Глава пятая 1949 год. Последний юбилей вождя

Глава пятая

1949 год. Последний юбилей вождя

Последним юбилеем, который страна отметила при живом Сталине, оказалось его семидесятилетие, пришедшееся на 21 декабря 1949 года.

Шестидесятилетний его юбилей пришёлся на год 1939-й – предгрозовой, предвоенный для СССР и уже военный для Европы. Тогда Сталина поздравил германский рейхсканцлер Гитлер, но от «демократических» лидеров поздравлений не поступало, напротив – США, Англия и Франция были на грани разрыва дипломатических отношений с нами, западная пресса была вновь полна злобных антисоветских статей. Именно антисоветских, а не антикоммунистических – таких хватало всегда. Запад не мог простить России: а) того, что в 1939 году она начала проводить внешнюю политику в собственных, а не Запада интересах и заключила с немцами пакт о ненападении; б) того, что осенью 1939 года СССР вступил в войну с Финляндией, исчерпав все мирные возможности для решения давно назревшего пограничного вопроса.

Иными словами, как раз в дни сталинского юбилея 1939 года «демократический» Запад почти не скрывал того, что теперь Сталин и его Держава этому Западу особенно ненавистны. Сюжет настолько интересен и важен, что я, несколько отвлекаясь от темы, на нём немного остановлюсь.

До мая 1939 года во главе наркомата иностранных дел (НКИД) СССР стоял Максим Максимович Литвинов – бывший местечковый еврей из Белостока Макс Валлах. Он был старым революционером, в свое время – агентом «Искры», в эмиграции долго жил в Англии и даже нашёл там жену – англичанку Айви, которая происходила, впрочем, из буржуазной семьи венгерских евреев, осевших на Английском острове ещё со времён Кошута. После революции Литвинов-Валлах пошёл по дипломатической линии.

Сталин многие годы доверял Литвинову, и в 1930 году Литвинов сменил на посту наркома больного Чичерина. Потомственный дипломат и профессиональный революционер-ленинец, Георгий Васильевич был не только яркой личностью, но и верно смотрел на главный внешнеполитический приоритет России: независимо от различий государственного строя Россия должна иметь предельно тесные и мирные отношения с Германией. С любой Германией, потому что в этом была главная выгода России по двум причинам.

Первая: мир России с Германией – это мир в Европе. А мир в Европе – это широкие возможности для России отдать все силы своему внутреннему развитию, для России крайне необходимому уже потому, что оно сильно запоздало.

Второй же причиной были традиционно прочные и развитые экономические связи России и Германии. Никто из других народов не сделал так много для экономического развития России, как немцы. Они преследовали при этом свою выгоду, но и Россия при помощи немецкого капитала развивала собственную производящую промышленность – группы «А». Так было уже при царях, а уж когда начались первые пятилетки, мы закупали у немцев так много, что не будет большим преувеличением сказать, что основная промышленная база этих пятилеток оказалась по происхождению немецкой. В 1932 году мы вывозили из Германии почти все производимые там паровые и газовые турбины, почти все прессы, краны и локомобили, семьдесят процентов станков, шестьдесят – экскаваторов, динамо-машин и металлических ферм, половину никеля, сортового железа, воздуходувок и вентиляторов…

При Ленине и Чичерине истина о необходимости дружбы с Германией нашла свое выражение в Рапалльском советско-германском договоре 1922 года, а уже при Сталине и Чичерине её подтвердил Московский договор, подписанный 12 декабря 1925 года.

Сталин понимал важность хороших отношений с Германией и очень ценил Чичерина, но тот полностью выходил из строя. Литвинов же, став наркомом, пакостил советско-германским связям так, как только мог. Особенно его активность усилилась после прихода в Германии к власти нацистов, и он носился везде с глупейшей (потому что нежизнеспособной) идеей европейской «коллективной безопасности», направленной против Рейха. Эта линия была Западу выгодна – она ссорила русских и немцев, и СССР благосклонно приняли в Лигу Наций, с трибуны которой охотно витийствовал Макс «Литвинов». Для СССР это был тупик, если не сказать хуже.

В конце концов Сталин это понял, и в мае 1939 года ситуация изменилась быстро и круто: Литвинова в НКИД заменил Молотов, получив на подмогу в заместители «кадр» Берии – Владимира Деканозова. Вместо уже обрисовавшегося конфликта СССР и Германии стал – пока незаметно, в рамках тайного дипломатического зондажа, – обрисовываться взаимно мирный вариант.

Закончилось всё, как известно, стремительным визитом в Москву рейхсминистра иностранных дел Риббентропа и заключением 23 августа 1939 года советско-германского пакта о ненападении.

В западных газетах тут же появились карикатуры, где Сталин и Гитлер, обнявшись, шагают вперед по лужам крови и т. п. И уже эти карикатуры доказывали, насколько раздражен Запад тем, что русских и немцев не удалось стравить подобно тому, как это удалось сделать ровно четверть века назад – в 1914 году.

А ведь ещё 28 апреля 1933 года в беседе с советским полпредом Львом Хинчуком Гитлер сказал: «Оба наших государства должны признать непоколебимость фактов взаимного существования на долгое время и исходить из этого в своих действиях. Наши страны являются полными господами каждая у себя и обе не должны вмешиваться во внутреннюю жизнь друг друга…»

Теперь это становилось фактом. Запад тут же выставил это Сталину в общий счёт ненависти к нему, и так уже немалой. Сталина объявили поджигателем войны, а уж когда вскоре в результате германо-польской войны рухнула прогнившая сверху донизу Польша, а СССР вернул себе отторгнутые Польшей в 1921 году западноукраинские и западнобелорусские земли, западная пресса вообще как с цепи сорвалась.

