Глава 7 «Соня» становится «Маргаритой»

Глава 7

«Соня» становится «Маргаритой»

И снова на новом месте

Швейцария — страна маленькая. Урсула с Мишей и Ниной выехали в семь утра, а уже в восемь часов автобус пересек французскую границу. Таможенники тщательно перерыли багаж, осмотрели одежду. В целях экономии Урсула взяла для детей только одно место, и все 28 часов поездки ей пришлось держать Нину на коленях. В автобусе было холодно, они замерзли, но он показался теплым, когда на французско-испанской границе им пришлось прождать три часа под открытым небом, на ледяном ветру и в темноте. Пассажиров по одному вызывали в маленькое помещение таможни. Она заставляла детей все время бегать, чтобы они не простыли. Через двести метров — испанская таможня, и еще три часа ожидания.

Почти двое суток (считая ночевку во Франции) добирались они до Барселоны. В автобусе перед ними сидел бывший министр финансов Литвы. Ему понравилась Нина, и он все время разговаривал с девочкой. Урсула и представить не могла, как позднее пригодится им это знакомство!

Испания им понравилась. Днем они гуляли по Барселоне. Только тут Урсула поняла, как она соскучилась по городу, по толпе. Люди казались голодными, но были оживлены и веселы. Хотелось бы побыть тут подольше, но Урсула имела только транзитную визу, и они не имели права задерживаться. Надо было отправляться дальше. Поехали на поезде в Мадрид, откуда предстояло выехать в Португалию. Их поезд отправлялся вечером 23 декабря, и эта поездка совсем не походила на спокойное путешествие из Барселоны в Мадрид.

Тысячи людей штурмовали вагоны. Урсула просунула детей и ручной багаж в окно и попыталась сесть — но это оказалось совершенно невозможным. Какой-то мужчина сбросил ее с подножки. В страхе, что дети останутся в поезде и уедут без нее, она снова вытребовала их на перрон — а багаж так в поезде и остался. Посадка превращалась в кулачный бой, появились солдаты с пистолетами и начали оттеснять толпу. Теперь шансов попасть в вагон не было никаких.

Оставались спальные международные вагоны, но они находились под усиленной охраной, и попасть туда без билета было невозможно. Тогда Урсула пошла на хитрость. Он решила разыграть из себя няньку и сделать вид, будто сажает на поезд детей, а родители с билетами сейчас подойдут. Как ни странно, ей поверили — может быть, потому, что они была без багажа. Они шли по вагону, в отчаянии оглядывая полные купе и вдруг… наткнулись на литовского министра финансов. Тот узнал попутчиков, которые так понравились ему по пути из Швейцарии. Министр взял Мишу к себе в постель, а его жена спрятала Нину. Урсула тоже спряталась в купе и вышла из своего укрытия только утром.

24 декабря они прибыли в Лиссабон, все трое больные. У Нины была высокая температура. Урсула вызвала врача в гостиницу, но, перед тем, как лечь в постель, успела купить детям подарки — ведь было Рождество.

В английском консульстве люди были деловые. Урсуле сразу объяснили, что в Англию беженцев будут отправлять не в порядке очереди, а в зависимости от важности отправляемой персоны. Скромная домохозяйка с детьми была одной из самых незначительных персон, и шансы на скорый отъезд у нее были минимальные. К счастью, деньги еще не кончились, хотя их оставалось немного, и поступлений не предвиделось, ибо Англия тоже запретила перевод валюты за границу. Они поселились недалеко от города, на морском побережье, и, поскольку больше заняться было нечем, стали отдыхать. Климат в Португалии оказался таким теплым, что даже зимой можно было загорать, и, если бы не деньги, которые таяли с пугающей быстротой, все было бы совсем замечательно.

Через три недели их отправили — но не на самолете, а морем. Еще три недели добирались до Англии, кружным путем, в составе каравана из двенадцати судов. Каюты были затемнены, открывать окна запрещалось. Каждому пассажиру выдали спасательный круг, который надо было постоянно иметь при себе. Детских размеров не предусматривалось, и Нину круг скрывал всю — видны были лишь голова да ноги.

По прибытии в Ливерпуль их ждал допрос. Где ваш муж? Почему он не приехал вместе с вами? Почему вы не остались в Швейцарии с ним? На какие средства он живет? Где и на что собираетесь жить вы? Дети устали, Нина расплакалась. После допроса чиновник дал ребятам по пенни и отпустил их восвояси. Было уже поздно. Пока искали гостиницу, пока укладывались: Только успели заснуть — воздушная тревога. Пришлось поднимать детей и спускаться в бомбоубежище. В общем, Англия оказалась лишь относительно безопасной и куда менее гостеприимной, чем Швейцария.

Родителей в Лондоне уже не было — они, как и большая часть жителей английской столицы, эвакуировались из-за бомбежек. Их приютили друзья в Оксфорде, однако о том, чтобы там поселилась еще и Урсула с детьми, не было и речи. Начались скитания по меблированным комнатам. С детьми жилье вообще было не найти, и их снова пришлось отдать в интернат. Миша уже привык жить вне дома, и с ним проблем не было. Но Нина, кроме того, что ей было четыре года, не знала ни слова по-английски. Первые слова, которые, как убедилась Урсула, когда навестила детей, выучила девочка, были: «Прекрати это» и «Убирайся». В письме к Лену она писала: «Нина утратила свою веселость и добавила к собственной невоспитанности всю шкодливость окружающих ее детей». Однако надо было терпеть.

