Глава XIII. На круги своя

Глава XIII. На круги своя

Гулкой волной раскатилась по Красной площади дробь восьмидесяти барабанов. Влажные полотнища беспомощно волочились по мокрой брусчатке. Повисшие на опущенных к земле древках двести знамен разгромленных на полях сражений фашистских войск швырялись к подножию Мавзолея. Первым — штандарт Адольфа Гитлера.

Парад Победы, состоявшийся ненастным днем 24 июня, принимал Жуков. Выехав от Спасских ворот на белом коне, Георгий Константинович принял рапорт командующего парадом Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского, а после исполнения гимна «Славься, русский народ» выступил с трибуны Мавзолея с приветственной речью.

Торжественным маршем по Красной площади прошли сводные полки Карельского, Ленинградского, 1-го Прибалтийского, 3-го Белорусского, 2-го Белорусского, 1-го Белорусского, 1-го Украинского, 4-го Украинского, 2-го Украинского, 3-го Украинского фронтов и Военно-Морского Флота. Порядок прохождения фронтов определялся их положением на театре военных действий к концу войны — с севера на юг.

Кстати, идея провести в ознаменование победы над фашистской Германией в Москве Парад Победы была высказана Сталиным 19 мая 1945 года на совещании членов Государственного Комитета Обороны и Генерального штаба. Она была сразу же горячо поддержана, и тогда никто не сомневался, что парад должен принимать Верховный главнокомандующий.

Но позднее, по воспоминаниям Георгия Константиновича, числа 18–19 июня, его пригласил на дачу Сталин. Спросив, не разучился ли Жуков еще ездить на коне, Сталин и поручил ему принимать Парад Победы.

Почему же Сталин отказался сам принимать парад? В своих мемуарах Жуков поведал следующее: «На другой день я поехал на Центральный аэродром посмотреть, как идет тренировка к параду. Там встретил сына Сталина Василия. Он отозвал меня в сторону и рассказал любопытную историю:

— Говорю вам под большим секретом. Отец сам готовился принимать Парад Победы. Но случился казус. Третьего дня во время езды от неумелого употребления шпор конь понес отца по манежу. Отец, ухватившись за гриву, пытался удержаться в седле, но не сумел и упал. При падении ушиб себе плечо и голову, а когда встал — плюнул и сказал: „Пусть принимает парад Жуков, он старый кавалерист“».[475]

Когда Георгий Константинович принимал Парад Победы, он находился уже в статусе командующего Группой советских оккупационных войск в Германии и представителя советского Верховного главнокомандования в Контрольном совете по оккупации Германии.

Первое официальное заседание Контрольного совета было намечено на 5 июня. Видно не все было гладко и спокойно, так как накануне Жуков потребовал от командующих армиями «отработать планы подъема подразделений, частей, соединений и армий по боевой тревоге… Оборонительные сооружения строить и развивать только в ночное время и, в крайнем случае, в процессе плановых занятий по обороне небольшими подразделениями. Все построенные и находящиеся в постройке окопы, ходы сообщения, НП, ОП (наблюдательные пункты и огневые позиции. — В.Д.) и прочие инженерные сооружения к рассвету должны быть тщательно замаскированы от местного населения и наблюдения Союзников. Минирования местности до особого распоряжения не производить».

Перед началом заседания Контрольного совета генерал армии Д.Эйзенхауэр вручил Жукову высшую воинскую награду — медаль «Легион почета», которой его удостоило американское правительство. Эйзенхауэр очень высоко ценил Георгия Константиновича и считал, что тот «имел самый большой опыт руководителя величайшими сражениями, чем кто-либо другой в наше время… Совершенно очевидно, что он был величайшим полководцем». В узком кругу Эйзенхауэр заверял У. Гарримана, что «мой друг Жуков будет преемником Сталина, и это откроет эру добрых отношений» между СССР и США. Вспоминая о встрече в штаб-квартире Жукова, он отметил, что тот произвел «впечатление приветливого человека с отличной военной выправкой».[476]

О некоторых важных деталях той встречи Георгий Константинович рассказал в своих «Воспоминаниях и размышлениях»:

«Вначале беседа шла вокруг минувших событий. Д.Эйзенхауэр рассказал о больших трудностях при проведении десантной операции через Ла-Манш в Нормандию, сложностях по устройству коммуникаций, в управлении войсками и особенно при неожиданном контрнаступлении немецких войск в Арденнах.

Переходя к делу, он сказал:

— Нам придется договориться по целому ряду вопросов, связанных с организацией Контрольного совета и обеспечением наземных коммуникаций через советскую зону в Берлин для персонала США, Англии и Франции.

— Видимо, нужно будет договориться не только о наземных коммуникациях, — ответил я Д. Эйзенхауэру, — придется решить вопросы о порядке полетов в Берлин американской и английской авиации через советскую зону.

На это генерал Спаатс (командующий американской стратегический авиацией. — В.Д.), откинувшись на спинку стула, небрежно бросил:

— Американская авиация всюду летала и летает без всяких ограничений.

— Через советскую зону ваша авиация летать без ограничений не будет, — ответил я Спаатсу. — Будете летать только в установленных воздушных коридорах.

Тут быстро вмешался Д. Эйзенхауэр и сказал Спаатсу:

— Я не поручал вам так ставить вопрос о полетах авиации.

А затем, обратившись ко мне, заметил:

— Сейчас я приехал к вам, господин маршал, с тем, чтобы лично познакомиться, а деловые вопросы решим тогда, когда организуем Контрольный совет.

