Глава седьмая НА РУМБАХ СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ
Глава седьмая
НА РУМБАХ СРЕДИЗЕМНОГО МОРЯ
Адмирал Худ столь поспешно погнал Нельсона в Неаполь, что тот не успел даже пополнить свои порядком истощившиеся припасы. Пришлось обходиться тем, что имелось. Из письма Нельсона жене: "Мы сейчас находимся в виду горы Везувий. Нам видно красивое зарево в Неаполитанском заливе, где мы остановились на эту ночь и надеемся завтра бросить якорь… Мои бедные ребята не видели ни кусочка свежего мяса, ни овощей на протяжении почти девятнадцати недель. И за это время моя нога лишь дважды ступала на берег в Кадисе. Мы совершенно больны от усталости… Мне остается лишь надеяться, что моя миссия к неаполитанскому королю будет успешной".
Вряд ли, глядя со шканцев "Агамемнона" на приближающуюся панораму Неаполя, Нельсон предполагал, какая встреча ожидает его на этом берегу. Думается, в этот момент капитана линкора волновали совсем иные мысли.
Пусть данное лордом Худом поручение было не бог весть каким по трудности, но оно было самым первым в этой кампании. Отправляя Нельсона в плавание, Худ, безусловно, давал ему шанс сразу же выделиться из остальных капитанов, показать себя умелым и инициативным, а сам он мог теперь иметь возможность отличать его на этом основании и в дальнейшем. А потому Нельсон был просто обязан исполнить поручение быстро и четко. Война только начиналась, и было чрезвычайно важно с самого ее начала стать первым на пути к славе и чинам.
Капитана "Агамемнона" встретил лично посол Гамильтон, которому Нельсон и вручил письмо Худа к королю. Теперь следовало ждать ответа. Чтобы ожидание не было слишком тягостным, Гамильтон пригласил Нельсона погостить это время у него дома. Тогда-то и произошла первая встреча Нельсона с леди Гамильтон. Вот как на склоне лет вспоминала о ней сама Эмма Гамильтон, писавшая о себе в третьем лице: "Когда сэр Уильям вернулся домой после первой встречи с капитаном Нельсоном, он сказал своей жене, что собирается представить ей одного человека, который не может похвастаться особой красотой. Однако, добавил сэр Уильям, "этот английский моряк, капитан Нельсон, в свое время станет величайшим из людей, которых Англия когда-либо производила на свет. Я понял это уже из тех немногих слов, которыми успел с ним обменяться, и утверждаю, что в один прекрасный день он приведет мир в изумление. Никогда еще я не принимал в своем доме офицеров, но его я намерен пригласить к нам. Пусть его разместят в комнате, приготовленной для принца Августа". После чего Нельсон был представлен леди Гамильтон. Он жил в доме ее мужа все то короткое время, что был в Неаполе. С этого момента зародилась пылкая дружба троих людей, которая, становясь все сильнее, продолжалась вплоть до их кончины. Эмме Гамильтон выпала горькая участь умереть последней".
К этим воспоминаниям следует относиться критически. Дело в том, что писала их Эмма уже после смерти Нельсона, когда слава о нем стала поистине мировой, а потому, вероятно, ее позднейшее восприятие его личности было спроецировано на самый ранний период их отношений. Большинство британских историков считают, что в это первое их знакомство 28-летняя красавица отнеслась к Нельсону весьма безразлично: мало ли капитанов в английском флоте! Что же касается того внимания, что было оказано Нельсону со стороны самого посла, то и здесь личность моряка не имела никакого значения: Гамильтон оказывал должное внимание реестровому капитану лишь из соображений большой политики. Согласитесь, весьма сомнительно, чтобы Гамильтон, взглянув на первого пришедшего в Неаполь капитана, сразу же заявил, что это будущий гений английской нации. Напомним, что к этому времени Нельсон еще абсолютно ничем себя не проявил и те небольшие услуги, которые он когда-то оказал Англии, были давно забыты за годы его отставки. Тот факт, что Гамильтон пригласил капитана к себе в дом, несмотря на огромную разницу в служебном положении, имеет совсем иное объяснение.
Дело в том, что Нельсон привез не просто письмо. Он привез просьбу, от выполнения которой зависела будущая карьера Гамильтона. Много лет он уверял Лондон, что имеет влияние на короля Фердинанда. Именно за это его и ценили. И вот теперь началась война, и Лондон в лице лорда Худа просит его добиться от короля фактического вступления в войну на стороне Англии и послать на эту войну свои войска. Учитывая общеизвестную трусоватость Фердинанда, это было весьма не просто. Если Гамильтон справится и уговорит Фердинанда, положение его еще более упрочится. Если нет, то песенка его будет спета. В этой связи для Гамильтона имело большое значение общение с Нельсоном. В интимной домашней обстановке он мог узнать у капитана много важных для него подробностей о ситуации в Лондоне и в Тулоне, а также выяснить особенности характера лорда Худа, от которого зависело сейчас так много. Кроме того, с капитаном следовало подружиться и потому, что именно он будет рассказывать Худу и о Фердинанде, и о самом Гамильтоне. Вот почему следовало поселить этого капитана у себя дома, расспросить и очаровать. В последнем должна была участвовать Эмма — безотказное "секретное оружие" английского посла. В успехе Эммы сомневаться не приходилось: если перед ее чарами не могли устоять самые изысканные кавалеры Европы, то уж с никогда не видевшим настоящих светских львиц капитаном она должна была справиться шутя.