Впрочем, её с цепи просто спустили…

А вскоре счёт «демократического» Запада Сталину пополнился в 1939 году ещё и финскими событиями. В своё время император Александр I, отвоевав в начале XIX века Финляндию у Швеции и дав финнам особые права, перенёс границу России и Великого княжества Финляндского так, что она проходила – уже по меркам ХХ века – на расстоянии, позволяющем финнам обстреливать Ленинград дальнобойной артиллерией. Сталин предлагал финнам отодвинуть границу к Выборгу, да не тут-то было! Финны открыто мечтали о «великой Финляндии» чуть ли не до Урала и уперлись. Теперь приходилось вразумлять их силой, хотя вначале боевые действия шли для нас неудачно.

Рейх занял политически дружественную к СССР позицию, а западные страны посылали в Финляндию «добровольцев», оружие и снаряжение. Англо-французы, «воюющие» с немцами пока ещё в режиме «странной войны», планировали воздушные бомбардировки Баку и Батуми, а Лига Наций исключила СССР из своего состава.

Так что поздравлять Сталина с 60-летним юбилеем Западу было не с руки. Но вряд ли это Сталина особенно огорчало. Тем более что он относился к своим дням рождения спокойно.

Его приёмный сын Артём Сергеев вспоминал, что больших празднований по поводу любых дней рождения в семье Сталина не было. Но подарки тому же Артёму Сталин дарил, и, между прочим, эти подарки тоже характеризовали Сталина вполне определённо. Когда Артёму в 1928 году исполнилось 7 лет, приёмный отец подарил ему «Робинзона Крузо» и сказал при этом:

– Её написал Даниэль Дефо. Там говорится, как человек после кораблекрушения попал на необитаемый остров и жил один. Он был сильным, не пал духом, многому сам научился, потом научил другого. А если бы он пал духом, распустил нюни, то погиб бы…

В 1930 году Сталин подарил Артёму «Маугли», тоже кратко рассказав о мальчике, который попал в лес к животным, ставшим его друзьями. Потом он прибавил:

– Друзья могут быть разные. Если ты их любишь и уважаешь, то они тебе всегда помогут, защитят. Если у тебя нет друзей, ты никого не любишь и тебя никто не любит, то ты погибнешь в трудную минуту…

К 1930 году у Сталина в жизни было немало трудных минут, и он знал, что говорил, потому что каждый раз он преодолевал трудности, не погибал. А значит, у него были друзья, которые любили его и которых любил он сам.

Но это – дни рождения у приёмного сына. А как отмечал Сталин собственные дни рождения? Артём Сергеев сказал и об этом:

«Все проходило обыденно, без торжественности. К этой обыденности что-то добавлялось, какая-то деталь, краска, и разговоры были иные. Но ничего особенного… И потому в памяти не сохранилось чего-то яркого – рядовой день. Много пели обычно…

Даже в 1934 году, когда Сталину исполнялось 55 лет, не было особых приготовлений, не чувствовалось организованного праздника. Просто в Волынском (вторая, кроме Зубалова, государственная дача Сталина. – С.К.) собралось побольше людей… Много смеялись, пели, немного плясали. Там для пляски места не было, чтобы разойтись…».

Тогда пришёл Будённый с баяном, и Сталин тоже немного плясал, за столом был общителен. Так оно и оставалось в дальнейшем. Приходили члены Политбюро, был стол. Подарков не было, так как все знали – Сталин личных подарков не любит, потому что считает: на подарок должен быть отдарок. Дарить и отдаривать надо от чистого сердца, а если тебе кто-то что-то дарит не от души? Как отдаривать такого?

Зато Сталин не забывал поздравить с днём рождения обслуживающих его людей, и вот им-то он подарки делал. А как-то к сталинскому дню рождения дети устроили небольшое представление: Светлана читала стишки, ребята в немудрящих костюмах подыгрывали… Василий к дню рождения отца переплетал старые книги, и это тоже воспринималось как подарок.

Сталин работал без выходных и в свой день рождения – тоже. Даже за праздничным столом разговоры были в основном деловыми – чуть ли не то же заседание Политбюро, но в более раскованной обстановке. Да оно и понятно – люди, преданные делу, и в застолье говорят о делах, тем более когда не так просто собраться всем вместе в неофициальном порядке.

Как вспоминал Артём Сергеев, когда за столом звучали тосты в адрес «новорождённого», Сталин воспринимал их с юмором, и если его начинали захваливать, над оратором беззлобно подтрунивал. Сам же отвечал на тост так, что для каждого находил особенное слово – не назидательное, а деловое, простое и приятное человеку.

Однако шестидесятилетний юбилей – это рубеж серьёзный. И хотя сам Сталин его по-прежнему не выпячивал, в стране эту дату не могли не заметить, и она отмечалась вполне публично. Хотя, порой, и своеобразно.

Впрочем, такой «россиянский» историк, как Геннадий Костырченко, считает – уж не по себе ли равняя? – что Сталин всегда кривил душой. Мол, если он когда и проявлял «скромность», то – напускную. Костырченко пишет, что в 1934 году, «когда физическое устранение бывших лидеров оппозиции ещё только предстояло, Сталин вынужден (?! – С.К.) был, намеренно демонстрируя личную скромность, настоять в политбюро (историк Костырченко так ненавидит все советское, что даже вполне исторический орган – Политбюро всегда именует со строчной буквы, а не с прописной. – С.К.) на принятии следующего постановления…»

И далее идёт фрагмент постановления:

«Уважить просьбу т. Сталина о том, чтобы 21 декабря в день пятидесятипятилетнего юбилея его рождения никаких празднеств или торжеств или выступлений в печати или на собраниях не было допущено».

Костырченко «забывает» при этом напомнить читателю, что 21 декабря 1934 года не исполнилось и сорока дней со дня гибели близкого друга Сталина – Сергея Мироновича Кирова, погибшего 1 декабря 1934 года. Но и без этого Сталину помпа нужна не была. Тем не менее в 1939 году, в год его второго «полного» юбилея, никакое постановление Политбюро от чествования Сталина страну не удержало бы. В 1934 году за Сталиным сознательно шли в основном энтузиасты – пусть их уже и были миллионы. Теперь же за ним шли, убедившись в его правоте, по крайней мере – десятки миллионов.

