Глава 15 ПОСЛЕ ОТМЕНЫ БОЙКОТА

Глава 15

ПОСЛЕ ОТМЕНЫ БОЙКОТА

— Смерть Абу-Талиба

— Новая попытка курайшитов договориться с Мухаммедом.

— Кончина Хадиджи

— Исключение Мухаммеда из клана

— Пророка побивают камнями в оазисе Таиф

— В долине Нахла он читает Коран джиннам

— Поиски покровителя в Мекке

— Вдова Савда и новый брак Мухаммеда

— Обручение с Айшей

— Помолвка Али с Фатимой

Отмену бойкота, длившегося почти три года, мусульмане восприняли с радостью, и тем не менее 619 год получил у них название «года траура», так как вскоре последовали события весьма печальные.

Девяностолетний Абу Талиб, глава хашимитов, надежный покровитель Мухаммеда и всех мусульман, достиг предела своей жизни. Он умирал от старости, спокойно и величественно, посвящая последние часы бодрости и самообладания приведению в порядок неотложных дел. В дошедших до нас поэмах, сложенных им незадолго до смерти, он воспел своего племянника благородного Зухейра за энергичную и мужественную защиту хашимитов, которая в конце концов привела к прекращению бойкота.

Бойкот прекратился, а вражда с большинством курайшитов осталась, и нет ничего удивительного, что Абу Джахль с целой депутацией влиятельных мекканцев навестил умирающего Абу Талиба, чтобы попытаться в последний раз договориться о Мухаммеде. Требования язычников отличались умеренностью пусть мусульмане поклоняются Аллаху и не мешают остальным почитать древних богов, и мир воцарится в городе. Не мешать означало, по-видимому, отказаться от пропаганды против язычества, признать равноправное положение ислама и идолопоклонства. Мухаммед на это не согласился — он отвечал якобы, что готов на любые уступки, если язычники сделают только одну: признают, что нет Бога, кроме Аллаха, и откажутся почитать иных богов.

Переговоры ни к чему не привели.

Абу Талиб покидал жизнь язычником, обреченным, с точки зрения Мухаммеда, на вечные мучения в аду, ибо грех неверия невозможно искупить ничем, и вся помощь, оказанная Абу Талибом пророку и посланнику Аллаха, не могла защитить его в День Суда от страшной кары.

— Опомнись и прими ислам, — умолял Мухаммед, — и я смогу заступиться за тебя в День Воскресения. Но Абу Талиб остался непреклонным.

— Если я сейчас приму ислам, — объяснял он опечаленному Мухаммеду, для которого обращение всеми уважаемого патриарха явилось бы крупной победой, курайшиты подумают, что я просто испугался смерти.

Он так и умер язычником, оставив по себе добрую память, незапятнанную репутацию и многочисленные поэмы.

Впрочем, адские мучения Абу Талибу все-таки не угрожают. Много лет спустя сложилась легенда, что перед самой смертью, прежде чем испустить дух, он стал беспокойно шевелить губами, и наклонившийся к нему Аббас явственно услышал, как умирающий произносит символ веры… Поэтому и поныне Абу Талиб почитается как мусульманин и небесный покровитель священного города Мекки. Вечное блаженство в раю ему, по-видимому, обеспечено.

Едва похоронили Абу Талиба, на Мухаммеда обрушилось новое несчастье умерла Хадиджа, горячо любимая жена, верный и едва ли не единственный настоящий друг. Почти двадцать пять лет прожили они в мире и согласии. Хадиджа поддержала Мухаммеда, когда он всецело посвятил себя религиозным поискам, она первая уверовала в его пророческий дар и ни разу в нем не усомнилась. В самые тяжелые периоды гонений, травли и неудач преданная Хадиджа утешала Мухаммеда, помогала ему восстанавливать веру в себя и свою непоколебимую связь с Богом, веру в конечную победу.

Скромная Хадиджа оказала на реальную историю человечества, пожалуй, не меньшее влияние, чем многие «великие» правители, бессмысленно кроившие карту земного шара.

Умерла не Хадиджа — умерла Мать Верующих, память о которой поныне чтят сотни миллионов людей.

