Глава VI. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС

Глава VI. ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС

С 1809 по 1812 год исход войны определялся уже не на полях сражений, а в портовых городах и на побережье континента, которому предстояло закрыться для английских товаров, ускорив крушение «владычицы морей». Но блокада, неотвратимо повлекшая за собой лишения и насилие, дефицит кофе, чая, сахара, какао и пряностей, рост цен на кожевенные изделия и хлопчатобумажные ткани, демонстративное сжигание товаров коррумпированными таможенниками сделали для перемены общественного мнения Европы гораздо больше, чем все английские памфлеты, вместе взятые. В декабре 1811 года король Вестфалии Жером предостерегал брата: «Брожение достигло предела; народ, вдохновленный примером Испании, полон энтузиазма и лелеет безумнейшие упования. Если разразится война, пространство между Рейном и Одером превратится в очаг всеобщего сопротивления». Экономическое оружие блокады поразило и Францию: правительство не смогло справиться с финансовым кризисом 1810 года, переросшим из-за неурожая в экономический, что повлекло за собой падение популярности Наполеона.

Контрабанда

Подъем экономики Англии в 1809 году опроверг оптимистическую уверенность Шампаньи в неминуемом поражении коварного Альбиона. Чем, если не контрабандой на континенте, успешно осуществляемой, несмотря на таможенные кордоны и полевые суды, объяснить подобное оздоровление? В Средиземноморье контрабандная торговля процветала главным образом на Мальте, где обосновались тридцать или сорок английских компаний, а также в Гибралтаре и Салониках. В Адриатике центром нелегальной торговли был Триест, а на севере — Гётеборг, обеспечивавший британским товарам доступ в страны Балтийского бассейна. «Английская торговля, — сообщалось в одном донесении, — ведется под шведским флагом. Суда привозят колониальные товары, выдавая их за шведский груз. Многие суда, приходящие в Копенгаген под датским флагом, нагружены колониальными товарами и идут прямиком из Англии, а вовсе не из Исландии и Норвегии, как то официально заявляется». В немецкие порты на Северном море товары доставлялись через Гельголанд. В сентябре 1807 года остров оккупировали англичане. С апреля 1808 года, не без помощи британского правительства, здесь развернулась нелегальная торговля. «Товарооборот Гельголанда возрастает с каждым днем, — сообщал английский агент. — Регулярные поставки товаров из Англии снизили цены до разумного уровня. Нет сомнения в том, что товарооборот будет расти и впредь вопреки контрмерам неприятеля. За последние 10 дней отправилось 7 кораблей, некоторые с грузом от 2 до 3 тысяч ливров. Идет бартер: колониальные и промышленные товары обмениваются на продовольствие и зерно». Попадавшие на континент грузы расходились затем по основным торговым путям. Из Амстердама товар направлялся вверх по Рейну на баржах; в Арнгейме их сменял наземный транспорт, который и переправлял грузы через Великое герцогство Баденское в Германию. Таким образом, снабжая Франкфурт наземным путем, Гамбург становился конкурентом Амстердама. Груженые баржи нередко доходили и до Швейцарии. Из Триеста американские хлопчатобумажные ткани и колониальные товары попадали в Вену, а оттуда в Страсбург, Базель, Мюнхен и Лейпциг. Только строго охраняемая французская граница могла отпугнуть контрабандистов. В мае и августе 1808 года в департаменте Ду между таможенными служащими и вооруженными контрабандистами завязывались настоящие сражения.

Высокопоставленные особы то и дело оказывались вовлеченными в постоянно вспыхивающие скандалы. В 1808 году в Страсбурге два таможенных досмотрщика из Ванценау обнаружили в арестованном имуществе юной жительницы Берна доказательства причастности инженера путей сообщения, Робена, к получению в Ганау нелегальных товаров, поступавших из Франкфурта. Вскоре было раскрыто еще одно дело, в котором оказались замешаны врачи и крупные торговцы из Страсбурга. В 1809 году подпольный товарооборот продолжал расти, особенно в районе города Мюлуз. К этому времени насчитывалось около 100 тысяч контрабандистов, прибегавших порой к услугам страховых агентов. Контрабанда, таким образом, вносила весомый вклад в английскую экономику. Увеличение британского экспорта на континент обусловливалось прежде всего восстанием в Испании. Автор одного из последних исследований о блокаде, Франсуа Крузе, справедливо замечает: «Если за полугодием экономического кризиса и упадка последовало полугодие ощутимого роста промышленности и экспорта, предваряющего экономический бум 1809–1810 годов, то первопричина этому — война в Испании. Это она открывала, а то и возвращала британским экспортерам обширные рынки Иберийского полуострова и Латинской Америки. К тому же Испания отвлекала на себя внимание императора и значительные силы Великой Армии, отдав на откуп контрабандистам широкие просторы Северной Европы и Средиземноморья».