Одна хозяйка никак не могла привыкнуть к иностранной внешности Урсулы. Другая запретила детям навещать ее, а потом вообще решила сдать комнату «джентльмену». «Странно, — пишет Урсула, — что люди, еще не пережившие трудностей, черствее и нетерпимее тех, кто уже испытал на себе, что такое война». Наконец, она нашла более-менее постоянное жилье в семь священника в сельском приходе Глимптон, возле Вудстока. Супруга священника устроила ей форменный допрос: «Принадлежите ли вы к нашей церкви?» «Возносите ли молитвы Господу?» «Будете ли по вечерам играть с нами в карты?» Коммунистке Урсуле было все равно, к какой церкви принадлежать, если это давало крышу над головой. Теперь она жила в очаровательном доме с садом и раз в две недели ездила в Лондон.

«Быть может, потому, что у меня недостаточно воображения, — писала она в письме к Лену, — чувствую себя совершенно спокойной во время воздушных тревог. Мне не страшно за собственную жизнь. А станции метро ночью! Сотни людей спят на специально сооруженных для этого деревянных нарах. Они приходят сюда уже месяцами, и тут сложился свой быт. Люди достают из объемистых узлов еду к ужину, термосы с чаем, вязанье и газеты. Отец курит, мать болтает с соседями, дети играют в прятки. Влюбленные сидят по углам, прижавшись друг к другу. С шумом подкатывают поезда. Пассажиры устремляются из дверей, стараясь не наступить на тех, кто, не найдя свободного местечка на нарах, растянулся прямо на полу… Вчера я долго бродила по Лондону. Вид превращенных в развалины, скажем, больших магазинов надрывает мне сердце меньше, чем зрелище разбомбленной квартиры — на веревке над плитой еще видит белье…» Англия жестоко расплачивалась за довоенное благодушие по отношению к Гитлеру, за надежду на то, что он первым делом примется за СССР, а до них очередь так и не дойдет.

Несмотря на то, что у Урсулы не было собственного жилья, неукротимая разведчица горела нетерпением приняться за дело. Впрочем, своего дома не предвиделось, так что же медлить?

Затянувшееся начало

Первая встреча с советским связником была назначена неподалеку от Гайд-парка. Урсула приехала в Лондон раз, другой… Связника все не было. Вдобавок ко всему место встречи оказалось кварталом, где промышляют проститутки, поэтому недостатка в подходящих к ней мужчинах не было, а «ночные бабочки» стали уже проявлять к Урсуле недоброе внимание. Она начала тревожиться: что случилось, где связной? Может быть, произошла какая-то ошибка? Может быть, Олло все же удалось ее предательство, или «раскололся» Герман? В Лондоне было советское посольство, но туда идти не полагалось, да и в любом случае у нее хватило бы здравого смысла этого не делать. Впрочем, она достаточно давно работала в разведке и прекрасно знала, что, если контакт с ней, пусть даже не по ее вине, может поставить под угрозу работу, связи может не быть очень долго. Она решила в этом случае найти себе какую-нибудь службу, вступить в английскую коммунистическую партию и начать заниматься партийной деятельностью.

Причин для беспокойства было более чем достаточно. В Англию они приехали почти без вещей, только с небольшим запасом одежды. Жилья не было, деньги подходили к концу — а ведь надо было не только жить самой, но еще платить в интернат за детей. Лен все никак не мог добраться до Англии. Еще в Португалии она пыталась найти для него маршрут возвращения. Испания отказала ему в транзитной визе, и даже не по причине интербригадовского прошлого: Испания, союзница Германии, отказывала в таких визах практически всем англичанам призывного возраста. Он пытался добраться через Африку — тоже неудача. Похоже, что Лен застрял в Швейцарии надолго.

А в довершение всего, перестали приходить вести от Рольфа. Он иногда писал ей из Китая или в Швейцарию, или на адрес родственников, никогда не забывал поздравить детей с днем рождения. Потом он отправился вглубь страны, и вскоре письма прекратились. Наконец, удалось выяснить, что Рольф арестован — в Китае это означало серьезную опасность для жизни. Как оказалось впоследствии, Рольф и Иоганн не смогли наладить работу в Шанхае. Тогда они решили перебраться в Чунцин, где находилось правительство. Там его и арестовали во время первого сеанса связи. Рольф не погиб, ему, все-таки, удалось освободиться — как стало известно, благодаря помощи из СССР.

В апреле 1941 года Урсуле, наконец, повезло — она смогла снять крохотный домик в предместье, на расстоянии четырех километров от Оксфорда. Конечно, это было авантюрой, потому что деньги катастрофически подходили к концу, но Урсула была счастлива — пусть на какое-то время, но она сама хозяйка своего жилья и, главное, снова сможет забрать к себе детей.

Она уже почти потеряла надежду на появление связника, однако в мае еще раз отправилась в Лондон. И снова к ней подошел мужчина, но на этот раз его не пришлось «отшивать» — это был тот самый человек, которого она все это время ждала. Как оказалось, он попал в автокатастрофу, и потому не мог появиться раньше. Связником был офицер советской разведки Николай Аптекарь.

Аптекарь Николай Владимирович родился в 1909 году в г. Балта Одесской области. Несколько лет работал трактористом, хорошо разбирался в технике, имел водительские права и навыки автомеханика — по тем временам это была достаточно ценная и уважаемая профессия. В 1931 году его призвали в Красную Армию, где, в 1932 году, аптекарь вступил в партию. В конце 1932 года его направили в авиатехническое училище в Ленинград, которое он окончил в 1934 году, после чего служил в г. Монино Московской области младшим авиатехником в бригаде тяжелых бомбардировщиков. Там он считался одним из лучших авиатехников.