Праздновать было что и было кому. Но и тут Сталин излишние эмоции сдерживал. Так, в Государственной Третьяковской галерее в декабре 1939 года была открыта большая художественная выставка с показательным названием «Сталин и люди советской страны в изобразительном искусстве». Станковая живопись, портреты, графика, скульптура – несколько сотен произведений. Были среди них и картины, посвящённые лично Сталину, скажем «Ленин и Сталин у карты ГОЭЛРО» Налбандяна, «Дом в Гори, где родился И.В. Сталин» Дм. Тархова, «Сталин с матерью» Кутателадзе, портреты Сталина работы Шегаля, Ряжского, А. Герасимова, Троицкого…

Тем не менее название выставки точно отражало её содержание: на ней были представлены прежде всего люди Советской страны, и это хорошо видно из выпущенного в декабре 1939 года тиражом 3000 экземпляров каталоге выставки. Вот наугад открытый разворот, страницы 18 и 19. Здесь указаны только портреты:

– заслуженной артистки РСФСР А. Орочко работы Марины Волковой;

– И.В. Сталина, «Героя Советского Союза, орденоносца И.Д. Папанина, депутата Верховного Совета СССР» и «Народной артистки СССР орденоносца А.К. Тарасовой», работы Александра Герасимова;

– Героев Советского Союза, орденоносцев В.С. Гризодубовой, П.Д. Осипенко и М.М. Расковой работы Сергея Герасимова;

– майора Агеева, командира N эскадрильи, участника боёв за освобождение народов Западной Украины, работы Михаила Гончарука;

– знатного доменщика Донбасса, орденоносца И.Г. Коробова, депутата Верховного Совета СССР, работы Григория Гордона;

– заслуженного деятеля науки, академика Н.Д. Зелинского и академика А.Н. Баха, депутата Верховного Совета СССР, работы Игоря Грабаря.

И это было для выставки нормой – она была посвящена в первую очередь не Сталину и не его юбилею, а Советской стране, отмечающей юбилей Сталина. Открывал каталог графический портрет Ленина работы П. Васильева, и лишь вторым шёл портрет Сталина работы О. Верейского. Во вступительной же статье к каталогу, подписанной «И.С. Рабинович», имя Сталина встречалось часто, но о его юбилее не было сказано ни слова. И вряд ли это было упущением автора статьи – он-то на патоку не поскупился. Да, выставка была приурочена к сталинскому юбилею – на это он пойти мог, особенно с учетом того, что это была скорее демонстрация в живописи новых людей новой страны. Но посвящать выставку юбилею – это Сталин явно считал излишним.

Так отмечался последний довоенный юбилей вождя.

Началась война, на время которой пришлось 65-летие Сталина. Но и оно отмечалось более чем скромно, хотя декабрь 1944 года был порой, для громких празднований вполне уместной.

И вот теперь близился первый послевоенный его юбилей – уже 70-летний. Почти за два года до семидесятилетия Сталина, 23 февраля 1948 года, в Большом театре торжественно отмечалось тридцатилетие Советской Армии. В президиуме сидел и Сталин. И многие выступавшие не столько говорили об армии, сколько приветствовали его. Сталин никого не перебивал, однако, выбрав небольшой перерыв между выступлениями, поднялся и сказал:

– Товарищи, мне кажется, что вы забыли, куда и зачем вы пришли. У меня сегодня нет юбилея. Вы пришли на юбилей Красной Армии. Так, пожалуйста, и говорите о Красной Армии. Я говорю это тем, кто перепутал, забыл, чей сегодня юбилей. Юбиляр сегодня Красная Армия, а не товарищ Сталин…

21 декабря 1949 года наступил и юбилей самого товарища Сталина – последний при его жизни. Уже через десять лет, в 1959 году, восьмидесятилетие Сталина Хрущёв и хрущёвцы, по сути, замолчат. Пока же на дворе был конец 1949 года… И как же был отмечен в СССР юбилей Сталина на этот раз?

Знавший Сталина как близкого человека, как приёмного отца, Артём Сергеев свидетельствовал:

«Он не упивался превозношением себя, а, наоборот, принимал это как неизбежный ритуал, как вынужденное действие, не доставлявшее ему большого удовольствия. И ни в коем случае он не считал свой день рождения праздником даже и своим, а не то что страны…»

Однако 70-летие со дня рождения Генералиссимуса Советского Союза, Председателя Совета Министров СССР и Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И.В. Сталина было не столько его личным праздником, сколько серьёзным общественным событием. Причём – событием в масштабе всей планеты. Ведь к своему 70-летию Сталин подошёл как самый значительный из мировых лидеров, как один из «Большой тройки» времён войны, как глава великой державы, победившей нацизм, освободившей Европу и в считаные годы сумевшей подняться из руин.

К 70-летию Сталина он был признанным лидером всех мировых левых сил и складывающейся мировой системы народной демократии и социализма.

Наконец, он был главой одной из двух ядерных держав и верховным руководителем наиболее мощной армии в мире. И при этом на территории Германии, Австрии, Польши, Венгрии, Румынии находились вооружённые силы, для которых приказ Сталина был приказом Родины.

Юбилей Сталина невозможно было не отмечать, а это означало, что отмечаться он будет планетарно.

Не понимать этого Сталин не мог… Если даже представить на минуту, что он директивным образом отказался бы от любого официального чествования себя – как это иногда и делают юбиляры, то этого бы никто не понял не то что в стране, но прежде всего во внешнем мире. Отсутствие в СССР торжеств, и торжеств пышных, в честь юбилея Сталина вызвало бы оживлённые комментарии, догадки и т. п. Поэтому праздновать надо было.