— Думаю, что мы с вами, как старые солдаты, найдем общий язык и будем дружно работать, — ответил я. — А сейчас я хотел бы просить вас только об одном: быстрее вывести американские войска из Тюрингии, которая, согласно договоренности на Крымской конференции между главами правительств союзников, должна оккупироваться только советскими войсками.

— Я согласен с вами и буду на этом настаивать, — ответил Д. Эйзенхауэр…

Внешне Д.Эйзенхауэр произвел на меня хорошее впечатление. Мне понравились его простота, непринужденность и чувство юмора».[477]

Дружеский характер отношений между Жуковым и Эйзенхауэром едва не сломала серьезная заминка с открытием заседания Контрольного совета. Георгий Константинович ждал важного указания из Москвы, и ожидание это стало выходить за рамки приличий. Генерал Эйзенхауэр, не намеренный терять время, заявил, что покинет Берлин, если заседание не начнется в ближайшие полчаса.

Через десять минут заседание открылось. Его участники подписали Декларацию о поражении Германии и принятии верховной власти в стране правительствами СССР, США, Англии и Франции. В соответствии с этой Декларацией, а также решениями Крымской (Ялтинской) конференции глав правительств СССР, США и Англии (февраль 1945 года) было официально оформлено учреждение Контрольного совета для осуществления верховной власти в Германии в период ее оккупации и выполнения основных требований безоговорочной капитуляции. В совет вошли представители всех четырех стран — главнокомандующие оккупационными войсками в зонах оккупации этих стран. Верховную власть в советской зоне оккупации осуществляла Советская военная администрация в Германии (СВАГ). Аппарат СВАГ возглавлялся Главноначальствующим (он же Главнокомандующий) Г.К.Жуковым.

После подписания Декларации Жуков пригласил присутствовавших на банкет.

«Я сказал Жукову, что мне придется этим же вечером возвращаться во Франкфурт, и довольно рано, чтобы произвести там посадку до наступления темноты, — вспоминал Эйзенхауэр. — Он попросил меня согласиться на компромисс и зайти в банкетный зал на пару тостов и прослушать две песни в исполнении ансамбля Красной Армии. Он обещал мне быстрый проезд через город к аэродрому, сказав, что сам поедет со мной на аэродром и проследит, чтобы не было никаких задержек.

Столь гостеприимный жест Маршала в отношении своих союзников вызвал у меня сожаление, что я не могу оставаться здесь дольше. Ансамбль Красной Армии замечательно исполнял песни, а банкетный стол был заставлен русскими деликатесами. Перед моим уходом Маршал Жуков объявил, что только что получил из Москвы указание, одобренное генералиссимусом Сталиным, вручить фельдмаршалу Монтгомери и мне русский орден Победы — награду, которую до этого еще не получил ни один иностранец. Маршал спросил, когда я хотел бы провести церемонию вручения этого ордена, и я пригласил его посетить мой штаб во Франкфурте. Он принял приглашение и был доволен, когда Монтгомери тактично заметил, что поскольку в течение всей кампании в Европе он находился под моим командованием, то он тоже хотел бы получить эту награду в моем штабе».[478]

Церемония вручения орденов Эйзенхауэру и Монтгомери состоялась 10 июня. О том, как происходил прием по этому случаю, в воспоминаниях Монтгомери чрезмерной доброжелательности не просматривается: «Поздним утром Жуков прибыл с большой свитой, состоящей в основном из фотокорреспондентов и репортеров. Церемония награждения происходила в офисе Эйзенхауэра. Затем на большом балконе Жуков наградил медалями 24 британских и американских офицера штаба верховного союзного командования. Это было совершенно неорганизованное и недостойное зрелище, с фотографами, все время скачущими в поисках подходящей позиции для съемки. Однако награды, в конце концов, были благополучно вручены, хотя мне казалось, что в той обстановке медали свободно могли бы получить те, кому они не были предназначены.

Перед обедом около 1700 американских и британских самолетов пролетели строем над нами, чтобы продемонстрировать воздушную мощь Запада, которая не могла не произвести впечатления на русских. Во время обеда американцы показали красочное кабаре-шоу с плавной музыкой и сложным танцем, исполняемым негритянками, обнаженными выше пояса. Русские никогда не видели и не слышали ни о чем подобном, и у них глаза на лоб полезли. Тем не менее им это очень понравилось, и они все время вызывали артисток на „бис“. Весь распорядок дня был тщательно разработан, и русские испытали щедрое гостеприимство американцев. Это был день демонстрации американского богатства и мощи».

Эйзенхауэр об этом событии сохранил более теплые впечатления: «Выдался прекрасный летний день, и сначала мы повели гостей на большой открытый балкон, где нас угощали вином и закуской перед завтраком, и в это время, как было запланировано, провели воздушный парад с участием большого числа самолетов нашей авиации, полагая, что Маршал Жуков воспримет это как проявление глубокого уважения к нему. С ближайших аэродромов мы подняли сотни истребителей, за которыми строем пронеслись бомбардировщики всех типов, какие только у нас имелись. В ясную, солнечную погоду получилось внушительное зрелище, и казалось, оно произвело на Жукова большое впечатление. В соответствии с русским обычаем, насколько мы его знали, во время завтрака провозглашались тосты. Маршал Жуков был мастером провозглашения тостов, или, по крайней мере, таким он нам тогда показался, и его высказывания через переводчика делали честь союзникам и рождали надежду на успех нашего сотрудничества в будущем. Все по очереди провозглашали свои тосты — англичане, американцы, русские и французы. Мы, должно быть, не меньше десяти раз вставали при провозглашении тостов».[479]

Английское правительство также решило не остаться в долгу. В конце июня фельдмаршал Монтгомери вручил Георгию Константиновичу орден «Бани» I степени и Большой крест.

