И жертва, и палач

И жертва, и палач

Виктора Семеновича Абакумова расстреляли в Ленинграде 19 декабря 1954 года через один час пятнадцать минут после вынесения приговора. Ему даже не дали возможности обратиться с просьбой о помиловании.

Сорок шесть лет и вся жизнь!

— Я все напишу в Политбюро, — только и успел сказать Абакумов до того, как пуля попала ему в голову…

В июне 1953 года генерал Серов вернулся из Ленинграда в Москву, буквально за несколько дней до ареста Берия. Сразу же без колебаний он вместе с генералом Богдановым перешел на сторону участников заговора против Лаврентия Павловича. Таким образом, исторические события лета 1953 года совершенно круто изменили судьбу Серова, да и многих других участников заговора. Но это уже другая история. Главное заключается в том, что победит в многолетнем поединке Абакумов — Серов именно последний. Как тут забудешь слова из письма Серова Сталину: «Ведь между органами МГБ и МВД никаких служебных отношений, необходимых для пользы дела — не существует. Такого враждебного периода в истории органов никогда не было».

Теперь все закончилось или почти закончилось…

Говорят, умирая, человек невольно обращается к обрывкам своей памяти…

Но в случае с Виктором Семеновичем все было гораздо проще. Ему просто не дали такой возможности перед смертью. У него не было даже мгновения…

«Суд Военной коллегии по делу Шварцмана проходил в Москве с 1 по 3 марта 1955-го при закрытых дверях, — рассказывает Н. Петров. — Его обвинили по статьям 58—1 "б" (измена родине), 58—7 (вредительство), 58—8 (террор), 58–11 (действие в составе группы лиц) УК РСФСР. Преамбула приговора, вынесенного 3 марта, конечно, представляет собой типичную отрыжку сталинских времен: "Подсудимый Шварцман, получив воспитание в духе сионизма, являясь по мировоззрению буржуазным националистом, оказавшись на работе в органах государственной безопасности СССР, изменил и стал проводить подрывную, вражескую деятельность против социалистического государства".

Но тем не менее на суде звучали многочисленные показания свидетелей о том, как Шварцман в ходе следствия избивал арестованных резиновой дубинкой…

Как отмечено в приговоре: "В результате вредительской деятельности Шварцмана истреблялись ни в чем не виновные честные советские люди". Приговор был ожидаем — расстрел.

Не ясно, что творилось в голове у Шварцмана. Его прошение о помиловании от 3 марта 1955-го производит странное впечатление. С одной стороны, он признавал, что выполнял "преступные указания" Кобулова и Абакумова, применял "незаконные методы" ведения следствия, с другой — отрицал, что был "изменником Родины" и "террористом" и просил о помиловании. Вполне разумно! Но следующий за этим абзац изумляет и погружает в сумерки сознания: "Прошу, однако, если приговор не будет отменен, расстрелять меня выстрелами из огнестрельного оружия пятью разрывными пулями, иначе от одной пули я не умру, от двух или трех — тоже, тем более обычных, я останусь жить и мучиться, а я совсем больной физически, и мук и боли уже не переношу".

В общем, получилось и грустно, и смешно, почти по Зощенко: "Высшую меру я, действительно, с трудом переношу", — изрек герой рассказа "Спешное дело", нэпман, сильно пугавшийся смертной казни. Шварцмана расстреляли 13 мая 1955-го после отклонения Президиумом Верховного Совета СССР его ходатайства о помиловании. Наверное, пяти, да еще и разрывных пуль не понадобилось. Тело отправили в крематорий на Донское кладбище. Так уж повелось: палачей туда же, к их жертвам».

* * *

Как вспоминал чекист Ильин, Абакумов вырос благодаря своей жестокости. С его же слов Виктор Семенович был темный, необразованный, матерщинник, бабник и фокстротчик.

Другой чекист, Шрейдер, называл его бесталанным оперативником, фокстротчиком и беспринципным человеком. При этом способным и растущим фальсификатором и палачом. Чекист Федосеев отмечал, что у Абакумова из-за отсутствия систематического образования отсутствовали аналитические способности и прихрамывала память.