И вот как всё было организовано…

В номере 337 «Правды» за 3 декабря, среду, на первой полосе появилось сообщение «В Президиуме Верховного Совета СССР», где говорилось:

«21 декабря 1949 года исполняется 70 лет со дня рождения тов. И.В. Сталина. В связи с этим Президиум Верховного Совета СССР образовал Комитет в следующем составе: т.т. Шверник Н.М. (председатель), Александров Г.В., Алексеев В.Н., Амосов В.М., Ангелина П.Н., … (далее продолжался длинный список, заканчивающийся Шостаковичем Д.Д., Юсуповым У. и Ярыгиной Н.К. – С.К.)…

На Комитет возложена разработка и организация проведения мероприятий, связанных с семидесятилетием со дня рождения тов. И.В. Сталина».

Со следующего номера в «шапке» «Правды» кроме традиционного для конца года в СССР анонса раздела «Рапорты товарищу И.В. Сталину» второй строкой появилось название нового раздела: «Ознаменуем 70-летие со дня рождения товарища И.В. Сталина новыми производственными успехами». Ниже шло: «Социалистические обязательства шахты комбината «Тулауголь» в честь 70-летия со дня рождения тов. И.В. Сталина (1 стр.); Развёртывается социалистическое соревнование в честь 70-летия со дня рождения тов. И.В. Сталина (1 стр.)…»

С этого дня в каждом номере «Правды» до 21 декабря 1949 года публиковались материалы, тон которым задал 339-й номер, где сообщалось:

«Со всех сторон нашей необъятной Родины поступают сведения о небывалом подъёме социалистического соревнования в честь семидесятилетия со дня рождения тов. И.В. Сталина.

Нынешний год ознаменован многими новыми проявлениями замечательной патриотической инициативы масс. Но никогда ещё волна социалистического соревнования и стахановского движения не поднималась так высоко, как в эти дни, когда Советская страна готовится встретить … семидесятилетие со дня рождения великого вождя народов, любимого учителя и друга всего трудящегося человечества товарища И.В. Сталина…»

Кузнецкий металлургический комбинат им. И.В. Сталина, Горьковский автозавод им. В.М. Молотова, Балахнинский целлюлозно-бумажный комбинат им. Дзержинского, медеплавильщики Урала, Ленинградский гидролизный завод им. С.М. Кирова, Московский автозавод им. Сталина, Томская железная дорога, хлопководы Таджикистана и цитрусоводы Абхазии – всё как положено: «От Москвы до самых до окраин…», из номера в номер.

Появился в «Правде» и постоянный – до 21 декабря 1949 года – раздел «Трудящиеся всего мира выражают свою любовь и благодарность великому вождю и учителю И.В. Сталину».

Польша, Чехословакия, Венгрия, Франция, Бельгия, Италия и т. д. Образовывались национальные комитеты по празднованию, готовились подарки. Вот лишь одно сообщение в «Правде», № 342 от 8 декабря:

«Скульптор из города Ревел (департамент Верхняя Гаронна) Жорж Курду посылает товарищу Сталину скульптуру рабочего Франции с надписью: «Скромный подарок тому, кто указывает миру путь к миру, хлебу и свободе»…»

В том же номере в хронике подготовки к юбилею Сталина можно было прочесть:

«ПРАГА. 8 дек. (ТАСС). Как сообщает агентство Телепресс из Брюсселя, Центральный Комитет Бельгийской коммунистической партии преподнесет И.В. Сталину ко дню его 70-летия неопубликованное письмо Карла Маркса, написанное 90 лет тому назад. Письмо прекрасно сохранилось. Оно было послано Марксом из Манчестера председателю Демократической ассоциации Брюсселя Люсьену Жотрану».

Всего десять лет назад такое не могло происходить в Европе так открыто, почти официально! Шестидесятилетие Сталина отмечалось как достаточно локальное событие. Семидесятилетие превращалось в событие мирового уровня.

Могло ли всё это нравиться «сливкам» Запада, Золотой Элите капиталистического мира? Сталин и страна Сталина – и это приходилось признавать – становились всё более привлекательными для широких масс по всей планете. Сегодня «продвинутые» «историки» и телекомментаторы представляют дело так, как будто после того, как Красная Армия пришла в Европу, наши солдаты и офицеры лишь слюни пускали, глядя на европейский «шик»… Но, во-первых, умный человек в таких случаях не разевает рот от удивления, а сжимает зубы, думая: «Поскорее бы добраться до дома да засучить рукава, чтобы и у нас было так же…»

Во-вторых, «шик»-то был напускным, ибо выражал основной принцип капитализма: «Меньшинству – густо, большинству – пусто». СССР пока не производил холодильников, но зато сын советского рабочего мог стать студентом МГУ, а для сына английского рабочего Оксфордский университет был невозможен, как и Гарвардский университет для сына американского рабочего.

Француз или итальянец мог, идя по своей стране, наткнуться на колючую проволоку с табличкой «PRIVAT», а советский человек проходил необъятной Родиной своей как хозяин, свободно, – от Москвы до самых до окраин, с южных гор до северных морей…

Когда-то это ценилось.

Придя в Европу, русские не всегда создавали о себе представление у европейцев, для России благоприятное, – ведь в Европу пришла очень разная Россия!

Во-первых, это была всё ещё Россия с «родимыми пятнами» не столько даже капитализма, сколько феодализма. Всего двадцать восемь лет отделяли Россию-победительницу от дореволюционной «шатущей» России, описанной Максом Волошиным в 1923 году.

Во-вторых, в Европу пришла Россия с душой, уязвлённой великими утратами, общественными и личными. Что чувствовал запорожец, оставивший за спиной освобождённый родной город со взорванным Днепрогэсом, когда он входил в ухоженный германский городок? А что чувствовал отец, потерявший из-за германо-итало-венгеро-румынской агрессии против СССР детей? А сыновья, потерявшие из-за войны родителей?

Поэтому имели место и гнусные истории, и кровавые эксцессы…

Однако в Европу пришла не только волошинская «Расея», но и Советская Россия, обладающая сдержанным достоинством. Её облик не мог не привлекать, не удивлять и не наводить простых европейцев на серьёзные раздумья.

