Рожденный в наводнение

Рожденный в наводнение

Он родился 11 (24) апреля 1908 года в Москве в Хамовниках[1]. К слову сказать, «хамовниками» в Московской Руси называли жителей одной из многочисленных дворцовых черных слобод, занимавшихся тканьем столового белья на дворец. Именно там, в Хамовниках, младенца четы Абакумовых нарекли именем Виктор, что означает «победитель». Именно там, в Хамовниках, его крестили в церкви Николы по месту жительства родителей, в рабочем квартале около Хамовнических казарм.

Отец Виктора, Семен Семенович Абакумов, до революции работал на Московской фармацевтической фабрике братьев Келлер простым рабочим, а мать — Ефросинья Петровна швеей по разным мастерским, и, кроме того, ей приходилось еще брать шитье на дом, чтобы подзаработать. Жили Абакумовы, как многие простые смертные на Руси, тяжело. «Заработок отец получал очень низкий, семья из 5-ти человек (брат, сестра и я) всегда находилась в нужде», — напишет спустя годы в своей автобиографии Виктор Семенович. Рождение известного в будущем чекиста по-настоящему «подпортило» лишь одно немаловажное событие — катастрофическое наводнение, ставшее одним из крупнейших в истории Москвы. Произошло оно, как сообщают летописцы, 10–14 апреля (23–27) 1908 года из-за сверхснежной затянувшейся зимы, резкого потепления и дождей. Именно по этим причинам уровень воды в Москве-реке поднялся на 8,9 метра выше постоянного летнего горизонта — она вышла из берегов, затопив низменные районы и набережные. Неглинка, Кузнецкий мост, Зарядье, «Болотный» остров, Садовники, Кадаши, Зацепа, Хамовники, Драгомилово, Лужники превратились в самую настоящую Венецию. Москва-река и Водоотводный канал слились в одно русло шириной до 1,5 километра. Стены Кремля были затоплены в среднем до 2,2 метра от уровня мостовой. Едва не погибла Третьяковская галерея, не работал трамвай, а половина Москвы осталась без света. Около 100 километров московских улиц и переулков ушли под воду. Затопленной оказалась пятая часть территории города. Кроме всего прочего, это огромное бедствие произошло накануне Светлого праздника Пасхи.

Газета «Русское Слово» в день рождения Виктора Абакумова, в частности, писала: «Два-три теплых дня кряду и несколько дождей сразу настолько дружно продвинули таяние снегов и разрыхлили лед, что быстрый и многоотводный разлив реки Москвы был уже вне сомнения. <…>

К 9 час. веч. Центр города — вся площадь между Москвой и Водоотводным каналом представляла оригинальную картину, полную удивительной красоты. Начиная от дома Протопопова, у Каменного моста уже не было возможности проехать ни на Неглинный проезд, ни вдоль кремлевской стены, ни по Московской набережной, так как все это было залито водой. Небольшой сухой оазис был лишь у въезда с Балчуга на Москворецкий мост. Далее по Москворецкой набережной можно было проехать только до Китайского проезда: вперед по направлению к Устьинскому мосту двигаться на лошадях было уже невозможно, и городовые героически бросались в воду, хватая любопытствующих обывателей и заставляя их поворачивать обратно.

На Устьинский мост можно было проехать только кружным путем — через Китайский проезд, Солянкой и к Устьинскому проезду. С половины последнего экипаж попадал в громадное озеро, образовавшееся от соединения вод Москвы-реки и Яузы. При переезде через Устьинский мост жуть брала. Старый ненадежный мост дрожал от сильного напора воды. <…>

Все Садовники были в воде, "Болото" превратилось в настоящее море, Кадашевская и Болотная набережная были сплошь, со всеми улицами и переулками, выходящими на них, залиты водой. <…>

С большими трудностями, сидя уже с ногами на сиденье экипажа, можно было проехать по Раушской набережной. Здесь вода бурлила во всю. Особенно красива была картина между Москворецким и Каменными мостами. С одной стороны тонули в воде ярко освещенные электрическими фонарями обеих мостов кремлевские стены, с другой — отражались в ней красивые дома и особняки Софийской набережной. <…>

Поминутно встречались лодки с пассажирами, возвращавшимися из церквей с зажженными свечами. Совсем как на Большом канале в Венеции. Только серенад не было. <…>