В последующий период Жуков был всецело занят подготовкой Потсдамской конференции руководителей СССР, США и Великобритании, которая проходила с 17 июля по 2 августа 1945 года.

Сталин, возглавлявший советскую делегацию, прибыл в Потсдам в хорошем настроении и, не скрывая удовлетворения, заявил: «Чувствуется, наши войска со вкусом поработали над Берлином. Проездом я видел всего лишь десяток уцелевших домов. Так будет и впредь со всеми любителями военных авантюр».

Американскую делегацию возглавлял президент США Г.Трумэн, английскую — премьер-министр Великобритании У. Черчилль, а с 28 июля — сменивший его на этом посту К. Эттли. В работе конференции участвовали министры иностранных дел, военные советники и эксперты.

Три державы подтвердили, что «германский милитаризм и нацизм будут искоренены» с тем, чтобы угроза агрессии никогда больше не исходила с немецкой земли. Объявлялась полная демилитаризация и разоружение Германии — упразднение всех ее сухопутных, морских и воздушных вооруженных сил, СС, СА, СД и гестапо со всеми их организациями, штабами и учреждениями, учебными заведениями, военными и полувоенными организациями. Все вооружение и амуниция должны быть уничтожены или переданы союзникам. В стране отменялись все нацистские законы, запрещалась нацистская и милитаристская пропаганда, а все, кто участвовал в планировании и осуществлении нацистских зверств, предавались суду. Утвержденные участниками конференции экономические принципы предусматривали ликвидацию всей военной промышленности, запрещение производства вооружения, военного снаряжения, военных самолетов и морских судов всех типов. Вводился строгий контроль над производством металлов, химических продуктов и других предметов, необходимых для военной экономики.

Считая недопустимым сохранение военно-экономического потенциала Германии, делегации США и Великобритании не согласились, однако, с предложениями делегации СССР об установлении совместного контроля четырех великих держав (включая Францию) над Рурской областью — военно-экономической базой германского милитаризма. Германия делилась на зоны оккупации войсками СССР, США, Великобритании и Франции. Специальные соглашения о репарациях подтверждали право народов, пострадавших от германской агрессии, на компенсацию и определяли источники получения репарационных платежей. Делегации решили, что все четыре державы получат репарации из своих зон оккупации и за счет германских вложений за границей, СССР дополнительно к этому — 25 процентов всего изымаемого из западных зон промышленного оборудования (из них 15 процентов в обмен на эквивалентные поставки угля, продовольствия и других товаров). Из своей доли репараций СССР удовлетворял репарационные претензии Польши. По предложению делегации СССР было принято решение о разделе поровну между СССР, США и Великобританией германского военно-морского и торгового флота не позднее 15 февраля 1946 года (большая часть подводных лодок по предложению английской делегации подлежала потоплению). Было принято решение о передаче СССР города Кенигсберга (с 1946 года — Калининград) и прилегающего к нему района. К Польше отходила часть Восточной Пруссии, а также город Данциг (Гданьск). Делегации США и Великобритании вынуждены были признать польское Временное правительство национального единства.

Конференция рассмотрела вопрос о главных военных преступниках и подтвердила намерение трех держав «предать этих преступников скорому и справедливому суду». На конференции была конкретизирована компетенция Контрольного совета в Германии, призванного осуществлять верховную власть четырех союзных держав — СССР, США, Великобритании и Франции — в период выполнения Германией основных требований Акта о капитуляции вооруженных сил фашистской Германии, Декларации о поражении Германии, а также решений Потсдамской конференции. Советская делегация подтвердила готовность СССР выполнить свои обязательства, принятые на Крымской (Ялтинской) конференции относительно вступления СССР в войну против Японии.

На приеме, который устроил перед своим отъездом из Потсдама проигравший парламентские выборы Черчилль, произошел любопытный инцидент. Отставной британский премьер неожиданно провозгласил тост за здоровье Жукова. «Мне ничего не оставалось, как предложить свой ответный тост, — вспоминал Георгий Константинович. — Благодаря У.Черчилля за проявленную ко мне любезность, я машинально назвал его „товарищем“. Тут же заметил недоуменные взгляды И.В.Сталина и В.М.Молотова и несколько смутился. Однако быстро оправился и, импровизируя, предложил тост за „товарищей по оружию“, наших союзников в этой войне — солдат, офицеров и генералов армий антифашистской коалиции, которые так блестяще закончили разгром фашистской Германии… На другой день, когда я был у И. В. Сталина, он и все присутствовавшие смеялись над тем, как быстро я приобрел „товарища“ в лице У. Черчилля».[480]

После завершения Потсдамской конференции Г.К.Жукову пришлось заниматься подготовкой визита генерала Д.Эйзенхауэра в Советский Союз. Инициатором этого визита был И.В.Сталин. «Генералиссимус предложил, чтобы в рамки моего визита вошла дата 12 августа, — вспоминал Эйзенхауэр. — Это был день национального спортивного праздника в Москве. Я был рад предоставившейся мне возможности увидеть страну, в которой никогда до этого не бывал, но еще больше я был рад тому, что это означало, что Советское правительство было в такой же мере заинтересовано в развитии дружественных контактов, как и мы. Я быстро ответил согласием, и мне сообщили, что официально я буду гостем Маршала Жукова во время моего пребывания в Москве и что он будет сопровождать меня из Берлина в Москву».[481]

Жуков сопровождал Эйзенхауэра во время поездки в Москву и Ленинград. Эйзенхауэр запечатлел в своих мемуарах «Мандат для перемен» примечательный эпизод: «Сталин, босс, железной рукой правивший Советским Союзом, был начисто лишен чувства юмора… Вечером в кинозале мы смотрели советскую картину о взятии Берлина, где был показан и мой старый друг маршал Жуков со множеством орденов и медалей на парадном мундире. Во время демонстрации фильма Сталин сидел между мной и Жуковым. В какой-то момент я повернулся и сказал нашему переводчику, сидевшему позади Сталина: „Скажите маршалу Жукову, что, если он когда-либо потеряет свою работу в Советском Союзе, он сможет, как доказывает эта картина, наверняка найти работу в Голливуде“. Сталин молча выслушал переводчика. „Маршал Жуков, — сообщил он мне ровным тоном, — никогда не останется без работы в Советском Союзе“». Впрочем, у кого в этом случае юмор оказался тоньше, сказать трудно.

