X

X

Так как вышесказанный кардинал феррарский увидал, что король возымел превеликое удовольствие от моего приезда и так как и он также увидал, что по этим немногим работам король уверился, что может удовлетворить свое желание исполнить некие превеликие работы, которые у него были в мыслях, а так как в это время мы ехали вслед за двором, можно сказать, мучась, потому что королевский поезд тащит всякий раз за собой двенадцать тысяч лошадей, и это самое меньшее, потому что когда двор в мирные времена бывает полностью, то их восемнадцать тысяч, так что их всегда бывает свыше двенадцати тысяч, ввиду чего мы ехали, следуя за сказанным двором в таких местах иной раз, где едва было два дома, и, как делают цыгане, приходилось ставить парусиновые палатки и нередко изрядно терпеть, то я торопил кардинала, чтобы он побудил короля послать меня работать. Кардинал мне говорил, что лучшее в этом случае, это ждать, чтобы король сам об этом вспомнил, и чтобы я иной раз показывался на глаза его величеству, когда он ест. Я так и делал, и однажды утром, за обедом, король меня подозвал; он заговорил со мной по-итальянски и сказал, что намерен исполнить много больших работ и что он скоро отдаст мне распоряжение, где я должен работать, снабдив меня всем тем, что мне необходимо; со многими другими речами о приятных и различных вещах. Кардинал феррарский тут же присутствовал, потому что почти постоянно ел утром за королевским столом; и, услышав все эти речи, когда король встал из-за стола, кардинал феррарский в мою пользу сказал, поскольку мне было передано: «Священное величество, этот Бенвенуто имеет весьма великое желание работать; можно было бы почти что сказать, что грех заставлять подобного художника терять время». Король добавил, что он сказал правильно и чтобы он установил со мной все то, что я хочу себе как жалованье. Каковой кардинал в тот же вечер, когда утром он получил поручение, вызвав меня после ужина, сказал мне от имени его величества, как его величество решило, чтобы я принялся за работу; но сперва он хочет, чтобы я знал, какое должно быть мое жалованье. При этом кардинал сказал: «Мне кажется, что если его величество даст вам жалованья триста скудо в год, то вы отлично можете устроиться; кроме того, я вам говорю, чтобы вы предоставили заботу мне, потому что каждый день является случай, когда можно сделать добро в этом великом королевстве, и я всегда вам помогу удивительно». Тогда я сказал: «Без того, чтобы я просил ваше высокопреосвященство, когда оно оставило меня в Ферраре, оно мне обещало не удалять меня из Италии, если сперва я не буду знать вполне того положения, в котором я буду у его величества; ваше высокопреосвященство, вместо того чтобы прислать мне сказать о том положении, в котором я буду, прислало особое распоряжение, что я должен приехать на почтовых, как будто подобным искусством занимаются на почтовых; и если бы вы мне прислали сказать о трехстах скудо, как вы мне говорите сейчас, то я бы не двинулся и за шестьсот. Но я за все благодарю Бога и ваше высокопреосвященство также, потому что Бог употребил его как орудие для столь великого блага, каковым было мое освобождение из темницы. Поэтому я говорю вашему высокопреосвященству, что все то великое зло, которое я теперь имею от него, не может достигнуть и тысячной доли того великого добра, которое я от него получил; и за него я от всего сердца его благодарю, и откланиваюсь, и, где бы я ни был, всегда, пока я буду жив, я буду молить Бога за него».

Кардинал, рассерженный, сказал во гневе: «Ступай куда хочешь, потому что насильно никому добра не сделаешь». Некоторые из этих его дармоедов-придворных говорили: «Ему кажется, что он невесть что, раз он отказывается от трехсот дукатов дохода». Другие, из тех, что были даровиты, говорили: «Король никогда не найдет ему равного; а этот наш кардинал хочет торговать им, словно это вязанка дров». Это был мессер Луиджи Аламанни, который так мне было передано, что он сказал. Это было в Дельфинате,[317] в замке, которого я не помню имени; и было в последний день октября.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.