Что ж, не поэтому ли до «Большого террора» Виктор Семенович никак не обращал на себя внимание начальства. Ничем не отличался и ничего не достиг. И только в 1937–1938 годах фортуна неожиданно улыбнулась ему. Только тогда он пошел в гору. Причем достаточно резко. Что же понадобилось для этого посредственному оперативнику? Безусловно, здоровые кулаки, садистские способности и, вероятно, пролетарская смекалка. Именно тогда он и оказался востребован Берия и Кобуловым как незаменимый в чекистском деле человек. Именно таким Виктор Семенович пришел после должностей начальника управления НКВД и заместителя наркома внутренних дел в Управление Особых отделов.

По мнению историков, деятельность СМЕРШа, которой руководил и которую направлял Виктор Семенович, «превзошла все ожидания Сталина».

И действительно, Абакумову принадлежит идея вести активную зафронтовую работу, внедряться в разведшколы противника, перевербовывать фашистскую агентуру и отправлять обратно за линию фронта в тыл врага. Неоспорим и успех радиоигр по дезинформации противника, которые Абакумов ввел в 1942 году.

Историки спецслужб утверждают, что «именно они помогли прорвать блокаду Ленинграда, организовать контрнаступление под Сталинградом, перехватывать и уничтожать тяжелые транспортные самолеты противника».

Сегодня, даже несмотря на демократические времена, невозможно отрицать факт успешной работы военной контрразведки во время войны, которая в буквальном смысле спасла Красную Армию от развала и паники в самые первые и суровые годы.

Жестокий механизм репрессий, по сути, предотвратил более серьезные последствия катастрофы 41-го. И в этом тоже была несомненная заслуга Абакумова.

Но было и другое — репрессии, обоснованные политикой государства и ее вождя, но не обоснованные никакими юридическими и общечеловеческими нормами. Участие в них Абакумова как начальника ГУКР СМЕРШ, как министра госбезопасности также несомненно.

Виновен ли в этом Виктор Семенович?

В составленном в июле 1947 года для Сталина обзоре практики ведения следствия министр госбезопасности Абакумов сообщал, что в отношении не желающих сознаваться «врагов советского народа» органы МГБ в соответствии с указанием ЦК ВКП(б) от 10 января 1939 года «применяют меры физического воздействия».

Например, 23 марта 1950 года все тот же B.C. Абакумов подал Сталину список (перечень людей, осужденных к расстрелу) на 85 человек. Судить их должна была Военная Коллегия Верховного Суда в помещении Лефортовской тюрьмы. Будущие подсудимые лишались права обжалования приговора и подачи ходатайства о помиловании. Фактически такая судебная процедура соответствовала Закону от 01.12.1934 года, хотя в письме министра прямо этот закон не упоминался. В этом списке, помимо прочих, значились имена арестованных по «Ленинградскому делу» и по «делу Еврейского антифашистского комитета (ЕАК)». Инициатива Абакумова на сей раз не нашла поддержки у Сталина: относительно ленинградских руководителей и работников ЕАК у него были другие планы — организовать против них специальные судебные процессы, а не судить «каждого обвиняемого в отдельности», как предлагал Абакумов. Что касается самой процедуры осуждения, то она возражений у Сталина не вызвала. Когда 11 апреля 1950 года Абакумов внес на утверждение исправленный список (теперь уже на 35 человек), из которого были исключены обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК», Сталин его тут же утвердил. Всех названных в этом повторном списке осудили и расстреляли в апреле 1950 года, а обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК» были соответственно осуждены на закрытых судебных процессах в октябре 1950 года и в августе 1952 года.

Думаю, достаточно даже этих двух примеров, чтобы сказать «да»!

И все же, с одной стороны, Виктор Семенович вполне мог заблуждаться и считать, что поступает правильно, но мог и осознавать, что творит злое, преступное дело.

Тогда давайте на немного задумаемся и спросим себя: а был ли у него выбор?

