Неудача в Норвегии

Неудача в Норвегии

Норвежская кампания длилась недолго — меньше месяца, начиная с вторжения в эту страну немецкой армии и до поспешной эвакуации оттуда войск союзников. Однако она имела долгую предысторию, ведь скандинавский вопрос был ключевым во время «странной войны». Прежде всего из-за шведской железной руды, а потом, что гораздо важнее, из-за войны между СССР и Финляндией.

Решающую роль в Норвежской кампании сыграли два фактора. Политический — борьба сил внутри британского, а также французского правительств. Военный — столкновение стратегии рейха и стратегии англо-французского лагеря, или, если угодно, столкновение двух планов войны. Первый план, принесший победу своим авторам, был последовательным, решительным и тщательно продуманным. Второй же претерпел не одно изменение, он представлял собой, скорее, антологию робких попыток составления тактического плана и невразумительных импровизаций на ту же тему. Что же удивительного в том, что такой план обернулся оглушительным поражением?

Теперь вернемся к политической ситуации в Вестминстере. После объявления войны Чемберлен счел благоразумным ввести в правительство двух «вольных стрелков» — Черчилля, возглавившего адмиралтейство, и Идена, возглавившего министерство по делам доминионов. Однако премьер-министр не пустил в кабинет ни либералов, ни лейбористов. С другой стороны, военный совет, в который входили девять министров, был слишком многочисленным, а упомянутые девять министров — слишком стары. «Я подсчитал, — пошутил Черчилль в письме к Чемберлену, — что на шестерых членов военного совета, которых Вы упомянули, приходится триста восемьдесят шесть лет, то есть каждому из них в среднем шестьдесят четыре года, а на пенсию в нашей стране выходят в шестьдесят пять лет!»[232]Черчилль понимал, что многочисленные противники с опаской отнеслись к его возвращению в правительство и потому пристально за ним наблюдали. К примеру, лорд Хэнки, также приглашенный в военный совет, писал: «Насколько я понимаю, моей основной задачей было наблюдение за Уинстоном»[233]. Тем не менее, Черчилль вел себя тактично, не плел интриг и не ловчил, хотя в правительстве его окружало целое войско бывших сторонников политики попустительства агрессору уважаемых буржуа, предпочитавших выжидание действию, начиная с сэра Джона Саймона, педантичного адвоката из министерства финансов, и заканчивая сэром Кингсли Вудом, нотариусом-методистом из министерства авиации. А в министерстве иностранных дел по-прежнему заправлял лорд Галифакс, человек щепетильный и загадочный, само олицетворение христианской добродетели.

Вопреки всем опасениям отношения Черчилля с Чемберленом имели характер продуктивного сотрудничества, несмотря на то, что премьер-министр и первый лорд были совершенно разными людьми. В действительности они нуждались друг в друге, зависели друг от друга и знали об этом. И если Чемберлен пригласил Черчилля в правительство, то произошло это потому, что премьер-министру необходимо было упрочить авторитет своего кабинета в глазах соотечественников. В то же время, чтобы показать, что именно он в первую очередь отвечает за проведение военных операций, Чемберлену необходимо было делать вид, будто бы он не только не чинит препятствий, но, напротив, всячески поддерживает предложения министра военно-морского флота. Таким образом, премьер-министр не мог обойтись без услуг Черчилля, которого знал как человека талантливого и пользующегося уважением. К тому же только первый лорд адмиралтейства мог расшевелить неповоротливый военный совет.

Что же касается самого Черчилля, то он всячески старался заставить правительство отказаться от пассивной стратегии и перейти в наступление. Для этого первому лорду приходилось то выступать с самыми дерзкими предложениями, как в случае с Норвегией, то идти на уступки, чтобы не выводить из себя ни премьер-министра, ни других своих коллег. А кроме того, он понимал, что если ему и суждено стать премьер-министром, то произойти это может только с согласия Чемберлена, необходимого для того, чтобы заручиться поддержкой большинства консерваторов. Если бы Черчиллю вдруг пришло в голову играть против премьер-министра, он мог бы навсегда распрощаться с мечтами о Даунинг стрит. А пока «терпение и компромисс!» — таковы были лозунги Черчилля.

Однако это нисколько не мешало ему изо дня в день бомбардировать Чемберлена — как он это уже проделывал с Асквитом — всевозможными посланиями, заметками, планами, советами... Дело в том, что, несмотря на в целом теплые отношения, разногласия по поводу методов и целей между премьер-министром и первым лордом возникали постоянно. Несколько дней спустя после назначения Черчилля главой адмиралтейства Чемберлен уже сетовал: «У него два недостатка — во-первых, он слишком много говорит на заседаниях кабинета, причем его речь лишь отдаленно касается, если вообще касается, предмета обсуждения. Во-вторых, он шлет мне бесконечные послания. Учитывая, что мы каждый день видимся на собраниях военного совета, общение в письменной форме представляется мне вовсе не обязательным. Хотя, конечно, я понимаю, что все эти послания он включит в книгу, которую напишет после войны...» Понемногу между Чемберленом и Черчиллем стало расти взаимное раздражение. В апреле 1940 года премьер-министр заметил: «Хотя Черчилль и стремится к сотрудничеству, мне он доставляет больше хлопот, чем все остальные министры, вместе взятые»[234].

