III

III

Доктрина Канта о возможности передачи чувств естественным образом ставит вопрос о том, что в принципе поддается передаче. Очевидно, что творец, будь он художник, поэт или композитор, передает некое сообщение, но из этого философы, изучающие эстетику, делают вывод, что таково его намерение. Здесь, как мне кажется, они ошибаются. Они недостаточно хорошо изучили процесс творчества. Полагаю, что у художника, когда он приступает к работе, нет того намерения, какое они ему приписывают. В таком случае его надо было бы считать учителем или пропагандистом, но никак не художником. Я знаю, как бывает с писателем-беллетристом. Идея приходит к нему неизвестно откуда, и поэтому он дает ей звучное имя — вдохновение. Это такая же ничтожная вещь, как крошечное инородное тело, попавшее в раковину моллюска и положившее начало возникновению жемчужины. По какой-то причине идея захватывает писателя, воображение включается в работу, из подсознания всплывают мысли и чувства, вокруг толпятся персонажи, представляются события, которые раскроют характеры героев (ибо характеры раскрываются в действии, а не в описании). Иногда, хоть и не всегда, бесформенная масса материала укладывается в схему, позволяющую увидеть в мешанине идей и чувств некий путь, по которому писатель следует до тех пор, пока, устав от беспорядка в мыслях, не садится и не изливает все на бумаге, снимая тем самым с души тяжкий груз. Закончив работу, он обретает свободу. Какое сообщение получит читатель, автора уже не касается.

Точно так же, я полагаю, дело обстоит и с художником, молодым Моне, к примеру, или Писсарро; он не может сказать, почему его так трогает какой-то пейзаж — изгиб реки или заснеженная дорога, окаймленная голыми деревьями. В нем сразу пробуждается творческий инстинкт, и, поскольку природа сотворила его художником, он стремится передать свои эмоции с помощью определенного сочетания цвета и формы, которое не удовлетворяет за-мыслу, поскольку, как мне кажется, художнику никогда не удается достигнуть того результата, который он видел мысленным взором, но утоляет жажду творчества — его радость и муку. Однако, думаю, ему никогда не приходило в голову, что он передает зрителю, который будет смотреть на картину, какое-то сообщение.

Ровно так же дело обстоит с поэтом и композитором, и если я говорил о живописи, а не о поэзии или музыке, то просто потому, что это более наглядный пример. Картину можно сразу охватить взглядом. Я не имею в виду, что одного взгляда достаточно. Нет, для полного впечатления необходимо долгое и внимательное изучение. Поэзия связана со словами, а слова имеют множество связей, различных для разных стран и культур. Слова воздействуют как своим значением, так и звучанием, поэтому они обращаются не только к разуму, но и к чувствам. Единственный смысл картины — эстетическое наслаждение, которое она доставляет. Я остерегусь говорить о музыке: особый талант, позволяющий сочинять мелодии, представляется мне самым таинственным из всех творческих способностей. Поражает, что Кант отнес музыку (вместе с кулинарией) к низким искусствам, поскольку она, при всей своей возвышенности, влияет только на чувства. Для Канта это вполне естественно, поскольку он оценивал искусства по их познавательности. У него, однако, нашлись добрые слова доя поэзии, поскольку она подталкивает воображение выйти за пределы понятий; среди «изящных искусств» он отдает пальму первенства живописи, «поскольку она позволяет гораздо глубже проникать в область идей».