Постепенно выяснялось, что у русских и американцев было разным отношение не только к юмору. 14 августа, накануне отъезда Эйзенхауэра из Москвы, американский посол устроил прием в его честь. Глава военной миссии США в Москве генерал Джон Р. Дин вспоминал, что, выпив и закусив, Жуков и Эйзенхауэр пустились в дружеский спор о свободе прессы: «В результате выявилось фундаментальное различие их мышления. Эйзенхауэр очень хорошо изложил нашу позицию, но это не произвело на Жукова никакого впечатления. Он был продуктом поколения, которое никогда не знало никакого подобия индивидуальной свободы, и никакой аргумент не мог оправдать в его глазах безусловную свободу выражения своих чувств и мыслей устно или письменно, даже если они могут противоречить интересам государства».

Разным было отношение у союзников и к проведению совместного военного парада в Берлине, который должен был продемонстрировать их единство. 7 сентября 1945 года в районе Бранденбургских ворот выстроились войска СССР, США, Англии и Франции. Атмосферу происходившего довольно точно уловил водитель Георгия Константиновича А.Н.Бучин.

«Маршал Жуков в парадном мундире объехал выстроившиеся войска, стоя в открытом „паккарде“, который довелось вести мне, — вспоминал А. Н. Бучин. — Волнующее зрелище. Увы, западные правительства не захотели прислать своих высших командующих в оккупированной Германии. Что делать, Георгий Константинович занял место на трибуне, произнес приличествующую случаю речь, и перед ним прошли войска четырех держав. Технику западные державы не вывели, протопали части, несшие оккупационную службу в своих секторах в Берлине. Довольно комично выглядели шотландцы, здоровые ножищи с голыми коленками из-под клетчатых юбок.

Наши войска были великолепны, продемонстрировали безупречную строевую выучку. Трудно было поверить — перед трибуной, чеканя шаг, прошли ветераны Великой Отечественной, которые привыкли воевать, а не маршировать в парадном строю. Земля задрожала, когда пошла техника — тяжелые танки и самоходные орудия».

Это свидетельство советского солдата. А вот что писал американский исследователь У. Спар в своей книге о Г.К.Жукове:

«День парада приближался, и тут Жукову сообщили, что главнокомандующие трех остальных держав не смогут присутствовать и пришлют своих заместителей. Когда Жуков доложил об этом Сталину, диктатор отнес это на счет стремления союзников преуменьшить значение парада войск антигитлеровской коалиции. Он приказал Жукову самому принять парад. С точки зрения Жукова, парад оказался успешным и достиг своей цели.

Парадом достигли и другого. Советы смогли показать высокопоставленным союзным военачальникам новейшие образцы танков и самоходных орудий».

Д. Эйзенхауэр, с согласия правительства США, пригласил Жукова посетить Америку. «Согласие было сразу же получено, и мы думали, что Маршал в самое ближайшее время поедет в Соединенные Штаты, — пишет Эйзенхауэр в своей книге „Крестовый поход в Европу“. — Он просил, чтобы генерал Клей или я поехал вместе с ним, чтобы у него был рядом друг во время визита в мою страну, точно так, как он меня сопровождал во время моей поездки в Россию. Я ответил ему, что в силу особых обстоятельств и проблем в данный момент я не могу поехать с ним, но договорился, что с ним поедет генерал Клей. Маршал Жуков спросил, не сможет ли мой сын Джон сопровождать его в качестве адъютанта. Я ему сказал, что для Джона это будет большой честью, более того, я буду рад отправить их на своем самолете С-54, которым сам постоянно пользуюсь. Это обрадовало Маршала. Он уже летал на этом самолете через Россию и верил в его надежность и мастерство экипажа. К сожалению, вскоре Маршал заболел. Поговаривали, что это якобы дипломатическая болезнь, но, когда я увидел его на следующем заседании Контрольного совета в Берлине, у него был вид человека, перенесшего тяжелую болезнь».[482]

Маршал Жуков также ссылается на свою болезнь: «К сожалению, перед полетом я заболел. Пришлось еще раз звонить И. В. Сталину: „В таком состоянии лететь нельзя. Соединитесь с американским послом Смитом и скажите ему, что полет по состоянию здоровья не состоится“».[483]

И все же отмена визита в США имела, скорее всего, дипломатическую подоплеку. Например, в эти дни Эйзенхауэр получил послание от своего политического советника Р.Мэрфи, который сообщал, что сотрудники американского посольства в Москве видели Жукова в театре явно в хорошем самочувствии.

То, что «болезнь» Жукова была дипломатической, подтверждает и его дочь Элла: «Отец был глубоко огорчен, когда не смог по приглашению Эйзенхауэра посетить с ответным визитом США. Сталин сначала поддерживал идею визита, но потом по причинам, о которых можно только догадываться, изменил свое решение. „К сожалению, перед полетом я заболел“, — пишет отец в своих мемуарах… Но мы-то знали, что болезнь носила дипломатический характер. Мы поняли, что его, по сути дела, вынудили отказаться от желанной поездки. Не исключено, что таким образом ему указали на место».