Вышеизложенное позволяет сделать вывод, что испанская война, первая дипломатическая ошибка императора, позволила Англии избежать нависшей над ней экономической катастрофы.

Режим континентальной блокады

Англичане без труда завладевали колониями Франции и ее союзников. Они захватили принадлежавшие Голландии Кейптаун и Яву, французские Гваделупу и Иль-де-Франс и закрепились в Америке, где испанские колонии в Мексике, Перу, Чили и Колумбии восстали в 1810 году против «узурпатора Жозефа». В 1811 году пожар перекинулся на Парагвай. Наполеон же демонстрировал полную неспособность бороться с процветавшей на побережье контрабандой. Для укрепления таможенного контроля ему пришлось аннексировать Анкону, провинции, управляемые папским легатом, Парму, Плезанс, Тоскану, Папскую область и Иллирийские провинции, включая Триест, которые по Венскому договору 1809 года перешли во владение Франции. Наполеон, разгневанный тщетной попыткой своего брата Луи заключить при посредничестве банкиров Беринга и Уврара сепаратный мир с Англией, аннексирует в марте 1810 года левый берег реки Ваал, а затем, после отречения Луи, в июле 1810 года, — и всю Голландию. Эта аннексия, поясняет Шампаньи, «раздвигая границы Империи Вашего Величества, укрепляет армию, политику и торговлю; она — первый необходимый шаг к восстановлению нашего флота, она, наконец, наносит по Англии самый болезненный удар из возможных». Сенатус-консультом, присоединившим к Франции Голландию, в состав Империи были включены: часть Великого герцогства Бергского, два Сальмских княжества, герцогство Ольденбургское, значительная часть королевства Вестфалии и три ганзейских города — Гамбург, Любек и Бремен, образовавших соответственно три новых департамента: Верхний Эмс (Оснабрюк), Нижний Везер (Бремен) и Нижняя Эльба (Гамбург). «Останься на Северном море хоть один город, согласный торговать с Англией, поток товаров с переполненных складов Гельголанда наверняка затопил бы континент», — разъяснял Шампаньи. Чтобы покончить с нелегальным поступлением товаров из Швейцарии, Наполеон в ноябре 1810 года оккупировал Тессен и Валез. Эта закономерно вспыхнувшая в результате континентальной блокады эпидемия аннексий всколыхнула всю Европу. Она усугубила нестабильность положения на континенте и нанесла ущерб наполеоновской политике в Германии, подорвав авторитет королей — ставленников императора. Аннексии действовали на европейских монархов, в том числе и на русского царя, которому герцог Ольденбургский приходился шурином, как красная тряпка на быка. Быстрое увеличение количества департаментов настораживало даже французов, обеспокоенных будущим страны, непомерно расширявшей свои естественные границы.

Оправданием этой политики могла послужить только блокада, однако Наполеон пошел на уступки, введя лицензионный режим, подорвавший популярность континентального кордона.

Лицензионный режим

Принятые императором меры не смогли пресечь контрабандную торговлю; они лишь потеснили ее на восток. «Из России в Пруссию, из Польши и Моравии в Вену, из Османской империи в Австрийскую движется нескончаемый поток товаров», — сообщала дипломатическая почта. Место Рейна занял Дунай. Жан Батист Сэй, заклеймивший протекционистскую политику Наполеона, поведал нам о долгом извилистом пути европейца, отправлявшегося за хлопком в Вену. «Сахар, кофе, табак, хлопчатобумажные ткани из Лондона доставлялись морем в Салоники и далее, на лошадях и мулах, переправлялись через Сербию и Венгрию в Германию, оттуда — во Францию. Нередко доставляемый в Кале из Англии товар, вместо того чтобы просто пересечь Ла-Манш, проделывал путь, транспортные расходы на который равнялись двукратному кругосветному путешествию».