Впрочем, скромный и неглупый 34-летний Нельсон и на самом деле производил приятное впечатление и общаться с ним было весьма приятно как самому Гамильтону, так и его супруге. В гости к Гамильтонам Нельсон прибыл вместе со своим пасынком Джосаей, которого представил как своего сына.
На решающую аудиенцию к королю Фердинанду Гамильтон взял Нельсона с собой. Это было сделано как минимум по двум причинам: во-первых, присутствие капитана на переговорах снимало часть ответственности с посла, во-вторых, Нельсон мог воочию убедиться, как стойко защищает Гамильтон интересы Англии, а убедившись, сообщить об этом лорду Худу, который затем доложит в Лондон.
Кроме Нельсона на аудиенции присутствовал и премьер-министр Королевства обеих Сицилий английский баронет и лидер проанглийской партии сэр Джон Эктон. Премьер-министр в прошлом был британским морским офицером, а перейдя на неаполитанскую службу, сделал головокружительную карьеру. При этом Эктон так не удосужился выучить ни одного итальянского слова и общался со своими подчиненными исключительно через переводчика. Совершенно очевидно, что Эктон всеми силами поддерживал Нельсона. Однако несмотря на столь солидную подготовку, встреча едва не оказалась проваленной.
Едва пришедшие обменялись любезностями с королем, как тот сообщил, что, по имеющимся у него сведениям, восставший Тулон пал перед революционными французскими войсками. Возникла немая сцена. Положение спас Нельсон, который в резкой и не допускающей возражений форме опроверг сообщение, назвав его провокационным и нелепым слухом.
— Мой корабль только что из-под Тулона, и смею заверить вас, ваше величество, что его отважный гарнизон так же доблестно защищает город и крепость с помощью британского флота, как и раньше! Роялисты Тулона помнят своего короля и свою королеву!
При упоминании о королеве Фердинанд оживился, ведь казненная Мария Антуанетта была родной и любимой сестрой его жены, а за родственную королевскую кровь следовало мстить. Тотчас же за немедленную помощь осажденному Тулону высказалась и присутствующая на встрече королева Каролина. Не остались в стороне сэр Эктон и сэр Гамильтон. Не прошло и получаса с начала встречи, как король Фердинанд уже решил послать шесть тысяч своих солдат для защиты Тулона. Первые две тысячи должны были отправиться на этой же неделе морем. Затем вместе с королем, премьер-министром и послом Нельсон отправился смотреть парадный развод дворцовой гвардии.
Вечером Нельсон ужинал в кругу семьи Гамильтонов. О впечатлении, которое произвел Нельсон на Эмму, мы уже говорили, но какое впечатление произвела Эмма на Нельсона?
Из письма Нельсона жене: "Леди Гамильтон удивительно добра и мила по отношению к Джосае. Эта молодая, обходительная женщина делает честь своему положению, которое она занимает в свете".
Эмма, безусловно, произвела сильное впечатление на Нельсона. При этом он очень хочет, чтобы леди Гамильтон непременно понравилась и его жене.
В день отхода "Агамемнона" Нельсон, в соответствии с традициями того времени, пригласил на борт своего корабля представителей высшего общества Неаполя. Первые сановники королевства и их жены должны были воочию убедиться в мощи военно-морского флота Англии и стать проводниками ее политики.
Отведя Нельсона в сторону, Гамильтон попросил его выполнить личное поручение и передать одному из родственников, находящихся в Тулоне, письмо. Позднее это письмо было обнаружено и опубликовано британскими историками. Вот его текст: "Советую тебе обратиться к капитану Нельсону, он может высказать мнение о леди Гамильтон. Она никогда не опозорит семью, в которую попала за свои достоинства. Ее любят и уважают все, меня же она просто осчастливила. Приезжай и сам посмотри — клянусь жизнью, она тебя покорит. Видимо, ты понимаешь, что я не сделал бы этого шага, если бы не видел со всей ясностью, что меня ждет. Не могу сказать, что я внезапно влюбился в хорошенькое личико, поскольку мы уже до этого пять лет жили вместе, а потом — ты знаешь сам, что в моем возрасте все личики кажутся более или менее одинаковыми".
В общем, в письме Гамильтон, как всегда, оправдывается за свою женитьбу перед родственниками, но на этот раз в качестве свидетеля добродетелей своей жены выставляет Нельсона. Капитан "Агамемнона", по мнению Гамильтона, уже достаточно очарован Эммой, чтобы говорить о ней только в превосходной степени.
В адмиральском салоне к этому времени уже накрыли изысканный стол, шампанское лилось рекой — предусмотрительный Худ перед отплытием выдал Нельсону представительские деньги. Помимо четы Гамильтонов на "Агамемнон" прибыли лорд и леди Плимут, лорд Грандисон с дочерью, епископ Винчестерский с семьей, несколько позднее прибыл и король Фердинанд с придворными.
