Немецкая карта

Немецкая карта

У собравшихся в конференц-зале штаб-квартиры Немецкого общества по изучению внешней политики на Раухштрассе были строгие лица. К середине февраля 2000 года новый кремлевский лидер уже в значительной степени определил внешнеполитический курс России. Перед представителями берлинского политико-экономического истеблишмента выступал новый председатель Комитета по международным делам Государственной Думы тридцативосьмилетний Дмитрий Рогозин. Он заявил, что «Россия готова к сотрудничеству, но не намерена все терпеть» и перечислил по пунктам прегрешения Запада. Агрессия против Югославии, совершенная с грубейшим нарушением международного права, то есть без санкции Совета Безопасности ООН, в котором Россия имела право вето. Настойчивое проталкивание администрацией США плана отказа в одностороннем порядке от выполнения условий договора по противоракетной обороне 1972 года под предлогом необходимости создания эффективной системы обороны страны от межконтинентальных ракет. Тем самым нарушился стратегический паритет между двумя ядерными державами. А отказ сената США ратифицировать договор о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний обрек на провал все дальнейшие попытки воспрепятствовать распространению оружия массового поражения.

Развертывание широкой кампании протеста против военных действий в Чечне с подключением к ней политических, общественных и правозащитных организаций, сопровождаемое угрозами отсрочки или даже полной приостановки предоставления западных кредитов — проделывая это, Запад, по словам Рогозина, совершенно не представляет себе истинных масштабов зверств и насилий, совершаемых чеченскими боевиками, и упорно отказывется признать за Россией право на защиту своей территориальной ценности.

Рогозин подверг резкой критике российских специалистов по информационным технологиям за их непрофессионализм. По его мнению, федеральные власти так и не смогли внятно объяснить Западу, что именно происходит в Чечне и какие силы заинтересованы в дестабилизации обстановки на Северном Кавказе. Очевидно, слова Рогозина нашли отклик в Кремле. Во всяком случае ответственным за информационное противодействие чеченским сепаратистам был назначен не кто иной, как бывший пресс-секретарь Ельцина Сергей Ястржембский, работавший вместе с Путиным в президентской администрации. Отныне опытный дипломат выполнял ту же роль, что и представитель НАТО Джами Ши во время военного конфликта в Косове. В конце выступления Рогозин сменил интонацию и счел нужным подчеркнуть, что «президент Путин испытывает особые чувства к вашей стране». Вел заседание посол, несколько лет проживший в России. Он сразу насторожился, услышав, как кто-то в первом ряду прошептал: «Сейчас выложат немецкую карту». Рогозин и Ястржембский представляли новое поколение российской дипломатии. Самоуверенные, не скрывавшие своих антикоммунистических взглядов, свободно владеющие иностранными языками и привыкшие проводить отпуск на средиземноморском побережье, они даже внешне ничем не отличались от жителей западноевропейских стран или США и превосходно знали западный менталитет и западную систему ценностей.

Если бы не война в Чечне, этих недавно пришедших в политику молодых людей встретили бы за рубежом с распростертыми объятиями. Несколько раздражали, правда, их великодержавные амбиции. Ради величия государства они были готовы даже пожертвовать демократией и нисколько не сомневались в том, что Россия по-прежнему является одним из важнейших факторов мировой политики. Ее новая правящая элита обладала качественно иным историческим опытом и по-иному относилась к действующим в эпоху глобализации в системе международных отношений правилам игры, чем политический клан западных стран. Это поколение не стеснялось открыто проявлять патриотизм, повсеместно считавшийся на Западе чуть ли не анахронизмом XIX века. Известный внешнеполитический обозреватель Алексей Прудков на прошедшей в конце января 2000 года в Берлине первой сессии Европейского союза, посвященной положению в Чечне, произнес знаменательную фразу: «Мы чувствуем, что являемся великой державой. Без этого чувства мы лишимся объединяющей идеи». Александр Солженицын призвал Запад, вот уже тридцать лет, по его мнению, упорствующий в своих заблуждениях, наконец одуматься и понять, что после падения коммунистического режима Россия сможет стать современным демократическим государством лишь при условии ее возврата к традиционным ценностям XIX века.