Горе Мухаммеда было безутешным, он рыдал на могиле Хадиджи и молился за нее. Память его хранила образ Хадиджи до самой смерти, как образ самого близкого, дорогого и любимого существа на земле — ни новая любовь, ни новые жены не могли восполнить понесенной им утраты. Говорят, скорбь его несколько смягчилась лишь от сознания, что в райской обители уготован для Хадиджи дом из полой жемчужины — сам ангел Джибрил явился к Мухаммеду, чтобы сообщить ему об этой неслыханной милости Аллаха.

Смерть Абу Талиба лишила Мухаммеда надежного защитника, а смерть Хадиджи разрывала последние узы, привязывавшие его к неблагодарной Мекке. Никто и ничто больше не удерживало Мухаммеда в этом городе.

Утрата Хадиджи Мухаммедом предназначена была облегчить его уход из Мекки, сделавшийся со смертью Абу Талиба неизбежным.

После кончины Абу Талиба главой хашимитов стал его брат Абу Лахаб, непримиримый враг Мухаммеда, уже лет шесть безуспешно требовавший, чтобы новоявленный пророк был лишен поддержки и покровительства. Его отношение к Мухаммеду было настолько хорошо известным, что даже бойкот на Абу Лахаба не распространялся и лично ему дружба хашимитов с Мухаммедом никакого ущерба не причинила. Абу Лахаб был богат и надменен, он породнился путем брака с одним из самых состоятельных и могущественных курайшитов, Абу Суфианом, и именно достигнутое положение, а не приверженность к языческим богам определяло его резко отрицательное отношение и к исламу, и к Мухаммеду. Однако даже Абу Лахаб, став главой хашимитов, первоначально подтвердил прежнюю позицию клана — не выдавать Мухаммеда: лишить соплеменника защиты под угрозой санкций считалось крайне позорным поступком и явным свидетельством слабости и ничтожности клана, и на такой шаг, ответственность за который теперь падала прямо на него, Абу Лахаб не решился. Для исключения нужен был какой-нибудь благовидный повод, который бы позволял и от Мухаммеда избавиться, и честь соблюсти.

По совету Абу Джахля Абу Лахаб решил воспользоваться отношением Мухаммеда к языческим предкам курайшитов и спровоцировал «дело об оскорблении чести хашимитов». В присутствии достаточного числа свидетелей Мухаммеду был задан вопрос, куда после воскресения попадет прославленный родоначальник хашимитов и дед самого пророка, нежно заботившийся о нем, Абд аль-Мутталиб — в рай или ад? Ответ Мухаммеда, строившего свою общину на основе веры, а не на принципах кровного родства, мог быть только один: в ад, и Мухаммед дал этот ответ не колеблясь.

Публичное оскорбление чести хашимитов совершилось, сторонники поддержки Мухаммеда смогли лишний раз убедиться, что пророк единого Бога узы крови не ставит ни во что; для него язычники-родственники ничем не отличаются от язычников-неродственников.

Абу Лахаб без труда убедил хашимитов исключить Мухаммеда из клана, о чем торжественно возвестили у стен Каабы.

Мухаммед стал хали, человеком вне клана. Любое оскорбление, нанесенное ему, не считалось отныне оскорблением всех хашимитов, за любой причиненный ему ущерб клан в целом был не обязан и не вправе мстить. Даже долг кровной мести не распространялся автоматически на всех хашимитов. Впрочем, с кровной местью дело обстояло не так просто — эта обязанность лежала в первую очередь на ближайших родственниках, так что, когда Мухаммед превратился в хали, покушаться на его жизнь все-таки не рекомендовалось.

В том-то и проявлялся кризис языческого общества в Мекке, что священные законы уже не почитали, как в древности, — принадлежность к сильному клану не обеспечивала полную защиту всех интересов человека, а исключение из клана не означало совершенную беззащитность.

Обращение курайшитов с Мухаммедом после смерти Абу Талиба стало неслыханным — рассказывают, что хулиганствующие подростки с полного одобрения взрослых на глазах у всех бросали в него грязью и уличной пылью, когда он решался выходить из дома, а во дворе его дома соседи-язычники устроили помойку, заваливая нечистотами место, отведенное им для молитв. «Никогда курайшиты не обращались так со мной, пока был жив Абу Талиб», часто с горечью повторял Мухаммед.