Чтобы произвести на гостей еще большее впечатление, Нельсон устроил для них настоящее представление. В самый разгар завтрака в салоне внезапно появился первый лейтенант и доложил капитану, что на горизонте показалось французское военное судно. Извинившись перед высокими гостями, Нельсон встал и заявил, что, к его глубокому сожалению, завтрак придется прервать, потому что долг велит ему нагнать и захватить врага.
— Впрочем, я приглашаю всех присутствующих принять участие в погоне и возможном сражении за честь британского флага. Можете не сомневаться, что оно будет хоть и кровопролитным, но, безусловно, победным!
Разумеется, что после таких слов желающих участвовать в сражении на борту "Агамемнона" не нашлось. Поблагодарив хозяина за оказанный прием, гости поспешили откланяться. А по палубе уже бегали матросы, ставили паруса и готовили к бою пушки.
Добравшись шлюпами до берега, визитеры с восхищением смотрели, как, быстро поставив паруса, "Агамемнон" направился в открытое море, чтобы сразиться с едва видимым врагом.
Эффект, на который рассчитывал Нельсон, был полным. Все, начиная с короля, были потрясены британской смелостью, британской выучкой, британским чувством долга и британской мощью.
— Отныне мы всегда будем вместе! — заверил прямо на пристани Гамильтона король Фердинанд.
А Эмма, вытирая кружевным платочком слезинки с глаз, вздохнула:
— Это был настоящий герой и джентльмен! Но почему в моей жизни никогда не было такого героя!
Тем временем Нельсон, сидя в каюте, быстро писал в своем дневнике: "Господи! Пошли нам счастье. Мне верится, что нам будут помогать добрые пожелания Неаполя, сэра Уильяма Гамильтона и леди Гамильтон в особенности. Последние мне дороже всех остальных. До свидания, Неаполь. Пусть тем, кто был ко мне добр, это воздастся десятикратно. Если мне на долю выпадет успех, я вернусь, а если нет — направлюсь в Тулон".
В Неаполь тогда Нельсон так и не вернулся.
Паруса "Агамемнона" исчезли в безбрежном море. Сейчас Нельсон с Эммой только познакомились. Их следующая встреча произойдет спустя долгих пять лет, но именно она станет решающей для обоих.
* * *
Итак, Нельсон снова вырвался на морские просторы. Догнать и сразиться с французом ему, впрочем, не удалось. Однако "Агамемнон" остановил торговое судно, с которого сообщили, что видели в порту Ливорно французский фрегат. Разумеется, Нельсон тут же повернул в Ливорно. Порт принадлежал тогда Тоскане, которая изо всех сил старалась сохранить нейтралитет в надвигавшейся общеевропейской войне.
Торговец не обманул, и в ливорнской гавани действительно оказался 40-пушечный французский фрегат. "Агамемнон" демонстративно бросил якорь борт о борт с французом и открыл орудийные порты. Расчет Нельсона был прост: едва француз попытается выскользнуть из нейтральной гавани, как немедленно будет расстрелян его пушками. Но Нельсон ошибся, фрегат и не помышлял о прорыве. Его команда, совершенно не обращая внимания на грозного англичанина, решала куда более важные дела.
Только что матросы голосованием лишили должности своего капитана за дворянское происхождение и сейчас избирали нового. После долгих споров, доходящих порой до драки, капитаном был избран лейтенант морской пехоты, его же чин перешел к вчерашнему сержанту, а бывшему капитану пришлось довольствоваться лишь сержантским чином.
Узнав о "государственном перевороте" на вражеском судне, Нельсон был поражен:
— Ну и страна! Эти сумасшедшие способны на что угодно!
Однако и новоизбранный капитан оказался не промах и так и не дал Нельсону возможности атаковать его. Несмотря на все ухищрения английского капитана, французский фрегат и не собирался выходить в море. А Нельсона время уже не ждало. Ему надо было наверстывать упущенное и торопиться к Тулону с письмом короля Фердинанда. Осыпав терпеливых французов проклятиями, "Агамемнон" продолжил свой путь.
К моменту возвращения Нельсона борьба за Тулон приняла самый ожесточенный характер. Из Неаполя прибыли войска, и их тут же с ходу бросили в бой. На близлежащих холмах республиканцы установили осадную артиллерию и теперь простреливали город и гавань вдоль и поперек. Едва войдя в гавань, "Агамемнон" тут же получил несколько ядер в такелаж.
— Привыкайте, Нельсон, у нас здесь жарко! — этими словами встретил лорд Худ прибывшего к нему на борт капитана "Агамемнона".
Прочитав письмо и выслушав доклад капитана, Худ лишь покачал головой:
— Я весьма признателен королю Фердинанду за его готовность оказать нам помощь, однако, судя по развитию событий, она нам уже не понадобится.
— Неужели все так безнадежно? — расстроился Нельсон.
— Отчаиваться рано, но и питать иллюзии тоже не стоит, — отвечал ему Худ.
В тот же день часть команды "Агамемнона" была свезена на берег, чтобы пополнить ряды обороняющихся. Нельсон рвался с ними, но командующий велел ему оставаться на борту корабля.
Несмотря на драматичность ситуации под Тулоном на душе у Нельсона было хорошо. Худ вновь вернул ему свое расположение, а это значило, что он не преминет помочь ему отличиться при первом удобном случае.