Несмотря на общий агрессивный тон выступления Рогозина многие слушатели с одобрением отнеслись к его словам. Депутаты различных фракций бундестага, представители концерна «Даймлер-Крайслер» и журналисты засыпали вопросами. В конце концов профессор Кайзер пригласил всех в расположенный за углом французский ресторан «Дю Понт». Русский, с примесью черногорской крови, говорил настолько искренне, что произвел сильное впечатление даже на своих оппонентов. Естественно, что далеко не все поддержали его. «Постоянно получается, что Россия оказывается перед альтернативой: или сотрудничество с Западом на основе его идей, или, напротив, конфронтация с ним». «Так дальше дело не пойдет», — прямо заявил Рогозин, стремясь вызвать присутствующих на откровенность. «Российская сторона не должна всегда и всюду жаловаться на плохое обращение. На западе создалось впечатление, будто Россия воспринимает финансовую помощь с его стороны как нечто само собой разумеющееся. Уж очень некрасиво относиться к нам только как к щедрому кредитору», — услышал в ответ российский парламентарий. «Мы скоро вновь станем великой державой, поэтому с нами придется считаться,» — улыбаясь, Рогозин погрозил пальцем. «России не выжить без западной помощи, не стоит переоценивать ее потенциал», — возразили ему. «Так помогите нам встать на ноги. Европе нужна Россия, чтобы в дальнейшем совместными усилиями принять вызов времени», — примирительно произнес Рогозин.

Начиная с 1992 года МВФ представил России кредиты на общую сумму в 21 миллиард долларов. За тот же период из нее вывезли нелегально около 180 миллиардов долларов! «Получите эти деньги назад и тогда такая западная помощь вам больше не понадобится», — посоветовал Рогозину один из членов бундестага и дружески похлопал его по плечу. В ходе дискуссии выяснилось, что Россия и Запад по-разному воспринимают друг друга. После окончания холодной войны сложился новый миропорядок, в основу которого легли ценности либеральной демократии. Постсоветская Россия вначале стремилась присоединиться к нему. После краха августовского путча и распада СССР в декабре 1991 года Ельцин и его окружение поставили перед собой задачу добиться вхождения демократической России в западную систему безопасности и принятия ее в международные финансовые организации. Новая российская политическая и деловая элита была готова окончательно избавиться от тяжелого наследия коммунистического режима и принять западные правила игры в международных отношениях, надеясь, что Запад поможет реформировать прежнее общественно-экономическое устройство. Сначала сотрудничество между главными соперниками эпохи холодной войны развивалось чрезвычайно успешно, но уже в середине девяностых годов романтический период их отношений закончился. Чеченская война с ее многочисленными жертвами вызвала бурные протесты на Западе, и процесс расширения НАТО на Восток встретил упорное сопротивление со стороны Москвы. Россия пересмотрела свои отношения с западными странами и отказалась от первоначальной стратегии быстрой интеграции в сообщество демократических государств.

Основная проблема России заключается сейчас в том, что в отличие от Польши, Венгрии или Чехии ей предстоят гораздо более сложные преобразования. Самое трудное для нее — не переход к демократии и рыночной экономике, а отказ от имперской идеи. Западные государства хотят видеть Россию демократической и экономически развитой страной, но отнюдь не амбициозной «сверхдержавой». Поэтому Запад постоянно требует от Кремля отказа от централизованной властной вертикали и великодержавных устремлений. В свою очередь российская правящая элита твердо убеждена в том, что дальнейшее расширение прав регионов лишь способствует укреплению явных, как в Чечне, или скрытых, как в Татарстане сепаратистских тенденций.