Ему срочно нужно было искать нового сильного покровителя.

Дело ислама в Мекке было окончательно проиграно, и оставаться в ней не имело смысла. Сложность заключалась в том, что бежать Мухаммеду было некуда. Впрочем, «бежать» — не то слово, покидать Мекку в одиночку Мухаммед не намеревался. Этого хотели враги-курайшиты, а не он. Мухаммед искал, куда выселиться из Мекки вместе со всей общиной мусульман, в любом случае — с большей частью верующих. Около ста семей мог увлечь Мухаммед за собой. Сто семей — это примерно сотня мужчин, преданных исламу, сто возможных воинов: сила немалая и опасная.

Внедриться с такой силой в кочевое племя или какой-нибудь оазис было непросто, особенно если учесть, что Мухаммед искал не убежище для мирной жизни, а опорный пункт для дальнейшей борьбы.

Отвергнутый хашимитами, Мухаммед тотчас же покидает Мекку и тайно, в полном одиночестве отправляется в оазис Таиф, расположенный к востоку, примерно в двух днях пути. В свои планы он посвятил лишь ближайших друзей из числа мусульман.

Чем руководствовался Мухаммед, избрав Таиф, мы не знаем. Этот богатый и плодородный оазис, в котором многие курайшиты, и среди них дядя пророка Аббас, владели землями и домами, населяло племя сакифитов. Когда-то сакифиты держали в своих руках торговлю между Йеменом и берегами Персидского залива, но после войны Фиджар, в которой еще отроком участвовал и Мухаммед, вынуждены были признать главенство курайшитов.

В Таифе продолжала существовать влиятельная партия, враждебная курайшитам и лелеявшая мечту покончить с зависимостью от Мекки, вернуть утраченные доходы от выгодной торговли с Йеменом и Персией. Между ними и союзными курайшитам кланами отношения были натянутые, но до открытых стычек дело не доходило, и внешне в оазисе царил мир.

Скорее всего, на союз с враждебной курайшитам партией и рассчитывал Мухаммед, отправившись в Таиф. Никем не узнанный, достиг Мухаммед оазиса и укрылся в доме Абд Джалайла ибн Амра, человека влиятельного и богатого; с ним и его двумя братьями — Масудом и Хабибом — несколько дней вел Мухаммед тайные переговоры, убеждая их, по-видимому, принять ислам, Мухаммеда и общину мусульман.

Переговоры эти, заранее, очевидно, подготовленные, ни к чему не привели — сыновья Амра в последний момент не решились на такой рискованный шаг, чреватый неизбежным столкновением с курайшитами. Мухаммед просил их хотя бы сохранить в тайне его визит, но и это оказалось невозможным — молва просочилась в оазис, и толпы возбужденных сакифитов явились к дому Абд Джалайла, требуя немедленного изгнания Мухаммеда. С позором бежал Мухаммед из Таифа с его привольно раскинувшимися домами, купами могучих финиковых пальм, желтыми полями созревшего ячменя, виноградниками и садами и с его храмом богини аль-Лат, которую пророк в минуту душевной слабости и благодаря проискам дьявола некогда временно признал одной из дочерей Аллаха. Сейчас поклонники аль-Лат, не пожелавшие ни ислама, ни смуты в оазисе, торжествовали и вымещали на нем свою злобу — женщины, рабы и мальчишки преследовали его, выкрикивали оскорбления и бросали в него комьями земли и камнями.

…Только на самом краю оазиса Мухаммеда приютили Утба и Шейба — два брата-курайшита, владевшие в Таифе садом, и сакифиты оставили его в покое и повернули обратно. Хозяева сада были язычниками, к тому же принадлежали к враждебному клану Абд Шамс;

Мухаммеду они помогли только из сострадания.

Здесь в саду Мухаммед передохнул, подкрепился фруктами, вымыл разбитое в кровь лицо и помолился. Особенно нуждался он в молитве, чтобы прийти в себя после пережитого потрясения, горького разочарования и крушения всех надежд, возлагавшихся на Таиф.