Между тем с каждым днем огонь осадных французских батарей становился все более точным и массированным. Чтобы избежать напрасных потерь, английские корабли начали постепенно выходить на внешний рейд. Исход битвы за Тулон становился все более очевидным.
Так состоялась первая заочная встреча двух будущих великих противников: морского капитана Горацио Нельсона и артиллерийского капитана Наполеона Бонапарта. Нельсон уже ощутил на себе огонь умело расставленных бонапартовских пушек, а Бонапарт видел мачты нельсоновского корабля. Оба еще не знают о существовании друг друга. Однако скоро, очень скоро они друг о друге узнают…
Под свист пролетающих ядер Нельсон пишет письмо жене: "Зачем тебе нервничать? Я здоров, твой сын тоже, и жизнь у нас нормальная. Конечно, насколько это позволяет служба… Лорд Худ сейчас совершенно такой, как раньше; он настолько хороший офицер, что нам всем следует его уважать. Все иностранцы в Тулоне его боготворят, и, если бы с ним что-нибудь случилось, я уверен, что никто на флоте не смог бы его заменить".
Вскоре Нельсон еще раз убедился, что командующий вернул ему свое былое расположение. Однако помимо Нельсона у Худа появился еще один любимец — капитан Сидней Смит. Значительно моложе Нельсона, Смит делал блестящую карьеру. Большой авторитет ему принесло участие в качестве волонтера в Русско-шведской войне 1788–1790 годов на стороне шведов. Проникнутые безмерным уважением к морским талантам англичан, король Швеции Густав III и командующий шведским флотом герцог Карл Зюдерманландский доверили молодому английскому капитану фактическое командование своим флотом. И несмотря на то, что все свои сражения с русскими Сидней Смит проиграл, апломб его после этого только увеличился. Теперь Смит пытался даже давать советы лорду Худу, и, к ужасу Нельсона, тот к мнению молодого выскочки прислушивался.
Впрочем, и Нельсон был отличен от остальных. Довольный итогами его миссии в Неаполе, лорд Худ решил отправить его с новым дипломатическим заданием в Тунис. Дело в том, что тунисский бей все еще колебался в выборе союзника, и Нельсону надо было постараться убедить его заключить союз с Англией.
— Действуйте решительно и говорите убедительно, тогда у вас все получится! — наставлял его лорд Худ.
Однако по пути к Тунису Нельсону пришлось пережить несколько весьма неприятных часов. У берегов Сардинии "Агамемнон" внезапно нос к носу столкнулся с французской эскадрой, патрулировавшей здешние воды. Три 44-пушечных фрегата и два 24-пушечных корвета против одного 64-пушечного линейного корабля, у которого к тому же отсутствовала почти половина команды.
Однако жажда победы была столь велика, что Нельсон, невзирая на численное превосходство неприятеля, сам ввязался в неравный бой. Умело маневрируя, он пытался разобщить французские суда, чтобы затем расправиться с ними поодиночке. Однако и французы тоже были не лыком шиты. Поняв замысел англичанина, они все время держались вместе и дружно обстреливали "Агамемнон" из всех пушек.
Спустя три часа после начала боя Нельсон понял, что если и далее будет упорствовать, сражение неминуемо обернется его поражением и пленением. Повреждения "Агамемнона" были уже весьма значительны, тогда как французские суда пострадали не сильно. Пока не поздно следовало заканчивать бой, что капитан "Агамемнона" и сделал. Оторвавшись от неприятеля и кое-как исправив повреждения, Нельсон прибыл в Тунис.
Тунисский бей внимательно слушал все доводы англичанина, однако с ответом не спешил. Тогда Нельсон выложил свой последний аргумент:
— Ваше величество, дружить с французами нельзя хотя бы потому, что они имеют обыкновение казнить своих законных правителей!
— Ода! — закивал огромным белым тюрбаном бей. — В мире нет ничего более гнусного, чем казнь собственного повелителя. Однако, насколько я знаю, вы, англичане, тоже отрубили голову своему королю! Так чем же вы лучше французов?
На это ответить Нельсону было нечего. Переговоры завершились полным провалом. Увы, в Тунисе у капитана "Агамемнона" не было таких влиятельных союзников, как сэр Гамильтон и его очаровательная супруга.
Раздосадованный Нельсон тут же написал о постигшей его неудаче дядюшке Уильяму Саклингу: "Поверь мне, чаще всего результатом дипломатических миссий англичан бывает то, что они становятся посмешищем. Сейчас такое происходит со мной, и это мне совсем не по душе".
Тогда же пришли и последние новости из Тулона. Король Фердинанд, верный своему слову, опять прислал свежие войска, но они прибыли как раз к моменту сдачи города. Никому дотоле не известный артиллерийский капитан Бонапарт столь удачно расположил осадную артиллерию, что в ходе непрерывной 48-часовой бомбардировки смел с лица земли пушки защитников, после чего начался генеральный штурм. Впереди одного из отрядов шел и Бонапарт (уже майор!), который вскоре был ранен английским матросом.
