«Пражская весна» или … как это все было на самом деле

«Пражская весна» или …

как это все было на самом деле

35 лет назад на апрельском пленуме ЦК компартии Чехословакии была принята «Программа действий КПЧ». Началась так называемая «Пражская весна», сыгравшая в нашей истории и культуре не менее важную роль, чем у себя на родине, в Чехословакии. Между тем, это «знаковое», как теперь говорят, событие, до сих пор окружено многочисленными мифами.

Вот миф первый, самый распространенный.

Считается, что военное вмешательство СССР покончило с демократическим руководством ЧССР во главе с Дубчеком.

Но советские войска вошли в Чехословакию 21 августа 1968 года, а первый секретарь ЦК КПЧ Дубчек ушел в отставку в апреле 1969-го, председатель Национального собрания Смрковский — в январе 1969-го, а глава правительства Черник аж в январе 1970 года! Более того, именно эти товарищи подписали протокол об условиях пребывания советских войск в ЧССР.

Миф второй. Советский Союз остановил экономические реформы в ЧССР.

Он их не только не останавливал, а предоставил Чехословакии полную свободу в их проведении по «кадаровскому» (венгерскому) варианту при условии юридического признания советского военного вмешательства и прекращения антисоветской пропаганды. Это отмечено в совместном заявлении от 26 августа 1968 года на встрече в Кремле руководства КПСС и КПЧ. Чехи приняли условия советской стороны, но реформы проводить не стали. Почему — это надо спросить у них самих.

Миф третий. Торжество демократии в январе 1968 года, когда Дубчека выбрали первым секретарем ЦК КПЧ.

Дубчека никогда никто бы не выбрал, если бы не холодные отношения между Брежневым и тогдашним чешским партийным лидером Антонином Новотным. Они не заладились сразу после 14 октября 1964 года, когда был смещен Хрущев, и Брежнев сообщил об этом по телефону всем руководителям стран Варшавского договора. Вот что сказал Новотный (запись самого Брежнева): «Немножко для меня сразу неожиданно, не думал так. У нас будет шум. Говорю вам откровенно. Это так неожиданно. Так я думал, что Вы будете руководить по партии, а т. Хрущев предс. Сов. Министров.

Но затем поздравил меня и т.Косыгина. Сказал — ну что же, люди приходят и уходят, а идеи остаются...» В общем, сказал, как плюнул. Брежнев этого не забыл. Это холодность между ним и Новотным не осталась незамеченной карьеристами из ЦК КПЧ — Гендрихом, Коуцким, Кригелем, Цисаржем, Пеликаном, Шиком, Смрковским и другими. Они понимали, что если советское руководитель не расположен к их начальнику, то долго ему на высоком посту не протянуть. Но кто придет ему на смену? Человек, равный по авторитету Новотному, в Чехословакии был один. Но это был никакой не Дубчек, а опальный Густав Гусак, который еще в 1944 году руководил Словацким национальным восстанием, а после войны возглавлял правительство Словакии, хотя коммунисты там проиграли выборы. Гусак, с одной стороны, недолюбливал чехов, а с другой — являлся автором идеи вхождения Словакии в СССР (без Чехии). Был у него еще один «пунктик»: он считал «неблагонадежными» евреев в коммунистическом движении Чехословакии. В 1951г. Гусака арестовали по доносу партийного руководителя Словакии Широкого. На свободу он вышел только в 1963 году. По свидетельству деятеля «Пражской весны», секретаря ЦК КПЧ З. Млынаржа, Гусак «был сам по себе личностью, превосходившей своими способностями большинство тогдашних коммунистических лидеров». Но именно поэтому его боялись как огня и «консерваторы», и «прогрессисты» в руководстве КПЧ. Первые его просто «зажимали», а последним пришла в голову мысль, что, пока Гусак не встал крепко на ноги и не занял место Новотного, следует самим посадить на это место своего человека. Но кого, они долго не могли договориться. Помощник Брежнева Александров-Агентов записал смешную сцену: «... когда секретарю Президиума ЦК КПЧ Гендриху Брежнев прямо задал вопрос, кто, по его мнению, мог бы с успехом и достаточно авторитетно заменить Новотного на его постах (секретарском и президентском), Гендрих, не моргнув глазом, немедленно ответил: „Я“. Когда он вышел, Брежнев только покачал головой и сплюнул».