— Господи! — взывал Мухаммед к Аллаху, воздев руки к небесам. — Призри мое ничтожество, слабость и беззащитность перед людьми! О милосерднейший, ты — Господь слабых, и ты — мой Господь! Кому ты предал меня? Чужеземцу, который станет издеваться надо мной? Или врагу, которому ты даешь власть надо мной? Если ты не гневаешься на меня, я спокоен. Твоя благосклонность для меня важнее. Свет лика твоего рассеивает мрак, озаряет эту жизнь и будущую! Свет лика твоего — единственное мое прибежище, я не ищу другой защиты. Не покидай меня, не предавай врагу и чужестранцу! Да не упадет на меня твой гнев, да минует меня твоя ярость! Нет могущества, кроме твоего могущества, нет помощи помимо тебя!

Мухаммед каялся. Все, что произошло, свершилось по воле Аллаха, и те суетные чувства гнева, обиды и унижения, которые он испытывал, были греховными и недостойными пророка, полностью предавшегося Богу. Унынию и отчаянию не должно быть места в душе искренне верующего — все происходит по воле Бога, и вся земная, дольняя жизнь — ничто; милость Бога — единственно достойная цель в этой жизни, гнев Всевышнего — единственное реальное несчастье, непоправимая беда. Будет милость Бога — все остальное приложится.

Так, помолившись и очистившись, отправился Мухаммед в Мекку, прекрасно зная, что впереди него уже бежит молва о событиях в Таифе — событиях унизительных и зловещих. Беда была не только в том, что планы Мухаммеда рухнули — они раскрывались, обнаруживались, становились всем известными. Планы для курайшитов опасные, предательски направленные против благополучия Мекки, ясно выявляющие намерение Мухаммеда — найти сообщников и объединиться с ними в борьбе против родного города и своего племени.

Трудно и невесело было Мухаммеду возвращаться в Мекку.

Пройдя к вечеру половину пути, он достиг каменистой, выжженной солнцем долины Нахла, где некогда произошло единственное сражение, в котором он принимал участие, подавая стрелы своим дядьям. Здесь он и провел ночь, вдали от двух поселков, которые тоже назывались Нахла, и подальше от древнего храма богини аль-Узза, Б ограде которого обычно останавливались путники.

В середине ночи, после многих часов молитвы и громкого чтения отрывков из Корана, пережил Мухаммед радостное волнение — джинны столпились вокруг него, внимая Корану, и преклонились, и признали его пророком и посланником Бога, и уверовали в Аллаха…

Это событие описал Мухаммед в сурах «Пески» и «Джинны». Видел ли он джиннов, ощущал ли их незримое присутствие или просто слышал их возгласы, мы не знаем; в Коране просто сказано, что Мухаммеду было «открыто».

— Скажи: «Открыто мне, что слушал сонм джиннов, и сказали они: „Поистине, слышали мы Коран дивный!

Он ведет к прямому пути. И уверовали мы в него, и никогда не придадим мы нашему Господу никого.

И Он — да произнесено будет достоинство Господа нашего! — не брал Себе ни подруги, ни ребенка.

Говорил глупец среди нас (Иблис) на Аллаха чрезмерное…

Мужи среди людей прибегали к мужам среди джиннов, и они прибавили им безумия.

Они думали, как думали и вы, что никогда Аллах не пошлет никого.

И мы коснулись неба и нашли, что оно наполнено стражами могучими и светочами.

И мы сидели около него на седалищах, чтобы слушать, но кто прислушивается теперь, тот находит для себя подстерегающий светоч.

И мы не знаем, зло ли желалось для тех, кто на земле, или желал им Господь прямого пути.

И есть среди нас благие, и есть среди нас те, кто ниже этого; мы были дорогами разными.

И мы думали, что никогда не обессилим мы Аллаха на земле, и никогда не обессилим Его бегством. И мы, когда услышали про прямой путь, мы уверовали в Него, а кто уверует в Господа своего, тот не боится обиды и безумства.

И среди нас есть предавшие себя Аллаху, и среди нас есть отступившие; а кто предал себя, те пошли прямым путем; а отступившие — они дрова для геенны.“»

— Вот, Мы направили к тебе толпу из джиннов, чтобы они выслушали Коран. Когда же они явились к этому, они сказали: «Внимайте!» Когда было завершено, они обратились к своему народу с увещанием.