Лорд Худ эвакуировал часть гарнизона и вывел флот в открытое море. Его запоздалая попытка уничтожить французский линейный флот, сохранявший до поры до времени нейтралитет и отстаивающийся в дальнем углу тулонской гавани, была неудачной. Во-первых, не хватило матросов, чтобы укомплектовать такое количество кораблей, во-вторых, против захвата французского флота выступил и испанский адмирал, рассудивший, что не стоит делать Англию единоличной властительницей Средиземноморья. Сопротивлялись и остатки французских команд, причем их активно поддержала с берега артиллерия. В результате удалось вывести в открытое море всего лишь три (по другим данным — четыре) французских линкора и еще девять пришлось сжечь. Но и этим был нанесен большой ущерб французскому флоту.
Новейший французский линейный корабль "Коммерс де Марсель" был отведен в Англию, где по требованию лордов Адмиралтейства его тщательно изучили английские корабельные мастера, после чего началось массовое строительство таких же кораблей.
Несмотря на столь серьезные потери, большая часть французского флота все же осталась целой и попала в руки республиканцев. Таким образом, тулонская миссия адмирала Худа завершилась позорным провалом. В том же Тулоне французам, спустя несколько месяцев после ухода англичан, удалось ввести в строй семь линкоров и девять фрегатов.
— Худ не только сдал город, но и не смог сохранить то, что лежало у него в кармане! — судачили по всей Англии. — Теперь с этим французским флотом мы еще намучаемся!
Британский историк Улдер пишет: "Английский флот покинул Тулон при самых неблагоприятных обстоятельствах. Французские роялисты были выданы врагу. Оба — и Худ, и английский королевский флот — уронили себя в глазах французов. И, что более важно, в глазах своих испанских и итальянских союзников. Престиж Англии упал в глазах большей части Европы".
В постигшей англичан неудаче многие обвиняли недруга и соперника Нельсона капитана Сиднея Смита, который руководил бездарной атакой на французский флот. Если итог тулонской эпопеи был известием для Нельсона неприятным, то неудача Смита доставила явное удовлетворение.
— Теперь всем уже очевидно, что лорд Худ ошибся в этом человеке! — со злорадством говорил Нельсон в эти дни своим офицерам. — Поистине, права старая поговорка: "От большого болтуна — всегда малый толк"!
Если бы сейчас, на фоне неудачи Сиднея Смита, он добился хоть самой малой победы, то с авторитетом зазнайки было бы покончено навсегда. Но ведь и у него самого дела обстоят не лучше: переговоры с беем провалены, и как отнесется к этому командующий, еще совершенно неизвестно.
От ярости и бессилия Нельсон решил было напасть на находившиеся в порту французские суда, и в первую очередь на республиканский линейный корабль, наплевав при этом на все международные нормы. Однако французы, увидев приготовления на английском линкоре, сразу же обратились за защитой к бею, и тот пригрозил зарвавшемуся капитану, что не только немедленно откроет по нему огонь, но и будет считать Англию своим врагом. Такая перспектива Нельсону совсем не улыбалась, ибо грозила не только снятием с должности, но и судом. Пришлось убираться из Тулона несолоно хлебавши.
Из записи в дневнике Нельсона: "Настроение у меня упало. Если бы я был коммодором, я бы атаковал сразу, потому что наверняка взял бы в плен всех французов без всяких переговоров и даже после переговоров захватил бы французский военный корабль. Я думаю, англичане никогда не осудили бы офицера за то, что он взял в плен французский линейный корабль".
Потерпев неудачу в Тулоне, адмирал Худ перегруппировал свои силы. Часть средиземноморского флота так и осталась у Тулона, осуществляя теперь блокаду города и находящегося там французского флота. Несколько отрядов были разосланы в разные стороны для перехвата французских судов. Небольшой отряд был доверен и Нельсону: несколько малых судов во главе с его "Агамемноном". Худ настойчиво давал своему любимцу еще один шанс отличиться.
К этому времени Нельсон все еще не имел никакой боевой славы, однако приобрел репутацию способного и инициативного капитана.
* * *
Уже после Тулона французские легкие корабли преподали англичанам несколько уроков мужества и стойкости. Сначала фрегат "Симилланте" выдержал без всякого ущерба для себя двухчасовый бой с английским фрегатом "Венус". Отважно сражался с более сильным противником дозорный фрегат "Клеопатра", а фрегат "Эмбаскад" обратил в бегство английский фрегат "Бостон". Изумление вызвала победа, одержанная на глазах жителей американского Нью-Йорка храбрым капитаном "Урании" Тартю, заставившим спустить флаг превосходящий по количеству орудий английский фрегат "Тайме". Все это показывало, что французы по-прежнему храбры и готовы отважно драться за славу своего Отечества.
А во Франции сложилась критическая ситуация — она буквально погибала от голода. Неурожаи нескольких лет подряд и революция поставили еще недавно одно из самых благополучных государств на грань катастрофы. Все надежды были на огромный караван судов с хлебом, закупленным в союзной Северной Америке. Этот караван должен был прорываться под охраной всего двух линейных кораблей и четырех фрегатов. Британское Адмиралтейство было прекрасно осведомлено не только о предполагаемом маршруте каравана, но и о сроках его отплытия из Америки. Для перехвата каравана была послана эскадра в 26 линейных кораблей под командованием опытнейшего адмирала Гоу.