Наполеону пришлось, однако, и на себе испытать действие обоюдоострого оружия блокады. Нехватка сырья и колониальных товаров, эквивалентная замена которым еще не была найдена (еще только велись опыты по производству свекловичного сахара), повергла континент в бедственное положение, сходное с кризисом, поразившим Британские острова, где перепроизводство товаров грозило обернуться безработицей и инфляцией. Французская промышленность после введения Джефферсоном торгового эмбарго лишилась американского хлопка. Мануфактурам приходилось довольствоваться хлопком из Неаполя и Леванта, но и его недоставало. Рост цен на шерстяные и льняные ткани пополнил армию недовольных производителей армией недовольных потребителей. Импорт сахара-сырца упал с двадцати пяти миллионов килограммов в 1807 году до двух миллионов в 1808-м. Цена на кофе росла с каждым днем. «Колониальные товары дорожают так стремительно, — писал 1 июня 1808 года министр внутренних дел Крете, — что непонятно, кто еще в состоянии покупать бразильский хлопок по 11–12, сахар по 5–6 и кофе по 8 франков за фунт. Впрочем, колоссальная прибыль, которую сулит перепродажа этих товаров, завораживает все классы и сословия». В равной степени пострадал и европейский экспорт. Наряду с промышленниками и потребителями ущерб понесли судовладельцы и фермеры. Разве континент не поставлял в Англию зерно, плодоовощные культуры, шерсть и древесину, не говоря уже о вине? Перепроизводство спиртных напитков в 1809 году всерьез взволновало торговую палату Бордо. Крестьян раздражала невозможность экспортировать излишки более чем обильного урожая зерновых в 1808 году. Наполеон вынужден был наконец пойти на смягчение режима блокады, поскольку сокращение поступлений от таможенных сборов лишало его важного источника доходов как раз в тот момент, когда война в Испании превратилась в убыточную. Первый шаг в этом направлении сделала Англия, введя лицензионный режим для импорта спиртных напитков французского производства, а также других товаров, перечень которых был установлен 19 июля 1808 года. Эта инициатива нашла отклику Наполеона, о чем Крете и проинформировал префектов в циркуляре от 14 апреля 1809 года: «Его величество, дабы способствовать дозволенному отныне экспорту зерна, спиртного, сухофруктов, конфитюров и овощей, решил предоставить судам лицензии на перевозку этих грузов». Таким образом, неудавшаяся блокада, от которой выигрывали лишь контрабандисты, вовлекла в ряды последних и самого Наполеона: он торговал с Англией напрямую, союзники же, вассальные и нейтральные государства делать этого не могли. Поскольку Франция была завалена колониальными товарами, в которых так нуждались другие европейские страны, именно она, а не Англия стала поставлять их контрабандным путем. Словом, к монополии, предоставленной Наполеоном французской промышленности на европейском рынке, прибавилась и монополия на торговлю колониальными товарами. Этот коммерческий шовинизм нашел отражение в декретах 1810 года, ознаменовавших собой пересмотр концепции блокады.

Первый этап: на основании декрета от 3 июля «лицензии выдавались лишь французским судам»; он разрешал также «экспорт всех не запрещенных к вывозу мануфактурных товаров и сельскохозяйственных продуктов французского производства», то есть спиртного и зерновых. Следующий декрет, изданный 25 июля в Сен-Клу, наделял Наполеона неограниченным правом контроля над всей морской торговлей Империи. «Начиная с 1 августа, — постановил император, — судно сможет покинуть наши порты лишь при наличии собственноручно подписанной нами лицензии». Последняя санкционировала ввоз во Францию всех необходимых ей товаров и их последующую реализацию на континенте французской торговлей, но уже без посреднической помощи. Наконец, декрет, подписанный 5 августа в Трианоне, устанавливал таможенные пошлины на колониальные товары: 800 франков за центнер американского хлопка, 400 франков — за центнер ближневосточного и столько же за кофе. Непомерно высокие пошлины рассчитывались таким образом, чтобы потребитель платил за товар как за контрабандный; разница же поступала не в карман контрабандиста, а в государственную казну.

Оставалось претворить декрет в жизнь. В государствах, входивших в сферу французского влияния, сделать это было нетрудно. И тем не менее даже баварский король, выражая мнение недовольных, позволил себе написать Наполеону, что друзья Франции оказались едва ли не в худшем положении, чем враги.