Развитие ситуации внутри СНГ также послужило поводом для конфронтации России с Западом, настаивавшем на необходимости придерживаться принципа геополитического плюрализма в отношениях с постсоветскими государствами. Москва же упорно использовала термин «ближнее зарубежье» создавая тем самым ощущение, что лишь частично признает суверенитет бывших советских республик. В период второго президентского срока Ельцина ослабленная непрекращающимся экономическим кризисом и неудачной войной в Чечне Россия уже не могла эффективно противодействовать новому процессу дезинтеграции на всем постсоветском пространстве. В конце девяностых годов в Каспийско-Черноморском регионе возник альтернативный геополитический блок, получивший название ГУУАМ, поскольку в него вошли Грузия, Украина, Узбекистан, Азербайджан и Молдавия. Утрата Россией вначале девяностых годов контроля над воздушным пространством стран Балтии привела впоследствии к общему ослаблению ее военного потенциала в южной части постсоветского пространства. Президент Путин наверняка попытается теперь вывести зашедший в тупик процесс интеграции на качественно более высокий уровень. Он уже намекает на заманчивые для бывших советских республик перспективы российского рынка и намерен оказать политическую поддержку экономической экспансии крупных российских компаний в эти страны. Но, похоже, момент уже упущен. Государства — члены ГУУАМ придерживаются прозападной ориентации и весной 1999 года открыто поддержали военную акцию НАТО на Балканах.

Именно во время событий в Косове российское руководство наконец осознало, что не в состоянии эффективно противостоять Западу и осуществить на практике свои великодержные амбиции. Интеграция в мировое сообщество требует от России соблюдения определенных «правил поведения». В последние годы запад и, в первую очередь США как единственная оставшаяся супердержава зачастую вмешивалась в политические процессы, чтобы удержать Москву в русле нормальных отношений с ними. В марте 1997 года президент США Клинтон обещал Ельцину в Хельсинки поддержать просьбу России о ее присоединении к странам большой семерки и ВТО при уловии ее молчаливого согласия на начало первого этапа расширения НАТО на Восток. Через два года Россия приложила немало усилий и даже предприняла отчаянный марш-бросок десантников в Приштину с целью повлиять на политическое обустройство Балкан и определение будущего Югославии, но так и не сумела добиться нужных ей результатов. Но с другой стороны на прошедшем в Стамбуле в ноябре 1999 года саммите глав государств — членов ОБСЕ несмотря на оказанный на Россию премьер-министрами нескольких западных стран натиск в связи с войной в Чечне переговоры между Кремлем и Западом не были сорваны.

Здесь, безусловно, сыграла свою роль позиция Ельцина, никогда не допускавшего в отношениях с Западом разрушительных тенденции. Бывший российский президент неуклонно придерживался внешнеполитического курса, начатого Горбачевым в 1988 году, поскольку инстинктивно понимал, что без западной помощи стране не удастся довести до конца экономические реформы. Тем не менее в российскую внешнюю политику были привнесены значительные изменения с целью противостоять усиливающимся претензиям США на первую роль в международных отношениях и помешать реализации концепции однополярного мира, российская властная элита решила мобилизовать все ресурсы для повышения геополитического статуса России. Смена направления российской внешней политики была тесно связана с именем тогдашнего министра иностранных дел Примакова и представляла собой в сущности реакцию на продвижение НАТО в восточном направления. Примаков стремился привлечь в качестве союзников Китай и Индию, однако эти страны уже давно руководствовались собственными геостратегическими интересами, далеко не во всем совпадающими с намерениями России. Они не собирались помогать ей вновь превратиться в доминирующую сверхдержаву на европейском пространстве. Китай согласился сделать вид, будто готов стать стратегическим партнером России, лишь для того, чтобы несколько умерить внешнеполитические амбиции США. На самом деле эти государства стремились использовать Россию как в противовес Западу. Москва же из-за собственных завышенных претензий порой никак не желала этого признать.