Они сказали: «О народ наш! Мы слышали книгу, ниспосланную после Мусы, подтверждающую истинность того, что было ниспослано до него; она ведет к истине и к прямому пути.

О народ наш! Отвечайте призывающему Аллаха и уверуйте в Него: он простит вам ваши грехи и защитит вас от наказания мучительного».

Жители Таифа осмеяли претензии Мухаммеда на пророческую миссию и с позором изгнали его. Но зато джинны, по милости Аллаха, пришли и поклонились ему, как великому пророку и посланнику. Помогли ему восстановить поколебленную веру в себя.

Теперь можно было возвращаться в Мекку не только с дурными вестями и пошатнувшейся репутацией. Воинство Иблиса, стойко сражавшееся на стороне язычников, дрогнуло. Пусть некоторые из джиннов продолжают прибавлять язычникам безумия, толкать их на путь заблуждения — лучшие из джинов, достигающих неба, отвратились от Иблиса и прочно стали на сторону Аллаха, Мухаммеда и всех мусульман.

С этого момента отношение к джиннам, естественно, следовало изменить.

Несправедливо было бы одинаково относиться и к хорошим джиннам, искренне уверовавшим в Аллаха, и к плохим, служителям Иблиса.

Хорошие джинны, конечно, в человека не вселяются. Но обычай вселяться или воплощаться в животных сохраняют все джинны, и верные и неверные. И здесь-то нужно быть осторожным. Змею, заползшую в дом, учил якобы Мухаммед мусульман, не убивайте, не попросив ее сперва удалиться; если змея не поддается на уговоры, — значит, она либо неверный джинн, либо просто змея: и в том, и в другом случае ее нужно поскорее пристукнуть. Хороший же джинн послушается и сам уползет.

История с джиннами, уверовавшими в Мухаммеда, должна была поднять его престиж в глазах верующих или хотя бы сгладить неблагоприятное впечатление от омерзительного глумления сакифитов.

Однако на нечестивых язычников рассказ о джиннах никакого впечатления произвести не мог.

Возвращаться в Мекку было опасно.

Поэтому, достигнув города, Мухаммед в него не вошел, а, предупредив о своем возвращении надежных мусульман, укрылся на горе Хира.

Отсюда с помощью своих друзей он начал переговоры с влиятельными язычниками о покровительстве. Очевидно, положение мусульман было настолько скверным, что ни Омар, ни аль-Акрам, ни Абу Бакр не могли оказать Мухаммеду полноценной правовой защиты:

большей частью они сами являлись клиентами язычников, а потому даже формально лишены были права кому-либо покровительствовать.

Получить покровительство для Мухаммеда оказалось делом непростым самые благожелательно настроенные к нему язычники либо не могли, либо не отваживались официально провозгласить его своим клиентом. Наконец друзьям пророка удалось уговорить аль-Мутима, главу клана Науфал. Настроение в Мекке было настолько угрожающим, что, отправляясь к Каабе возвещать о покровительстве Мухаммеду, аль-Мутим вооружился сам и привел с собой всех своих сыновей и племянников в полном вооружении.

Так в качестве клиента, которому патрон-язычник великодушно разрешил продолжать проповедь ислама и поклоняться Аллаху, вернулся Мухаммед в родной город после неудачного визита в Таиф. Отношение к нему курайшитов еще более ухудшилось, и только часть бедноты продолжала ему симпатизировать.

Курайшиты торжествовали. Дела у язычников действительно шли как нельзя лучше. Распри между отдельными кланами в самой Мекке были преодолены, а потому и никаких шансов на успех у Мухаммеда и его сторонников не предвиделось. Мухаммед перестал быть опасным, за ним следовало лишь присматривать и не давать ему объединиться с каким-нибудь потенциальным врагом курайшитов вне города.

Радовали мекканских язычников и вести, приходившие с далекого севера. Поклонников единого Бога, ромеев, громили и там. В 614 году персидские войска заняли Иерусалим, а затем вторглись в Египет. Казалось, многовековой спор язычества и единобожия решается чуть ли не в глобальном масштабе, и решается в пользу язычества. О том, что и Византии, и Персии суждено погибнуть под ударами ислама, что самые важные события для этого района мира происходят не на полях гигантских сражений, а здесь, в Мекке, никто, разумеется, не догадывался.