С целью положить конец выражениям протеста накануне распродажи запасов колониальных товаров по новым тарифам Наполеон приказал провести во Франкфурте, «заваленном английскими и колониальными товарами», немедленную конфискацию. Операция была проведена таможенниками Меянса и солдатами двух пехотных полков под командованием Фриана и принесла казне около десяти миллионов франков. Точку в этой «переоценке ценностей» поставил декрет, подписанный 19 октября в Фонтенбло. Он оговаривал еще более жесткие таможенные барьеры, окончательно лишавшие Европу права торговать колониальными товарами, избавляя таким образом Францию от потенциальных конкурентов. Сжигание товаров 17, 20, 23 и 27 ноября потрясло Франкфурт, чья торговля так и не смогла оправиться от этого удара. Недовольство охватило всю Германию. Оно усугубилось тем, что вмешательство в конфликт деловых кругов вызвало панику в торговой и банковской сферах.

Кризис во Франции 1810–1811 годов

Сложившийся порядок вещей явился результатом кризиса 1810 года, достигшего своего апогея к моменту рождения римского короля. На смену ажиотажу с ассигнатами пришла спекуляция колониальными товарами, оживившаяся после принятия Берлинского декрета. Зато декреты, принятые в 1810 году, воздвигли перед ней непреодолимые препятствия. Оказалось, что немецким, швейцарским и голландским купцам, чьи товары были конфискованы, нечем расплачиваться с английскими экспортерами; в свою очередь, французские импортеры, предоставившие кредиты торговым домам Амстердама, Базеля и Гамбурга, лишились возможности возместить убытки. Симптомы кризиса обозначились в мае 1810 года. В переписке с Наполеоном министр финансов Мольен предостерегал против пагубных последствий спекуляции колониальными товарами, а также — искусственного повышения цен в Голландии и ганзейских городах. Банкротство Родде, влиятельного торгового дома в Любеке, разразившееся в сентябре, повлекло за собой разорение крупнейших парижских банков Лафита, Фула, Туртона. В ноябре и декабре количество банкротств продолжало расти. «Все рынки Франции, Германии и Италии пришли в упадок», — сообщалось в донесении полиции. 1810 год завершился серией банкротств в Париже и Лионе. Первые месяцы 1811 года также не внушали оптимизма. Особенно пострадала шелкоткацкая промышленность: в Лионе число станков сократилось вдвое. Кризис коснулся Тура, Нима и Италии, затронув хлопчатобумажную промышленность: со временем мануфактуры Руана стали потреблять лишь треть сырья, переработанного в 1810 году.

На севере спад оказался еще более глубоким. Не обошел он и производство шерстяных тканей: 25 процентов суконщиков приостановили платежи. Кризис в металлургической промышленности был менее тяжелым, хотя депрессия не пощадила ни Верхний Рейн, ни Мозель, ни Пиренеи. В августе и сентябре дисконтирование составило в Париже лишь двенадцатую часть от общей суммы оплаченных векселей минувшего года. В мае из 50 тысяч парижских рабочих 20 тысяч подверглись увольнению. Наполеон ограничился привычными мерами: выделил ссуды промышленникам (Ришар-Ленуару, Гро-Давилье); сделал крупные заказы для двора (декрет от 6 января 1811 года предписывал придворным носить в Тюильри платье из шелка); организовал крупномасштабные земляные работы. К концу лета наметилась некоторая стабилизация, однако неожиданно плохой урожай затруднил выход из кризиса. Если на юге свирепствовала засуха, то часть урожая парижского бассейна погубили ливневые дожди.

Положение было отнюдь не бедственным, однако страх перед голодом разбудил древние инстинкты. «Вызванное разочарованием раздражение, — констатировал министр внутренних дел, — усугубило зло, а паническое настроение общества, всегда склонного к крайностям, способствовало росту цен и вздорожанию зерновых». В марте 1812 года цена на хлеб подскочила в Париже с 14 до 16, а затем и до 18 су. Однако во второй половине дня и по этой цене уже нельзя было купить ни буханки. Пришлось вернуться к «максимуму» — твердой цене, которую, дабы не вызывать нежелательных ассоциаций с эпохой Революции, именовали «таксой». Декретом от 8 мая 1812 года в Сене и смежных с ним департаментах был введен максимум на гектолитр пшеницы, что привело к вымыванию с рынков всех зерновых культур. Зато Марсель (департамент Буш-дю-Рон, где префект Тибодо воздержался от введения максимума) был относительно сносно обеспечен продовольствием. Голодные бунты обошли Париж стороной только потому, что цена на хлеб здесь никогда не превышала 20 су — более дорогой хлеб обрек бы народ на нищету; кроме того, широко практиковалась раздача благотворительных супов а-ля Рюмфор[30]; наконец, безработица никогда не приводила в Париже к голоду. И тем не менее лишь чудом удалось не допустить демонстрации женщин в Сент-Антуанском предместье при переезде императора через заставу Шарантон 19 января