На этих переговорах в конце декабря 1967 года, которые продолжались 18 часов без перерыва, Брежневу больше других претендентов (Гусака, впрочем, среди них не было) понравился первый секретарь компартии Словакии Александр Дубчек, или попросту Саша, как он его называл. «Наш Саша». Саша был сравнительно молод, во время войны жил у нас в Казахстане, учился в Москве и, кроме того, растрогал Брежнева, когда в откровенной беседе пустил слезу и сказал, что его, давнего друга СССР, самодур Новотный не взял с собой в Москву на празднования 60-летия Октября. Брежневу подобные переживания были близки и понятны со времен Хрущева. Вот, что он, например, написал в тезисах своей речи на памятном заседании Президиума ЦК 13 октября 1964г., когда снимали Никиту Сергеевича (сохранено А. Александровым-Агентовым): «Как вы отзываетесь о товарищах о Секретариате? Вы ведь не знаете работу секретариата он ведет большую работу. А вы говорите что мы как кобели сцим на тумбу» (сохранены особенности орфографии и пунктуации оригинала).

По официальной версии Брежнев, сам предоставил чехам решать, кому ими руководить («Это ваше дело»), а по неофициальной, если верить тому же Млынаржу, дал понять, что не против кандидатуры Дубчека: «Наш Саша все же хороший товарищ». Вскоре, в январе 1968 года, Дубчека выбрали первым секретарем.

Миф четвертый. «Социализм с человеческим лицом».

Никакого «нового дыхания» социализм при Дубчеке по сравнению с социализмом Новотного не получил. Была лишь либерализация прессы, отмена запретов в искусстве, как и в СССР при Горбачеве. Короче, «гласность». Вожди КПЧ красовались на публике, боролись за рейтинги, как и нынешние политики, но «сближаться с народом» не торопились. Об отмене привилегий партноменклатуры не шло даже речи. Удивительно, но и «неформальная» чехословацкая пресса не писала об этом, в отличие от «демократической» при Горбачеве! А все потому, что газетчикам за это сразу могли свернуть головы, невзирая ни какую «весну». Было за что! Привилегии, которыми обладало тогдашнее руководство КПЧ, по-моему, даже превосходили советские (хотя, естественно, не мне их сравнивать). Секретарю ЦК, например, полагались отдельные особняки в городе и за городом. Мог он жить и в спецдоме, принадлежащем ЦК. Квартплата была символической. А за закуски, напитки, сигареты, подававшиеся у него в кабинете, вовсе ничего платить было не нужно. Огромная зарплата, в сущности, складывалась в чулок. «На сбережения, накопленные за полгода с секретарской зарплаты, я смог относительно безбедно прожить три года...» — пишет Млынарж. Он получал 14000 крон, из которых 6000 не облагались никаким налогом. Секретари, которые были одновременно членами политбюро, получали еще больше. Жалованье самого Дубчека, «нашего Ленина» (как писала о нем чехословацкая пресса), составляло 25000 крон. А средняя зарплата в ЧССР была 1400 крон.

«... То был демократизм рациональный, в какой-то мере даже аристократический, а потому сентиментальный и уж совсем не бескорыстный», — пишет З. Млынарж.

Показательна история, случившаяся с автором красивого лозунга «социализм с человеческим лицом», неким Радованом Рихтой, членом ЦК КПЧ при Дубчеке. В начале 70-х годов довелось ему подвозить на своей машине незнакомую девушку. По пути они обогнали колонну советских военных грузовиков с солдатами. Девушка вдруг плюнула в них через окно. Рихта затормозил и приказал девушке выйти. Ему бы сделать это подальше, ведь оплеванная колонна их уже нагоняла... Ничего, конечно, наши солдаты девушке не сделали бы, скорее всего, даже бы не остановились, но каково «человеческое лицо» Рихты!

Видимо, чешские коммунисты-демократы были не так уж сентиментальны, как пишет Млынарж. Отсюда и:

Миф пятый. Дубчековское руководство не держалось за свои посты и уходило в отставку с гордо поднятой головой, не в силах мириться с советской оккупацией.

Никто из них вообще добровольно не подал в отставку. Между тем, если бы они сделали это сразу после ввода войск, то создали бы для СССР большую проблему. Наши без особого труда справились бы с антикоммунистическими организациями и западной агентурой в Чехословакии. Но представьте, если бы оплотом сопротивления стала местная компартия! А дело к тому, между прочим, шло.