Вот почему энтузиазм в мире по поводу предстоящего юбилея Сталина был неподдельным, а Сталин действительно имел право именоваться (хотя сам этого никогда не подчёркивал) великим вождем и учителем трудящихся всего мира.

Говоря коротко, Сталин оказывался таким личностным центром притяжения для всех подлинно прогрессивных и здоровых сил планеты, замены и аналога которому эти силы иметь не могли. И он же оказывался безальтернативной, незаменимой никем фигурой в мировом противостоянии здоровых мировых сил силам реакционным, движимым лишь своекорыстием.

Даже Ленин не обладал таким реальным идейным и моральным влиянием на будущее мира, какое обрёл Сталин к началу 50-х годов. И уж ни в какое сравнение не шли материальные и военные возможности страны Ленина и страны Сталина.

И эта страна имела теперь опорные военные базы в центре Европы. Причём имела их в результате не завоевательной, а освободительной войны, то есть по праву не просто победителя, но по праву победившей жертвы агрессии.

А во Франции, в Италии, в Бельгии, в Австрии возрастали авторитет и влияние коммунистов, не говоря уже об Албании, Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии, Чехословакии и Восточной Германии. С трудом удалось подавить англичанам и янки левое восстание в Греции, и хотя с Югославией у Сталина отношения испортились вдрызг, югославы всё же в массе своей желали социализма.

Тут было над чем подумать и, говоря языком казённым, «правящим кругам капиталистических стран», и мировым финансистам, и мультимиллионерам, и монархам, премьерам, главам спецслужб…

И вообще всей Золотой Элите Запада.

Чем ближе к дню 21 декабря, тем больше своих материалов «Правда» посвящала предстоящему событию. Борис Полевой публиковал статью о «тех залах Музея Революции, где выставлены подарки трудящихся Иосифу Виссарионовичу Сталину…» Да, Сталин отрицал подарки, чтобы исключить возможность получить подарок неискренний. Но с какого-то момента поток подарков Сталину не от лиц, лично его окружавших, а от простых людей, возник и потёк стихийно. И остановить его было уже нельзя, хотя в этот естественный поток со временем стали вливаться и организованные подхалимами ручьи большей или меньшей казёнщины…

Полевой рассказывал о подаренной Сталину деревянной трубке, вырезанной из обломка немецкого самолёта матросами из бригады морской пехоты, защищавшей Сталинград… О плексигласовой коробочке для табака, сделанной для Сталина гвардии старшиной Игорем Никольским тоже из остатков сбитого самолета Люфтваффе. Своё письмо Сталину старшина закончил так: «…Писал, как думал. Делал, как мог».

Головной убор индейского вождя для почётного вождя индейских племен Сталина… Его вышитый русской женщиной портрет… Подарки занимали несколько залов… Сталин вряд ли большинство из них даже видел – это было физически невозможно. Но подарки шли и шли…

Алексей Сурков в «Правде» писал:

Любовь и нежность матери-отчизны

Сегодня Вам несут её сыны.

Ведь семь десятилетий Вашей жизни

Столетиям в истории равны…

И такое писалось, в общем-то, искренне. Даже – профессиональными поэтами. Хотя хватало и искусственного пафоса… Так, 12 декабря «Правда» публиковала среди других «народных» песен о Сталине и «белорусскую народную» песню:

Светлую дороженьку

Ленин проложил,

Ленина дороженьку

Сталин завершил…

Не думаю, что Сталина очень радовало это «народное» «творчество».

А день 21 декабря приближался. 12 декабря в Москву прибыла китайская делегация во главе с Мао Цзэдуном. В тот же день его принял Сталин. Потом делегации пошли потоком: болгарская во главе с секретарем ЦК БКП Вылко Червенковым, германская – с Вальтером Ульбрихтом, румынская – с Георгиу-Дежем и Анной Паукер, монгольская – с Цеденбалом, венгерская – с Матиасом Ракоши…

В день юбилея «Правда» вышла с огромным портретом юбиляра. Публиковались указы Президиума Верховного Совета СССР о награждении его орденом Ленина и об учреждении международных Сталинских премий «За укрепление мира между народами». Присуждение премий должно было производиться 21 декабря каждого года, начиная с 1950-го.

Этот номер «Правды» вышел на 12 полосах, и почти весь он был отведён под огромные статьи, первой из которых шла полосная статья Молотова «Сталин и сталинское руководство», а второй – тоже полосная статья Берии «Великий вдохновитель и организатор побед коммунизма».

Далее шли полосные статьи Ворошилова, Микояна, Кагановича и Булганина, а затем – по две на полосе – статьи Андреева, Хрущёва, Косыгина, Шверника, Шкирятова. Завершающей была статья Поскрёбышева «Любимый отец и великий учитель», занявшая правую половину 11-й полосы и левую половину 12-й.

Большинство из этих статей было, надо сказать, вполне читаемо, несмотря на официально юбилейный характер.

Вечером 21 декабря в Большом театре вступительной речью Председателя Верховного Совета СССР Шверника открылось торжественное заседание. В глубине сцены помещался огромный портрет Сталина, изображённого с одной-единственной наградой, которую он носил и в жизни, – Золотой Звездой «Серп и Молот» Героя Социалистического Труда.

На фотографии, появившейся в «Правде» 22 декабря, президиум собрания размещался (слева направо) так: Пальмиро Тольятти, Косыгин, Каганович, Мао Цзэдун, Булганин, Сталин, Вальтер Ульбрихт, Юмжагийн Цеденбал, Хрущёв, Иоганн Коплениг из Австрии, Долорес Ибаррури, Георгиу-Деж, Суслов, Шверник, Вылко Червенков, Маленков, В. Широкий (член Президиума ЦК Компартии Чехословакии), Берия (он сидел в первом ряду между Маленковым и Ворошиловым), Ворошилов, Молотов, Микоян, Матиас Ракоши.