1813 года. Наполеон всегда внимательно следил за положением дел в столице. Вспомним одну из брошенных им знаменитых фраз: «Несправедливо, что в Париже сохраняется низкая цена на хлеб, хотя в других местах она высока; но ведь в столице находится правительство, а солдаты не любят стрелять в женщин и детей, требующих хлеба». После кризиса X года позиция Наполеона по этому вопросу не изменилась. Иначе обстояли дела в провинции. В департаменте Ла-Манш стоимость гектолитра пшеницы возросла с 20 франков в конце августа 1811 года до 30 франков в начале марта 1812 года. В Шербуре обстановка накалилась до предела. «Нищета портовых рабочих нестерпима: они не могут раздобыть себе хлеба даже за деньги; многие грузчики три дня прожили на одних овощах; для усталых, занятых тяжелым физическим трудом людей это недостаточно калорийная пища», — говорится в отчете префекта. Исчезли из продажи крупы. 2 марта 1812 года на крытом рынке Кана вспыхнул бунт. «Подайте сюда префекта, я сдеру с него шкуру, как со старой клячи!» — вопил один из бунтовщиков. Мятежников поддержали рекруты из Кальвадоса. Чинимые ими насилия сопровождались кражами и грабежами, но 3 марта все успокоились. Прежней оставалась лишь нищета, омраченная трудностями, переживаемыми текстильной промышленностью. «В окрестностях Лизье, — свидетельствует комиссар полиции города Кана, — бродят мертвенно-бледные, изможденные существа; по обочинам дорог расположились нищие, терпеливо ждущие сострадания путешественников. Пищей крестьян, не имевших в запасе даже овсяного хлеба, были молочные продукты, овощные супы, сыр и отруби». В Приморских Альпах, департаменте, расположенном на противоположном конце Франции, царил тот же голод. «Минувшей весной деревенская беднота питалась лишь дикими травами да корнеплодами, без всякой приправы и даже без соли; в некоторых населенных пунктах вместо соли употребляли морскую воду. Жуткое зрелище являли собой люди, сломленные нуждой и умершие от голода», — замечает префект. Когда же урожай был сносным, причиной голода становилась безработица, вызванная кризисом текстильной промышленности, как, например, в департаменте Эн. «Лишения, — пишет префект этого департамента, — были вызваны не отсутствием зерна, а невозможностью установить цену, даже фиксированную, которая была бы по карману простому народу. Многие питались овсяным хлебом; иные дошли до того, что разводили молоком отруби. Но эти печальные примеры — скорее результат страшной нищеты, тотальной безработицы и безденежья, чем неурожая, поскольку мы даже оказывали помощь соседним департаментам». Словом, безработица и неурожай шли рука об руку, усугубляя нищету. Повсеместно вспыхивали беспорядки: множащиеся шайки разъяренных нищих штурмовали мельницы и булочные, грабили повозки и груженные хлебом суда, сжигали фермы. Стены пестрели воззваниями:

Проснись, измученный народ,

Оставленный без хлеба, без работы!

Или:

Народ взывает:

Хлеба и работы!

Иначе — берегись!

Угрозы адресовались нотаблям.

Угрожали Барбье, крупному негоцианту из Ренна, зятю министра:

Голова или зерно —

Тут иного не дано.

Так что ты, Барбье, отдай

Наш законный урожай!

Иные угрозы в виде факела, зажженного над воротами помещика или богатого фермера, пугали не на шутку. Заволновалась буржуазия, обеспокоенная сохранностью своего имущества и посягательствами на личную безопасность. Пришлось вмешаться Наполеону, и без того занятому подготовкой к кампании в России. В общем-то, бунтов было не так уж и много: помимо Кана, самыми взрывоопасными очагами напряженности оказались Шарлевилль и Ренн. Тем не менее авторитет администрации пошатнулся, над собственностью нависла угроза, воцарилось всеобщее смятение. Назрела необходимость в показательном процессе. Выбор пал на Кан, куда во главе крупного воинского контингента Наполеон направил генерала Дюронеля. 14 марта состоялось заседание военного совета. Он вынес восемь смертных приговоров, два из которых — заочно.