Для курайшитов победы языческой Персии являлись свидетельством превосходства язычества вообще над всеми разновидностями единобожия, в том числе и над исламом. Интересно, что и Мухаммед со своими сторонниками болезненно воспринимал известия о поражениях Византии, тоже видел в этом нечто унизительное для ислама и всемогущего Аллаха. Торжества язычества быть не могло, и Мухаммед получил в откровении предсказание самого Бога, что победы персов носят временный характер и ромеи в недалеком будущем разгромят язычников. Это предсказание, включенное в Коран, и через ряд лет подтвердившееся, показывает, что Мухаммед был неплохим политиком и трезво оценивал силы двух враждующих великих держав.

Всю вторую половину 619 года продолжались попытки Мухаммеда договориться о союзе и покровительстве с кочевыми племенами Центральной Аравии. Речь опять-таки шла не только о защите самого пророка — Мухаммед хотел, чтобы кочевники приняли к себе всю общину мусульман, взяли на себя обязательство сражаться против общих врагов и — если не все, то хотя бы шейхи — обратились в истинную веру, а стало быть, признали Мухаммеда пророком и посланником Аллаха — со всем, что из этого следует.

Мухаммед обращался к племенам, кочевавшим сравнительно близко от Мекки, и к племенам, пришедшим далеко с севера и востока, — вся Аравия стала полем его дипломатической и проповеднической деятельности.

Кругозор Мухаммеда расширялся.

Язычники из племени Бану Амир и насара из племени Кинда и Калб, с которыми встречался Мухаммед, были для него в первую очередь арабами. И себя он уже осознавал не столько курайшитов, сколько арабом.

Как пророк, посланный увещевать арабов, а может быть уже и не только арабов, выступал Мухаммед перед кочевниками.

Отдельные принявшие ислам кочевники разносили весть об арабском пророке по всему полуострову, но договориться о союзе с каким-нибудь кочевым племенем Мухаммеду не удавалось. Кочевники были невосприимчивы к исламу.

Их больше интересовала, так сказать, практическая сторона вопроса кому достанется власть, если удастся сокрушить врагов Мухаммеда? На это, по словам предании, Мухаммед отвечал в том смысле, что власть — от Бога, и кому Бог пожелает, тому ее и вручит. Странно было бы, если бы Аллах пожелал отдать власть кому-либо, кроме своего пророка, — это кочевники хорошо понимали, и такая перспектива их совсем не устраивала.

В конце 619 года, через несколько месяцев после смерти Хадиджи, Мухаммед женился на Савде, тридцатилетней вдове мусульманина, умершего в Эфиопии. Кроме благочестия, никакими иными достоинствами Савда не обладала она была сравнительно немолода, некрасива, бедна и лишена влиятельных родственников. Овдовев, Савда оказалась в отчаянном положении — без всяких средств к существованию, не защищенная от любых издевательств и притеснений. При царивших в Мекке порядках только новое замужество могло обеспечить Савде достойное место в обществе.

Женитьба Мухаммеда на Савде была демонстрацией проповедуемой им братской любви и солидарности — того милосердия и сострадания к ближнему, которыми должны руководствоваться истинно верующие в противоположность нечестивым и эгоистичным язычникам.

На общину верующих гуманный поступок пророка произвел, надо думать, самое благоприятное впечатление, умножая его славу бессребреника и нестяжателя, человека, который не стремится ни к каким материальным благам мира.

Для Мухаммеда брак с Савдой оказался неудачным. Он не любил Савду, они так и остались чужими и ненужными друг другу людьми. Даже близость с ней тяготила Мухаммеда настолько, что Савда не могла этого не замечать. Тем не менее брак с Мухаммедом она высоко ценила, главным образом за ту честь, которая выпала на ее долю, — быть женой пророка и посланника Бога. Когда через несколько лет Мухаммед предложил ей развод на условиях, обеспечивающих ей безбедное существование, Савда отклонила его — идя на уступки, она отказалась от своих супружеских прав на Мухаммеда, но настояла на том, чтобы и впредь оставаться женой пророка в глазах Бога и людей.