В 1937 году его судьба делает крутой поворот. В январе году он был откомандирован в распоряжение Генерального штаба для службы в военной разведке. Его первым местом службы стала Англия. Первые три года он был шофером военно-воздушного атташе при посольстве СССР, затем его секретарем. Что же касается негласной работы, то с 1940 года, как следует изучив английский язык, Аптекарь имел на связи несколько источников, передававших ему данные о ВВС Англии и даже Германии. (Одним из них и была Рут Вернер). Имея знания и опыт работы в авиации, он не только передавал материалы, но и составлял оперативные обзоры по этой теме. Через него шла и информация по атомному проекту «Тьюб Эллойз». О том, что работа Аптекаря высоко оценивалась Центром, говорит то, что его достаточно быстро повышали в звании. В Лондон он прибыл в звании воентехника 1-го ранга, что соответствует старшему лейтенанту, но вскоре стал капитаном, а вернулся из Англии в СССР в апреле 1944 года уже майором.

Урсула очень тепло вспоминала об Аптекаре. По ее словам, это был очень внимательный, осмотрительный и общительный молодой человек, аккуратно соблюдавший все правила конспирации и условия связи. За два с половиной года их совместной работы не было ни одного случая, когда нарушались правила конспирации или была обнаружена слежка. Кстати, в памяти осталось и то, что он безупречно водил машину и прекрасно знал дорожную обстановку как в Лондоне, так и в Оксфорде. «Сергей» передал ей множество приветов, а также деньги. Теперь она могла ни о чем не тревожиться. Передал он и «пожелания» Центра.

Снова она должна была совмещать в одном лице радиста и резидента. В ее задание входило создание нелегальной резидентуры в Англии и руководство ей; радиосвязь и обеспечение Центра информацией о Германии и Англии.

Да, Англия в тот момент была союзницей СССР по антигитлеровской коалиции, однако в Москве не обольщались, помня слова оного из английских государственных деятелей: «У Англии нет постоянных друзей и врагов, у Англии есть постоянные интересы». Поэтому особенно важна была политическая информация, хотя не повредила бы и военная, и промышленная — любая, какую, удастся добыть. Со сроками не торопили. В Москве хорошо знали Урсулу: ее надо было не подгонять, а, скорее, сдерживать, поскольку по характеру она была горяча и нетерпелива. У нее уже были куплены все нужные радиодетали, и, между такими важными и неотложными делами, как молитвы и игра в карты, обеспечивавшими ей кров, она потихоньку готовила передатчик. Все необходимое можно было доделать да двадцать четыре часа. 15 мая 1941 года «Жмеринка» вновь вышла в эфир. Только псевдоним Сони изменили на «Маргариту».

Она надеялась, в первую очеердь, на помощь семьи. Юрген согласился сотрудничать и стал готовить для СССР экономические обзоры, а также сообщал о случайно добытых фактах, не касающихся его работы. Впрочем, и без того он сотрудничал с Советским Союзом через другое ведомство — МГБ. Ему присвоили псевдонимы «Пит» и «Карро». Когда он стал работать в бюро по стратегии бомбовых ударов США, и информация стала еще более интересной. Отец тоже, чем мог, помогал Урсуле, никогда не спрашивая о том, зачем ей все и надо, да и вообще чем она занимается. Впрочем, он, единственный из всей семьи, знал о ее ордене, так что, наверное, догадывался об истинном положении дел — но его, человека левых взглядов, это не смущало. Узнав, что дочери для ее работы нужна информация, он только кивнул, и с тех пор исправно снабжал ее сведениями из политической и военной области. Он общался, в основном, с левыми учеными-экономистами и политическими деятелями лейбористского направления, многие из которых были, кстати, связаны с военными делами.

Естественно, не отказала в помощи и сестра Бригитта («Джойс»). Она начала работать на советскую разведку в 1938 году, и, в частности, по ее наводке были завербованы Лен и Фут. К тому времени, как Урсула приехала в Англию, она успела развестись и выйти замуж вторично. Ее новый муж, Артур Лонг, служил в звании капрала в авиационном лагере Хокинг. Он также предоставлял информацию — о вооружении английских самолетов и дислокации авиаэскадрилий. (Более того, даже после развода с Лонгом, который последовал несколько лет спустя, Бригитта не теряла с ним связь и ухитрилась — воистину, гений вербовки! — привлечь к работе советской разведки даже его новую жену). Несколько позднее к работе Урсула привлекла и самую младшую сестренку, Ренату («Кетти»), которую использовал в качестве связника во время консервации резидентуры. Были мысли привлечь и Сабину, но тут уже воспротивился Юрген, заявив, что, во-первых, она достаточно известна по работе в компартии, а, во-вторых, не стоит организовывать семейную резидентуру.

Нападение Германии на Советский Союз потрясло Англию. Черчилль пообещал СССР полную поддержку: впрочем, так ли это будет на самом деле? По мнению ведущих политических и военных кругов страны, Советский Союз должен был потерпеть поражение не позднее, чем через три месяца. Хотя не стоит их за это в чем-то осуждать: ход второй мировой войны в Европе не давал оснований думать, что произойдет что-то иное. «Советский Союз потерпит поражение не позднее, чем через три месяца. Германский вермахт пройдет сквозь Россию, как горячий нож проходит сквозь масло», — сказал в беседе с отцом Урсулы Стаффорд Криппс, известный деятель лейбористской партии. Урсула сообщила эту фразу в Москву, где ее доложили лично Сталину. Надо думать, он принял ее к сведению…

Но, когда Гитлер бросил практически все свои силы против СССР, англичанам сразу же стало легче. Теперь они могли не ожидать вторжения, и даже количество воздушных налетов уменьшилось.

