XVII

XVII

От Великого Князя я отправился к себе на Мойку узнать, нет ли там чего-нибудь нового. Когда я туда приехал, мне сказали, что днем были допрошены все мои люди. Результат допроса мне был неизвестен, но из рассказов моих служащих можно было вывести о нем скорее благоприятное впечатление.

Мне этот допрос не понравился. Боясь быть задержанным разными формальностями и опоздать на праздники к моим родным, я решил поехать к министру юстиции Макарову, чтобы выяснить, в каком положении находится дело.

В Министерстве, как и в Градоначальстве, царило большое волнение. У министра сидел прокурор, с которым я столкнулся в дверях, входя в кабинет министра, причем прокурор посмотрел на меня с нескрываемым любопытством.

Министра юстиции я видел впервые, и он сразу мне понравился. Это был худощавый старик с седыми волосами и бородой, с приятным лицом и мягким голосом.

Я ему объяснил причину моего приезда и по его просьбе повторил опять с самого начала и со всеми подробностями заученную историю. Когда я в моем рассказе коснулся разговора Пуришкевича с городовым, Макаров меня остановил:

– Я Владимира Митрофановича хорошо знаю и знаю также, что он никогда не пьет. Если не ошибаюсь, он даже член Общества Трезвости.

– Могу уверить вас, – ответил я, – что на этот раз Владимир Митрофанович изменил себе и своему Обществу, если он в таковом состоит членом, как вы говорите. Ему было трудно отказаться от вина, так как я справлял новоселье, и мы все уговорили его выпить с нами, а, с непривычки, несколько рюмок сильно на него подействовали.

Закончив мои объяснения, я спросил министра, обеспечены ли мои служащие от дальнейших допросов и каких-либо неприятностей, так как они все волнуются за свою судьбу ввиду моего отъезда сегодня вечером в Крым.

Он меня успокоил, сказав, что, по всей вероятности, полицейские власти ограничатся сделанным уже допросом. С своей стороны, он обещал не допускать в нашем доме каких-либо обысков и не придавать значения городским слухам и сплетням.

Прощаясь со мной, министр, на мой вопрос, могу ли я покинуть Петербург, ответил утвердительно. Провожая меня, он еще раз выразил сожаление, что из-за такого недоразумения у меня столько хлопот и неприятностей.

Из Министерства Юстиции я отправился к моему дяде, Председателю Государственной Думы Родзянко. Он и его жена знали о нашем решении покончить с Распутиным и ждали с нетерпением услышать подробности. Войдя к ним в гостиную, я увидел, что они оба взволнованы и о чем-то громко спорят. Моя тетка подошла ко мне со слезами на глазах, обняла и благословила, а Михаил Владимирович своим громовым голосом обратился ко мне со словами одобрения.

В эту минуту я особенно оценил их искренность и сердечность. Вдали от своих, совершенно одинокий, я переживал очень тяжелые минуты, и такое чисто отеческое отношение ко мне подбодрило и успокоило меня. Долго у них я оставаться не мог, так как мой поезд уходил в девять часов вечера, а у меня еще ничего не было уложено. В коротких словах сообщив им об обстоятельствах убийства, я с ними распрощался.

– Теперь мы отойдем в сторону и предоставим действовать другим, – сказал я, уходя. – Дай Бог, чтобы общими усилиями можно было воздействовать на Государя и дать Ему возможность увидеть всю правду, пока еще не поздно. Более благоприятный момент для этого трудно себе представить.

– Я уверен, что убийство Распутина будет понято, как патриотический акт, – ответил Родзянко, – и что все, как один человек, объединятся и спасут погибающую Родину.

От Родзянко я отправился во дворец Великого Князя Александра Михайловича.

Войдя в переднюю, я услышал от швейцара, что дама, которой я будто бы назначил прийти ко мне в семь часов вечера, уже ждет меня в кабинете.

Никакой дамы я не ждал к себе. Нечаянный визит этот показался мне очень странным, и я попросил швейцара в общих чертах описать мне ее внешность. Я узнал, что она одета во все черное, причем лица ее почти нельзя разглядеть, так как оно скрыто под густой вуалью.

Предчувствуя что-то недоброе, я решил пройти в спальню, минуя кабинет и оттуда посмотреть на таинственную посетительницу.

Каково же было мое удивление, когда я, заглянув через приоткрытую слегка дверь в кабинет, узнал в ожидавшей меня даме одну из ярых поклонниц Распутина.

Я позвал швейцара и отдал распоряжение передать непрошеной гостье, что я вернусь домой лишь очень поздно вечером. Затем, быстро уложив свои вещи, я пошел обедать.

На лестнице, подымаясь в столовую, я встретил моего товарища, английского офицера Освальда Рейнера. Он знал обо всем и очень за меня волновался. Я его успокоил, сказав, что все пока обстоит благополучно.

За обедом присутствовали три старших брата моей жены, которые тоже ехали в Крым, их воспитатель англичанин Стюарт, фрейлина Великой Княгини Ксении Александровны, С. Д. Евреинова, Рейнер и еще несколько человек[23].

