4

4

Первое время Суворов блаженствовал в Кончанском, отдыхая от безотрадных петербургских впечатлений. Унизительный гласный надзор был теперь снят.

Фельдмаршал ездил к ближним помещикам и принимал их у себя, позволяя себе вволю почудить. Раз прибыл к нему в гости некий сосед в карете о восьми лошадях и добился ответного визита, зазвав в этот день всю округу. Удивлению собравшихся не было предела, когда показались восемьдесят лошадей цугом, тянувших бричку. Форейтор полчаса сводил их в клубок, пока наконец во двор, не въехал Суворов. Назад в Кончанское фельдмаршал отправился уже на одной лошади.

Заживши помещиком, он много заботился о благоустройстве усадьбы, видя, очевидно, в ней свое последнее пристанище: велел строить одноэтажный господский дом, сажать фруктовые деревья, перекидывать мостики через ручьи. Часто посещал он крестьянские дворы, устраивал свадьбы, присутствовал на крестинах. Он прибавил жалованье дворовым, назначил пенсию отцу своего верного Прохора, а самому камердинеру обещал по своей смерти вольную. Прохор ее и в самом деле получил от сына фельдмаршала Аркадия Александровича.

Фельдмаршал полюбил более всего в Кончанском остроконечную гору Дубиху, к которой от усадьбы вела березовая аллея. От некогда росших здесь дубов не осталось ничего, кроме названия, — гора была покрыта огромными елями. На Дубихе поставили беседки и маленький, в двенадцать квадратных метров, двухэтажный домик, обнесенный снаружи открытыми узкими галереями. Внизу помещались кухня и людская, наверх вела лесенка в восемь — десять ступенек. В комнате Суворова стояло старое кресло, дубовый стол на одной ножке и лежала куча соломы. Отсюда видны были дальние леса и реки, здесь Суворов наслаждался природой и уединением.

Между тем Павел I, обеспокоенный победами Франции, стал все чаще подумывать об оказании военной помощи Австрии и Англии. События на Мальте сильно повлияли на его решение. Сохранившийся с крестовых походов средневековья державный орден Святого Иоанна Иерусалимского, не зависевший ни от какого государя, в действительности искал себе сильного покровителя. Когда Наполеон завладел Мальтой, Павел взял орден под защиту и принял сан великого магистра. В этом несколько театральном поступке сказался весь характер императора. Какие выгоды приобретала Россия от учреждения «Греко-Российского Великого Приорства»? Кому нужен был бутафорский орден? Но Павел, пылко мечтавший о новом крестовом походе, начал войну с Францией.

В помощь Порте и англичанам император послал адмирала Ушакова, который «при великих воинских дарованиях, при необыкновенной твердости воли… отличался также простотою старинных русских нравов и обычаев». Царьград, еще недавно трепетавший при имени Ушак-паши, увидел в Мраморном море русскую эскадру, и сам султан, переодетый в платье босяка, ездил на лодке осмотреть ее.

На западных границах России в полной боевой готовности стоял двадцатитысячный корпус генерала А. Г. Розенберга. Накануне неизбежного заграничного похода русских войск Павел I снова вспомнил о Суворове. В начале сентября 1798 года к нему выехал генерал-майор И. И. Прево де Люмиан, хорошо знакомый фельдмаршалу по совместной службе в Финляндии. Император поручил ему узнать мнение Суворова о стратегическом плане войны.

Великий полководец продиктовал де Люмиану условия, необходимые для победоносной кампании:

«1) Только наступление.

2) Быстрота в походе, горячность в атаках холодным оружием.

3) Никакой методичности при хорошем глазомере.

4) Полная власть генерал-аншефу.

5) Атаковать и бить противника в открытом поле.

6) Не терять времени на осаду… брать скорее крепости штурмом и сразу живой силой; так имеешь меньше потерь.

7) Никогда не распылять силы для сохранения различных пунктов. В случае если противник их минует, это тем лучше, ибо он приближается, чтоб быть битым».

Это был чисто суворовский план стремительной кампании, противоречивший в корне представлениям пруссофила Павла и придворного военного совета Австрии — гофкригсрата. Фельдмаршал предлагал оставить только два корпуса — у Страсбурга и Люксембурга, а с главными силами идти на Париж. Наблюдая за успехами республиканской Франции, Суворов мечтал сразиться с молодым Бонапартом и говаривал:

— Далеко шагает мальчик! Пора унять…

Очень скоро в беседе с Ростопчиным он назовет Наполеона в ряду величайших полководцев мира — Цезаря и Ганнибала.

Однако, уносясь в мечтах навстречу французским армиям, отставной фельдмаршал прекрасно понимал, что надежд возвратиться на военную службу нет, что близка смерть. Не было в живых уже почти никого из знаменитых современников Суворова — Екатерины II, Фридриха II, Орловых, Румянцева, Потемкина. «Травою забвенья» поросли валы Измаила и поля Фокшан и Рымника, паук стлал свою паутину в спальне огромного потемкинского дворца в Херсоне, и разваливались торжественные врата, выстроенные в честь Екатерины. Новые люди вершили политику и вели войны: двадцатидевятилетний Бонапарт, двадцативосьмилетний командующий Рейнской армией австрийцев эрцгерцог Карл, тридцатилетний Жубер. Казалось, и сам Суворов был уже теперь сказочным обломком уходившего XVIII столетия.

Давали о себе знать многочисленные ранения. «Левая моя сторона, более изувеченная, уже 5 дней немеет, а больше месяца назад был я без движения во всем корпусе», — сообщал Суворов в декабре 1798 года. Чувствуя себя бесконечно одиноким, порвав отношения с Н. Зубовым и даже на время с любимой дочерью, почти семидесятилетний фельдмаршал решает уединиться в монастыре. В том же декабре обращается он к Павлу I: «Ваше императорское величество, всеподданнейше прошу позволить мне отбыть в Нилову новгородскую пустынь, где я намерен окончить мои краткие дни в службе Богу. Спаситель наш один безгрешен. Неумышленности моей прости, милосердный государь». Под прошением подпись: «всеподданнейший богомолец, Божий раб».

История, однако, готовила Суворову еще одно, быть может, самое трудное испытание.

6 февраля 1799 года в Кончанское примчался флигель-адъютант Толбухин с собственноручным рескриптом Павла I: «Сейчас получил я, граф Александр Васильевич, известие о настоятельном желании венского двора, чтобы вы предводительствовали армиями его в Италии, куда и мой корпус Розенберга и Германа идут. И так посему и при теперешних европейских обстоятельствах долгом почитаю не от своего только лица, но и от лица других предложить вам взять дело и команду на себя и прибыть сюда для въезда в Вену». В другом, частном письме император пояснял: «Теперь нам не время рассчитываться. Виноватого Бог простит. Римский император требует вас в начальники своей армии и вручает вам судьбу Австрии и Италии. Мое дело на сие согласиться, а ваше спасти их. Поспешите приездом сюда и не отнимайте у славы вашей времени, а у меня удовольствия вас видеть».

Говорили, что, получив письмо императора Франца, приглашавшего Суворова в военачальники, Павел сказал Ростопчину:

— Вот каковы русские — везде пригождаются…

Император, как и год назад, сомневался, приедет ли Суворов, а если приедет, то скоро ли. Но теперь было иное дело…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.