* * *

30 ноября 1939 года «ложная война» внезапно приняла новый оборот. Оцепенение и инертность статичной войны были нарушены начавшейся войной между Советским Союзом и Финляндией. Известие об этом прозвучало как гром среди ясного неба. Отныне Скандинавия, к вящему удовольствию Черчилля, оказалась в центре политических расчетов и стратегических планов. Между тем перед британскими и французскими руководителями сразу же встали два вопроса. Во-первых, как помочь Финляндии и одновременно воспользоваться сложившейся ситуацией, чтобы прекратить поставки шведского железа в Германию? Во-вторых, нужно ли предпринимать что-либо против Страны Советов?

Начнем со второго вопроса. Во Франции многие мечтали расправиться с Советским Союзом, заключившим союз с Германией и «подарившим» миру коммунизм. По ту сторону Ла-Манша уже стали придумывать планы один безумнее другого. Где только не намечались военные операции — от Печенги до Баку, иными словами, от Кольского полуострова до Кавказа. К счастью, в Лондоне не теряли головы. Британское правительство, начиная с Чемберлена и Галифакса и заканчивая Черчиллем, решительно воспротивилось идее начать военные действия против Советского Союза — Чемберлен и Галифакс потому, что не любили авантюры и рискованные предприятия, Черчилль — потому, что считал союз Германии и Советского Союза временным. Он не сомневался в том, что рано или поздно две «империи» вступят в конфликт друг с другом, следовательно, прежде всего нужно думать о будущем.

А вот в том, что касалось вывоза шведской руды в Германию, Черчилль, напротив, вновь попытался навязать правительству свой план минирования фарватера территориальных вод Норвегии в районе Нарвика. 18 декабря в меморандуме, представленном на обсуждение военному совету (а затем и Верховному совету стран-союзниц, который состоялся 19 декабря), Черчилль даже наметил высадку британских и французских войск. При этом он говорил, что гористый характер местности в районе высадки был на руку союзникам, ведь там не могли пройти танки вермахта. Богатое воображение и отчаянный оптимизм Черчилля взяли верх над его здравым смыслом, и в конце меморандума он сделал смелый вывод: «Мы много выиграем и ничего не потеряем от того, что вовлечем Норвегию и Швецию в войну»[235].

Отныне у всех на уме была мысль о высадке войск в Нарвике и установлении союзниками контроля над северными шахтами, а это означало ни много ни мало открытие Скандинавского фронта. Однако на пути осуществления этого плана возникли непреодолимые препятствия как военного, так и дипломатического характера. Прежде всего, возник вопрос: как получить согласие Швеции и Норвегии на нарушение их нейтралитета? После длительных проволочек и после того как 13 марта было подписано перемирие между Финляндией и Советским Союзом, решили ограничиться морской операцией, изначально предложенной Черчиллем, а именно минированием фарватера норвежских территориальных вод. Однако французская сторона упорно отказывалась принять план первого лорда. В конце концов, окончательное решение было принято в начале апреля 1940 года.

Но союзники не знали, что и немецкое командование с самого начала войны бросало жадные взоры на Скандинавию и даже разработало план военных действий в Северной Европе. В середине декабря 1939 года Гитлер поручил генеральному штабу подготовить операцию по захвату портов на норвежском побережье. А 1 марта 1940 года он отдал приказ номер 10/А об оккупации Дании и Норвегии, назначив операцию на 9 апреля. По признанию самого командующего немецким военно-морским флотом адмирала Редера, это был очень дерзкий план под названием «Везерубунг». «Эта операция, — писал адмирал в докладе фюреру, — противоречит всем законам морского сражения, поскольку для ее успешного завершения необходимо иметь преимущество над флотом противника, а на море господствуют англичане. Однако поскольку нападение будет внезапным, наши шансы сильно повышаются»[236].

И действительно, внезапность нападения решила исход дела в пользу немцев. Утром 9 апреля в Лондоне, так же как и в Париже, все были в полном смятении. Генерал Спирс весьма забавно описал состояние союзников: «Если бы на нас с экрана сошли живые гангстеры, мы удивились бы не больше»[237]. Все дело в том, что события развивались очень быстро с того момента, когда вечером 5 апреля англичане договорились с французами как можно скорее заминировать участок норвежских территориальных вод. Адмиралы тотчас же отдали соответствующие распоряжения, и мины в районе Нарвика были установлены утром 8 апреля. В это же время немцы приступили к выполнению своей операции. Все пять флотилий, участвовавших в «Везерубунге», вышли в море и на рассвете 9 апреля точно в назначенное время подошли каждая к своему порту. Первая группа — в два пятнадцать к Бергену, вторая — в три тридцать к Тронхейму, третья — в четыре ноль ноль к Вест-фьорду... Лишь в Осло неожиданное сопротивление оказала крепость Оскарборг, и город был взят немного позже намеченного срока. В целом за одно утро немцы овладели всеми основными портами, аэродромами и столицей Норвегии, а заодно и всей Данией. Рейх представил новое поражающее воображение доказательство своего могущества.