Собственно говоря, для Путина также не существует какой-либо альтернативы прагматичному сотрудничеству с Западом. Разумеется, он пытается разработать новую стратегическую концепцию интеграции наш страны в мировое сообщество с учетом обеспечения собственных экономических и политических интересов.

Очевидно, новое руководство считает стратегической ошибкой одностороннюю ориентацию США, государства, за последние годы всячески препятствовавшего усилению позиции бывшего соперника на мировой сцене. Современное международное положение Путин расценивает с точки зрения профессионального разведчика. В книге «От первого лица» он подробно описывает, как представители радикальных исламских кругов пытаются, опираясь на поддержку стран Ближнего и Среднего Востока, распространить свое влияние на южные регионы СНГ и после завоевания Северного Кавказа подчинить себе часть территории Волжского бассейна. На берегах Волги, где находятся важнейшие стратегические запасы нефти, в Татарстане и Башкортостане проживает б?льшая часть российских мусульман. Если эти субъекты Федерации окажутся под контролем исламских экстремистов, которым удастся продвинуться до Урала, то, по мнению Путина, неизбежен распад России на европейскую азиатскую части с последующей утратой государственного суверенитета. Для лидеров европейских стран крайне важно знать, как Путин собирается строить отношения с исламским миром. Такое многонациональное государство как Россия не может допустить возникновения на своей территории нового вооруженного конфликта с исламистами. Исторический опыт свидетельствует, что такого рода тенденции чреваты очень опасными последствиями. Достаточно вспомнить, что мусульмане в России поддерживали косовских албанцев, русские — сербов. Стоит ли говорить о том, что такие разногласия таят в себе взрывоопасный материал огромной разрушительной силы.

Во внутренней политике Путин ловко маневрировал между коммунистами и демократами, авторитарными и либеральными идеями, усилением в экономике государственного контроля при одновременном укреплении частного сектора. В области внешней политики он вел себя точно так же, ибо вплоть до окончательной консолидации своей власти не хотел ни с кем портить отношения. С одной стороны, он обещал западным бизнесменам устроить для них в России «инвестиционный рай». И, естественно, завоевал симпатии крупных немецких, французских и английских предпринимателей, способных повлиять на политические решения своих правительств. Представителей западного политического истеблишмента он сумел убедить в своей готовности подумать над проблемой вступления России в НАТО. С другой стороны, новый президент умело использовал в своих целях великодержавные амбиции высшего генералитета. Но Россия обладала единственным атрибутом подлинного государственного величия — ядерным оружием, которое Путин, как и его предшественники, намеревался, разумеется, использовать только в качестве средства политического давления.

Восстановление военной мощи государства было объявлено приоритетным направлением в политике Путина, и вооруженные силы сделались его любимым детищем. По меткому замечанию известной московской журналистки, «Путин не служил в армии, но за последние несколько недель с лихвой наверстал упущенное. Он летал на истребителе, находился на борту подводной лодки в момент погружения, ночевал в каюте командира авианесущего крейсера, собственноручно подал сигнал к испытательному запуску ракеты среднего радиуса действия — вот только в космос он пока не летал». Еще будучи исполняющим обязанности президента, Путин увеличил военный бюджет в целом и расходы на разработку новых систем стратегических вооружений в частности на пятьдесят процентов.

Некоторые политологи сразу же заговорили о «ползущей» милитаризации российской внешней политики и усилении в ней силового фактора. Другие наблюдатели, напротив, полагали, что Путин всерьез собирается превратить пришедший при Ельцине в полнейший упадок высокотехнологический промышленный комплекс в двигатель реформ, нацеленных на оздоровление и подъем всей российской промышленности.

