», член Совета предпринимателей при Правительстве РФ.

Компания управляет Нижнетагильским, Западно-Сибирским и Кузнецким металлургическими комбинатами, Новосибирским металлургическим заводом, объединением «Кузнецкуголь» и другими горнорудными и угольными предприятиями.

Интервью с Абрамовым мне устроил один наш общий друг, который, узнав, что готовится такая книга, помог мне составить список самых достойных, на его взгляд. Александр Григорьевич Абрамов занимал в этом списке первое место.

Так я оказалась в офисе руководителя «Евразхолдинга». В стильном кабинете я увидела самого хозяина - очень обаятельного и, как потом оказалось, очень эрудированного, высокого, коротко подстриженного, в очках в тонкой оправе, в красивом костюме в мелкую полоску. Он любезно улыбался. Я обратила внимание на большое количество картин в кабинете. Они не только всюду висели, но и даже стояли на полу. Живопись пестрила сочными красками.

В небольшой комнате было два стола - один рабочий стол хозяина кабинета, а другой - классический стол заседаний, человек, как мне показалось, на двенадцать - достаточно демократическое число заседающих. На нем стояла роскошная корзина с фруктами, которыми я наслаждалась в течение всего интервью. Но не только фруктами. Я с удовольствием отметила интеллигентную, насыщенную профессиональными экономическими терминами речь Абрамова. Мне было приятно общаться с человеком, опровергающим вульгарные западные представления о новых русских. Стране есть чем гордиться.

Я долго раскланивалась и благодарила Абрамова, входящего в десятку самых крупных российских предпринимателей, за то, что он потратил на меня свое ценное время. Похоже, что эпитет «крупных» он понял двояко:

– Крупных, крупных… Ну, я не знаю, может быть, по физическому весу… в килограммах, наверное, живого веса… не знаю, кто как считает… Ну ладно, я к вашим услугам.

Любая другая на моем месте после такой многообещающей фразы, когда миллиардер сказал: «Я к вашим услугам», не растерялась бы и выпросила бы какой-нибудь свечной заводик, так нет же, я, великая писательница, начала свои вопросы задавать. Как будто бы меня больше всего на свете должна беспокоить репутация российских бизнесменов за рубежом.

– В существенной степени, - начал добросовестно отвечать Абрамов, - это вина русских бизнесменов, особенно первой волны. Сейчас народ в этом смысле гораздо более сдержанный, но вторая часть вопроса среднестатистического обывателя в другом: «Он такой молодой, вчера еще ничего не было, откуда столько денег?» Очевидно, думает он, что честным путем они нажиты быть не могут.

Я уже пришла в себя и в рабочий режим и поинтересовалась, действительно ли можно стать миллиардером в России в возрасте 30 лет честным путем.

– Можно БЫЛО стать, - убежденно кивнул Александр Григорьевич, - история очень простая. По существу, советская экономика, при всей эклектичности, строилась, особенно в тяжелой промышленности, путем достаточно взвешенных решений Госплана. Это, на самом деле, некая привязка крупных индустриальных предприятий к ресурсам: минерально-сырьевым, транспортным, трудовым. Это похоже на все, что про-сходило в период индустриализации в США, потому что Госплан принял решение руководствоваться теми же соображениями, какими руководствуется любая крупная корпорация. Мы говорим об индустриальных гигантах: заводах, комбинатах. Естественно, это все было страшно деформировано, прежде всего попытками диктовать цены из Госплана. Но тем не менее фундаментально в этих предприятиях был заложен некий рациональный экономический смысл. Соответственно, дальше происходила простая вещь: компании, которые реально классом в терминологии стандарта end purse, класса «а» или, может быть, даже «а+», в нашей стране стоили так же, как стоят компании там, в этой же терминологии уровня «с». Вы понимаете смысл, нет?

Я пыталась изо всех сил.