После Шверника выступали многие, но – весьма кратко, что было вполне объяснимо: всего в тот вечер выступило тридцать пять человек.

22 декабря в Кремле был правительственный приём. И затем гости начали разъезжаться по домам. А в «Правде» несколько номеров подряд публиковались поздравления от всей страны и от всего мира.

Сдержанно, сквозь зубы, Сталина поздравляли официальные руководители западных стран: французы Венсан Ориоль и Жорж Бидо, англичанин Эттли, итальянец де Гаспари, австриец Карл Реннер… Поздравил Сталина и премьер Израиля Давид Бен Гурион. Официально поздравляли Норвегия, Исландия, Бельгия, Иран, Индия, Финляндия, Афганистан и т. д.

И лишь президент США Трумэн не нашёл в себе сил поздравить мирового лидера № 1 хотя бы парой строк.

И это было, конечно, показательно.

Год последнего прижизненного юбилея Сталина был для Запада, и особенно для США, не очень удачным во всех отношениях.

Главным ударом стало, конечно, августовское испытание Советским Союзом ядерного оружия. Такого быстрого успеха в США не ожидали.

Не радовало и то, что в Китае окончательно победил Мао Цзэдун. Первого октября на площади Тяньаньмынь он провозгласил Китайскую Народную Республику. Теперь в распоряжении США оставалась лишь одна база в Китае – Тайвань Чай Канши, а СССР получал хотя и не беспроблемного, однако мощного союзника. Если бы ось «Москва – Пекин» укреплялась, это было в перспективе для Запада более чем опасно.

Были, конечно, у США и успехи. 4 апреля в Вашингтоне Бельгия, Великобритания, Дания, Исландия, Италия, Канада, Люксембург, Нидерланды, Норвегия, Португалия, США и Франция подписали Североатлантический договор, образовав НАТО. Но этот успех был омрачён для Запада созданием в январе Совета экономической взаимопомощи. В СЭВ вошли Болгария, Венгрия, Польша, Румыния, СССР и Чехословакия.

24 мая США завершили процесс раскола Германии – в этот день была образована ФРГ и её первым канцлером стал Конрад Аденауэр. Но и этот успех в немалой мере обесценивался провозглашением 7 октября ГДР.

Безусловным успехом можно было назвать лишь победу монархистов в Греции – 9 октября закончилась гражданская война между коммунистической Национально-освободительной армией и армией короля Павла, фактической марионетки США и Англии. И особенно отрадно было то, что победа пришла потому, что маршал Тито, порвав с СССР, прекратил поставки оружия греческим «левым».

В целом же общая мировая ситуация из-под контроля США и Золотого Интернационала всё более ускользала.

Впрочем, и Сталин в год своего семидесятилетия не имел оснований быть особенно довольным. Фактор раскручивающегося «ленинградского дела», «дела ЕАК» и прочих «дел» не мог не омрачать раздумий Сталина «о времени и о себе»…

4 марта 1949 года пришлось заменить Молотова на посту министра иностранных дел Вышинским, и хотя Молотов оставался заместителем Председателя СМ СССР и членом руководящей «пятёрки» Политбюро, полагаться на него так, как раньше, Сталин уже не мог.

Да и только ли о Молотове можно было так сказать? Уже накануне юбилея, 12 декабря 1949 года, за «зажим критики, отсутствие самокритики и неправильное отношение к кадрам» пришлось расстаться с 43-летним первым секретарём Московского горкома партии и одновременно секретарём ЦК ВКП(б).

История с Поповым началась 20 октября 1949 года, когда на имя Сталина поступило письмо, подписанное: «Инженеры коммунисты завода имени Сталина Марецкий, Соколова, Клименко». 29 октября Сталин переправил его Маленкову вместе с собственной большой запиской, начинавшейся так:

«Тов. Маленкову.

На днях получил письмо, подписанное инженерами-коммунистами завода имени Сталина Марецким, Соколовой, Клименко о недостатках в работе секретаря МК т. Попова.

Я не знаю подписавших письмо товарищей. Возможно, что эти фамилии являются вымышленными (это нужно проверить) (Сталин предположил верно. – С.К.). Но не в том дело. Дело в том, что упомянутые в письме факты мне хорошо известны, о них я получал несколько писем от отдельных товарищей Московской организации. Возможно, что я виноват в том, что не обращал должного внимания на эти сигналы. Не обращал должного внимания, так как верил тов. Попову. Но теперь…»

Теперь Сталин предлагал назначить комиссию Политбюро для разбирательства. А разбирать было что… Авторы письма Сталину рисовали картину невеселую, но – увы, в отличие от их фамилий – не вымышленную:

«Тов. Сталину и членам Политбюро ЦК ВКП(б).

Большевики Московской организации вполголоса заговорили, пока в кулуарах, о том, не пришёл ли момент своевременного вскрытия давно назреваемого гнойника в головке нашей организации. Речь идёт о весьма подозрительной политике, проводимой секретарём МК ВКП(б) т. Поповым. <…>».

Сталинский лозунг о самокритике, невзирая на лица, трансформирован школой Попова так – критике подлежат только подчинённые. Основные партийные массы устранены из жизни партии. <…>

Нам кажется, что на нашем здоровом теле в Москве развился чир не меньше Ленинградского.

Действия Попова прямо-таки сомнительны. Попов самый молодой из секретарей ЦК. Будучи одержим… манией вождизма, его одолевает мысль в будущем стать лидером нашей партии и народа. <…>

На банкете по случаю 800-летия Москвы один из подхалимов поднял тост «За будущего вождя нашей партии Георгия Максимовича». Присутствовавший Попов пропустил мимо ушей и будто согласился с прогнозом. Тогда как нужно было одернуть дурака или после обсудить о его партийности…»

Стиль письма был резок и колоритен, а суть его – конкретной и доказательной. И несмотря на то, что формально оно было анонимным, фактически это был документ, вполне заслуживающий самого высокого в стране внимания – сталинского. В письме – явно не инспирированном в «аппарате» – не было стремления опорочить молодого руководителя, а было ясно заявленное намерение его разоблачить, ибо «художеств» Попов натворил немало.