Стратегически военным партнером России по-прежнему остается Европейский союз. Она ни в коем случае не намерена оставаться в стороне от проводимой странами — членами ЕС скоординированной внешней и оборонной политики. Москва опасается, что после расширения НАТО на Восток и усиления влияния государств — членов организации Североатлантического договора на Балканах и в Каспийском регионе ее попросту отстранят от участия в процессе интеграции внутри Европейского союза. Российское руководство предложило Западу начать переговоры о создании всей европейской системы коллективной безопасности. Новая российская стратегия в отношении ЕС предусматривает также расширение экономического сотрудничества со странами Западной Европы. Европейским компаниям по добыче энергоресурсов обещают создать льготные условия на российском рынке. Существует также план формирования валютных резервов исключительно из евро. Россия открыто предлагает странам — членам ЕС приступить к осуществлению совместного проекта создания Каспийского трубопроводного консорциума, так как всерьез опасается, что сооружение нефтепровода Баку—Джейхан, транспортировка нефти исключительно по «турецкому маршруту» и реализация проекта транспортного коридора «Европа — Кавказ — Центральная Азия» повлекут за собой уменьшение ее влияния в районе Каспийского моря и даже ее вытеснение из Закавказья и Средней Азии. Российское руководство также хочет добиться от ЕС согласия на создание глобального навигационно-информационного пространства и расширить масштабы сотрудничества в области борьбы с организованной преступностью. И, наконец, Россия обещает, что при проведении экономических реформ будет ориентироваться на западноевропейскую модель социального рыночного хозяйства в противовес американской модели либеральной экономики.

После событий в Косово, резкой критики западными странами военных методов борьбы с чеченским сепаратизмом и особенно после августовского финансового краха, разрушившего основы рыночной экономики девяностых годов, в России к Западу относятся с крайним предубеждением. Как политический истеблишмент, так и широкие слои населения, введенные в заблуждение краткосрочным экономическим подъемом (в 1999 году происходил непрерывный рост производства определенных видов отечественной продукции), полагали, что в дальнейшем смогут обойтись без такой «тягостной ноши», как финансовая зависимость от Запада, и проводить политику «конструктивного изоляционизма» или «прагматичного реализма». Иначе говоря, Путин намерен обойтись без западных кредитов, что совершенно не исключает взаимовыгодного сотрудничества с Западом в определенных областях при непременном соблюдении собственных великодержавных геополитических интересов.

В Германии многие надеялись, что с приходом к власти Путина произойдет восстановление доверительных отношений с Россией. Ведь он — настоящий германофил с изрядной примесью достаточно романтических представлений о той любимой стране, в которой он, по его собственным словам, побывал великое множество раз. Путин не только превосходно разбирается в германской политике и знает менталитет германской элиты лучше многих своих дипломатов-германистов. Будущий президент в качестве частного лица побывал даже в самых отдаленных уголках ГДР, а затем и воссоединенной Германии. Тремястами годами раньше Петр I таким же образом объединил Нидерланды. Дочери Путина учились и учатся в немецких школах, а он сам с женой по-прежнему поддерживают дружеские отношения со многими немцами.

Еще два года назад ни у кого не вызывало сомнений, что российско-германские отношения никогда еще не были такими прочными и стабильными. Это произошло благодаря Ельцину и Колю. Германия выступала в роли главного ходатая России в процессе ее интеграции в европейские организации и военно-политические блоки. Ни одна другая страна так не поддерживала проводимые в России в девяностых годах реформы, как Германия, ни одна другая страна не располагала таким количеством представительств своих компаний в России. «БМВ» инвестировал строительство автомобильного завода в Калининграде, концерн «Рургаз» скупил почти пять процентов акций «Газпрома», а корпорация «Даймлер-Крайслер» воздвигла огромное офисное здание в самом центре Москвы. Во время многочисленных правительственных кризисов Германия также с большим пониманием относилась к необходимости изменения курса реформ, чем остальные государства — члены «большой семерки».