В свою очередь, французы тоже старались сделать все возможное для благополучного прихода столь необходимого каравана. В Бресте была сформирована эскадра в 27 линейных кораблей под командованием недавнего лейтенанта королевского флота, а теперь контр-адмирала революционного флота Вилларе Жуаеза. В свое время Жуаез храбро сражался в Ост-Индии у адмирала Сюфрена, но опыта у него, разумеется, было еще недостаточно, особенно в сравнении с адмиралом Гоу. Дух матросов и офицеров французской эскадры был высок, так как все, от командующего до юнги, понимали всю важность предстоящей им задачи.
28 мая 1794 года обе эскадры обнаружили друг друга на маршруте перехода каравана. К вечеру начался ожесточенный бой между французским арьергардом и английским авангардом. К ночи каждая из сражающихся сторон потеряла по одному линкору. С рассветом следующего дня сражение возобновилось. Опытный Гоу сумел выиграть ветер, но три его тяжело поврежденных линейных корабля вынуждены были выйти из боя. Однако через несколько часов эскадру Жуаеза догнал английский вспомогательный отряд капитана Ниелли, и равенство сил было восстановлено. На третий день сражения лорд Гоу перешел в решительную атаку, но один из его приказов был неправильно понят большинством капитанов, и маневр не удался. От взаимной яростной пальбы вскоре было выбито из боевой линии по 12 линкоров с каждой стороны. Затем англичане усилили натиск, окружили и вынудили сдаться шесть французских линкоров, хотя те защищались самым отчаянным образом. Французы потеряли до трех тысяч человек, англичане — тысячу двести человек. По общему признанию, английская артиллерия действовала намного лучше французской, однако и английская эскадра понесла столь значительный урон, что Гоу уже не мог рассчитывать не только на возобновление боя, но и на дальнейшее нахождение в открытом море. Противники разошлись. Гоу поспешил к берегам Англии, а Жуаез в Брест. На следующий день после его прибытия в Брест пришел целым и невредимым столь долгожданный караван.
Через шесть месяцев английский вице-адмирал Корнваллис с пятью линейными кораблями, преследуя три линкора французского контр-адмирала Венса, упустил почти верную добычу. Затем англичане еще несколько раз упустили возможность разгромить отдельные французские отряды, которые прорывались в Тулон. Вскоре там собрались пятнадцать линкоров под командованием адмирала Мартина. Тулонская эскадра была таким образом почти восстановлена.
Проиграв битву за Тулон и прозевав прорвавшиеся туда французские линкоры, Худ жаждал реванша. Британскому средиземноморскому флоту нужна была надежная база. Выбор адмирала пал на остров Корсику. Туда он и решает отправить капитана "Агамемнона".
* * *
Теперь перед Нельсоном стояла задача поддержать корсиканского повстанца Паскуале де Паоли, боровшегося сначала с генуэзцами, а затем и с французами. Понимая, что французов ему не одолеть, Паоли был вынужден обратиться к помощи англичан. Те, разумеется, не отказали. Получить столь важный форпост, как Корсика, было для британского флота настоящим подарком.
Изначально все сухопутные операции по уничтожению французского гарнизона Паоли брал на себя. Нельсон же должен был блокировать остров и не давать французам возможность перебросить на него подкрепление. Однако Нельсон не был бы Нельсоном, если бы ограничился только пассивной блокадой. Тем более что на борту судов находился достаточно многочисленный десантный отряд во главе с генерал-майором Дандасом. Едва прибыв к Корсике, Нельсон и Дандас сразу же высадили десант в сто двадцать человек, который захватил мельницу и мучной склад на берегу. Мельницу тут же сожгли, а муку сбросили в море. Теперь французы остались почти без хлеба. Французы попытались было наказать непрошеных гостей, но англичане вернулись на корабли прежде, чем французы успели сделать по ним хотя бы один выстрел.
Радости Нельсона не было предела, ведь это была его пусть маленькая, но первая победа! Теперь надо было развивать успех. Капитан "Агамемнона" вновь высаживает десант, который начинает наступление на городок Бастия, где стоял небольшой французский гарнизон.
Оставив "Агамемнон" на старшего лейтенанта, Нельсон принял участие в этом походе. Продвигались англичане медленно. Местность была гористая, лошадей не было, и пушки приходилось тащить волоком. Нельсон был за внезапный штурм Бастии, Дандас возражал, настаивая на осаде. Раздосадованный Нельсон писал жене: "Тысяча человек наверняка взяли бы Бастию. Я бы попробовал это даже с пятьюстами и с "Агамемноном" в придачу. Мои моряки теперь почти непобедимы, как и следует быть британцам: для них пули не страшнее гороха. Каждый из них считает, что лично заинтересован в победе; генералы их ценят. Я уверен: именно поэтому они сражаются так, словно их вдвое больше".
От местных жителей Нельсон узнал, что гарнизон Бастии почти в два раза больше, чем он полагал. Однако он никому об этом не сказал, пока городок не был захвачен. Только тогда он во всем признался Дандасу.
— Но почему вы молчали? — недоуменно спросил генерал.
— Если бы я сказал вам о том, что знал, пострадала бы моя собственная честь, честь лорда Худа и всего британского флота! — был ответ Нельсона. — Я всегда был уверен, что один англичанин стоит трех французов!
Английские историки пишут об этом поступке Нельсона с восхищением. Как говорится, победителей не судят, но сокрытие от командующего сухопутным отрядом ценных разведданных могло иметь и самые негативные последствия. Так что этот поступок Нельсона весьма сомнителен.
