Черненко даёт добро

Черненко даёт добро

– Ну, теперь-то вы никого больше не возьмёте, прежние времена возвращаются, – не скрывая удовлетворения рассуждал доставленный на допрос бывший первый заместитель начальника Бухарского УВД Шамси Рахимов. Недавно арестованный полковник милиции уже успел покаяться в многочисленных фактах получения взяток от Музаффарова и других своих подчинённых, поэтому на встречах со следователями чувствовал себя раскованно, без прежнего напряжения и насторожённости:

– Андропов-то он злой на милицию был, Щёлоков ему всегда дорогу переходил. Поэтому он и взялся за вас. Вас ведь послали в Узбекистан приструнить МВД. Разве не так? Так. А для Черненко что КГБ, что МВД, лишь бы всё было тихо, шито-крыто. Они ведь с Брежневым как два близнеца были. Разве Константин Устинович допустит, чтобы и дальше проходили такие расследования? Они же в Москве понимают, что начинаются всякие разговоры, что это и их компрометирует, партию в целом. Так что можете заранее упаковывать чемоданы.

– Откуда у вас такая убеждённость, Шамси Абдуллаевич?

– Николай Вениаминович, да это же все знают. Вы-то в душе наверняка со мной согласны, только сказать не хотите. Я жизнь прожил, всего насмотрелся. Сколько московского начальства перебывало у нас в Бухаре. Многих мне приходилось сопровождать, одаривать, ублажать. Грозятся, разносы учиняют, а потом набьют себе карманы и уезжают довольные. А те, кто не брал, так подопьют и шепчут на ухо: «Найди хорошую девочку». И находил. Вы что, думаете им больно хочется, чтобы все их похождения известны стали? Кстати, знаете, что про вас и про ваших следователей в Бухаре говорят?

– И что же?

– А говорят так: «Рот есть – кушать не хочет». Удивляются, что все москвичи обычно такие жадные, только и знают, что хватать и побольше, а вы на них не похожи. Не берёте ничего, в столовой, в магазине расплачиваетесь. А ведь вы таких «тузов» зацепили, миллионы можете в карман положить. В группе у вас молодые ребята, а по девкам не бегают. Вот и удивляются люди. Они-то раньше другое видели. Но многие за это и уважают, убедились, что слово держать умеете. Поэтому и рассказывают вам много. Другим бы не стали.

– Так, значит, можно жить и работать без взяток?

– Вам можно, а в Узбекистане нельзя. Особенно у нас в Бухаре. Да вы и сами наши порядки и обычаи изучили, знаете, что я прав. Вы-то что: приехали и уехали, а здесь всё по-прежнему останется. В прошлый раз, когда вы меня про Эргашева спрашивали, я же честно сказал, что много про него знаю, но официальных показаний давать не буду. Я из чего исходил? Опасное это дело связываться с такими большими людьми. Всю жизнь я в милиции проработал, и не было ещё такого случая, чтобы республиканского министра внутренних дел привлекли к уголовной ответственности. Тем более, генерал-лейтенанта. Отстраняли от работы, иногда звания лишали, такое бывало, но сажать ещё никого не сажали. Андропов – он мог на это пойти, дать такую команду, не любил он МВД. Но его-то нет, Черненко у власти. А он на это никогда не пойдёт. Значит, прав я оказался. И про Каримова я никаких официальных показаний давать не буду. Первого секретаря обкома партии, хоть и бывшего, тем более никто в тюрьму не отправит. Таких случаев в стране ещё не было…

– Шамси Абдуллаевич, я вас уверяю, что на ход расследования ничто не повлияет. Оно будет продолжаться, как и прежде.