Популярность маршала все больше и больше тревожила Сталина.

Наверняка знал он и о том, что для того, чтобы написать портрет Жукова, в Германию ездил известный художник П.Д.Корин. И ведь удалась работа: на ней Георгий Константинович, как и в жизни, выглядит волевым, по-военному подтянутым, ордена на груди — как сталь доспехов, металлом отливает синий маршальский мундир. И в лице, и в крепкой коренастой фигуре видится что-то железное, несгибаемое. По всему чувствуется: перед вами человек, который привык принимать ответственные решения, управлять огромными массами людей. Весь он — воплощение власти и военного приказа, которому подчинены миллионы жизней, миллионы судеб.

Во время пребывания в Германии на Корина тяжелое впечатление произвел один случай: увидел он, как наши солдаты выбрасывают из дома немецкого профессора ценнейшие книги. Жуков вмешался и безобразие прекратил.

Психология победителя на оккупированной земле — вещь сложная.

В то же время, когда Корин писал портрет Жукова, Е.В.Вучетич подарил Георгию Константиновичу его собственный бронзовый бюст в натуральную величину. На монументе были выгравированы слова:

«Тебе не смог в венец победный

Лавровой ветви я вплести,

Но постараюсь до столетий

Твой светлый образ донести.

Славному русскому полководцу XX века, Маршалу Г.К.Жукову в память о наших коротких встречах. Скульптор Вучетич. Ноябрь 1945 г. Берлин».

Последняя встреча Г.К.Жукова и Д.Эйзенхауэра состоялась на приеме, который советская сторона давала в Берлине 7 ноября 1945 года. Эйзенхауэр, получивший приказ о возвращении в США, отмечал: «Когда я прибыл, Маршал Жуков со своей женой и несколькими старшими помощниками стояли в центре зала, принимая гостей. Он приветствовал меня и затем быстро покинул центр зала. Маршал взял свою жену под руку, и мы втроем уединились в уютной комнате, где был накрыт стол с самой изысканной закуской. В разговоре прошло два часа. Общий тон высказываний Маршала сводился к тому, что, по его мнению, мы в Берлине кое-чего добились для разрешения трудной проблемы установления взаимопонимания между двумя странами, столь разными по своим культурным и политическим взглядам, какими являлись Соединенные Штаты и Советский Союз. Маршал считал, что мы могли бы добиться еще большего. Он много говорил об Организации Объединенных Наций и заметил: „Если Соединенные Штаты и Россия будут стоять вместе, несмотря ни на какие трудности, успех ООН будет наверняка обеспечен. Если мы будем партнерами, то не найдется такой страны на земле, которая осмелилась бы затеять войну, когда мы наложим на нее запрет“».[484]

О своей работе на посту Главноначальствующего СВАГ и Главнокомандующего Группой советских оккупационных войск в Германии Жуков рассказывал военному историку Светлишину: «Забот было много. Понял я, сколь сложнейшее дело дипломатия. Требовалось без промедления разоружить оставшиеся германские войска, арестовать главарей фашизма, организовать управление государством, работу местных властей. Надо было накормить голодный, измученный войной немецкий народ».[485]

Вот лишь некоторые из тех вопросов, которые приходилось решать Георгию Константиновичу.

31 мая 1945 года он подписывает постановление военного совета 1-го Белорусского фронта «О снабжении молоком детей гор. Берлина». Оно содержит целый комплекс сложных вопросов, касающихся восстановления сельскохозяйственного производства, ветеринарной службы, организации работы молочных заводов, молочных пунктов, транспорта. В числе ответственных: заместитель командующего Серов, генералы Жижин и Антипенко, полковник Ткачев…

26 октября Жуков шлет, как особо важное, распоряжение военным советам армий: «Нами установлено, что некоторые передислоцирующиеся и уходящие части оставляют поля своих подсобных хозяйств необработанными, а сельскохозяйственный инвентарь берут с собой.

Между тем многие из этих подсобных хозяйств будут после ухода частей разделены между крестьянами в порядке земельной реформы или же переданы заводам.

Изъятие инвентаря может нанести ущерб севу и делу земельной реформы.

В связи с этим приказываю:

Вам обеспечить оставление передислоцирующимися или уходящими частями инвентарь бывших подсобных хозяйств и передачу этого инвентаря местным бургомистрам.

Если же подсобные хозяйства будут переданы новым воинским частям, то инвентарь передавать их представителям».[486]

Советской военной администрацией в Веймаре берутся под охрану объекты — архив, домик, дом-музей, связанные с жизнью и деятельностью Гёте, организуется безопасность кельи Мартина Лютера в Августинском монастыре города Эрфурта.[487]

В середине августа 1945 года в Карлсхорсте руководство Советской военной администрации в Германии провело совещание с начальниками управлений и отделов СВАТ. Как вспоминал бывший начальник управления СВА земли Тюрингия генерал Колесниченко, «в выступлении заместителя главноначальствующего СВАГ генерала армии В.Д.Соколовского был перечислен такой большой объем стоящих перед нами задач, что я еле поспевал записывать их, а записывать надо было, так как все они были очень важны и подлежали безусловному выполнению. В заключение главноначальствующий СВАГ Маршал Советского Союза Г.К.Жуков особо подчеркнул необходимость полной ликвидации нацистской идеологии, фашистских организаций, проявления в любом виде милитаризма, особенно в школах, университетах и спортивных организациях».[488]

Жуков стремился пресекать любые проявления недисциплинированности и грубого отношения к местному населению. В конце сентября 45-го года он направляет адресный приказ командирам и начальникам политотделов соединений:

«Поступил сигнал о возмутительных фактах мародерства, бесчинства, своевольства, допускаемых вашими подчиненными. На острове Рюген и в других местах районов дислокации отмечены факты изъятия у населения скота, лошадей и повозок, домашнего имущества, из квартир увозится мебель. В Штральзунде две баржи незаконно загружены домашним имуществом для отправки к новому месту.

