XXXII Незабываемая неделя (продолжение)

XXXII

Незабываемая неделя

(продолжение)

Итак, я отправился к комиссару м-ру Гриффиту. Лестница, ведущая в кабинет, была запружена солдатами, вооруженными с ног до головы словно для военных действий. На веранде царило возбуждение. Когда я вошел в кабинет комиссара, я увидел м-ра Боуринга, сидевшего рядом с м-ром Гриффитом.

Я рассказал комиссару о сценах, свидетелем которых был.

Он резко ответил:

— Я не хотел допустить толпу к Форту — беспорядки были бы тогда неизбежны. Увидев, что толпа не поддается никаким увещаниям, я вынужден был отдать приказ конной полиции рассеять толпу.

— Но, — возразил я, — вы ведь знали, каковы будут последствия. Лошади буквально топтали людей. Я считаю, что не было никакой необходимости высылать так много конных полицейских.

— Не вам судить об этом, — сказал комиссар. — Мы, полицейские офицеры, хорошо знаем, какое влияние на народ имеет ваше учение. И если бы мы вовремя не приняли жестких мер, мы не были бы господами положения. Уверяю вас, что вам не удастся удержать народ под своим контролем. Он очень быстро усвоит вашу проповедь неповиновения законам, но не поймет необходимости сохранять спокойствие. Лично я не сомневаюсь в ваших намерениях, но народ вас не поймет. Он будет следовать своим инстинктам.

— В этом я не согласен с вами, — сказал я. — Наш народ по природе противник насилия, он миролюбив.

Так мы спорили довольно долго. Наконец, м-р Гриффит спросил:

— Предположим, вы убедитесь, что народ не понимает вашего учения, что вы тогда станете делать?

— Если бы я в этом убедился, я бы приостановил гражданское неповиновение, — ответил я.

— Что же вы хотите этим сказать? Вы сказали мру Боурингу, что поедете в Пенджаб, как только вас освободят.

— Да, я хотел отправиться туда следующим же поездом.

Но сегодня об этом не может быть и речи.

— Подождите еще немного и вы убедитесь, что народ не понимает ваше учение. Знаете ли вы, что делается в Ахмадабаде? А что было в Амритсаре? Народ буквально обезумел. Я еще не располагаю полной информацией. Телеграфные провода в некоторых местах перерезаны. Предупреждаю, что ответственность за эти беспорядки ложится на вас.

— Уверяю вас, я охотно возьму на себя ответственность, если в этом будет необходимость. Я был бы очень огорчен и удивлен, если бы узнал, что в Ахмадабаде произошли беспорядки. Но за Амритсар я не отвечаю. Там я никогда не был, и ни один человек меня там не знает. Я вполне убежден, что если бы пенджабское правительство не препятствовало моему приезду в Пенджаб, мне удалось бы оказать значительную помощь в поддержании спокойствия в этой провинции. Задержав меня, правительство только спровоцировало население на волнения.

Так мы спорили и никак не могли договориться. Я заявил комиссару, что решил выступить на митинге в Чоупати с обращением к населению сохранять спокойствие. На этом мы распрощались.

Митинг состоялся на чоупатийских песках. Я говорил о необходимости ненасилия, об ограниченности сатьяграхи, заявив:

— Сатьяграха, в сущности, есть оружие верных истине. Сатьяграх клянется не прибегать к насилию, и до тех пор, пока народ не будет соблюдать это в мыслях, словах и поступках, я не могу объявить массовой сатьяграхи.

Анасуябехн также получила сведения о беспорядках в Ахмадабаде. Кто-то распространил слух, что и она арестована. Фабричные рабочие при этом известии буквально обезумели, бросили работу, совершили ряд насильственных актов и избили до смерти одного сержанта.

Я поехал в Ахмадабад. Я узнал, что была попытка разобрать рельсы около Надиада, что в Вирамгаме убит правительственный чиновник, а в Ахмадабаде объявлено военное положение. Люди были охвачены ужасом. Они позволили себе совершить насилие и с избытком расплачивались за это.

На вокзале меня встретил полицейский офицер и проводил к правительственному комиссару Пратту. Тот был в бешенстве. Я вежливо заговорил с ним, выразив при этом сожаление по поводу происшедших беспорядков. Я заявил, что в военном положении нет никакой необходимости, и выразил готовность приложить все силы для восстановления спокойствия. Я попросил разрешения созвать митинг на территории ашрама Сабармати. Ему понравилось мое предложение. Митинг состоялся в воскресенье 13 апреля, а военное положение было отменено то ли в тот же день, то ли на другой день. Выступая на митинге, я старался показать народу его неправоту и, наложив на себя знак покаяния, трехдневный пост, предложил всем также поститься один день, а виноватым в совершении насилия покаяться в своей вине.

Мои обязанности были мне совершенно ясны. Для меня было невыносимо думать, что рабочие, среди которых я провел так много времени, которым я служил и от которых ожидал лучшего, принимали участие в бунте. Я чувствовал, что должен полностью разделить их вину.

Предложив народу покаяться, я вместе с тем предложил правительству простить народу эти преступления. Но ни та, ни другая сторона моих предложений не приняла.

Ко мне явился ныне покойный сэр Раманбхай и несколько других граждан Ахмадабада с просьбой приостановить сатьяграху. Это было излишне, я и сам уже решил сделать это, пока народ не усвоит урока мира. Друзья мои ушли совершенно счастливые.

Но были и такие, которые по той же самой причине почувствовали себя несчастными. Они считали, что массовая сатьяграха никогда не осуществится, если я ставлю непременным условием проведения сатьяграхи мирное поведение населения. К сожалению, я не мог согласиться с ними. Если даже те, среди которых я работал и которых считал вполне подготовленными к ненасилию и самопожертвованию не могли воздержаться от насилия, то ясно, что сатьяграха невозможна. Я был твердо убежден, что тот, кто хочет руководить народом в сатьяграхе, должен уметь удержать его в границах ненасилия. Этого мнения я придерживаюсь и теперь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.