– Если вы покупаете актив потенциально хорошего качества, - продолжал Абрамов, - но за очень низкие деньги, в силу полного бардака, царящего на рынке, другого рынка на активы не было, фондового рынка не было, это напоминало движение конкистадоров, броуновское, беспорядочное… кому везло, кому-то не повезло, но существенная часть получила в руки активы потенциально хорошего качества. И как только появилась адекватная рыночная структура, прежде всего либеральные цены, антивалютное регулирование, возник фондовый рынок, рынок оборота ценных бумаг, развился банковский сектор. Эти компании, естественно, не могли не вырасти в цене, неважно, кто ими управлял. Среднестатистически неважно. Надо еще отдать должное, что большинство из тех людей, которые сегодня удержались, они еще и управленцы очень сильные. Заслуги этих молодых людей, может быть, немного, но такой исторический разлом привел к тому, что на рынке как товар, доступный к приобретению, появились предприятия потенциально хорошего класса, но сильно обесцененные самим отсутствием рынка и законодательством и по мере развития этого рынка, хоть и примитивного, выросли в цене необычайно.

Мне хотелось вывесить все вышесказанное во всех редакциях экономических газет, критикующих крупный бизнес, в качестве памятки об этом периоде дебюта капитализма в России.

А еще меня всегда поражает, с какой скоростью выросли наши русские бизнесмены как менеджеры. В качестве примера приведу лишь две цифры - 20 - это столько человек вместе с секретарями и партнерами работали вместе с Абрамовым в самом начале 90-х годов, и более 100 000 человек - это столько у него сотрудников сегодня.

Самое благородное в наших крупных предпринимателях - это то, что многие из них участвуют в различных социальных и благотворительных программах, хотя в принципе могли бы этого и не делать. Да, они обладают огромными средствами и финансовыми возможностями, но когда мы требуем от них «помощи бедным», мы почему-то забываем, что они-то ничего не обязаны. Поэтому тем более приятно, когда это происходит. Компания Абрамова, по его собственному свидетельству, на социальные программы перечисляет десятки миллионов долларов каждый год.

– Вы знаете, у меня в этом смысле логика очень простая. Вы пишете бизнес-план, показываете его инвестору. Говорите, что будете развиваться так-то и так-то, у вас будет такая-то прибыль, такие-то продажи, и появляются фундаментальные параметры: время. То есть вы должны свой бизнес-план уверенно расписать на достаточно длинный период, минимум на пять лет. И поскольку, если вы говорите, что «я стою пятилетнюю прибыль», то эти пять лет вы должны гарантировать, объяснить инвесторам, что вы действительно их проработаете. И в нашем случае появляется некий достаточно серьезный фактор - трудовые ресурсы. Соответственно, если у вас десятки тысяч людей работают, вам так или иначе приходится иметь дело с той средой, которую называют социальной структурой, которая эти кадры воспроизводит. В силу того, что миграция населения в России резко понижена. Вернее, она намного ниже, чем в развитых странах Европы, и тем более в Америке. Трудовая миграция практически отсутствует. Если вы в Новокузнецке находитесь, оглянитесь вокруг себя, в радиусе ста километров, - там нет населения, кроме вашего Новокузнецка и окружающих его маленьких городов. Из Центральной России народ не поедет в Новокузнецк, и не едет в силу массы причин… Ваша задача их не просто удержать на месте, но еще и среду создать, при которой они воспроизводятся.

Поэтому, предположила я, Абрамов и его команда строят детские сады и школы.

– Мы, - уточнил Александр Григорьевич, - методом замеров, обычно это опросы, проверяем наиболее чувствительные точки. В нашем случае такими точками являются: здравоохранение, дошкольные учреждения и жилье. Следующие уже по важности - развлекательные инфраструктуры. То есть мало платить зарплату, нужно еще создавать условия, при которых человек хотел бы ее заработать, чтобы потратить.