Брак с Савдой был заключен при деятельном участии благочестивой Хавлы, жены Османа ибн Махзума. Хавла же посоветовала Мухаммеду жениться на Айше, дочери Абу Бакра, ближайшего друга и соратника пророка. Айшу, умную и миловидную девочку лет семи-восьми, Мухаммед, часто бывавший у Абу Бакра, знал чуть ли не с пеленок, и она ему нравилась. Предложение Мухаммеда обрадовало и смутило Абу Бакра — он давно хотел породниться с пророком, о более выгодной партии для любимой дочери нельзя было и мечтать, но, к сожалению, Айша была уже помолвлена с мусульманином Ибн Мутимом. Колебания его, однако, длились недолго — он расторг помолвку с Ибн Мутимом и обручил Айшу с Мухаммедом.

Свадьбу отложили на два-три года — за это время, по понятиям арабов той эпохи, Айша должна была превратиться в достаточно взрослую девушку, против замужества которой не может быть никаких возражений.

Пока же Айша оставалась в доме своего отца, и ее воспитанием как-никак будущая жена самого пророка! — занялись всерьез. Говорят, что по своему образованию она не уступала девушкам из самых знатных курайшитских семей; к тому же ее научили читать и писать, в чем сказывалось уже влияние ислама — жене пророка негоже было оставаться неграмотной, способной лишь заучивать священные тексты божественного Корана с чужих слов.

Абу Бакр, многолетний друг Мухаммеда и один из первых курайшитов, принявших ислам, был человеком глубоко религиозным, и его недаром называли «совестью ислама». Свое состояние он щедро растрачивал на выкуп рабов и помощь неимущим мусульманам — так он понимал добровольно принятую им на себя обязанность творить милостыню, любить ближнего как своего брата. Когда Абу Бакр молился, сердце его «смягчалось», и слезы умиления лились из его глаз. Зрелище было настолько заразительным, что в период гонений патрон-язычник, под покровительством которого исключенный из своего клана Абу Бакр проживал в Мекке, запретил ему молиться публично — он-де одним своим видом соблазняет чувствительных язычников в ислам.

Абу Бакр, обручивший семилетнюю дочь с пятидесятилетним пророком, самая младшая дочь которого Фатима была почти в два раза старше своей будущей «мачехи», искренне полагал, что он блестяще выполнил свой отцовский долг, мудро и ко благу дочери устроил ее судьбу. Так же относились к состоявшемуся обручению и окружающие, а маленькая Айша была горда выпавшей на ее долю честью.

Обручение с Айшей было радостным для Мухаммеда событием, и ничто в предполагавшемся браке не возмущало его чуткую религиозную совесть. Он не считал себя стариком, и чудовищная, с нашей точки зрения, разница в возрасте между ним и будущей женой не казалась ему противоестественной. Во всяком случае, она не служила препятствием для счастья арабской девушки, единственным человеком, которому такая разница в летах грозила в будущем серьезными препятствиями, являлся он сам.

Мухаммеду предстоящий брак с дочерью Абу Бакра, за которым стояла сильная партия мусульман, был выгоден, в твердой поддержке Абу Бакра он нуждался особенно сейчас, когда переживал одно поражение за другим и его авторитет пророка пошатнулся. Брак с Айшей тоже был браком по расчету, на этот раз по расчету политическому. Единственным недостатком Айши — ее чрезмерной молодостью — перед лицом столь важных соображений можно было пренебречь.

Почти тотчас после обручения Мухаммеда с Айшей состоялась еще одна помолвка: Али с младшей дочерью пророка Фатимой. Двоюродный брат и воспитанник Мухаммеда готовился стать к тому же его зятем и тем самым еще больше возвыситься в общине верующих.

Из лидеров мусульманской общины только Омар и все более теряющий влияние Осман ибн Махзун оставались не связанными узами родства с пророком.

Несмотря на неудачи, преследовавшие Мухаммеда, ближайшие его соратники ни на минуту не усомнились в нем. Их вера выдержала все испытания. Они твердо стояли на указанном. Аллахом прямом пути и были уверены, что этот путь рано или поздно приведет их к победе.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.