– Николай Вениаминович, я ведь, как сейчас вы, тоже людей допрашивал, убеждал в мудрости партийной линии, говорил, что во всём объективно разберёмся, что закон для всех один, его выполнять надо. А на самом деле разбирались так, как начальство решит. Так что, кривил душой, и вы сейчас кривите. Не видать вам ни Эргашева, ни Каримова, застопорится у вас дело. Нас-то, тех, кого уже арестовали, конечно, не отпустят, мы люди маленькие, за нас никто вступаться не будет. Меня, конечно, осудят, отсижу своё сполна. На осуждённых за взятки амнистии, если и будут, не распространяются. Но когда-нибудь домой вернусь. А вот у вас дальше работа не пойдёт. Сами убедитесь.

Но Рахимов оказался не прав. Расследование продолжалось. В мае 1986 г. Верховный суд УзССР приговорил его за получение и дачу взяток к 14 годам лишения свободы. Ошибся Рахимов и в том, что отсидит срок наказания сполна. Расследование было остановлено не при Черненко, а весной 1989 г. при ближайшем сподвижнике Андропова Горбачёве. В одночасье подследственные и осуждённые перевоплотились в «жертв произвола», стали «свидетелями», изобличающими коварных следователей. В их числе оказался и Рахимов. Его фамилия упоминалась в опубликованном 20 мая 1989 г. заключении Комиссии Президиума Верховного Совета СССР, признавшем всю деятельность следственной группы «преступной». А через несколько месяцев, отсидев чуть более 5 лет из 14, Рахимов оказался дома.

После смерти Андропова многие предполагали, что ставший у руководства страной Черненко, который и в личном плане существенно отличался от предшественника и зарекомендовал себя не способным ни к каким новациям твёрдым приверженцем брежневского курса, может свести на нет запущенный механизм борьбы с организованной преступностью. Мало кто сомневался, что возвращаются прежние времена. КГБ, как уникальный индикатор, реагирующий на любые изменения в коридорах высшей власти, первым снизил активность. Ведь одно дело вести поиск «шпионов», выявлять крамолу и преследовать инакомыслящих – и безопасно, и обеспечивает рост по службе, почёт и уважение. Совсем другое – посягать на интересы номенклатуры. Здесь можно нажить кучу неприятностей. Узбекские чекисты уже убедились в этом на собственной, как говорится, шкуре. Поэтому понятно было стремление уже больше не проявлять энтузиазма, действовать осторожно, побыстрее отчитавшись в случае успеха, снять с себя всякую ответственность. «Это не наши функции», – всё чаще слышали мы в ответ на настойчивые просьбы оказать содействие следствию, и всё больше вопросов рассматривалось со скрипом, становилось трудноразрешимыми. В наших взаимоотношениях с КГБ после смерти Андропова вновь наступила полоса отчуждения.

И всё же самые мрачные прогнозы не оправдались. Малоспособный управлять страной, тяжело больной Черненко, похоже, вообще не намерен был ничего менять. По инерции андроповская линия была продолжена, хотя борьба с мафиозными группами на периферии осуществлялась уже не столь активно, часто непоследовательно и конъюнктурно. Достаточно привести очень характерный пример, когда началось расследование «хлопковых дел» в Узбекистане, где в махинации были вовлечены миллионы людей. Летом 1984 г. в Ташкент прибыл Е. Лигачёв. Под его руководством прошёл XVI Пленум ЦК Компартии республики, беспрецедентный по царившему на нём лицемерию. Было подчёркнуто, что в Москве о приписках и злоупотреблениях ничего не знали, во всех грехах обвинили одного покойного Рашидова, а также подтвердили, что партийная организация в Узбекистане в целом здоровая и сама справится с выявленными недостатками. Новому хозяину республики Усманходжаеву поручили проконтролировать расследование «отдельных негативных явлений» – так в тот период именовали массовые приписки, хищения, коррупцию. Мафиози, готовые ради своего благополучия пожертвовать тысячами «стрелочников», бодро взялись выполнять поручение. Десятки тысяч специалистов, второстепенные и третьестепенные исполнители преступной воли верхов, вовлечённые в носившие директивный характер махинации, оказались в тюрьмах, в то время как все организаторы хлопковой афёры не понесли никакой ответственности.