В первые дни после нападения Москва на связь не выходила: вероятно, там было не до Англии. Потом сеансы возобновились. Урсула дважды в месяц ездила в Лондон и дважды в неделю выходила на связь. Семья помогала превосходно: сведения, добытые отцом и братом, обеспечивали материал на четыре-шесть донесений в месяц. Согласно правилам конспирации, по которым запрещено было привлекать к разведработе западных коммунистов, Урсула не поддерживала никаких связей ни с английскими коммунистами, ни с немецкими партийными эмигрантами. Впрочем, для связи с ними достаточно было Юргена, который играл видную роль в коммунистическом движении и даже был членом руководства партийной группы в Англии.

Юрген познакомил Урсулу с Гансом Кале («Джордж»), тоже бывшим интербригадовцем.

Ганс Кале, немец, родился в 1899 году. Участвовал в Первой мировой войне, в 1918 году был взят в плен французами. В 1921-25 гг., в поисках работы, жил в Мексике и США. В 1926 году вернулся в Германию, через год стал членом КПГ. Во время испанской войны воевал в качестве командира батальона в 11-й интербригаде. После окончания войны жил в Англии, как эмигрант.

Кроме другой работы, Кале был военным корреспондентом буржуазных журналов «Тайм» и «Форчун», принадлежавших американскому концерну Люса, сотрудничал и с газетой английских коммунистов «Дейли уоркер». Это был достаточно ценный контакт. Он поставлял, в основном, политическую информацию и имел на связи еще пять немецких эмигрантов. Однако у советской разведки были к нему и серьезные претензии. Он продолжал контакты с «Дейли уоркер», по поводу чего Разведупр даже отправил сердитое письмо в Исполком Коминтерна. В подборе и руководстве своими источниками был достаточно беспечен. Кроме того, в 1942 году из НКВД в Разведупр поступили данные о том, что Ганс Кале был завербован в Испании Манфредом Штерном, которые тогда числился в ведомстве Берии немецким шпионом. Так что в конце 1942 года центр предложил Урсуле прекратить с ним связь, что и было выполнено в феврале 1942 года. Но пока шел 1941-й, и Урсула работала с Гансом Кале, встречаясь с ним на квартире какой-нибудь из сестер, у которых останавливалась, приезжая в Лондон. Сестры работали и днем дома не бывали, так что это было удобно и безопасно.

В семье о работе Урсулы знали только отец, брат и сестра. Даже ее собственные дети узнали, что их мать была в годы войны советской разведчицей, только в конце 60-х годов, когда ей торжественно вручили ее первый орден Красного Знамени, который до тех пор хранился в Москве.

Чем занималась Урсула в Англии? До сих пор советская разведка хранит свои тайны. Однако кое-что, все-таки, о ее работе известно — например, о Клаусе Фуксе…

Мало кто знал больше него об атомной бомбе…

Клаус Фукс родился в 1911 году, в Германии, в деревне Рюссельхайм неподалеку от Дармштадта. Отец его был лютеранским священником, сторонником христианского социализма. В 1912 году он вступил в социалистическую партию Германии, став первым в стране священником-социалистом. В семье было четверо детей, и трое из них впоследствии стали коммунистами. После окончания гимназии Фукс в 1928 году поступил в Лейпцигский университет, где занимался математикой и теоретической физикой, сразу же показав блестящие способности. В мае 1931 года семья переехала в Киль, и Клаус перешел в Кильский университет. Тогда же он, как и отец, вступил в Социалистическую партию. А в 1932 году — в Коммунистическую партию Германии. Как ни странно, этот хрупкий, близорукий, задумчивый и очень молчаливый юноша вскоре стал одним из лидеров молодежной полувоенной организации Reichsbanner, задуманной как противовес штурмовым отрядам нацистов. Вообще он часто удивлял окружающих, показывая качества, вроде бы ему не свойственные.

После прихода к власти нацистов Фукс, чудом избежав ареста, перешел на нелегальное положение. А в июле 1933 года руководство партии направило его в эмиграцию, поставив перед ним цель — завершить учебу. Он выехал сначала во Францию, а в сентябре 1933 года перебрался в Англию, куда его пригласил друг отца по международной квакерской организации английский промышленник Ганн. Его приняли в лабораторию физика Мотта в Бристольский университете, где он начал заниматься теоретической физикой. В декабре 1936 года Фукс защитил дипломную диссертационную работу. После этого он по рекомендации своего руководителя сэра Невилла Мотта переехал в Эдинбург, где стал работать у знаменитого немецкого физика Макса Борна. Работа его шла столь блестяще, что Борн добился для него стипендии и оставил работать в своей лаборатории после окончания аспирантского срока.

Все это время Фукс оставался коммунистом сталинистского толка и даже особо не скрывал своих взглядов. Перед войной общество культурных связей с СССР устраивало в Англии театрализованные чтения материалов показательных судебных процессов, и Фукс играл роль Вышинского со страстью, которую трудно было бы предположить в таком тихом и скромном человеке. Естественно, как только окончился срок действия его немецкого паспорта, он стал лицом без гражданства, пополнив ряды эмигрантов.

После начала Второй мировой войны у Фукса начались неприятности. Сначала ему, как «нежелательному иностранцу», пришлось предстать перед комиссией по проверке лояльности, а в мае 1940 года он был интернирован и помещен в лагерь на острове Мэн. Заступничество Борна и Ганна ни к чему не привело. В июле лагерь перевели в Канаду, и только в декабре 1940 года, когда английское правительство одумалось, поняв, что нелепо держать в концлагерях противников нацизма, он, вместе с другими эмигрантами, был выпущен на свободу. Всем освобожденным эмигрантам предоставили, на выбор, право остаться в США или Канаде либо вернуться в Англию. Фукс вернулся в Англию и продолжал работу в Эдинбургском университете, а в начале 1941 года принял английское гражданство. В мае 1941 года физик. Профессор Бирмингемского университета Р. Пайерлс предложил Фуксу поучаствовать в «одном военном проекте». Это оказался проект «Тьюб эллойз».