Мы организовали постоянно действующую конференцию между нами и административными органами городов. Мы все время в дискуссии, пытаемся найти, как правильно стимулировать развитие тех или иных социальных программ в каждом городе. Новокузнецк - наш город, Нижний Тагил - наш город и т.д. Мне просто надоело спонсировать отдельно взятые программы. Я предложил, давайте соберем депутатов городской думы, наших сотрудников и организуем некий совет. Этот совет будет рассматривать проекты, которые в основном инициируются из мэрии, и дальше этот совет путем публичного обсуждения, с помощью некоего органа, который состоит из представителей женских комитетов, депутатов городской думы, будет рассматривать предложения. И там начались интересные вещи. Дело было в Нижнем Тагиле. Нам мэрия говорила, нам срочно нужны какие-то трубы, что-то отремонтировать… а народ по опросам говорил, у нас родильного дома нет хорошего, современного, нам в Екатеринбург ездить неудобно. Понимаете, да, такие вот вещи. Или, допустим, дошкольное воспитание детей. Очень болезненный фактор. К нам приходят женщины, с такими вот, - показал, - письмами по восемь тысяч подписей, что ни в коем случае нельзя, мол, избавляться от ведомственных детских садов. И мы их там сейчас продолжаем содержать. Казалось бы, если мы вам платим деньги, вы идите и платите деньги в это дошкольное учреждение, муниципальное или федеральное, и этими деньгами вы формируете тот самый спрос, который позволяет нормально содержать детей и платить достойную зарплату воспитателям. Здесь другая проблема возникает: менеджмент. И объективно надо признать, что качество управления имуществом, активами в секторе коммерческом радикально лучше, чем качество управления в муниципальной собственности. Но прежде всего в силу того, что мы, несоразмерно более высокими зарплатами, реально пылесосим весь рынок. И когда вы это признаете, а этого не признать нельзя, то возникает вопрос: да, я могу все детские сады передать на баланс муниципалитетам, но управленцы будут слабые. Соответственно, я буду платить за их ошибки и буду получать негативную реакцию от женщин. Женщины - страшные инструменты, за ними нужно внимательно следить… Ну вот это такой процесс… На самом деле есть еще одна вещь: недостатки социальной инфраструктуры стали проявляться на уровне не просто средних, высококвалифицированных, но рабочих, а уже на уровне высшего слоя управленцев, имеются в виду люди, которые зарабатывают несколько сот тысяч долларов в год. Они через три-четыре года, будучи молодыми людьми, получают мощное давление со стороны семьи, которые начинают им говорить, что нам тут нечего делать, поехали в Москву или в Санкт-Петербург. Сначала начинаются покупки квартир, потом переселение туда на наиболее некомфортный климатический период жен, и семья выдергивает этого человека. Вроде бы нас устраивает, вот ему там тридцать лет, пять лет отработал, дошел до уровня, когда начал зарабатывать деньги, и нажил себе проблему, почему? Потому что, принося деньги домой, он не может обеспечить своей жене нормальных возможностей их потратить. Если у женщины появились деньги, то нужны развлекательные инфраструктуры, салоны красоты, фитнес-центры. И отсутствие этого бьет по нам сильнее всего, потому что самые лучшие ребята… их труднее всего искать. Вот такого рода проблемы постоянно существуют.

Теперь понятно куда идут эти колоссальные благотворительные инвестиции в десятки миллионов долларов ежегодно. Интересно, знают ли об этом критиканы.

– Обычно в среднем каждый год мы тратим несколько десятков миллионов долларов на помощь в социальной сфере.

Я представила себе эту сумму в доступных моему пониманию предметах люкса и по-пролетарски воскликнула:

– Фантастически много!

– Не фантастически много, - возразил Абрамов, - поскольку у нас есть Нижний Тагил - это четыреста двадцать пять тысяч населения, в Новокузнецке - почти шестьсот тысяч, а дальше города поменьше, такие, как Качканар, - это восемьдесят тысяч, в Междуреченске - пятьдесят тысяч… На самом деле это приблизительно один миллион двести тысяч человек, поэтому это не так много. Сегодня основной дискомфорт, который мы испытываем, - это то, что существующая система межбюджетных отношений оставляет эти города без наших налогов. Мы же платим в основном федеральные налоги или так называемые областные. А сюда они уже не возвращаются, и мы уже начинаем говорить: так, ребята, давайте мы дадим 50% и вы 50%, в виде, так сказать, какой-то субвенции из консолидированного областного бюджета, давайте вы тоже вложитесь, и давайте там дороги отремонтируем?