К.А. Столяров, например, считает, что «Абакумов действовал в условиях крайней необходимости и выполнял волю Сталина». И я могу также согласиться с этим утверждением. Однако истина находится совершенно в другой плоскости. Нужно было родиться и жить в то время, нужно было пройти тот путь, который прошел Виктор Семенович, как до службы в органах, так и во время нее, чтобы понять психологию того времени, в которое он жил. Чтобы осознать то, что он делал и совершал. Думаю, что нельзя судить человека той эпохи по меркам сегодняшнего дня. Это в корне неправильно. Здесь должны быть другие критерии оценки. Но это лично мое мнение.

«Никакие справедливые цели и намерения, — писал Д.А. Волкогонов, — не могут оправдать безнравственных средств, которые являются не только злом моральным по своему характеру, но и злом социальным по своим последствиям».

С точки зрения философии и это верно.

Но с точки зрения юридической Абакумов вполне законно выполнял все приказы своего начальника — Иосифа Виссарионовича Сталина, о преступности которых он вряд ли задумывался.

Тогда была своя идеология, принципы которой сформулировали большевики в далеком семнадцатом. А разве их кто-то оспаривал?

По мысли Д.А. Волкогонова, «судить о прошлом всегда легче, чем о настоящем. Обогащенные опытом долгого пути, мы знаем, пожалуй больше, чем те, кто жил в то время. Справедливо ставя в эпицентр исторической вины одного человека, мы не должны вместе с тем забывать, что эта личность могла там оказаться благодаря той системе отношений, которую в конечном счете создали многие».

Решая судьбы тысяч и миллионов, вождь стал незаурядным политическим режиссером. Почему стал? Потому что для этого ему понадобилось время. В репрессиях он проводил свою линию законности, в которой они служили оправданием действий его власти. Уничтожая неблагодарных, болтливых, зарвавшихся, обнаглевших, ненадежных (по его личному уразумению) и т. д. и т. п., он не хотел никому объяснять правду. И в этом ему помогла «блестящая» фальсификация, в которую верили безоговорочно. Верили многие. А кто не верил — был обречен.

Со временем механизм работы органов госбезопасности совершенствовался. Прослушка также давала чрезвычайно весомые результаты для плетения заговоров. Обыкновенная болтовня на кухне с нецензурной бранью в адрес вождя становилась очень значительным компроматом, который за подписью Абакумова докладывался лично Сталину. А дальше решение принимал вождь.

«От сравнения гестапо — МГБ уклониться никому не дано: слишком совпадают и годы и методы, — пишет А.И. Солженицын в "Архипелаге". — Еще естественнее сравнивали те, кто сам прошел и гестапо и МГБ, как Евгений Иванович Дивнич, эмигрант. Гестапо обвиняло его в коммунистической деятельности среди русских рабочих в Германии, МГБ — в связи с мировой буржуазией. Дивнич делал вывод не в пользу МГБ: истязали и там, и здесь, но гестапо все же добивалось истины, а когда обвинение отпало — Дивнича выпустили. МГБ же не искало истины и не имело намерения кого-либо взятого выпускать из когтей».

Арест по меркам органов безопасности тех лет — это уже был «момент истины». Парадокс заключался в том, что следствие и суд не могли изменить участи арестованного. По этим лекалам в органах безопасности работали не один десяток лет. Там не искали истины!

Человека арестовывали, уже имея на него какой-либо «компромат», а дальше шла техника фальсификации.

Такая была система, созданная Советской властью, которая периодически вращала маховик мясорубки. Поэтому оценить личность Абакумова без учета советского беззакония невозможно.

Д.А. Волкогонов обнаружил в архивах совершенно секретный документ, на котором стояла подпись Абакумова. Речь шла об американском гражданине, которого обвинили в шпионаже. За это он просидел восемь лет. Срок закончился, и посольство США сообщило, что готово вернуть его на родину. Однако министр госбезопасности доложил Сталину: «Нельзя выпускать. Пробыл столько лет в наших лагерях, столько видел. Надо ликвидировать». Вождь начертал: «Согласен», и иностранца уничтожили.