Где совсем была настоящая Венеция, так это в Дорогомилове. <…> Здесь Москва-река разлилась вовсю. <…> На большой Дорогомиловской улице все помещения первых этажей были залиты водой почти на 1 ? аршина. <…> Брянский вокзал оказался отрезанным от всего города, и проникнуть к нему можно было только на лодках или на полках ломовых. За доставку к вокзалу брали по 20 коп. с человека, сажая на полок по 15–20 человек. <…>

Все смежные переулки и улицы были сплошь залиты водой, а обыватели первых этажей и подвалов бежали, кто куда попало. <…> Здесь во тьме раздались душу раздирающие крики: "Караул! Помогите!" Раздались свистки городовых, с площади вокзала бросилась публика.

Из окон второго этажа дома Ушкова, со всех сторон окруженного водой, кричали, что обывателей этого дома грабят.

— Как грабят?

— Приехали на лодках, ломают двери и грабят затопленные квартиры.

В доме Ушкова открывались окна и люди требовали полицию, лодок, чтобы задержать грабителей. Публика потребовала от городовых немедленно разыскать околоточного и достать лодки. Чем кончилась эта история, мы не знаем…»

Как сообщалось в этой же газете на следующий день, наводнение одним причинило массу горя, а другим принесло выгоду: «Никогда, кажется, за все время своего существования в Москве так хорошо не торговали лампами, керосином и свечами, как вчера. В некоторых крупных ламповых магазинах к вечеру был расхватан почти весь "недорогой" товар. Дело в том, что с утра стала электрическая станция французского общества, дающая электрическую энергию почти всему городу, кроме городских трамваев».

Как говорится в газетах того времени, от паводка пострадали десятки тысяч человек. При этом утонуло только двое. Для оказания помощи пострадавшим был создан специальный Комитет — со всей России в «затонувшую» Первопрестольную люди присылали деньги, одежду, продукты. Например, пожертвования в пользу пострадавших от наводнения в Москве и Московской губернии принимала Московская купеческая управа. 23 апреля (6 мая) в Большом и Малом театрах состоялись благотворительные спектакли, которые прошли с аншлагом. Все билеты были проданы еще утром, и масса желающих попасть на них остались, как буквально подчеркивает «Русское Слово», «за бортом».

А через шесть дней произойдет распределение между пострадавшими от наводнения 50 000 рублей, пожертвованных самим Государем Императором. Для этого на заседании, состоявшемся под председательством помощника командующему войсками генерала Глазова, будут присутствовать градоначальник, городской голова и представители всех ведомств и учреждений. На долю пострадавших в Москве они назначат сумму в 16 000 рублей, а остальную сумму в 34 000 рублей — на Московскую губернию.

Кроме того, биржевое и купеческое общества в пользу пострадавших от наводнения соберут 65 000 рублей…

Но самым ярким событием 1908 года станет Тунгусское событие или Тунгусский метеороид — гипотетическое тело, вероятно, кометного происхождения, послужившее причиной воздушного взрыва, произошедшего в районе реки Подкаменная Тунгуска 17 (30) июня 1908 года в 7 часов 14,5 минуты по местному времени. Мощность взрыва оценивается в 10–40 мегатонн, что соответствует энергии крупной водородной бомбы.

Вот что напишет на своих страницах «Русская Газета» того времени:

«03 июля (20 июня) 1908 года КЕРЧЬ, 19, VI. Вчера и третьего дня ночью на небосклоне наблюдалось невиданное здесь необыкновенно яркое сияние, напоминающее северное сияние. Явление прекратилось только к утру.

04 июля (21 июня) 1908 года

Белые ночи

Как теперь выясняется, белые ночи наблюдались и в Москве, в ночь на среду и на вторник. Это явление обратило внимание многих и служило предметом оживленных разговоров. На северо-западе небо было ярко освещено зеленоватым светом. <…>

05 июля (22 июня) 1908 года

Провинцiя

Редкое атмосферическое явление

Царицын

(От нашего корреспондента).

17-го июня в Царицыне-на-Волге наблюдалось довольно редкое для умеренного пояса северное сияние. Сейчас же после заката солнца в северной части небосклона появилась сильная полоса света. Обычные вечерние сумерки казались нескончаемыми, и далеко за полночь было светло. Стояла белая петербургская ночь. Все предметы освещались каким-то зеленоватым светом, и от домов и заборов ложились тени, как при лунном освещении. Это явление продолжалось до рассвета, когда северо-восток озарился как бы ярким заревом громадного пожара.