В этом месте я вспомнила определение слова «олигарх» и увидела позитивные моменты сращивания власти и капиталов. Не удержалась от журналистских штампов и спросила, можно ли господина Абрамова считать «хозяином» целого ряда российских городов.

– Вы знаете, - категорически отмахнулся он, - мы целенаправленно отбивались, у нас нет ни одного нашего представителя, которого мы делегировали бы в мэры или в вице-мэры. Я считаю, что это вредит нам прежде всего потому, что у нас цели меняются. Например, у нас хорошо получается управлять горнолыжным комплексом, который мы построили в Таштаголе, но мы его продали, потому что мы свиней выращивать не должны, мы не должны развивать гостиничный бизнес, хотя, может, у нас и лучше получится. Прежде всего потому, что это приводит к эффекту мультиплицирования целей. Если вы хотите развивать горнолыжный бизнес, то это должно быть на уровне акционеров, как инвесторов, которые инвестируют в этот бизнес, создают его на ровном месте. А если сталелитейная компания становится источником инвестиции кадров, это бред.

Я вспомнила многих его коллег-олигархов, которые с этим не совсем согласны и, активно диверсифицируясь, развиваются вширь. Абрамов считает, что это неправильно, и я с ним с удовольствием согласилась. И не только потому, что он мне все больше и больше нравился.

Мне очень хотелось спросить его о коррупции. В советское время она носила понятный каждому из нас характер. А как она развивалась последние годы в России? Насколько это сейчас актуально?

– До начала 90-х годов сформировались такие обычаи делового оборота, которые не совпадали с перечисленными в десяти заповедях. Это был период страшно коррупционный, потом все стало затихать, и коррупции стало меньше.

Я поинтересовалась, приходилось ли лично ему брать или давать взятки.

– Начнем с того, что почти с самого начала, в силу разных причин, последние много лет, лет десять, у меня боятся их брать только потому, что люди не понимают всей обширности моих связей. Я просто угрозой являюсь.

Неужели кто-то думает, что если человек дает взятку за что-то, ему очень нужное, то он захочет об этом рассказать, скомпрометировав при этом себя.

– Любой чиновник об этом думает неизбежно, - снова возразил мне Абрамов, - поэтому это происходит и происходило. Например, обычная ситуация - это судейская система. Или я не знаю, как трактовать, взятки это или нет, допустим, участие во всякого рода предвыборных кампаниях? Иногда люди приходят и говорят, давайте построим, условно говоря, школу. Она вообще не нужна, но мы прекрасно понимаем, и другая сторона прекрасно понимает, что у нас через шесть месяцев выборы и надо школу построить так, чтобы за месяц до выборов перерезало ленточку определенное лицо, и мы финансируем это дело. Это взятка? У нас практически все сосредоточено в этой сфере, то есть мы в карман денег не даем. В силу того, что с нас интереснее, наверное, просить большие суммы. А большие суммы просить в карман страшно. Да, тот, кто будет строить эту школу, украдет процентов пятнадцать-двадцать, а мы об этом и не узнаем никогда. И это классифицировать как взятку? Наверное, нет.

В общении с очень богатыми людьми, которые выросли, так же как и все мы, в советских условиях, сначала в обычной советской школе, потом в бедном студенчестве, и имели точно такие же проблемы с одеждой и продовольствием, меня всегда интересует, что для них сегодня люкс. Это то, что они не могли позволить себе в детстве, или это уже частные самолеты, яхты и дворцы?

– Я трачу очень много денег на рыбалку. - Александр Григорьевич во всем оригинален. - То есть я позволяю себе рыбачить везде, в самых отдаленных местах, и рыбачу только на реках. Я не люблю морскую воду. Самолета своего у меня нет. Я постоянно арендую самолеты. Своего нет по одной простой причине: мне денег жалко. У нас 40%-ный ввозной налог. Российских машин нет, таких, которые бы меня устраивали по своим размерам. Совсем большие - они нецелесообразные.