* * *

Если не считать двух операций, по чистой случайности закончившихся успешно в самом начале, Норвежская кампания обернулась для союзников длинной чередой разочарований. А поскольку флот играл в этой кампании решающую роль, то вся вина легла на первого лорда адмиралтейства, тем более что 3 апреля он по просьбе Чемберлена взял на себя еще и функции председателя Комитета по военному координированию (Military Co-ordination Committee). Комитет занимался разработкой стратегии и осуществлял тактический контроль над военными операциями, однако настоящей власти над сухопутной армией и авиацией должность председателя Черчиллю не давала. 1 мая он стал, помимо всего прочего, помощником премьер-министра, теперь ему подчинялся Комитет начальников штаба. Но и эта должность была, скорее, номинальной, нежели реальной, она накладывала на Черчилля дополнительную ответственность, но вовсе не облекала его дополнительной властью.

В Норвежской кампании, длившейся очень и очень недолго, можно выделить три основные фазы. Первая была отмечена славными победами британского флота. Корабли Ее величества причинили большой ущерб немецкой флотилии в районе Нарвика. Однако эти успехи, которыми так кичились союзники, не заставили агрессора ретироваться из завоеванных портов и не помешали ему переправить в Скандинавию подкрепление. А Черчилль, попав в ловушку необоснованного оптимизма, беззаботно высмеивал «стратегические и политические ошибки» Гитлера, «сравнимые разве что с ошибками Наполеона, которые он совершил в 1807 году при завоевании Испании»[238].

Три дня спустя Черчиллю пришлось переменить тон — Норвежская кампания вступила во вторую фазу. Теперь союзники пытались вытеснить Гитлера из Норвегии, где он уже успел обосноваться. Однако в Лондоне и Париже никак не могли решить, отвоевать ли северные районы Норвегии вокруг Нарвика или же центральные вокруг Тронхейма. Тем временем пока Черчилль, нарушая прерогативу адмиралов, без конца предлагал новые варианты маневров у берегов Норвегии, британские войска, успевшие высадиться в Скандинавии, оказались в весьма опасном положении. Им не удавалось оттеснить неприятеля. Напротив, немецкие горные отряды преследовали десант Ее величества, а гитлеровская авиация, господствовавшая в воздухе, не давала британцам ни минуты покоя. 24 апреля первый лорд направил Чемберлену очередное послание, в котором написал: «Должен Вас предупредить, что в Норвегии нас ждет полный провал». В конце концов, Черчилль все же объяснился с премьер-министром лично[239].

Вот мы и подошли к третьей фазе этой злополучной кампании. Начиная с 28 апреля со Скандинавского фронта стали приходить все более тревожные известия. Пришлось отдать приказ о выводе войск из Норвегии — другого выхода не было. Сражения продолжались меньше двух недель. Британские и французские солдаты вернулись на родину. Норвежская кампания закончилась в самом начале мая.

Итак, союзники потерпели поражение. Почему это произошло и кто был в этом виноват? Конечно, тактические просчеты и несогласованность действий застопорили работу англо-французской военной машины, распавшейся, в конце концов, на части. Черчилль извлек урок из этого поражения — он сохранил в памяти всю цепь факторов, приведших к катастрофе: несогласованность действий как британского руководства, так и союзнического командования; отсутствие опыта в проведении комбинированных операций; незнание прописной истины, заключавшейся в том, что в войне побеждает тот, кто господствует в воздухе; путаница и разрозненность в действиях союзников на всех уровнях; наконец, расшифровка немцами кода британского адмиралтейства, позволившая противнику свободно ориентироваться в сигналах флота Ее величества.

Это поражение сказалось и на политической ситуации в Британии. Первому лорду пришлось туго, ведь если основная ответственность за провал легла, безусловно, на премьер-министра, то Черчилль уверенно занимал вторую позицию в черном списке виновников неудачи. Он же так старался, принимал такое активное участие в проведении военных операций на всех стадиях Скандинавской кампании, что многие стали сравнивать неудачу в Норвегии с провалом в Дарданеллах. В конечном счете, все его действия лишь подтверждали закрепившуюся за ним репутацию вечно суетящегося, бестолкового политикана, позера, постоянно стремящегося разыгрывать какую-нибудь роль, готового играть даже в пьесах, обреченных на провал, да и то из рук вон плохо.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.