22 августа 1968 года в пражском рабочем районе Высочаны, в огромной столовой завода ЧКД, под охраной вооруженных рабочих из отрядов Народной милиции начал свою работу XIX чрезвычайный съезд КПЧ. В основном на нем присутствовали представители столичных парторганизаций. Этот съезд, собравшийся столь оперативно, сделал практически невозможным создание подконтрольного Москве Революционного рабоче-крестьянского правительства (вроде венгерского в 1956 году). На съезде был избран новый Президиум ЦК, в котором зарезервировали места для уже переправленных в СССР старых руководителей. Обязанности первого секретаря ЦК возложили на некого Венека Шилгана, профессора Высшей экономической школы. Новый Президиум ЦК был «дубчековским» по своей окраске, но в него, однако, вошли и такие люди, как Густав Гусак.

Высочанский съезд обратился за помощью к международному коммунистическому движению, потребовал вывести иностранные войска с территории ЧССР и возвратить в Прагу руководителей страны. Правда, предложение о денонсации ЧССР Варшавского договора и провозглашении нейтралитета не было поддержано большинством съезда. Но это, конечно, являлось слабым утешением для Москвы, потому что получалось: от чего уехали, к тому и приехали.

Что было делать в этой ситуации советской стороне? Разгонять Высочанский Президиум ЦК, неминуемо вступая при этом в вооруженный конфликт с рабочей милицией? Но на этом пути можно было больше потерять, чем обрести. Конкретно — потерять компартию Чехословакии. Пришлось бы с нуля создавать новую, которая не пользовалась бы никаким авторитетом в обществе.

Второй путь — договориться со старыми руководителями КПЧ и ЧССР, заставить их принять советские условия. Если Дубчек и прочие вернутся в Прагу в прежнем качестве, то Высочанскому Президиуму ничего не останется, как им подчиниться.

Москва выбрала второй путь. У Дубчека и его соратников появилась хорошая возможность маневрировать, добиваться от советской стороны уступок в условиях, когда в Праге действует параллельный ЦК. Но они почему-то этого не сделали. Согласно подписанному в Кремле 26 августа 1968 года протоколу, советские войска должны были находиться в ЧССР «временно», до наступления «нормализации» (срок не оговаривался), а вопрос об оккупации страны чешская сторона снимала с повестки дня Совета Безопасности ООН. В качестве уступки советской стороной было заявлено о поддержке политической линии январского и майского пленумов ЦК КПЧ. Но это на самом деле мало что значило, потому что главный партийный документ «Пражской весны» — «Программа действий КПЧ» — был принят на апрельском пленуме, а о нем в совместном протоколе не было ни слова.

Чешская делегация настаивала еще на одной уступке: чтобы Советский Союз отказался от создания новых руководящих органов в ЧССР (имелось в виду т.н. Революционное рабоче-крестьянское правительство главе с Биляком и Индрой). Советская сторона моментально заявила в ответ, что, в таком случае, и XIV Высочанский съезд следует признать недействительным. Чехам было крыть нечем, и они согласились. Это вроде бы выглядело обоюдным компромиссом, а на самом деле Брежнев и компания блестяще блефовали: Высочанский Президиум ЦК реально существовал, а вот никакого Рабоче-крестьянского правительства ЧССР еще не было! Но делегация КПЧ об этом не знала... Учитесь, как надо вести переговоры, господа со Смоленской площади!

Дубчек, Черник, Смрковский и другие не просто просчитались — они, по существу, предали тех, кто их спас как политиков, собравшись в Высочанах. Если бы не было чрезвычайного съезда, то, возможно, действительно возникло бы Революционное рабоче-крестьянское правительство с Революционным же трибуналом, как в Венгрии в 56-м. И этот трибунал, как и Венгрии, мог бы кое-кого расстрелять...

Но не только страх за свои жизни руководил Дубчеком и прочими. Они боялись и спасителей своих — делегатов съезда в Высочанах. А вдруг Москва признает руководство В. Шилгана и поведет переговоры исключительно с ним? Делегация КПЧ вернулась в Прагу и аннулировала решения чрезвычайного съезда. Тогда-то, 31 августа 1968 года, приказали долго жить «Пражская весна» и «социализм с человеческим лицом». В дубчековский Президиум из Высочанского Президиума было включено всего 7 человек. «Высочанские» в свое время были пощедрей: зарезервировали 15 мест для отсутствующих...

Миф шестой. Советский Союз, войдя в Чехословакию, поставил мир на грань ядерной войны, а мировое сообщество решительно осудило действия СССР и его союзников.