Мой живой и бизнес-натренированный ум тут же предложил оформить самолет на какую-нибудь щвейцарскую компанию и пользоваться им, ввозя его временно.

– А вот если вы посчитаете экономически, то я делаю то же самое, только арендую у швейцарской компании. И вы увидите, что эта инвестиция, если вы это делаете для себя, ну в лучшем случае, дает вам 1 - 2% годовых. Экономически это совершенно бессмысленно, в силу того, что вы на нем очень мало зарабатываете. Поэтому для меня инвестировать свои собственные деньги в такого рода бизнес бессмысленно. Они у меня гораздо лучше работают здесь.

Вспомнила цены на топливо, на стоянки и техническое обслуживание и вынуждена была согласиться.

Дальше меня потянуло на философию. Я рассуждала о том, что завтра мог бы настать Судный день и нужно было бы подводить черту подо всем, что каждый из нас сделал в своей жизни. Я спросила Абрамова, что является его самой большой личной гордостью. И он снова меня удивил, потому что я ожидала дипломатичных общих фраз. - Для меня самое трудное, что мы делали, - это реструктуризация КМК. Был такой комбинат, он уже не существует. Он был создан в 32-м году, это было очень тяжелое предприятие. В конце девяностых, в силу абсолютно устаревших технологий и гипертрофированного коллектива, мы категорически не хотели этим заниматься, и нас Тулеев просто вынудил: «Вы хотите иметь нормальный комфортный климат предпринимательства в этой области, я вам помогаю, и вы должны за это взяться». А ситуация была очень тяжелая, боевой такой профсоюз, по-настоящему боевой, со всеми демонстрациями, с митингами, и нас туда за руку завели, когда мы практически были вне команды, которая существовала в правлении предприятия, находящегося в банкротстве. К сожалению, нас очень быстро сделали ответственными за все происходящее там, хотя мы не были ни акционерами, ни кредиторами того предприятия. Ну и дальше обычный процесс: скупка акций, скупка кредиторки, улаживания всевозможного рода, реструктуризации долгов, это была не самая сложная часть задачи, самая сложная была - убедить людей в том, что предприятие нужно разрубить на куски, а часть этих кусков похоронить со всеми вытекающими отсюда последствиями, потерей рабочих насиженных мест. Для этого нужно было построить некую модель, как это предприятие должно развиваться. Мы ее построили года за полтора, разобравшись и, естественно, приняв. К сожалению, модель показала, что предприятие должно уменьшиться раза в три с половиной. И этот процесс был, конечно, зубодробительно тяжелым, поскольку это были люди сплоченные, и они обладали определенной квалификацией, умели читать чертежи, в силу того, что это профессионально нужно, выполняли достаточно сложные технологические процедуры, то есть это такая, скажем, белая кость среди рабочих. Естественно, там были и разнорабочие, но основной костяк - это сталевары, люди квалифицированные, вот им пришлось объяснять, что с ними будет. Может быть, нам удалось этого добиться только лишь потому, что мы достучались до разума основных представителей профессий, но это было очень сложно.

Я понимала, что хоть мне и безумно интересно, но я не могу злоупотреблять гостеприимством очень занятого человека, в приемной которого уже, наверное, столпился народ поважнее писательниц и журналистов. Поэтому я поторопилась задать свой последний вопрос, который напрашивался сам собой при таком обилии картин. Я спросила, какую живопись и какого периода он предпочитает.

«Мне очень нравятся импрессионисты, - поделился Абрамов, - в основном русский импрессионизм. Самый яркий период в русском импрессионизме с 1910 по 1925- 1930 годы. Но здесь, например, вот это Лентулов. Это там - Завьялова. Это - Удальцо-ва, Шевченко. Это - Мошков. Это - Катя Медведева, наша современница. Мне нравится цвет. Я не очень люблю фотографическую живопись XIX века. Мне нравятся цвет и эмоции, которые передаются цветом. Я их классифицирую по признаку: нравится, не нравится.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.