Шестерых осужденных, в том числе двух женщин-кружевниц, повесили 15 марта. 17-го войска покинули город. «Жители провинившихся предместий сломлены, напуганы; за два дня украденные вещи возвращены их владельцам», — сообщал префект. Повсеместно была усилена жандармерия. Хотя волнения и охватили около сорока департаментов, правительство не потеряло контроля над событиями, поэтому порядок удалось быстро восстановить. К концу года обстановка стабилизировалась. Урожай 1812 года в большинстве департаментов оказался вполне удовлетворительным, а на редкость богатый урожай 1813-го способствовал преодолению кризиса. Но именно с этого момента началась полоса банкротств, обусловленных потерей рынков на севере и востоке.

Современники восприняли эти события как одну непрерывную трехлетнюю депрессию, хотя в действительности произошли три последовательно сменивших друг друга кризиса: перепроизводство, вызванное спекуляциями, неурожай и новое перепроизводство в результате потери рынков в Германии. Нельзя не признать, что эти кризисы пошатнули авторитет императора.

Сельские жители и парижские рабочие по-прежнему сохраняли верность Наполеону. Разве не он удерживал в Париже цену на хлеб в разумных пределах и предотвратил ужасные беспорядки в деревне? Буржуазия, напротив, окончательно отвернулась от режима, а в Европе жесткие условия Трианонского и Фонтенблоского декретов вызвали недовольство немцев и голландцев, подготовив восстания 1813 года.

Кризис в Англии

Никогда еще Наполеон не был так близок к победе, как в 1811 году. Экономический кризис, наметившийся после падения фунта стерлингов и неурожая 1809 года, готов был не на шутку разразиться на противоположном берегу Ла-Манша. Ужесточение режима континентальной блокады и решительные меры, принятые в отношении английской контрабанды в обстановке насыщенного колониальными товарами европейского рынка, нанесли ощутимый удар по британской торговле. Со своей стороны, английские бизнесмены, надеясь завоевать новую клиентуру в Южной Америке, предоставили своим латиноамериканским партнерам слишком большую рассрочку, что привело к перенасыщению рынка реализуемыми по убыточной цене товарами. Финансовый кризис, повышение цен на зерно, падение экспорта и обманутые сверхожидания, возлагавшиеся на испанские колонии, обусловили первые симптомы депрессии, обозначившейся в 1810-м и углубившейся в 1811 году. Снижение экспорта на некоторые виды товаров стало вызывать опасения.

Финансовые итоги подтвердили значительное свертывание внешнеторговой деятельности. Кризис поразил и промышленность: сначала хлопчатобумажную, затем — металлургическую, а под конец и судостроительную. Росла безработица, доходы рабочих падали, а неурожай 1811 года привел к резкому вздорожанию жизни. В феврале 1811 года по Ноттингему прокатилась волна стачек, во время которых рабочие ломали станки. Вспыхнув в центральных графствах, движение охватило Ланкшир и Йоркшир. Современникам казалось, что разрушители станков готовятся к антиправительственному восстанию и истреблению привилегированных классов. На деле луддизм был реакцией народа на безработицу и вздорожание хлеба. Экономический кризис проявился и во внешней политике: разрыв англо-американских отношений привел 18 июня 1812 года к очередной войне между Великобританией и Соединенными Штатами. К концу 1812 года обстановка в Англии еще больше обострилась, в то время как на континенте, казалось, начала стабилизироваться.

И вот, во второй раз, политика континентальной блокады довела Англию до экономического кризиса и социальной напряженности. И во второй раз, когда Англия уже готова была отступить, Наполеон вновь ввергся в очередную военную авантюру. Император полагал, что лицензионный режим позволит ему окупить расходы на войну с Россией. Однако, сняв таможенные барьеры с экспорта зерна в Великобританию, он спас Англию от голода. Разумеется, у него никогда и в мыслях не было уморить англичан. И все же трудно сказать, к чему привело бы движение луддитов, если бы голод потуже затянул на Англии свою петлю. Наполеон по-прежнему ставил перед собой задачу экономического удушения этого островного государства. Вернись он из Москвы победителем, Европа была бы, вероятно, наглухо закрыта для английских товаров. Английскую экономику спасла от катастрофы русская зима, точно так же, как в 1808 году — война в Испании.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.