«Истинно мужская дружба» между Колем и Ельциным выдержала все испытания. На ней никак не отразилась ни шумиха вокруг так называемого «русского следа» в темной истории с контрабандой плутония, ни война в Чечне, ни фактический отказ российских властей от возвращения принадлежавших Германии произведений искусства, захваченных советскими войсками в конце Второй мировой войны. Политика Коля, основанная на совместных с Ельциным посещениях сауны и катаниях на лодках, привела в тому, что переход России в конце девяностых годов к новой геостратегии повлек за собой ухудшение ее отношений с Германией. Вину за продвижение НАТО на Восток и усиление влияния западных государств на постсоветском пространстве в Москве по-прежнему возлагали на США. Избранная Колем удачная тактика налаживания дружеских связей с российской стороной, в конце концов полностью перешедших под его личный контроль, позволила Германии взять на себя роль посредника между Россией и Западом.

Коль не только безотказно предоставлял Ельцину огромные кредиты. Бонн и Москва приступили к разработке чрезвычайно интересных совместных проектов. Достаточно сказать о так и не осуществленном из-за российко-украинских разногласий плане совместного создания военного самолета АН-70 и все более тесном сотрудничестве в такой сфере, как строительство газопровода и поставки природного газа. Угроза социального взрыва в России вынуждала Германию обращаться за помощью к этой стране в борьбе с контрабандой, международной торговлей наркотиками, нелегальным провозом ядерных материалов, незаконной эмиграцией и международным терроризмом. Немецкое Общество по изучению внешней политики и другие организации провели во второй половине девяностых годов ряд встреч с видными российскими политиками, посвященных проблеме противодействий международной преступности. Так, в декабре 1997 года на одной из подмосковных государственных дач и в июне 1998 года в отеле «Редут» с российскими министрами встречались руководитель администрации федерального канцлера в ранге государственного министра Б. Шмидтбауэр и начальник одного из отделов А. Ханнинг, возглавивший позднее Федеральную разведывательную службу. После прихода Путина к власти ДГАП обсуждала с представителями министерства по атомной энергии РФ возможности экономического использования плутония. Но вопреки желанию кое-кого из российских политических деятелей великодержавного толка российско-германские отношения отнюдь не наводили на мысль о возникновении втайне от других европейских государств оси Бонн — Москва. Разумеется, неверное истолкование в российской столице внешнеполитического курса объединенной Германии смущало многих немцев. Бонн упорно отказывался от возврата к политике двадцатых годов прошлого века. Германия после Второй мировой войны твердо заявила об отказе от любых притязаний на гегемонию в Европе.

Бонн также отнюдь не стремился вести с Москвой переговоры о создании каких-либо новых геополитических блоков без участия США и стран Центральной и Восточной Европы. К идее создания «Тройки» Германию подтолкнуло, с одной стороны, желание не ссориться с Ельциным, а с другой — боязнь заставить руководителей других европейских держав усомниться в искренности намерений федерального канцлера. В марте 1998 года он встретился в правительственной резиденции под Москвой с президентами России и Франции для того, чтобы свободно обменяться мнениями по целому ряду вопросов. На этой встрече Франция исполняла роль «добропорядочной дамы». Россия же демонстративно стремилась «станцевать танго» с европейскими странами с целью заставить Вашингтон ревновать себя. В итоге Ельцин был вынужден примириться со следующим печальным для него обстоятельством: европейские государства предпочитают и дальше «состоять в законном браке» с США и даже не помышляют о разводе, ибо более подходящего партнера нет и вряд ли предвидится. Осенью 1998 года в Германии было сформировано коалиционное правительство Шредера — Фишера. Сама суть отношений с Россией не изменилась, но их дух стал совершенно иным. Шредера абсолютно не интересовала «великая историческая перспектива» его восточного партнера. Он предпочитал руководствоваться прагматическими соображениями, в понимании нового федерального канцлера — его страна в первую очередь являлась крупнейшим кредитором России. К моменту его прихода к власти ее суммарный внешний долг уже приближался к ста семидесяти миллиардам долларов. Выплачивать его предполагалось на протяжении жизни нескольких поколений. На Германию приходилась почти половина внешних заимствований России. Шредер никак не мог понять, почему это государство в условиях обострения кризиса не обратится к историческому опыту Германии, оказавшейся после окончания Второй мировой войны в аналогичной экономической ситуации. Утрата восточных земель, составлявших все же 25 процентов сельскохозяйственных угодий бывшего Германского рейха, вынуждала ради подъема народного хозяйства всемерно укреплять и развивать внешнеэкономические связи. Тогда США, подобно возникшему позже МВФ, активно способствовали выходу Германии и других промышленно развитых европейских стран на мировой рынок и в 1948–1952 годах выделили на оказание им финансовой помощи 14 миллиардов долларов. В переводе на нынешний курс это примерно 80 миллиардов долларов. Приблизительно столько Россия должна теперь Германии. Но сколько можно было еще ждать позитивных перемен в российской экономике? Российская сторона сразу почувствовала, что при новом главе федерального правительства проблемы, связанные с погашением внешней задолженности, могут самым негативным образом отразиться на ее отношениях с Германией. Шредера отнюдь не прельщала роль «друга Герхарда».