Авторы сообщали:

«Всех работников МК и Моссовета, выдвинутых т. Щербаковым, Попов разогнал до единого и выдвинул своих… Что же это за кадры? Попов носился как с писаной торбой с секретарём райкома Жариковым, оказавшимся после изменником Родины – комиссаром армии Власова. Фаворитка врага народа Пригульского (бывшего директора завода имени Ильича) – Козлова Олимпиада, работая секретарём Замоскворецкого райкома партии, обставила себе квартиру немецкими трофеями, которые доставлял Пригульский из Германии. На райконференции Козлову разоблачили, с треском выпроводили. Попов же её подобрал и выдвинул в секретари МК… Кстати, ввёл её в свой гарем.

Молодой карьерист комсомолец Красавченко попал на фронт, оказался в плену… неизвестно где дел партийный билет. Неизвестными путями выбрался из тыла врага. Ему бы место в лагерях. Но Попов выдал ему новый партбилет, <…>, домогался избрания Красавченко на последнем съезде комсомола секретарём ЦК ВЛКСМ. Но даже молодежь раскусила, что за фрукт Красавченко, и провалила его. <…>

Тупица из тупиц Царегородцев… выдвинут Поповым на пост руководителя политорганами Министерства путей сообщения. Политически безграмотный человек Фирюбин, лизавший пятки Попову, был выдвинут на пост секретаря городского Комитета партии. Славивший Попова в московской печати редактор «Московского Большевика» Губин посажен редактором «Известий». В Армению послан подхалим Попова Погосов, в Калугу – Панов и так далее.

Словом, Попов расставляет свои кадры везде, где может, с тем чтобы в удобный момент взять баранку руля страны в свои руки.

Таким образом, Попов соревновался с ленинградцами в расстановке «своих» людей. Шла подготовка к захвату лидерства…

В кругах МК открыто говорят, что за плечами Попова тов. Сталин и что пост великого вождя перейдет Попову…»

Пожалуй, это описание личности Попова и атмосферы вокруг него лучше любых признаний Вознесенского (старше Попова на три года) и Кузнецова (старше Попова на год) подтверждало вину двух последних. Все трое были из одного поколения – они не сидели в царских тюрьмах, не ходили под пулями в гражданскую и Великую Отечественную, – даже для ленинградца Кузнецова личный риск в блокаду был не выше, чем у сотен тысяч жителей Ленинграда…

На всех троих очень надеялся Сталин. И все трое его надежд не оправдали. А ведь надежды Сталина были надеждами Родины…

Попов сменил в мае 1945 года умершего А.С. Щербакова и до какого-то момента был, похоже, деятелен, исполнителен и Сталина устраивал. Но то же можно было сказать и о Вознесенском… И о Кузнецове… И вот теперь после них надо было что-то делать уже с Поповым.

Заканчивая письмо, московские коммунисты писали:

«Неужели Политбюро не займётся проверкой деятельности Попова. Хотя бы проверили указываемые нами факты. Неужели сигналы масс не нуждаются в проверке? Мы не клеветники. <…>

Мы считаем, что если Политбюро ЦК не прислушается к голосу низов в деле Попова, то люди, знающие дела Попова, потеряют веру в существование партийной истины».

И Сталин прислушался, да и могло ли быть иначе! К тому же он уже и сам не раз строго говорил с Поповым. Была назначена комиссия Политбюро в составе Маленкова, Берии, Кагановича и Суслова, и в результате её работы Попов был снят с партийных постов и назначен министром специально созданного «под него» министерства городского строительства СССР. С марта по декабрь 1951 года он был министром сельскохозяйственного машиностроения, позднее – директором авиационного завода в Куйбышеве, послом в Польше…

В постановлении Политбюро об освобождении Попова было сказано, что обвинения анонимных авторов письма в адрес Попова в части «разгона проверенных кадров МК и Моссовета и в насаждении… на ответственные участки в партии своих людей» не подтвердились, но вряд ли это было так. Во всяком случае, никто из упоминавшихся в письме как креатуры Попова славы себе впоследствии не добыл, а кое-кто «проявил» себя скорее недостойно.

Но Сталин до последнего верил в лучшее в людях, однажды вошедших в круг его сотрудников. К тому же в «деятельности» возомнившего о себе Попова не было политического аспекта – в отличие от деятельности «ленинградцев», что Сталин, конечно, учел. Однако Попов уже не выправился, хотя работал на различных должностях до 1965 года, в котором вышел на пенсию (в 1968 году, 62 лет от роду, он умер).

Секретарём же ЦК вместо Попова 13 декабря 1949 года был назначен Хрущёв, отозванный из Киева. Вряд ли в этой дате со стороны Сталина или кого-то ещё был какой-то намек… Но дата оказалась, как сейчас говорится, «знаковой»… Хрущёв рядом со Сталиным стал для ничего не подозревающего о том Сталина в обозримой перспективе смертельно опасным.

Небезынтересно, как через много лет после смерти и Сталина, и своего отца Никиты Хрущёва дело с Поповым представил в своих «воспоминаниях» сын Хрущёва Сергей. В его описании выходило, что Сталину-де доложили о существовании «московского» заговора, аналогичного «ленинградскому», во главе с Поповым. Сталин срочно вызвал Хрущёва и «вручил ему кипу документов», якобы обвиняющих в антисоветской деятельности чуть ли не все московское руководство…

И Хрущёв-де занялся расследованием, а когда Сталин через несколько недель поинтересовался результатами, Хрущёв-старший «постарался убедить его, что донос липовый». Далее Хрущёв-младший сообщал, что Попова-де «назначили директором завода, там он в глазах Сталина не представлял угрозы», и резюмировал: «…а следовательно, жизнь его (Попова. – С.К.) находилась в безопасности…»

Цену «свидетельствам» сына Хрущёва читатель, знакомый с положением дел по документам, может определить и сам.