Больших боев на Корсике не было, зато мелких стычек — предостаточно. Нельсон буквально упивался опасностью. Он (хотя как командиру отряда судов ему это было совершенно не обязательно) участвует в этих стычках. И каждая маленькая победа приносит ему радость. Кроме этого, во время блокады его суда захватывают и жгут французские транспорты.
— Смерть со славой — это самая завидная участь! — говорит он своим подчиненным. — Если с каждым из нас что-либо случится, не печальтесь, это всего лишь долг, который всем нам предстоит заплатить. Самое же страшное — жить опозоренным! Будем же храбрыми!
— Будем, сэр! — с энтузиазмом отвечали офицеры и салютовали шпагами.
Постоянное соприкосновение с опасностью быстро сделало Нельсона фаталистом. В одном из писем Фанни он пишет, пугая и без того переживающую за его жизнь женщину: "Если со мной случится несчастье, я уверен, что своим поведением заслужу для себя королевские милости. Это не значит, что я хоть малую толику сомневаюсь, что вернусь к тебе со всеми почестями. Но если не вернусь — значит, на то Божья воля. Я никогда не навлеку позора на головы моих близких. То малое, что у меня есть, я отдал тебе, оставив лишь небольшие средства на жизнь. Хотелось бы, чтобы их было побольше, но ведь я не добыл ни одного фартинга бесчестным путем, это деньги из чистых рук. Какой бы ни была моя судьба, я молю Бога, чтобы он тебя благословил и хранил ради сына".
Повстанцы совместно с английским десантом постепенно освобождали остров от французов. Наконец в руках последних остался лишь город Кальви, который был осажден летом 1794 года. Англичане уже предвкушали скорую победу, когда в их лагере начались повальные болезни.
Глядя, как с каждым днем растет число могильных холмов, Нельсон негодовал:
— Мы измотаемся до смерти, прежде чем успеем навредить этим треклятым французам!
В один из дней, когда он осматривал позиции неприятеля, шальное ядро ударило рядом с ним в бруствер, осколок камня попал капитану "Агамемнона" в бровь и повредил зрительный нерв.
— Наша жизнь находится в руках Бога, но мое имя, моя честь находятся в моих руках! — так якобы сказал Нельсон после полученной раны.
На этом, собственно говоря, участие Нельсона в боях за Корсику и закончилось.
Теперь мы подходим к весьма нелюбимой британскими историками деликатной истории с невидящим глазом Нельсона. Принято считать, что в бою при Кальви Нельсон был ранен в глаз, после чего на него ослеп. Потому на всех классических портретах он изображен с черной повязкой, закрывающей его ослепший глаз. Однако не столь давно в британской прессе появились статьи, утверждающие, что рана Нельсона была настолько незначительна, что его даже не внесли в официальные списки раненых, так как с глазом почти ничего не случилось, лишь несколько снизилась острота зрения.
Нельсон, ожидавший за Корсику наград и отличий, но не получивший ничего, жалуется, скрупулезно подсчитывая все свои заслуги, не забывая даже самых мелких: "В течение ста десяти дней я фактически участвовал в военных действиях против врага на море и на суше. У меня на счету три морских боя, два — против Бастии на моем корабле и четыре боя на небольших судах, с моей помощью занято две деревни, сожжено двенадцать парусников. Не знаю человека, который сделал бы больше. Я с удовольствием слушал похвалы главнокомандующего, но не получал наград, а что еще обиднее — за верную службу и ранение хвалили не меня, а тех, кто лежал в постели, далеко от поля боя. Меня не оценили по достоинству. Ну ничего, я еще попаду в газеты".
Именно тогда Нельсон объявляет во всеуслышание, что его раненый глаз ничего не видит, что он получил увечье, и если его обошли наградой, то должны хотя бы назначить пенсию как инвалиду. Кто мог проверить, видит Нельсон раненым глазом или нет, а если видит, то насколько хорошо? Никто! Теперь капитан "Агамемнона" везде и всюду появляется с черной повязкой, свидетельствующей о совершенных им подвигах.
Впоследствии, когда Нельсон потеряет руку, история с невидящим глазом утратит всякий смысл, и тогда он навсегда снимет свою черную повязку. Впрочем, чтобы его не заподозрили в обмане, Нельсон будет говорить, что его зрение постепенно восстановилось. Вот почему история про выбитый глаз британского флотоводца, возможно, не более чем легенда, сочиненная самим Нельсоном от обиды за невнимание к своей особе и в надежде на сострадание начальства.
* * *
После непрерывных походов "Агамемнон" нуждался в хорошем ремонте. А потому, едва завершились бои за Корсику, Нельсону было приказано перегонять корабль в Ливорно, где и заниматься приведением линкора в боеспособное состояние. Одновременно Нельсону было поручено добиться разрешения на пользование портом и местным Адмиралтейством у дожа Генуи.
Пока шли переговоры и работы по ремонту корабля, у офицеров было время, чтобы как следует отдохнуть после перенесенных трудов. Начались скоропалительные страстные романы с местными красотками, благо призовые деньги у "агамемноновцев" на руках были немалые. Не остался в стороне от плотских утех и капитан корабля.