Англия раньше США начала исследовать возможности создания атомной бомбы. Летом 1939 года немецкий физик Рудольф Пайерлс, незадолго до того возглавивший кафедру теоретической физики Бирмингемского университета, начал научную работу по определению критической массы урана. В начале 1940 года его группа выполнила эту задачу. Путь к созданию нового оружия был открыт. Уже в октябре 1940 года в Британском комитете по науке обсуждался вопрос о работах над этим проектом. Тогда же был основан Урановый комитет, а 16 апреля 1941 года на своем историческом заседании он пришел к выводу, что атомная бомба может быть разработана в течение двух лет. Итогом этого заседания стало начало проекта «Тьюб эллойз». Основным подрядчиком был концерн «Империал Кемикэл Индастриз», кроме него, в проекте принимали участие Вулвичский арсенал и фирма «Метро-Виккерс». Одна из четырех исследовательских групп работала в Бирмингемском университете. В нее-то и входил Клаус Фукс.

В июне 1942 года активные работы над «проектом Манхэттен» — так называли работы по создания американской атомной бомбы — начались в США. Уже 20 июня Рузвельт и Черчилль на переговорах в Вашингтоне обсуждали вопросы сотрудничества (практически сразу же это стало известно НКВД). В 1943 году в Квебеке Англия и США заключили соглашение, согласно которому обязались не передавать третьей стороне информацию о работах по созданию атомной бомбы. Под «третьей стороной» подразумевалась не истощенная войной и уже обреченная Германия, а Советский Союз. В конце того же 1943 года решение о создании атомной бомбы было принято и в СССР. Любые материалы по этим вопросам ценились буквально на вес золота. Причем, что интересно, пока шла война, из Великобритании поступало больше информации о проекте, чем из США. «В декабре 1942 года лондонская резидентура получила подробный отчет об атомных исследованиях в Британии и Соединенных Штатах от агента-коммуниста, работавшего под псевдонимом «К». Владимир Барковский, руководитель отдела научно-технической разведки в резидентуре, позднее докладывал, что «К» работает на нас с радостью, но… отвергает малейшие намеки на финансовое вознаграждение». С помощью дубликатов ключей, лично изготовленных Барковским по слепкам, сделанным «К», тот смог достать множество секретных документов, как из своего сейфа, так и из сейфов своих коллег. Самой ценной, по мнению Центра, была информация о «строительстве урановых реакторов». По меньше мере, еще двое ученых (псевдонимы «Мур» и «Келли») передавали информацию по различным аспектам «Тьюб эллойз».[51]

Но самую ценную информацию, пожалуй, все-таки предоставлял Клаус Фукс. Осенью 1941 года, во время одной из поездок в Лондон он связался со своим знакомым Юргеном Кучински, руководителем коммунистического подполья в Англии. Кучински был хорошо знаком с послом СССР в Германии И. Майским, и, по мнению Фукса, мог помочь связаться с советской разведкой. Майский, недолюбливавший резидента КГБ и питавший определенные симпатии к резиденту Разведупра (по совместительству военному атташе) И. Склярову, связал Фукса с этой организацией. Скляров же поручил работать с Фуксом своему помощнику, одному из лучших офицеров лондонской резидентуры Кремеру («Барч»).

Семен Давыдович Кремер родился в 1900 году в Гомеле. В 1917 году вступил в Красную гвардию, в ноябре 1918-го стал бойцом Красной Армии, а в 1919-м — членом ВКП(б). После окончания войны он занимался военно-политической работой. В 1934 году окончил военную академию им. Фрунзе, и, спустя два года, был направлен на работу в военную разведку. В 1937 году его, по личному указанию начальника ГРУ С. Урицкого командировали в Англию помощником военного атташе.

Когда Фукс в очередной раз приехал в Лондон, Кучински назвал ему место и время встречи с советским представителем. Это должно было произойти вечером, 3 августа 1941 года, на одной из тихих улочек Западного Лондона. К Фуксу подойдет человек и скажет: «Привет от Кучински». Это и будет его советский напарник.

При встрече Фукс рассказал Кремеру о работах по созданию атомной бомбы. На вопрос: «Почему вы решили передать эти сведения Советскому Союзу?» — он ответил, что, по его мнению, СССР надо тоже иметь свою бомбу. Во время следующей встречи Фукс передал Кремеру блокнот с материалами об атомном проекте «Тьюб эллойз». Сначала это были только результаты его собственных исследований, а потом — вся информация, которую он мог добыть. Всего Кремер провел с ним четыре встречи и получил около 200 страниц документов.

Существуют разные мнения о том, почему весной 1942 года связь Фукса с лондонской резидентурой прекратилась. Согласно одной версии, между сотрудниками ГРУ и НКВД начались разборки, один из представителей конкурирующей службы начал угрожать Кремеру, и тот добился откомандирования в Москву. По другой, причиной была плохая психологическая совместимость. Кремер раздражал Фукса тем, что требовал подолгу ездить по городу, все время проверялся, нет ли хвоста.

Как бы то ни было, Фукс потерял связь и снова обратился к Кучински. На этот раз тот сообразил, что он может найти представителя советской разведки гораздо ближе, и связал его со своей сестрой. Первая встреча Фукса и Сони состоялась летом 1942 года, последняя — в ноябре 1943-го, когда Фукс получил приглашение от Оппенгеймера продолжить работу уже за океаном, в лаборатории Лос-Аламоса. Встречались они в Бэнбери, городке на полпути между Бирмингемом и Оксфордом. Чтобы передать материалы, надо было немного времени, но их встречи были не такими уж короткими. Гуляли, вспоминали Германию… Только эмигранты могут понять, что значит встреча с соотечественником в чужой стране. Впрочем, все равно они проводили вместе не более получаса…

Часто они встречались в лесу, куда оба приезжали на велосипедах. Фукс обладал фотографической памятью, что очень помогало ему в работе — и не только в физике. Однажды Урсула решила из любопытства бросить взгляд на передаваемые документы. Мелко написанный текст показался ей похожим на иероглифы, которые она изучала в Китае.