Юбилейный для Сталина год заканчивался. И он был, как и все остальные годы его жизни, полон больших и малых проблем… Были среди них порой и проблемы «юбилейные», однако речь – не о сталинском юбилее. Десятого октября из Киева в Москву по «ВЧ» позвонил Хрущёв – насчёт празднования 10-летия присоединения Западной Украины. Он предлагал провести демонстрации и военные парады в Киеве, Львове и Ужгороде, заложить монументы, выпустить документальный фильм и… переименовать город Станислав в город Сталинокарпатск.

Телефонограмму передали Сталину на юг, где он с 5 сентября до 7 декабря был в отпуске, и Сталин всё одобрил, кроме идеи переименования (лишь в 1962 году Станислав переименовали в Ивано-Франковск).

Туда же, на юг, Поскрёбышев переправлял и бумаги, подобные письму главного редактора журнала «Огонёк» Алексея Суркова, где тот 18 ноября 1949 года просил санкции на публикацию в 50-м номере журнала статьи кинооператора М. Ошуркова «Незабываемые встречи» – о киносъёмках Сталина.

Статья была написана в откровенно слащавой манере, и судьба её оказалась той же, что и у хрущёвской идеи со Сталинокарпатском.

Так что «отпуск» был для Сталина понятием весьма условным – и в «отпуску» дела, большие и малые, от себя не отпускали… Скажем, в Военно-Воздушных Силах и в Гражданском воздушном флоте участились катастрофы… И уже в «отпуску» Сталин думает о какой-то замене Вершинину в ВВС и Байдукову в ГВФ и 12 сентября 1949 года пишет Маленкову, что «Байдуков – хороший летчик, но как руководитель очень слаб» и что Вершинина можно бы заменить на Жигарева… И уже в сентябре 1949 года бывший второй пилот Чкалова 42-летний Георгий Байдуков отправляется – нет, не в ГУЛАГ, а на учёбу в Высшую военную академию им. К.Е. Ворошилова, по окончании которой получит в 1952 году пост заместителя начальника Главного штаба войск ПВО страны по специальной технике.

Приходилось Сталину задумываться и о вещах, ещё менее приятных, чем замена слабых руководителей… Так, в 1949 году встал вопрос о восстановлении отменённой 26 мая 1947 года смертной казни. В 1950 году она была восстановлена для «шпионов, изменников и диверсантов», и это было необходимостью – США все чаще забрасывали на территорию СССР именно диверсантов и все активнее разворачивали разведку против нас, пользуясь, в том числе, кадрами германских спецслужб – абвера и СД, а также резервами из «перемещённых лиц». Да и внутренние причины для ужесточения высшей меры наказания имелись.

В связи с последним замечу: Советский Союз времён позднего Сталина (не говоря уже о СССР конца 30-х годов) «продвинутые» «историки» подают как чуть ли не сплошной ГУЛАГ. В опровержение этого можно привести немало личных воспоминаний всё ещё живущих современников той эпохи. Скажем, мой отец в ответ на вопрос: «Вы что, чувствовали себя рабами?» лишь рассмеялся. К слову, как раз в 1949 году, в двадцать пять лет, он, молодой дежурный по горке станции Нижнеднепровск-Узел, вступил в ряды ВКП(б).

Можно в опровержение лжи о «гулаговском» образе жизни в послевоенном СССР привести и документы – сегодня в принципе доступные. Однако я познакомлю читателя всего лишь с одной дневниковой записью писателя Михаила Пришвина. Это был чисто личный дневник, в нём практически нет записей о политике, событиях в обществе и т. п. К тому же Пришвин не был очень уж взыскан тогда официальным вниманием и лаской. И это обстоятельство – если верить «историкам»-«демократам» – само по себе могло обеспечить ему внимание со стороны «органов». Так вот, 17 июля 1952 года Пришвин записал:

«Вчера поднимался молодой человек в гору с вёдрами, увидел меня, поставил вёдра на землю и подошёл.

– Здравствуйте, Михаил Михайлович, я читал вашу книгу «Наша страна».

– Ну и что?

– Оказалось, вы и в Сибири были.

После того вышла заминка.

– А вы что делаете? – спросил я читателя.

– Я старший инспектор МВД.

– МВД, – сказал я, – это московская… А как дальше?

– Что вы! – отвечает. – Какое московская, это на всю страну: Министерство внутренних дел.

Так мы и встретились, и разошлись с моим читателем…»

Вот так «полицейская» держава, в которой образованный, развитой и несколько даже опальный (в те годы) гражданин не знаком с аббревиатурой, за которой скрывается главное «полицейское» ведомство!

Нет, по мере того как страна освобождалась от тяжести развалин, она дышала всё более полной грудью, потому что становилась год от года богаче, образованней, мощнее, а значит – и свободнее.

Сам же Сталин старел и слабел…

В 1945 году в ответ на предложение поставить в берлинском Трептов-Парке его исполинскую статую он отверг идею в весьма иронической манере. И кончилось тем, что в Берлине на пьедестал Победы встал советский солдат-освободитель со спасённой им немецкой девочкой на руках и с мечом в правой руке. Причём скульптор Вучетич вспоминал, что на макете памятника у солдата в руке был автомат, но именно Сталин предложил заменить его на меч, в очередной раз выказав точный художественный вкус и политическую мудрость.

К началу 50-х годов он уже не возражал, например, против разработки в 1949 году проектов монумента себе для Всесоюзной сельскохозяйственной выставки или против установки на входе в Волго-Донской канал в Сталинграде огромной его бронзовой статуи.

Впрочем, вряд ли это можно было расценивать как признак личностного одряхления Сталина. Он до конца оставался Сталиным и к бронзе был, как я понимаю, достаточно равнодушен. Однако Волго-Дон, начинающийся в городе, не просто носящем его имя, но ставшем символом непобеждаемого народа, должен был стать одним из символов эпохи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.