Обыватели, заинтересованные редким атмосферическим явлением, по-своему толковали его.

— Конец света приходит.

— Пришествие антихриста! — говорили одни.

— Войны, междоусобные брани, нашествие иноплеменников, — толковали другие.

Большинство же принимало северное сияние за зарево большого пожара в каком-либо из близлежащих сел».

Кто знает, рассказывали ли своему сыну родители об этих и других катаклизмах и событиях, но в апреле 1917 г. Виктору Абакумову исполнилось девять лет, и день 18 апреля (1 мая) он должен был запомнить на всю жизнь, как и последующие за ним дни и месяцы. По свидетельству очевидца, несмотря на холодную погоду (снег, дождь, град), на улицах и площадях Москвы в те часы сошлось более три четверти всего московского населения: «с 11 ч. утра до 2 ч. дня. За эти три часа мы прошли по Сретенке, Большой Лубянке, Лубянской площади, Театральным проездом, Театральной, Воскресенской и Красной площадям и затем по Тверской до Страстной площади. Везде тучи народа — демонстрирующего и созерцающего. Демонстранты с флагами-знаменами. Конечно, красного цвета, иногда с богатыми украшениями, золотыми и серебряными позументами и кистями, а также с вышивками и рисунками разных эмблем. Участвовали в демонстрации и войска со своими оркестрами, но не скажу, чтобы они радовали своим видом. Как-то шли нестройно, подчеркивающее демократично — не было строевого порядка, офицеры тушевались и, смешиваясь с солдатами, не давали нужного военного тона, одним словом, это уже было не войско, а толпа.

Впрочем, такое явление теперь уже повседневно. И мы "буржуи" уже как-то мало верим в мощь такого воинства — воинства, не по форме одетого, расстегнутого, неподтянутого, не признающего в своем укладе чинов и старших, всекурящего, бредущего гражданской косолапой походкой и готового в случае чего "дать в морду" своему начальнику, якобы раньше тоже дававшему им, солдатам. Лучше всего шли юнкера, да оно и понятно — тут полная сознательность».

Не пройдет и шести месяцев, как во второй половине дня 25 октября В.И. Ленин заявит во всеуслышание на сессии Петроградского совета: «Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, свершилась. Угнетенные массы сами создадут власть. В корне будет разбит старый государственный аппарат и будет создан новый аппарат управления в лице советских организаций.

Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная, третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма».

А тем временем в Москве, где жил Виктор Абакумов, все еще, начиная с 20 октября, ожидали «выступления» большевиков. Напуганные обыватели готовились к тому, что ночью на их квартиры произойдут вооруженные нападения. В общем, ожидалась самая настоящая «Варфоломеевская ночь».

Но в Москву революция пришла только к утру 28 октября 1917 года.

Очевидец событий записал 10 ноября в свой дневник: «Итак, большевики совершили переворот в свою пользу, но "не бескровно", как похвастался Троцкий. В одной Москве, говорят, от 5000 до 7000 жертв, а сколько испорчено зданий, имущества и всякого добра, и не перечесть.

Уже в субботу вечером, 28 октября, послышались по Москве выстрелы из ружей, пулеметов и пушек, но где происходило, узнать было невозможно.

30-го, в понедельник, было тише, но далеко от дома выходить опасно.

На каждом шагу злые солдатские фигуры. К ним присоединились "красногвардейцы", молодые, плохо одетые люди из тех, которые вечно ищут мест и которые в былые годы жались к Хитрову рынку и составляли собой так называемую "золотую роту".

31-го, во вторник днем, стрельба была страшная. Об выходе из дома думать нечего.

1-го ноября, в среду, попытался пробраться в контору, где на моей ответственности большие деньги и документы, но дошел закоулками и переулками лишь до Лубянского проезда, дальше идти было невозможно: по Лубянской площади летели снаряды, шрапнель и пули. Говорят, юнкера отчаянно защищают здание телефона и Кремль. Почтамт и телеграф в руках большевиков. Возвращался домой под музыку выстрелов. Над головой и где-то близко, незримо, свистели пули, ударяясь в стены домов, разбивали стекла, грохотали по крышам, ранили, убивали и пугали мирных обывателей, а также — ворон и голубей.