Военные коменданты, препятствующие этим фактам произвола, подвергаются оскорблениям, угрозам расправы, и одного помощника коменданта связали и бросили в кювет.

Все это свидетельствует о том, что вы лично не хотите, видимо, поддерживать должный порядок в районе дислокации частей, не боритесь по-настоящему за честь и достоинство гвардейцев, лично потакаете этим бесчинствам и своевольствам.

Категорически предупреждаю лично вас, что, если не будут немедленно прекращены бесчинства и своевольства, вы будете отстранены от должности и сурово наказаны…»[489]

Через некоторое время военным советам армий и командующим родов войск направляется очередная секретная директива:

«Ваши меры борьбы с мародерством и самоуправством неудовлетворительны.

Бесчинства не прекращаются, порядку и дисциплине в войсках требуется более настойчивых и жестоких мер командования, особенно 2 УА, 47 А и 5 УА.

По дорогам передислоцирующиеся войска передвигаются вне строя, огромное количество рядовых, сержантов и офицеров на велосипедах, мотоциклах.

Командиры частей и соединений не желают, видимо, наводить должного порядка в своих частях, нарушают дисциплину строя на марше, не интересуются, откуда подчиненные приобретают велосипеды, мотоциклы и на какую надобность нарочные самовольно покидают строй…»[490]

В то время как Жуков занимался делами советской военной администрации, в Нюрнберге 20 ноября 1945 года начался судебный процесс над группой главных нацистских военных преступников. Во время процесса защитник Генерального штаба и Верховного командования вермахта адвокат доктор Ганс Латернзер направил ходатайство в Международный военный трибунал «об истребовании письменного показания, данного под присягой» от Жукова. Защита считала, что «маршал Жуков, как эксперт по военным вопросам, должен ответить» на ряд вопросов. Поставленные вопросы носили альтернативный характер и занимали несколько страниц. Суть формулировок выражена в пункте 7: «Может ли высший военачальник в военное время отказаться от выполнения отданного ему приказа, против которого он безуспешно возражал?» Далее в документе говорилось:

«Если защита в состоянии будет получить доказательство того, что и в Советской Армии военачальники также не имели возможности оказывать влияние на окончательные решения своего правительства и что вопросы внешней политики и другие необходимые в политическом и военном отношении мероприятия были полностью исключены из круга вопросов, подлежащих их личному рассмотрению, то это, по мнению защиты, окажет огромное влияние на правильность решения, вынесенного по поводу аналогичных действий немецкого командования.

Если и в Советской Армии также имеет место тот принцип, что мероприятия, которые рассматриваются высшим руководством как необходимые, должны проводиться военачальниками вопреки их возможным высказываниям и личным возражениям и что безоговорочное воинское повиновение должно иметь место в интересах обеспечения и проведения операций, то это означает для членов организации если не окончательное снятие с них ответственности, то, по крайней мере, смягчение приговора в отношении их действий, которые производились на основании приказов. Почти одинаковое или, по меньшей мере, совершенно аналогичное толкование долга солдатского повиновения в обеих армиях окажет решающее влияние на истолкование положений устава, относящихся к выполнению приказов.

Что же касается самой организации как таковой, то в силу того, что действия ее членов могут повлечь и повлекут за собой в данном случае смягчение приговора Трибунала, она не может носить „преступный характер“».[491]

Надо сказать, что аналогичные вопросы, сформулированные высокопрофессиональным адвокатом, были поставлены генералу Б.Смиту и фельдмаршалу лорду Алленбруку. Ответить отрицательно на них было практически невозможно.

Члены Международного военного трибунала, рассмотрев ходатайства г. Латернзера, 27 апреля 1946 года приняли следующее решение:

«… 3. Ходатайство о направлении опросных листов генералу Беделу Смиту, фельдмаршалу лорду Алленбруку, маршалу Жукову.

Трибунал отклонил эти ходатайства как не относящиеся к делу».[492]

Тем не менее Международный военный трибунал, объявив преступными руководство национал-социалистской партии, гестапо, СД, СС и СА, не признал таковыми правительственный кабинет нацистской Германии, Генеральный штаб и Верховное командование вермахта.

…Ордена, изображенные художником Кориным на груди маршала Жукова, были лишь похожи на доспехи. Высоко ценятся заслуги на земле Русской, но не оберегают они от превратностей судьбы. Да к тому же, если учесть, что всегда грешен человек русский…

Нужда в непобедимых полководцах на некоторое время отпала.

В августе 1945 года бывший начальник Главного управления контрразведки «Смерш» Группы советских оккупационных войск в Германии генерал А.А.Вадис сообщал своему руководству: «О Серове (заместитель Г.К.Жукова по гражданской администрации. — В.Д.) идут разговоры, что Героя Советского Союза он получил незаслуженно, это сделано Жуковым для того, чтобы приблизить Серова к себе…

Многие считают, что Жуков является первым кандидатом на пост наркома обороны. Жуков груб и высокомерен, выпячивает свои заслуги, на дорогах плакаты „Слава маршалу Жукову“. В одном из разговоров с армейским политработником, когда тот сослался на директиву Булганина о полит-органах, Жуков заявил: „Что Вы мне тычете Булганиным, я кто для Вас?“, желая подчеркнуть, что он не кто-нибудь, а заместитель наркома обороны».