Все были потрясены таинственным исчезновением Распутина и передавали самые невероятные слухи, которые ходили по городу. Некоторые не верили в гибель «старца», уверяя, что он жив и все случившееся только выдумка. Другие, ссылаясь на «достоверные источники» и чуть ли не на свидетелей-очевидцев, рассказывали, что «старец» убит во время кутежа у цыган. Были и такие, которые во всеуслышание заявляли, что убийство Распутина произошло у нас в доме на Мойке, и я – один из его участников. Менее доверчивые думали, что едва ли я сам принимал личное участие в убийстве, но во всяком случае считали меня осведомленным во всех его подробностях и приставали ко мне с расспросами. На меня устремлялись испытующие взоры, в надежде что-нибудь прочесть на моем лице. Но я был спокоен, вместе со всеми радовался событию, благодаря чему подозрения по моему адресу у присутствующих постепенно рассеялись.

Телефон в это время звонил без конца, так как в городе упорно связывали исчезновение Распутина с моим именем. Звонили родные, знакомые, члены Государственной Думы, звонили представители и директора разных предприятий и заводов, заявляя, что их рабочие постановили установить мне охрану.

Я всем отвечал, что слухи относительно моего участия в убийстве Распутина ложны и что я совершенно непричастен к этому делу.

До отхода поезда оставалось всего полчаса. Простившись с присутствующими, мы отправились на вокзал. Co мной в автомобиль сели братья моей жены Князья Андрей, Феодор и Никита; Стюарт и Рейнер. Подъезжая к вокзалу, я заметил, что на лестнице собралось большое количество дворцовой полиции. Меня это удивило: не отдан ли приказ о моем аресте? – подумал я. Мы вышли из автомобиля и поднялись по лестнице. Когда я поравнялся с жандармским полковником, он подошел ко мне и, очень волнуясь, что-то невнятно проговорил.

– Нельзя ли погромче, г. полковник, – сказал я, – а то я ничего не слышу.

Он немного оправился и громко произнес:

– По приказанию Ее Величества, выезд из Петербурга вам запрещен. Вы должны вернуться обратно во дворец Великого Князя Александра Михайловича и оставаться там впредь до особых распоряжений.

– Очень жаль; меня это совсем не устраивает, – ответил я и, обернувшись к своим спутникам, повторил им Высочайшее повеление.

Для них мой арест был полной неожиданностью. Князья Андрей и Феодор решили, что они не поедут в Крым и останутся со мной, а Князь Никита отправится со своим воспитателем.

Мы пошли провожать наших отъезжающих. Полиция последовала за нами, как будто боялась, что я сяду в поезд и уеду.

Картина нашего шествия по вокзалу была, по-видимому, незаурядная, так как публика останавливалась и с любопытством нас разглядывала.

Я вошел в вагон поговорить с Князем Никитой. Полицейские снова заволновались. Я их успокоил, сказав, что никуда от них не скроюсь, а лишь хочу проститься с уезжающими.

Поезд тронулся, и мы пошли обратно к автомобилю.

– Странно чувствовать себя арестованным, – думал я возвращаясь домой, – что со мной будет?

Дома были очень удивлены нашему возвращению и недоумевали: что бы все это могло означать?

Я чрезвычайно устал за день и, очутившись в своей комнате, лег отдохнуть. По моей просьбе со мной остались Князь Феодор и Рейнер; они оба были взволнованы и опасались за мою судьбу.

Во время нашего разговора вбежал в комнату Князь Андрей и объявил о приезде Великого Князя Николая Михайловича.

Это позднее посещение не предвещало мне ничего хорошего. Он, очевидно, приехал, чтобы подробно узнать от меня, в чем дело, и приехал как раз в то время, когда я устал, хотел спать и когда мне было не до разговоров.

Великий Князь Николай Михайлович совмещал удивительные противоречия в своем характере. Ученый историк, человек большого ума и независимой мысли, он в обращении с людьми иногда принимал чрезмерно шутливый тон, страдал излишней разговорчивостью и мог даже проболтаться о том, о чем следовало молчать.

Он не только ненавидел Распутина и сознавал весь его вред для России, но и вообще по своим политическим воззрениям был крайне либеральный человек. В самой резкой форме высказывая критику тогдашнего положения вещей, он даже пострадал за свои суждения и на время был выслан из Петербурга в свое имение Херсонской губернии, Грушевку.

Едва успели Князь Феодор и Рейнер закрыть за собой дверь, как вошел в комнату Великий Князь Николай Михайлович. Он обратился ко мне со словами:

– Ну, рассказывай, что ты натворил?

Я сделал удивленное лицо и спросил его:

– Неужели ты тоже веришь всяким пустым слухам? Ведь это все сплошное недоразумение, в котором я совершенно не при чем.

– Да, рассказывай это другим, а не мне! Я все знаю, со всеми подробностями, знаю даже имена дам, которые были у тебя на вечере.

Эти последние слова Великого Князя показали мне, что он ровно ничего не знает и лишь нарочно притворяется осведомленным, чтобы легче меня поймать. Я ему подробно рассказал все туже историю о вечере и о застреленной собаке.

Великий Князь как будто поверил моему рассказу, но на всякий случай, уходя, хитро улыбнулся.

Мне было ясно, что он не в курсе дела и в душе очень сердится и досадует на то, что ничего от меня не узнал.

После отъезда Великого Князя Николая Михайловича, Князья Андрей и Феодор и Рейнер снова пришли ко мне. Я им сказал, что завтра утром перееду в Сергиевский дворец к Великому Князю Димитрию Павловичу, чтобы быть вместе с ним до определения нашей участи. Затем, я подробно объяснил им, что они должны отвечать в случае допроса. Все трое обещали мне точно следовать моим указаниям и, простившись со мной, ушли.

Долго я не мог уснуть. События предыдущей ночи проносились передо мною, мысли сменяли одна другую...

Наконец, голова моя отяжелела, и я заснул.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.