Один из биографов Нельсона Джеймс Гаррисон, как бы извиняясь за своего героя, пишет: "Не стоит умалчивать, что, хотя Нельсон никогда не был бесчестным соблазнителем жен и дочерей своих приятелей, все знали о том, что он питает гораздо большее пристрастие к прекрасному полу, чем это допускают нормы чистейшей христианской морали. Это потворство своим желаниям в сочетании с небольшой долей тех грубых привычек, что присущи всем британским морякам, а именно бездумное употребление бранных слов, — вот это и есть те немногие темные пятна, которые слегка приглушили блеск его морального облика".
В Англии никогда не любили и не любят вспоминать историю ливорнского романа Нельсона. Но он был, и из песни, как говорится, слов не выкинуть…
На этот раз объектом страсти капитана стала француженка Аделаида Коррелья. Современники единодушно утверждают, что то была женщина поистине ослепительной красоты. Нельсон увлекся ею настолько серьезно, что сразу же напрочь забыл о своей ненависти к французской нации.
Знакомство с мадемуазель Коррелья произошло в самом конце 1794 года в доме британского дипломата в Ливорно. Думается, появление там красавицы было не случайным. В обязанности британских дипломатов того времени помимо всего
Молодой Нельсон в 1781 году. Художник Ф. Ригэйд
Дом в местечке Бернем-Торп, где в 1758 году родился Горацио Нельсон. Художник Ф. Пококк
Мать лорда Нельсона Кэтрин Саклинг. Художник Д. Т. Хеинс
Отец лорда Нельсона преподобный Эдмунд Нельсон
Британский линейный корабль конца XVIII века входит в гавань
Сражение при Сент-Винсенте в 1797 году
Нельсон возглавляет абордажную атаку в сражении при Сент-Винсенте
Командующий английским флотом в битве при Сент-Винсенте адмирал Джервис
Битва при Тенерифе. Раненого Нельсона спасает на шлюпке его пасынок Джосая. Художник Р. Вестелл
Контр-адмирал Нельсон после ампутации руки
Вице-адмирал Кейт, старший флагман Средиземноморской эскадры и непосредственный начальник Нельсона в 1798–1799 годах
Английская эскадра атакует французский флот при Абукире. Начало сражения
Битва при Абукире
Командующий французским флотом при Абукире адмирал Брюес
Схема Абукирского сражения
Капитан Томас Фолей — возможный автор знаменитого маневра между берегом и французским флотом при Абукире
Бой при Абукире. Финал уже близок
В Абукирском сражении французы дрались до последнего матроса
Взрыв французского флагманского корабля "Ориент". Конец сражения
Молебен на "Вэнгарде" после одержанной победы. Офицеры поддерживают раненого Нельсона
Нельсон празднует Абукирскую победу с матросами и союзниками-турками. Народная картинка
Герой Абукира командир корабля "Орион" Джеймс Сомарец, к которому Нельсон испытывал неприязнь за его независимость
Один из героев Абукира капитан Джон Белл
Нельсон-герой битвы при Ниле. Народная картинка
Младший флагман английской Средиземноморской эскадры капитан Трубридж
Воспитанник и любимец Нельсона капитан Берри
Супруги Гамильтон. Художник Д. Аллен
Таким Нельсона впервые увидела Леди Гамильтон.
Эмма Гамильтон. Художник Д. Ромни
Эскадра Нельсона на рейде Неаполя
Портрет Эммы Гамильтон в образе вакханки. Художник В. Лебрен
прочего входила и организация отдыха капитанов судов, заходивших в их города. А потому британский дипломат пригласил эту красивую и не слишком обремененную таким качеством, как нравственность, даму. Скорее всего Аделаида не первый раз выступала в предложенной ей роли, потому что с первой же встречи их отношения с Нельсоном стали больше чем просто дружескими. Что касается Нельсона, то он, как и раньше, не умел ухаживать, не привлекая к себе всеобщего внимания и не давая повода для разговоров о своей особе. В данном случае ему просто нравилось появляться с красавицей везде и всюду. Капитан "Агамемнона" не отпускал Аделаиду от себя ни на шаг, почему и стал вскоре объектом колкостей и насмешек своих товарищей. Капитан Томас Фримантл во всеуслышание говорил:
— Он выставляет себя на посмешище, таскаясь везде со своей новой куклой!
Что, впрочем, нисколько не мешало Нельсону регулярно слать жене душещипательные письма: "В тебе — все мои радости; ты живешь в моем воображении, где бы я ни находился".
Впоследствии Нельсон старался нигде не упоминать о своей ливорнском романе. Когда же друзья начинали над ним подшучивать, он утверждал, что общался с французской красавицей исключительно для сбора разведывательной информации. Интересно, какие военные тайны Парижа могла знать ливорнская дама полусвета, покинувшая Францию много лет назад? Впрочем, никто не собирается винить Нельсона за его не слишком частые увлечения. В конце концов, он был настоящим моряком, а потому ему были присущи и многие особенности морской морали того времени.
Но вот ремонт "Агамемнона" уже позади, его перебрали, заменили прогнившие доски обшивки, почистили днище, заменили часть рей, вычистили трюмы и выкрасили борта, загрузили припасы и воду. Теперь пора и в море!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.