XII

Когда я выздоровел, я вернулся к своему Марконе, честному человеку, золотых дел мастеру, каковой давал мне зарабатывать, каковым заработком я помогал моему отцу и дому своему. В это время приехал во Флоренцию один ваятель, которого звали Пьеро Торриджани,[36] каковой прибыл из Англии, где он прожил много лет; и так как он был очень дружен с этим моим учителем, то каждый день приходил к нему; и, увидев мои рисунки и мои работы, сказал: «Я приехал во Флоренцию, чтобы набрать как можно больше молодых людей; потому что, имея исполнить большую работу для моего короля, я хочу себе в помощь своих же флорентинцев; а так как твой способ работать и твои рисунки скорее ваятеля, нежели золотых дел мастера, то, благо мне предстоят большие работы из бронзы, я в одно и тоже время сделаю тебя и искусным, и богатым». Это был человек замечательно красивый, чрезвычайно смелый; похож он был скорее на великого вояку, чем на ваятеля, особенно своими удивительными жестами и своим зычным голосом, с этакой привычкой хмурить брови, способной напугать любого храбреца; и каждый день он повествовал о своих подвигах у этих скотов англичан. При этом случае он завел речь о Микеланьоло Буонарроти; причиною чему был рисунок, который я сделал, копия с картона божественнейшего Микеланьоло. Этот картон был первым прекрасным произведением, в котором Микеланьоло выказал свои изумительные дарования, и делал он его в соревновании с другим, который делал такой же, с Леонардо да Винчи, а должны они были служить для зала Совета во дворце Синьории. Изображали они, как Пиза была взята флорентинцами; и удивительный Леонардо да Винчи взял для выбора изобразить конный бой со взятием знамен, столь божественно сделанные, как только можно вообразить. Микеланьоло Буонарроти изобразил на своем множество пехотинцев, которые, так как дело было летом, начали купаться в Арно; и в эту минуту он изображает, что бьют тревогу, и эти нагие пехотинцы бегут к оружию, И с такими прекрасными телодвижениями, что никогда ни у древних, ни у других современных не видано произведения, которое достигало бы такой высокой точки; а как я уже сказал, и тот, что у великого Леонардо, был прекрасен и удивителен. Стояли эти два картона — один во дворце Медичи, другой в папском зале. Пока они были целы, они были школой всему свету.[37] Хотя божественный Микеланьоло сделал потом большую капеллу папы Юлия,[38] он уже ни разу не подымался до этой точки и наполовину: его талант никогда уже не достигал силы этих первых опытов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.