В одну кучу спешно валилось все, что можно. После Парада Победы на своей даче Жуков произнес первый тост не за Сталина, а за «старейшего командарма Чуйкова». Певица Лидия Русланова на одном из приемов в Потсдаме назвала Жукова Георгием Победоносцем.

Тень заговора против Сталина, якобы замышленного Георгием Константиновичем с группой офицеров, — это уже серьезнее. В «дело Жукова» ложились обвинения в том, что он без серьезных оснований снимает с должностей высших начальников, утверждает «порочные» уставы, присваивает себе заслуги во многих победах и преуменьшает в них роль Сталина. В донесениях Сталину сообщалось, что некоторые известные генералы — командующий 8-й гвардейской армией В. И. Чуйков, командующий 1-й гвардейской танковой армией М.Е.Катуков, командующий артиллерией Группы советских оккупационных войск в Германии В. И. Казаков и другие — именуют себя «жуковцами», а не «сталинцами».

В апреле 1946 года Жуков отзывается в Москву и назначается главнокомандующим Сухопутными войсками. После должности первого заместителя он становится просто заместителем наркома обороны, к тому же подчиняющимся Н.А.Булганину, дилетанту, не имевшему военного образования. Естественно, при властном характере Жукова между ними сразу же стали возникать трения.

В то время, когда Жуков еще только принимал дела на новой должности, начальник Главного управления контрразведки «Смерш» В.С.Абакумов фабриковал документы по так называемому «авиационному делу».

Все началось с письма, которое в августе 1945 года Василий Сталин отправил своему отцу. В письме содержалась жалоба на то, что «ВВС принимают от промышленности самолет Як-9 с дефектами, из-за которых бьется много летчиков». Тогда постановлением ГКО командующему ВВС Главному маршалу авиации А.А.Новикову был объявлен выговор «за невнимательное отношение к поступающим из строевых частей ВВС сигналам о серьезных дефектах самолета Як-9 с мотором 107А и отсутствие настойчивости в требованиях об устранении этих дефектов».[493] Новиков считал, что поводом для этого послужил его отказ представить Василия Сталина к присвоению звания генерала. Несмотря на это, под нажимом самого Иосифа Виссарионовича в начале марта 1946 года его сын все-таки стал генералом, а строптивый Новиков был отстранен от занимаемой должности. В середине марта для проверки Военно-Воздушных Сил создается государственная комиссия под председательством заместителя министра Вооруженных Сил Булганина. Члены комиссии, в состав которой входили видные военные деятели, в том числе маршалы Жуков и Василевский, нашли много недостатков в деятельности А. А. Новикова на посту командующего ВВС. Постановлением СНК СССР от 16 марта 1946 года Новиков был снят с занимаемой должности, а в апреле, несмотря на то, что он являлся депутатом Верховного Совета СССР, его арестовали.

30 апреля Новиков пишет пространное письмо Сталину, в котором заявляет о своей виновности «в еще более важных преступлениях», суть которых составляют… его связь с Жуковым и те «политически вредные» разговоры, которые велись с ним. Описание «пагубных» деяний Георгия Константиновича занимает несколько страниц. «Касаясь Жукова, я прежде всего хочу сказать, что он человек исключительно властолюбивый и самовлюбленный, очень любит славу, почет и угодничество перед ним и не может терпеть возражений.

Зная Жукова, я понимал, что он не столько в интересах государства, а больше в своих личных целях стремится чаше бывать в войсках, чтобы, таким образом, завоевать себе еще больший авторитет.

…Жуков ведет вредную, обособленную линию, т. е. сколачивает людей вокруг себя, приближает их к себе и делает вид, что для них он является „добрым дядей“. Таким человеком у Жукова был и я, а также Серов…

Жуков очень хитро, тонко и в осторожной форме в беседе со мной, а также и среди других лиц пытался умалить руководящую роль в войне Верховного Главнокомандования, и в то же время Жуков, не стесняясь, выпячивает свою роль в войне как полководца и даже заявляет, что все основные планы военных операций разработаны им.

Так, во многих беседах, имевших место на протяжении последних полутора лет, Жуков заявлял мне, что операции по разгрому немцев под Ленинградом, Сталинградом и на Курской дуге разработаны по его идее и им, Жуковым, подготовлены. То же говорил мне Жуков по разгрому немцев под Москвой…»

Все же следователи Абакумова оказались плохими редакторами — пропустили они один абзац в тексте Новикова, где он говорит о себе: «Повторяю, что несмотря на высокое положение, которое я занимал, и авторитет, созданный мне Верховным Главнокомандующим, я все же всегда чувствовал себя пришибленным. Это длится у меня еще с давних времен».

Тем не менее заявление «пришибленного» Новикова было зачитано на заседании Высшего Военного Совета, который состоялся 1 июня 1946 года под председательством Сталина. С точностью реконструировать ход этого заседания не представляется возможным, так как различные источники, прежде всего воспоминания участников, трактуют его с большой долей субъективности. Даже личные свидетельства, оставленные Георгием Константиновичем, весьма противоречивы. Совершенно точно, что «показания» Новикова были зачитаны полностью и что самую твердую позицию в защите Жукова занял маршал бронетанковых войск П.С.Рыбалко. Отдадим должное принципиальности и порядочности Павла Семеновича — уж у него-то были причины обижаться на Жукова, выслушал он от Георгия Константиновича кое-что незаслуженное в бытность командующим 3-й гвардейской танковой армией, во время штурма Берлина.