Встречались безумно мчавшиеся автомобили с безумными людьми, злобно поглядывавшими на каждого проходящего и готовыми беспрестанно стрелять в непонравившиеся им морды.

В пятницу 3-го ноября Военно-революционный комитет издал "манифест", в котором торжественно объявляет, что после пятидневного кровавого боя враги народа, поднявшие вооруженную руку против революции, разбиты наголову. Они сдались и обезоружены. Ценою крови мужественных борцов — солдат и рабочих — была достигнута победа. В Москве отныне утверждается народная власть — власть Советов р. и с.д.

8-го ноября в среду, наконец, вышли настоящие газеты, то есть — «Русск. Слово», «Русск. вед.», «Утро России» и др. На первых страницах — траурное объявление о кончине многих московских обывателей, случайно погибших за эти дни или павших идейно.

В министерстве никто не работает. Чиновники не признают новой власти.

Все отбирается от них насилием. Все спуталось. Все пошло в окончательной разрухе ужасающими скачками».

Сразу после революции родители Абакумова потеряли работу на предприятиях. Отец устроился уборщиком-истопником в одной из больниц столицы, а мать в этой же больнице уборщицей. Сам он до 1921 г. учился в городском училище. В России эти училища существовали с весны 1872 г. специально «для городского населения, и преимущественно для бедной части его». С целью «доставить законченное общее элементарное образование и дать те сведения, которые могут быть наиболее полезны в практической жизни».

Городские училища подразделялись на одно-, двух-, трех- и четырехклассные. Во всех училищах курс учения продолжался шесть лет. Такое разделение основывалось на количестве учителей и денежных средств, отпускаемых на содержание училищ. В учебном курсе таких училищ, как правило, обязательными были следующие предметы: чтение и письмо, русский язык, арифметика, практическая геометрия, география и история, сведения из естественной истории и физики, черчение и рисование, пение, гимнастика.

В 1921 году Виктор Абакумов окончил четыре класса городского училища, а в конце года, как сам написал в автобиографии, еще мальчишкой, ушел добровольцем в РККА, где служил во 2-й особого назначения Московской бригаде ЧОН[2]. Зачислили юного москвича санитаром.

В 1922 году у Абакумова умирает отец, а в конце следующего года его демобилизуют из армии, так как части ЧОН начали постепенно расформировываться за ненадобностью. В автобиографии в 1939 г. Виктор Семенович напишет: «В конце 1923 г. демобилизовался из армии. В связи с безработицей я весь 1924 г. работал рабочим на разных временных работах».

В 1925 г. Виктор Абакумов поступил упаковщиком в Московский союз промысловой кооперации, где он проработал до конца 1926 г. В 1927 г. он получает должность стрелка первого отряда военно-промышленной охраны в ВСНХ СССР. Там же в 1927 г. вступает в комсомол.

Уже в конце 1928 г. Абакумов вновь устраивается упаковщиком, но только на складах Центросоюза, где в 1930-м вступает в ВКП(б).

Позднее в автобиографии Виктор Семенович напишет: «В этом же году, когда проходило выдвижение рабочих в Советский аппарат, меня через профсоюзы выдвинули в систему Наркомторга РСФСР, где я работал зам. начальника административного отдела торгово-посыльной конторы и одновременно был секретарем комсомольской организации.

Проработав всего лишь 8 месяцев, в сентябре 1930 г. решением Замоскворецкого райкома ВЛКСМ я был послан на руководящую комсомольскую работу на штамповочный завод "Пресс". На этом заводе меня избрали секретарем комсомольской организации. В последующем на заводе "Пресс" меня избрали делегатом замоскворецкой конференции, а на конференции я был избран членом пленума и бюро Замоскворецкого райкома ВЛКСМ. В связи с этим меня тогда же перевели на работу в райком ВЛКСМ зав. Военным отделом».

К слову, мать Виктора, работая уборщицей в больнице, зарабатывала мало, а, проработав после революции тринадцать лет, заболела и вышла на пенсию. Из самых близких у будущего чекиста оставались сестра и брат. Однако жизнь постепенно налаживалась. Комсомольская карьера предвещала Абакумову реальное «светлое» будущее, гораздо большее, нежели бы он числился в обычных пролетариях. Теперь ему было позволительно козырять своим пролетарским происхождением, выдвинувшим его из самых низов благодаря октябрьской революции.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.