Всего за время сотрудничества с военной разведкой от Клауса Фукса поступило 116 фотокопий и 1018 листов информационный материалов, а также 5 образцов. Все это была ценнейшая информация. В 1943 году он был направлен в США для участия в проекте «Манхеттен». Во время последней встречи Урсула передала ему инструкцию для установления контакта с советской разведкой в Америке. Новым его связником стал агент НКВД, поскольку к тому времени ведомство Берия стало курировать все атомные вопросы.

Есть основания думать, что Урсула была связана и с «Холой» — Мелитой Норвуд, еще одним ценнейшим советским агентом в Великобритании. Мелита Стедман Сирнис (во время Второй мировой войны она вышла замуж и стала носить фамилию Норвуд) родилась в 1912 году. Отец ее был латыш, мать — англичанка. В 1932 году Мелита устроилась на работу в Британскую ассоциацию по проблемам цветных металлов, где и проработала сорок лет. Вскоре она тайно вступила в коммунистическую партию. В 1935 году на нее обратил внимание один из руководителей партии Эндрю Ротштейн, и в 1937 году партийное руководство рекомендовало ее НКВД. Она проработала на советскую разведку почти сорок лет, до самого выхода на пенсию.

Однако ее работа началась с неудачи, Мелита едва не провалилась — правда, не по своей вине. Она была связана с группой, работавшей в Вулвичском арсенале. В январе 1938 года троих членов этой группы арестовали. Данные о ней были обнаружены в блокноте секретаря коммунистической ячейки Перси Глейдинга, но ее так и не вычислили, и после нескольких месяцев консервации Мелита вновь приступила к работе. Вскоре после начала второй мировой войны лондонская резидентура НКВД была временно закрыта. В 1941 году с «Холой» возобновили контакт, но ее передали не резиденту НКВД в Англии, а Урсуле, резиденту ГРУ. А работа ее была важной. Сотруднику ассоциации по проблемам цветных металлов был открыт доступ ко многим важным документам, касающимся военных и технических проблем. Во время войны Мелита вышла замуж за товарища по партии, работавшего учителем математики в школе, и сменила фамилию на Норвуд. Ее муж ничего не знал о ее работе на советскую разведку. В 1944 году Мелита Норвуд прекратила контакт с Соней, так как снова стала работать на НКВД.

О другой работе Урсулы известно, например, что в период активных бомбардировок немецкой авиацией английских городов от ее источников поступала информация об их эффективности, которая подчас составляла всего 30 процентов. Эти данные поступали от источников «Фреда» и «Макса», служивших в ВВС.

Продолжала Урсула встречаться и с Аптекарем. Далеко не все материалы, добытые ей, можно было передавать по радио. Кстати, на одной из встреч Аптекарь передал ей новый передатчик, раз в шесть меньше ее собственного. Новинка оказалась удобной и надежной, и Урсула разобрала свой старый аппарат, но не выбросила: вдруг пригодится. Проблем со связником больше не возникало: Аптекарь приходил на свидания с точностью до минуты. Обычно встречались ночью на улице, где, в условиях военного времени, было пусто, а из-за затемнения и абсолютно темно. Настолько пусто и темно, что даже опытной разведчице Урсуле становилось жутко. Оказывается, большой город без уличного освещения ночью не менее пустынен и страшен, чем ночной лес. Кто бы мог подумать?

Иногда она останавливалась и у отца. Он потерял работу: отцу исполнилось 65 лет, и он должен был уйти из университета. Сбережений у него не было, и, несмотря на солидный возраст, приходилось искать себе другое занятие.

Возвращение Лена

В общем, все было хорошо — не хватало только Лена. Она писала ему в Швейцарию обо всем, что с ними происходило:

«Реакция Нины на первую в ее жизни бомбежку: «Как дом качнулся! И какой страшный шум в стенах, под кроватью, у меня в ушах». С тех пор она вновь и вновь заговаривает о смерти. Каждый день требует уверений, что я не умру, пока она не вырастет. Все хорошее связано для нее со словами: когда война кончится. «Тогда я буду есть каждый день яйцо, тогда мне не нужно будет ходить в подготовительную школу, тогда самолету будут летать так высоко, что я их больше не услышу». Миша переносит переселение в Англию лучше…

У меня здесь еще нет друзей. Правда, я в очень хороших отношениях с соседкой из ближнего коттеджа. Ее муж каменщик. Эта простая, ровная в обращении женщина обладает той мудростью, которая идет не от ума, а от доброго сердца. Она ждет четвертого ребенка. Как я ей завидую…

У меня новое платье: первое, которого ты не знаешь красное в мелкий белый горошек, с белым поясом и белым воротником…

Только теперь, когда уже нечего ждать, я понимаю, как твердо настроилась на твой приезд. Сотни повседневных вещей: «Эту прогулку мы должны совершить вместе». «Эту книгу мы обсудим». «Если я буду тащить что-нибудь тяжелое, встреть меня на автобусной остановке». «Никогда больше не будут мои вечера одинокими». Сейчас мне приходится привыкать к тому, что это все это не для нас». Она уже понимала, что их брак — далеко не фиктивный…

Почему же он так задерживается? Что произошло? Только значительно позднее ей стали известны подробности одиссеи ее мужа. Сначала он задержался в Швейцарии, поскольку Радо заявил, что Англия — это неинтересно, и его работа в Швейцарии гораздо важнее. Лен счел себя обязанным остаться, но полученные ранее инструкции его беспокоили. Что же, все-таки, делать, каким указаниям подчиняться?