На самом деле введению войск в ЧССР предшествовали консультации с основным нашим соперником — США. Вот что сообщил об этом на переговорах 26 августа Л.И. Брежнев (в записи З. Млынаржа): «Итоги второй мировой войны для нас незыблемы, и мы будем стоять на их страже, даже если нам будет угрожать новый конфликт». Он совершенно недвусмысленно заявил, что военное вторжение в Чехословакию было бы предпринято ценой любого риска. Но затем добавил: «Впрочем, в настоящее время опасности такого конфликта нет. Я спрашивал президента Джонсона, признает ли и сегодня американское правительство в полном объеме соглашения, подписанные в Ялте и Потсдаме. И 18 августа я получил ответ: в отношении Чехословакии и Румынии — целиком и полностью, обсуждения требует лишь вопрос о Югославии».

Все остальное было лишь эмоциями и сотрясением воздуха.

Миф седьмой. Советский Союз повел себя, как слон в посудной лавке, применив силу там, где нужны были осторожность и терпение.

Советский Союз, напротив, терпел необычайно долго. Это объяснялось тем, что Брежнев после теплой встречи с Дубчеком в январе 1968 года поверил ему и защищал перед другими членами Политбюро. Когда же его надежды не оправдались, стало ясно, что Дубчек — это его личная ошибка, причем из разряда серьезных. А признавать свои ошибки Брежнев не любил. Поэтому с марта по август велись долгие, тяжелые, муторные переговоры с участием руководителей других союзных компартий. В конце июля отношения так обострились, что потребовалась «фронтальная» встреча двух Политбюро прямо на границе, в маленьком клубе на чехословацкой станции Чиерна-над-Тисой. Чехи на этой встрече вели себя вызывающе. Особенно отличался некто Ф. Кригель, совершенно не скрывавший своих антисоветских убеждений. Когда же П. Шелест запальчиво объявил, что этот «галицийский еврей» для него не партнер, делегация КПЧ демонстративно покинула зал и больше в него уже не возвращалась. Брежневу пришлось, забыв про гордость, идти через границу к Дубчеку в его вагон. После трудного разговора договорились о новой встрече — в Братиславе, с представителями других союзных компартий. Я видел чешскую хронику об этой встрече. Брежнев со своим Политбюро появился в зале раньше Дубчека, что довольно странно, учитывая, что они — гости. Делать Брежневу было нечего, он курил (сигареты «Новость»), беседовал о чем-то с Косыгиным, пялился на корреспондентов. Наконец, вошла делегация КПЧ. Чехи даже и не подумали поздороваться с нашими: спокойно расселись с непроницаемыми лицами.

На заседании приняли документ общего характера с обязательными в таких случаях заверениями в нерушимости социалистического лагеря. Негласно делегация КПСС договорилась с чехами «прекратить полемику». Но, как писал А. Александров-Агентов, «в тот же самый вечер, когда окончилась работа „шестерки“, на одной из центральных площадей Братиславы был организован грандиозный митинг „в защиту Дубчека“. Выступая с балкона пере десятками тысяч людей, Смрковский произнес истерическую речь, подогревая настроение масс против СССР и его союзников, и для пущего эффекта разорвал на себе рубашку при свете мощных прожекторов».

17 августа Брежнев написал письмо Дубчеку, в котором доказывал, что антисоветская, антисоциалистическая пропаганда в ЧССР не прекращается и что это противоречит договоренностям, достигнутом в Чиерне и Братиславе. Дубчек на это письмо не ответил. А 18-го Брежнев получил уже известное нам письмо от Джонсона. В ночь с 20 на 21 августа страны Варшавского договора ввели в Чехословакию войска.

Закономерен вопрос: а что же во всей этой истории — не мифы, а реальность?

Это, по-моему, показал дальнейший ход истории стран соцлагеря. Если бы в августе 1968г. СССР и его союзники не ввели войск в Чехословакию, случилось бы то же самое, что случилось в ЧССР после «бархатной революции» 1989 года. Сначала бы она вышла из Варшавского договора, потом убрала бы прилагательное «социалистическая» из своего названия, а потом бы вступила в НАТО. «Социализм с человеческим лицом» везде — в Польше, Венгрии, Румынии, ГДР, Болгарии, Литве, Латвии, Эстонии — заканчивался одним и тем же. Только едва ли можно сказать, что у НАТО, куда они так рвутся или уже вступили, «человеческое лицо».

А ведь именно об угрозе разрушения европейской и мировой системы безопасности руководители КПСС настойчиво предупреждали руководителей КПЧ с марта по август 1968 года. Кто здесь прав, а кто виноват? У великой державы — своя правда, у маленькой державы — своя. И вместе им, видимо, трудно сойтись.

Использованы материалы статьи Андрея Воронцова «Мифы Пражской Весны 1968»