А. С. Серафимович
А. С. Серафимович
«Однокашником» Андреева по «Курьеру» был Александр Серафимович, который, несмотря на связывавшие их дружеские чувства и более скромный, совершенно реалистический талант, не поддался влиянию нарядного, прославленного друга, сохранил свое лицо. Бывший ссыльный и революционер черпал свои темы непосредственно из действительности, из собственных наблюдений и переживаний.
Литературой Серафимович занимался профессионально. Но писал скупо, сжато и коротко, поэтому даже после выхода своей книжки часто страдал безденежьем, обремененный семьей. Несмотря на большую требовательность к себе, он все-таки вынужден бывал иногда прибегать к «скорописи», но живой талант выручал его и в таких случаях: даже в спешно написанных его вещах всегда чувствовалась рука мастера.
Все же на «Средах» он выступал только с серьезными вещами, тщательно отделанными, а «скорописные» рассказы в случаях экстренной нужды печатал тайно от «Среды». Обыкновенно это был традиционный рассказ из народного быта, на котором Серафимович набил руку, — о старичке с посохом и котомкой, который куда-то идет.
— И старичок-то хороший, а идет! — не без юмора рассказывал о своем экстренном творчестве сам автор. — Куда идет и зачем — сам не знаю, и куда придет в конце рассказа — неизвестно мне!
В конце концов «хороший старичок» благополучно попадал в редакцию и, право же, выглядел не плохо.
Однажды, в момент острой нужды во время отъезда на дачу, Серафимович смог написать только начало и конец рассказа, середину же писать не стал за недостатком времени: в нумерации листов рукописи за двадцатой страницей следовала сороковая. Редакция приняла рукопись, не читая, выдала аванс, и только недели через две автор получил на даче тревожную телеграмму: «Затерялась середина рукописи с 20 по 40-ю страницу, извиняемся, просим возобновить».
К этому времени автор уже успел «возобновить» и немедленно выслал «затерянные» листки.
Когда к нему обращались за рассказом для «праздничных» номеров провинциальных газет о традиционном «замерзающем мальчике», писатель принимал вид заядлого ремесленника и, зная, что с ним будут торговаться, назначал гонорар «с запросом». «Заказчики» ужасались:
— Александр Серафимович, уступите! Нельзя ли подешевле?
— Можно! — охотно соглашался «мастер». — Но только уж, конечно, работа будет не та! — Он вздыхал, качал круглой головой. — Д-да-с! Предупреждаю: по цене и работа будет!
— Хуже?
— А как же? Не та отделка! Полировки не будет!
Заказчики мялись, крякали, чесали затылок и чаще всего соглашались.
— Ну, что делать! Валяй с полировкой!
Так жил и работал известный и талантливый писатель Серафимович. Так жили почти все писатели за исключением лишь немногих избранных.
Тяжелое прошлое, неволя ссылки и постоянная необеспеченность нисколько не испортили добродушный характер Серафимовича: он всегда был известен постоянной наклонностью к безобидной шутке.
На одной из «Сред» за чайным столом он заявил неожиданно:
— Никогда я не писал стихов, а вот на днях попробовал и написал стихотворение! Хочется мне узнать мнение «Среды». Разрешите прочесть!
Поэт вынул измятый листок бумаги и вразумительно, качая головой, начал:
Русалка плыла по реке голубой…
Всех поразила первоклассность стихов Серафимовича. Только большой поэт мог написать так образно, сильным языком, с богатыми, звучными рифмами.
При чтении присутствовали поэты «Среды» и почти весь кружок, за исключением Бонзы.
Все хвалили стихи и советовали автору развивать вдруг открывшийся стихотворный талант.
Потом забыли этот случай. Через месяц или два он опять попросил прослушать новый плод его вдохновения:
Ночи мои, ночи, как вы молчаливы!
Стихотворение всем понравилось, но один из поэтов «Среды», зачем-то подсказывавший чтецу в тех местах, когда он запинался, сказал по окончании чтения:
— Это мое стихотворение из моей книги, всем известное и даже в «Чтеце-декламаторе» помещено!.. Как же это так! Мы, очевидно, не читаем друг друга?
Все засмеялись и удивились: как это у всех захлестнуло?
Кстати, вспомнили и о первом стихотворении:
Русалка плыла по реке голубой…
— Да ведь это же Лермонтова! — напомнил Бонза.
Тут уж всем стало хотя и смешно, но отчасти и неловко. Начали стыдить «шутника». Он качал головой, хлопал о полы руками и, ахая, говорил:
— Ах, ах, как же это мы? Я давно заметил: время хлопотное, шумное, впору каждому только свои корректуры читать! Ну, Лермонтова забыть — так сяк! Но своего товарища, который тут с нами сидит?
С тех пор никто на собраниях «Среды» не хотел слушать «стихов Серафимовича».
Ведь была же когда-то вторично напечатана «Капитанская дочка» как совершенно новая вещь!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.