У него еще оставался их старый код. И Лен запросил Центр: «Что мне делать: попытаться попасть в Англию, согласно инструкциям Сони, или остаться в Швейцарии, как хочет Альберт?» Ответ был недвусмысленным: «Делай, что приказала Соня». В самом деле, его непосредственным начальником, все-таки, была она.

Однако время было упущено. Лен обратился в английское консульство. Там все были озабочены доставкой на родину англичан призывного возраста, особенно английских пленных, бежавших из Германии и Италии. Лен тоже был соответствующего возраста, но неплохо устроен в Швейцарии и куда менее «благонадежен», имея жену-немку и интербригадовское прошлое. Эти два факта стоили один другого и сводили заботу консульства о его персоне почти что к нулю. Похоже, что он застрял в Швейцарии надолго. Надо было что-то делать.

Урсула советовалась с кем только можно — в том числе с Гансом Кале и Джеком Брентом из испанского комитета в Англии. Испанский комитет, естественно, не знал о работе Лена на советскую разведку, но вступился за него как за ветерана интернациональных бригад. При поддержке комитета Урсула обратилась с письмом к Эллен Рэтбоун, члену парламента от лейбористской партии. Эллен сделала запрос в нижней палате парламента: что это такое, почему английский гражданин, антифашист, имеющий боевой опыт, желающий служить в английской армии, не может получить поддержки английского правительства для того, чтобы вернуться на родину?

Делу удалось придать некоторую огласку. Постоянный секретарь министерства иностранных дел связался с английским консулом в Женеве, и отношение к Лену тут же изменилось, став безмерно заботливым. Он получил от консульства паспорт на имя Джона Миллера и медицинскую справку о том, что болен туберкулезом и к военной службе непригоден. Он добрался до Англии в конце лета 1942 года.

Впрочем, сначала Лен, действительно, не годился для военной службы — на нервной почве у него началась болезнь желудка. Его призвали только через год. Зато родное министерство финансов вспомнило о Лене мгновенно. Через три дня после приезда он получил официальное письмо из министерства с требованием погасить долг за проезд от испанской границы в Лондон в 1938 году, когда Комитет по невмешательству в испанские дела договорился о выводе из Испании интербригад и фашистского легиона «Кондор» (кстати, «Кондор» никто и не думал выводить, и он продолжал, как и раньше, сражаться на стороне Франко). Теперь об этом путешествии на государственный счет вспомнили и потребовали компенсации убытков.

Осенью 1942 года их попросили освободить арендуемый коттедж, так как он понадобился владельцам. Они вновь принялись за поиски и нашли другой коттедж под названием «Авеню», в оксфордском квартале Саммертаун. Это было старое здание с небольшим, заросшим травой задним двором и множеством сараев, бывших конюшен большой виллы на соседней улице. В коттедже когда-то обитал кучер, а теперь здесь поселились Бертоны и были весьма довольны.

На вилле жила семья судьи Невилла Ласки, брата известного лейбористского деятеля Гарольда Ласки. Отношения с хозяевами у квартирантов сложились неплохие, хотя и не слишком близкие. Миссис Ласки была красивая добродушная женщина, занималась общественной деятельностью, была членом благотворительных организаций (кстати, соседская семья приютила у себя ребенка из немецкой еврейской семьи, жившей в Германии). Наконец-то Урсуле не пришлось самой ползать по крыше — антенной мог заняться Лен. Рядом с домом была толстая каменная стена. Они вытащили из нее пару камней и устроили там тайник для нового, компактного передатчика.

В доме было четыре комнаты и винтовая лестница. Впрочем, самая большая комната выпала из обихода, так как в ней было устроена так называемое «моррисоновское убежище» — огромная проволочная клетка, прикрытая чугунной плитой. Считалось, что это сооружение укрывает от бомбежек, и власти предоставляли это чудо бесплатно. Трудно сказать, насколько оно выполняло свое предназначение. К счастью, им не пришлось его испытать — Оксфорд так и не бомбили.

…А работа продолжалась. В 1942 году Урсула познакомилась с офицером ВВС, жена и ребенок которого были в эвакуации в Оксфорде. Он был выходцем из рабочего класса и до поступления на службу работал сварщиком. Джеймс интересовался международной политикой и, как многие англичане, был возмущен тем, как его страна выполняет союзнические обязательства. Урсула решила завербовать его, уверенная, что он, даже если откажется, все равно ее не выдаст. Впрочем, Джеймс согласился. Он имел отношение к авиастроению и снабжал их технической информацией о новейших английских машинах, а как-то раз даже утащил какую-то важную техническую новинку. Переполох был громадный, но его никто не заподозрил. Денег Джеймс не брал, поскольку не считал себя шпионом. Это была его помощь стране-союзнице, его, если хотите, вклад в борьбу с фашизмом.

Любительская радиосвязь в Англии, так же, как и в Швейцарии, была запрещена, и Урсула каждый раз, выходя на связь, рисковала. Нужен был еще один радист, и тогда она нашла Тома. Это был замечательный человек. Его не призвали в армию из-за плохого зрения, однако в нем жила неудовлетворенная тяга к борьбе, к активной деятельности. Он не имел привычки долго раздумывать или колебаться, а просто делал то, что нужно — и все. Чтобы иметь больше времени для работы радистом, Том даже сменил профессию: из автомеханика в гараже «переквалифицировался» в расклейщика афиш и плакатов (денег, кстати, он тоже не брал).