Против этой кампании массовых репрессий, чудовищного произвола, оставившего мрачный след в правовой политике тех лет, мы последовательно выступали с самого начала. Расследуемое нашей группой в 1983-1989 гг. уголовное дело № 18/58115-83 о коррупции в высших эшелонах власти никогда не имело ничего общего с «хлопковыми делами», хотя этот ярлык постоянно пытались приклеивать к проводимому расследованию.

К началу 1984 г. группа уже чётко определилась в приоритетах, методике и тактике следствия. Мы считали практику массовых репрессий безнравственной, поэтому главную задачу видели в разоблачении организаторов, верхнего звена мафиози и освобождении от уголовной ответственности тысяч и тысяч «стрелочников». На первом этапе наше внимание занимали две основные персоны: первый секретарь обкома партии Каримов и министр внутренних дел Эргашев. Спасая обоих подопечных от ответственности, республиканские руководители с почётом проводили на пенсию Эргашева, а Каримова перевели в Ташкент на должность заместителя министра мелиорации и водного хозяйства. Оба продолжали оставаться членами местного ЦК и депутатами Верховного Совета. Московское начальство торопило нас завершить расследование и слышать не хотело о привлечении к уголовной ответственности двух высокопоставленных мздоимцев. Поэтому мы действовали крайне осторожно, без излишней огласки и не ставили своё руководство в известность о выявлении всё новых и новых фактов преступной деятельности этих лиц. Кстати, рядовые сотрудники КГБ потихоньку от своего начальства также помогали нам, чем могли. К июню 1984 г. уже были установлены эпизоды получения Каримовым взяток на сумму в полмиллиона рублей, Эргашевым – на 380 тысяч, а также иные их злоупотребления. Это позволило официально поставить вопрос об их ответственности и перед руководством Прокуратуры СССР, и перед партийными органами, без согласования с которыми принять решение в данном случае было невозможно.

Кому-то может показаться, что раз собраны доказательства, всё остальное просто. Далеко не так. Пришлось перепробовать несколько комбинаций, играя на противоборстве соперничающих мафиозных кланов, прежде чем дело сдвинулось. Черненко, лично рассматривавший вопрос, дал согласие на арест Каримова. Это был очень важный прецедент – за несколько десятилетий первый случай привлечения к уголовной ответственности партийного руководителя столь высокого ранга. Впрочем, ещё никому не удавалось собрать такого количества веских доказательств в отношении неприкасаемого прежде партийного босса. Это сегодня, когда КПСС распалась и власть, как нас убеждают, находится в руках демократов, взятками в полмиллиона уже никого не удивишь. А девять лет назад в Кремле посчитали, что нехорошо брать так много. Так что санкция Черненко вовсе не означала, что он решил действовать более радикально, нежели Андропов. Это было, скорее, исключение из правил, ибо во всех остальных случаях, где затрагивались интересы верхушки, Черненко был непоколебим. Он, например, всячески тормозил расследование дела Щёлокова. Экс-министр внутренних дел много знал, и его разоблачения могли бы иметь самые серьёзные последствия. Но Щёлоков молчал вплоть до самоубийства.

Поскольку сам Черненко дал согласие на арест Каримова, руководство КГБ проявило завидное рвение. Для организации акции в Ташкент были направлены три полковника с Лубянки, выделены большие силы и средства для задержания Каримова, проведения обысков, этапирования. 11 августа 1984 г. Каримов был задержан в г. Карши, доставлен в Ташкент, а позднее – в Москву в Лефортовскую тюрьму. В этом следственном изоляторе союзного КГБ он и содержался до мая 1987 г ., пока Верховный суд СССР не вынес ему приговор.

А что же Эргашев? Черненко не решал его судьбу, вопрос о нём обсуждался на более низком уровне, поэтому не следовало и суетиться. Равнодушно взирали полковники из Москвы на то, как Эргашева последовательно доводили до самоубийства, а когда это произошло (Эргашев застрелился 15 августа 1984 г. уже при наличии санкции на его арест), благополучно отбыли домой.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.