И.С.Конев, это подтверждается и другими свидетельствами, упоминает, что много грязи на голову Жукова, включая всякого рода бытовые подробности, вылил начальник Главного управления кадров генерал Ф.И.Голиков. Сам Конев на заседании отметил, что характер у Жукова неуживчивый, трудный, с ним работать очень трудно, не только находясь в его подчинении, но и будучи соседом по фронту. «Привел в качестве примера наши споры по Берлинской операции, — вспоминал Иван Степанович. — Но, однако, заявил, что категорически отвергаю предъявленные Жукову обвинения в политической нечестности, в неуважении к ЦК. Сказал, что считаю Жукова человеком, преданным партии, правительству и лично Сталину, честным коммунистом… Если бы Жуков был человеком непорядочным, он вряд ли стал бы с такой настойчивостью, рискуя жизнью, выполнять приказы Ставки, выезжать на самые опасные участки фронта, ползать на брюхе по передовой, наблюдая за действиями войск, чтобы на месте оценить обстановку и помочь командованию в принятии тех или иных решений. Нечестный человек, тем более нечестный в политическом отношении, не будет себя так держать».[494]

Генерал армии В.Д.Соколовский, по свидетельству Конева, «построил свое выступление в более обтекаемой форме, но принципиально подтвердил, что Жуков честный человек, честно выполнял приказы, и показал его роль в защите Москвы. Правда, и Соколовский заметил, что работать с Жуковым из-за неуживчивого характера действительно нелегко».

Опровергли большинство обвинений в адрес Жукова Маршал Советского Союза К.К.Рокоссовский, генерал армии А.В.Хрулев.

При этом члены Политбюро Маленков, Молотов, Берия в один голос твердили, что Жуков зазнался, приписывает себе все победы Советских Вооруженных Сил, что он человек политически незрелый, непартийный и что суть характера Жукова не только в том, что он тяжелый и неуживчивый, но, скорее, опасный, ибо у него есть бонапартистские замашки.

«Обвинения были тяжелые. Жуков сидел, повесив голову, и очень тяжело переживал: то бледнел, то заливался краской, — рассказывает Конев. — Наконец ему предоставили слово. Жуков сказал, что совершенно отвергает заявление А.А.Новикова, что характер у него не ангельский, это правильно, но он категорически не согласен с обвинениями в нечестности и непартийности, он коммунист, который ответственно выполнял все порученное ему партией; что он действительно признает себя виновным только в том, что преувеличил свою роль в организации победы над врагом…

После обсуждения и после выступления Г.К.Жукова Сталин, вновь обводя зал глазами, задал вопрос:

— Что же будем делать с Жуковым?..

Из зала со стороны нескольких членов Главного Военного Совета последовало предложение снять Жукова с должности Главнокомандующего сухопутными войсками. Мнение было единодушное. Жукова надо освободить от должности Главкома сухопутных войск…

Невольно у каждого сидящего возникало такое ощущение, что против Жукова готовятся чуть ли не репрессивные меры. Думается, что выступления военных, которые все дружно отметили недостатки Жукова, но в то же время защитили его, показали его деятельность на посту командующего фронтом, на посту координатора, сыграли свою роль. После этого у Сталина, по всей видимости, возникли соображения, что так решать вопрос с Жуковым — просто полностью отстранить, а тем более репрессировать — нельзя, это будет встречено неодобрительно не только руководящими кругами армии, но и в стране, потому что авторитет Г.К.Жукова среди широких слоев народа и армии был бесспорно высок. Поэтому кто-то из членов Политбюро и сам Сталин предложили назначить его командующим войсками небольшого военного округа. И тут же назвали — Одесский».[495]

Итоги заседания Высшего военного совета были подведены в приказе министра вооруженных сил И.В.Сталина№ 009 от 9 июня 1946 года:

«Совершенно секретно

Товарищу Сталину

Посылаем Вам исправленный, согласно Вашим указаниям, проект приказа Министра Вооруженных Сил Союза ССР о Маршале Жукове.

Булганин, Василевский.

8 июня 1946 года.

Совершенно секретно

ПРИКАЗ

Министра Вооруженных Сил Союза ССР

9 июня 1946 г. № 009 г. Москва

Совет Министров Союза ССР постановлением от 3 июня с. г. (подчеркнуто Сталиным. — В.Д.) утвердил предложение Высшего Военного Совета от 1 июня об освобождении Маршала Советского Союза Жукова от должности Главнокомандующего Сухопутными Войсками и этим же постановлением освободил Маршала Жукова от обязанностей Заместителя Министра Вооруженных Сил.

Обстоятельства дела сводятся к следующему.

Бывший Командующий Военно-Воздушными Силами Новиков направил недавно в Правительство заявление на Маршала Жукова, в котором сообщил о фактах недостойного и вредного поведения со стороны Маршала Жукова по отношению к Правительству и Верховному Главнокомандованию.

Высший Военный Совет на своем заседании 1 июня с. г. рассмотрел указанное заявление Новикова и установил, что Маршал Жуков, несмотря на созданное ему Правительством и Верховным Главнокомандованием высокое положение, считал себя обиженным, выражал недовольство решениями Правительства и враждебно отзывался о нем среди подчиненных лиц.

Маршал Жуков, утеряв всякую скромность и будучи увлечен чувством личной амбиции, считал, что его заслуги недостаточно оценены, приписывая при этом себе в разговорах с подчиненными разработку и проведение всех основных операций Великой Отечественной войны, включая те операции, к которым он не имел никакого отношения.

Более того, Маршал Жуков, будучи сам озлоблен, пытался группировать вокруг себя недовольных, провалившихся и отстраненных от работы начальников и брал их под свою защиту, противопоставляя себя тем самым Правительству и Верховному Главнокомандованию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.