А ведь в этом конкретном случае Виктор Семенович был убежден в своей правоте…

В результате проведенного анализа Д.А. Волкогонов назвал Сталина насквозь политической фигурой. «Этот человек на весь окружающий мир смотрел через призму своих политических интересов, политических приоритетов, политических заблуждений. Сталин считал возможным достижение "земного рая" ценой неимоверных страданий и жертв миллионов людей. По сути, политика Сталина исходила из того, что вся предыдущая история — лишь подготовка к "подлинной" истории. Мол, блаженство тех далеких, будущих поколений, которые достигнут земли обетованной, оправдывает муки и горечь бытия всех людей, прошедших по Земле ранее и живущих сегодня. Сталин готов был жертвовать прошлым и настоящим народа во имя эфемерного будущего. Но, как справедливо говорил Бердяев, прошлое призрачно потому, что его уже нет, а будущее призрачно потому, что его еще нет. Сталин никогда не мог преодолеть в политике разрыв между прошлым и будущим, полагая, что сегодня — это только "предыстория".

Сталин, безрассудно торопя время… был готов уничтожать миллионы людей, чтобы "выполнить досрочно" план коллективизации, считал естественным повергнуть в небытие тысячи своих товарищей-партийцев, чтобы достигнуть в "кратчайшие сроки" полного единодушия. Сталин, похоже, верил в абсолюты, в свою способность "осчастливить" миллионы будущих сограждан путем бесчисленных преступлений сегодня. Его политика "творения будущего", какими благими намерениями она ни камуфлировалась, просто преступна. Для ее реализации Сталин считал допустимым уже сегодня распоряжаться будущим миллионов своих сограждан».

Каким тогда должен был быть министр госбезопасности у товарища Сталина?

Правильно, соответствующим. Более того, выполняющим все его указания и приказы. Словом, верный оруженосец и солдат. Виктор Семенович и был таковым. Вот только и ему, как Ягоде и Ежову, не удалось не поскользнуться на этой самой верности.

Одним из пунктов исторического вердикта Сталину Д.А. Волкогонов называет преступное пренебрежение моралью. По его мнению, Сталин смог деформировать многие великие идеи и подменить их своими мифами. В частности, он пишет: «Диктатор совершил преступление против мысли. Всей своей жизнью и деяниями Сталин доказал, что ложь — это универсальное зло. Все беды начинаются со лжи. Насилие, единовластие, бюрократия, догматизм, цезаризм — все освещалось ложью». Все это так. Более того, во всех преступлениях Сталина участвовали люди, которые часто понимали, что творят зло. Понимал ли это Абакумов? Думаю, в некоторых случаях да, понимал. И он, как и большинство винтиков того сталинского тоталитарного механизма, почти никогда так и не попытался использовать свой шанс совести.

Таким образом, Виктор Семенович одновременно и жертва, и палач!

Жертва, потому что он пострадал от того режима, которому служил.

Палач, потому что он был и мучителем, и притеснителем. А как же иначе?

28 июля 1994 года Военная коллегия Верховного Суда Российской Федерации рассмотрела в судебном заседании уголовное дело в отношении Абакумова и других. Руководствуясь статьей 8 закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» и ст. 377–381 УПК РСФСР, Военная коллегия определила: приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 19 декабря 1954 года в отношении Абакумова, Лихачева, Комарова и Бровермана изменить, переквалифицировав действия осужденных на статью 193—17 п. «б» УК РСФСР (в редакции 1926 г.) и оставив им прежние меры наказания.

Через несколько лет Генеральная прокуратура России вновь внесла протест на приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 19 декабря 1954 года по делу Абакумова и других.

В результате 17 декабря 1997 г. Президиум Верховного Суда Российской Федерации, руководствуясь п. 5 ст. 378 УПК РСФСР, постановил: определить Абакумову B.C., Леонову А.Г., Лихачеву М.Т. и Комарову В.И. наказания в виде 25 лет заключения в исправительно-трудовые лагеря каждому, исключив в отношении всех осужденных дополнительную меру наказания в виде конфискации имущества.

Читая все эти пересмотры, не перестаешь удивляться, как можно одни и те же преступления квалифицировать каждый раз по-новому. Ведь нынешнее российское правосудие при этом опиралось на те самые статьи Уголовного кодекса, которые действовали тогда. Но это уже тема другой книги.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.