Не отставал и Лен. Случайно он встретил старого знакомого, который в годы войны стал специалистом по водному танковому десантированию. Он снабжал их сведениями о средствах высадки танковых десантов и даже передал важную техническую новинку из области радиолокации. Установил Лен и связь с неким химиком, от которого тоже получал важные сведения.

Конечно, все это происходило не так быстро, как об этом рассказывается. Встретив подходящего человека, они сначала долго приглядывались к нему, затем несколько раз беседовали, постоянно приближаясь к нужной теме. После этого запрашивали Центр. И, только получив добро на вербовку, говорили с человеком в открытую. Джеймс и Том знали, на какую страну они работают. Друзья Лена, скорее всего, догадывались. Впрочем, в то время в Англии не так уж трудно было склонить человека работать на СССР: большинство англичан горячо сочувствовало Советскому Союзу и было возмущено позицией английского правительства в этой войне. Они испытывали чувство вины за то, что Англия предоставила России сражаться с Гитлером фактически в одиночку. Даже на стенах домов писали: «Откройте второй фронт — и немедленно!» Маленькая деталь: если на военном предприятии становилось известно, что продукция пойдет в Мурманск, то производительность труда резко повышалась. Даже дамы вязали варежки для красноармейцев! В этой обстановке работа на СССР отнюдь не воспринималась как предательство, а, скорее, как компенсация нерешительности правительства и как вклад в совместную борьбу с Гитлером.

Вроде бы они делали будничную работу — но Центр считал иначе. Как-то раз, в августе 1943 года, на встрече связник передал ей благодарность из Центра дословно. Ее начальник сказал: «Имей мы в Англии пять Сонь, война кончилась бы раньше».

Снова одна

Однако Лен был недоволен. Работа, которой он занимался, мало удовлетворяла его тягу к активной деятельности. Он хотел пойти воевать и добивался зачисления в ВВС. Служба в небе над Англией была опасной, и Урсуле хотелось, прежде чем Лен уйдет на войну, иметь от него ребенка. Аргумент у нее был убийственный: грудные дети — великолепная маскировка! Трудно сказать, насколько этот факт был аргументом для Лена — однако он уступил, считая, что тут решать должна Урсула. 8 сентября 1943 года у них родился сын Петер. На этот раз ребенок всецело занимал ее мысли всего день, а не одиннадцать, как в первый раз.

«Когда, на следующий день после рождения Петера, отец навестил меня в больнице, я прежде всего спросила: «Ну, что скажешь об Италии?» 8 сентября было заключено перемирие, закрепившее окончательное поражение Италии. Отец расплылся в улыбке. «Как хорошо, что ты начинаешь с этого, а я-то думал, что беседы на политические темы с роженицей неуместны».

Вскоре Лена, наконец, призвали в армию. Однако все вышло не так, как он хотел. Несмотря на рекомендацию командира и превосходные оценки за наземную подготовку, к летной практике его не допустили. Участники испанских событий, как правило, оставались рядовыми, особенно это касалось выходцев из рабочих. Лен подал заявление на курсы радистов — снова отказ. Тогда он попросил о переводе в действующую армию. Здесь ему повезло: его зачислили в один из престижнейших полков английской армии — Колдстримский гвардейский. Лен прошел двойную подготовку — как пехотинец и как танкист — и незадолго до окончания войны отправился-таки на фронт, в Европу. С отъездом мужа у Сони начались серьезные проблемы. Объем работы увеличивался, участились и нелегальные встречи, а ей не с кем было оставлять детей. До сих пор помогала мама, но вскоре она заболела. Кроме того, дети подрастали, от Миши все трудней стало скрывать работу с передатчиком. Урсула снова отослала старших детей в интернат. А младшего: что ж, его приходилось брать с собой.

Впрочем, это продолжалось недолго. Нина категорически не соглашалась жить вне дома — протестовала если не она сама, так ее организм. Вскоре после того, как Урсула отослала дочь в лесной пансион, девочка серьезно заболела. У нее начался перитонит. Урсула провела в больнице три дня и три ночи. Когда, через несколько недель после операции, она смогла взять Нину домой, то поклялась, что никогда больше не отпустит дочь от себя. (Впрочем, сдержать эту клятву ей не удалось). Потом маме стало лучше, и она снова начала подменять Урсулу, когда той надо было отлучиться. Трудно сказать, знала ли мама о ее работе. Они никогда не говорили об этом.

6 июня 1944 года, опасаясь «не успеть» к победе, союзники, наконец-то, открыли второй фронт. Началась высадка англо-американских войск в Нормандии. Через семь недель на втором фронте было уже тридцать семь дивизий. А в июле 1944 года опять начались интенсивные бомбежки Англии. На страну посыпались самолеты-снаряды «Фау-1». За три месяца их было запущено около девяти тысяч. Затем пришла очередь ракет «Фау-2». Снова началась эвакуация из Лондона.

7 ноября они с Сергеем поздравили друг друга с праздником. Сергей передал поздравления Центра. Урсула подарила ему книгу. Она не знала, что именно в этот день был казнен Рихард Зорге…

В конце войны Урсула смогла выйти непосредственно на американские спецслужбы. В 1944 году Юрген был уволен с государственной работы в Англии. Поскольку МИ-5 подозревала его в связях с Коминтерном. Однако осенью 1944 года Юргену предложили пост в бюро по американской стратегии бомбовых ударов, которым ведало Бюро стратегических служб, предшественник ЦРУ. Юрген попросил время на размышление — на самом деле это время понадобилось для того, чтобы Урсула могла послать запрос в Центр и попросить санкции. Москва заинтересовалась новыми возможностями, и не зря. Теперь от Юргена регулярно поступала ценная информация. Об ее уровне говорит только один пример.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.