При прежнем правительстве Москва практически всегда имела шанс получить новый кредит. Российские наблюдатели подчеркивали, что лидер христианских демократов, сумевший при поддержке России в отличие от Бисмарка бескровно объединить Германию, испытывал своеобразный «комплекс благодарности». По словам бывшего председателя Комитета по международным делам Государственной Думы прежнего созыва, в лице Коля «ушло целое поколение, тяжело переживавшее раскол страны и зацикленное на проблеме воссоединения».

В сентябре 1999 года федеральное правительство переехало в Берлин. Расстояние между двумя столицами сократилось на 600125 километров. Российские политики тут же гурьбой устремились в Германию. Лидер коммунистов Геннадий Зюганов счел своим долгом дать занявшее немало эфирного времени интервью берлинскому телеканалу «РТВД», ориентированному на русскоязычную аудиторию. «В Берлине все-таки живут почти 100000 русских, — заявил он, — и многие из них непременно отдадут голоса одному из кандидатов в президенты. Поэтому я начинаю здесь предвыборную кампанию». Некоторые представители российского политического бомонда, приехавшие в Берлин вслед за Зюгановым, откровенно агитировали в пользу Путина. Их появление в столице Германии далеко не случайно совпало по времени с неофициальными визитами других посланцев Кремля в Лондон и Париж. Неожиданно появившийся в кабинете английского премьер-министра Тони Блэра бывший руководитель президентской администрации Юмашев, видимо, сумел все-таки убедить его в правильности проводимой Путином политики. Еще несколько московских эмиссаров более низкого ранга настойчиво внушали французам следующую мысль: «Запомните: немцы хотят отдельно от всех договориться с Путиным. Вам непременно нужно их опередить».

Однако продолжение военных действий в Чечне заставило европейцев, надеявшихся на значительное улучшение отношений с Россией, отказаться от своих иллюзий. В январе кампания осуждения российской политики на Северном Кавказе, как обычно сопровождаемая угрозами приостановить или отсрочить выделение кредитов, вдруг резко пошла на убыль. Европейские лидеры как бы давали Путину срок «одуматься» и попытаться найти вариант политического решения конфликта. На следующий день после объявления итогов президентских выборов представители ЕС предложили новому «хозяину Кремля» вновь приступить к переговорам о «стратегическом партнерстве». Правда, правительство никак не отреагировало на приход к власти Путина. Инициативу у него тут же перехватил Тони Блэр. В марте он и Путин провели вместе с женами в Санкт-Петербурге политико-культурный уикенд и в результате стали обращаться друг к другу на «ты». Через три недели после избрания Путина президентом и еще за месяц до инаугурации Блэр предложил «другу Владимиру» совершить свой первый зарубежный визит именно в Англию.

Путин уже приоткрыл «немецкую карту». Его советники нисколько не сомневались в том, что после вступления в должность он немедленно отправится с официальным визитом в Германию. Но федеральное правительство упустило свой шанс, и Путин решил разыграть эту «карту» в более подходящий момент.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.