Перевожусь в Новокузнецк

 Перевожусь в Новокузнецк

 В конце девяностых в Инском доме инвалидов жилось очень даже неплохо. И с уходом худо-бедно наладилось, и работа шла хорошо, и подруга Лена Медведева рядом, но… Но по вечерам на меня снова наваливалась тоска. И душу грызла мысль о том, что не здесь мое будущее, не здесь… Не в Инском доме и не в Белово. Ощущение, что я не в том месте, где мне надлежит быть, точило сердце… И подтачивало здоровье, которым я и без того обижена.

 Да еще начались проблемы с Ольгой. Она оказалась гипертоником, об этом умолчали, когда ее забирали из Бачатского ПНИ, а в Инском доме все открылось. Уход за мной, тяжелой колясочницей, не лучшая трудовая деятельность для гипертоника. Частое повышение артериального давления привело Ольгу к микроинсульту, слава Богу, все обошлось. Я испугалась, поняла, что рано или поздно ее постараются сбагрить назад в Бачатский ПНИ. Ведь в Инской дом набирали физически здоровых людей, там надо было серьезно работать. А Ольга по состоянию здоровья не тянула на то, чтобы вставать в шесть утра и идти мыть лестницу, а потом еще и мне помогать. Я смотрела на нее и задавала себе вопрос: смогу ли я позволить спихнуть человека туда, где ему было плохо? Ведь Ольга с такой радостью вырвалась оттуда и совершенно не хотела возвращаться обратно.

 И я сделала свой выбор — помогла Ольге остаться в Инском. И не жалею об этом, несмотря на часто возникающие проблемы с уходом за мной. Если бы я согласилась отправить ее назад, вопреки желанию и мотивируя слабым физическим состоянием, это было бы предательством. Я бы сама себе этого не простила бы. Уж я-то знаю, каково испытать предательство близкого человека, а я у Ольги была самой близкой. Ольгина мама умерла, когда ей было два года, а отец, выйдя из тюрьмы где-то в семидесятых, периодически брал дочку в гости, но в начале восьмидесятых он умер. Я никогда не расспрашивала Ольгу, за что он был осужден, если бы она хотела, рассказала бы сама. У нее были двоюродные сестры: одна в Магадане, другая — в Кемерово. Но они никогда не виделись с Ольгой, только присылали ей открытки и иногда деньги на праздник.

 Да и вообще, как можно выкинуть живое существо туда, где ему будет заведомо плохо… Я не могла выставить вон даже изрядно досаждавших мне Ольгиных кошаков. Ольга — страстная кошатница, любую кошку на улице накормит, все стены и шифоньер залепила картинками, где кошки фигурируют в разных видах и позах.

 Когда ее привезли в Инской, Ольга отметила, что в некоторых комнатах обитают кошки, и ей тоже захотелось обзавестись мохнатым другом. Валюха дала нам котенка, обещавшего вырасти в пышного дымчатого сибирского кота. Назвали мы его Мишкой в честь моего литературного героя «волшебника Мишуты». В нем было что-то медвежачье — плотного телосложения, временами неуклюжий.

 Как-то раз сижу за машинкой, вытюкиваю очередной рассказ, и вдруг Мишка испускает дикий вопль.

 Орет как резаный. Поднимаю голову и вижу, что Ольга, зажав Мишку под мышкой, держит его над раковиной и трогательно моет ему попу под краном, причем с мылом. Пытаюсь ее осадить на языке глухонемых, мол, ты что делаешь, котов же не моют, они сами вылизываются! А Ольга отвечает мне знаками, что Мишка лижет свою попку, а этого делать нельзя, там инфекция, и Мишка может заболеть. С огромным трудом удалось убедить Ольгу, что у кошек своя гигиена, кошачья — оказалось, что она не знала этого к своему возрасту.

 Мишка вырос в здоровенного котищу, и его пришлось отдать в хорошие руки. Слишком хлопотно стало держать в доме инвалидов — повадился бегать в подвал, оттуда возвращался с блохами и болячками. Только выведешь их, как он снова в подвал по зову кошачьей души.

 Потом, стосковавшись по родственным мохнатым душам, Ольга выпросила у Валюшки еще одного котенка — так появился черно-белый Васька.

 Однажды Ольга ушла на работу, забыв его покормить. А на нашем столе, как на грех, стояли две порции супа-ухи в тарелках, прикрытых сверху вторыми тарелками. Мало кто из кошачьих устоит перед таким соблазном. Васька проорал минут пять, усек, что кормить его не собираются, вскочил на Ольгину кровать, добрался до тарелок, аккуратно сдвинул носом верхнюю и принялся лакать уху, урча от наслаждения. Если б я могла передвигаться, оттащила бы Ваську за шкирку. И уж конечно бы накормила его. Попыталась договориться с Васькой по-доброму: лежу и взываю к Васькиной совести. А Васька в точности как его тезка из басни Крылова — «слушает да ест». Я перешла к угрозам — давай, давай, ешь Ольгин суп, вот она придет, и ты получишь тапком по одному месту!

 Так и произошло. Конечно, бить Ваську я не позволила и остановила гневающуюся Ольгу с занесенным тапком. Отдала ей свою порцию ухи, которую Васька не тронул, сообразив, что при мне есть мою уху — это неприлично. Я оценила Васькину деликатность и увековечила его в своих сказках.

 Поездка в «Таргай» в 1996 году помогла мне завести множество знакомых из разных уголков Кемеровской области. Я активно переписывалась с ними, и до меня долетела информация, что в Новокузнецке открылся новый дом-интернат для престарелых и инвалидов, просторный и оборудованный по последнему слову техники.

 Эх, мне бы туда… И дом с большущими удобствами, и мой Новокузнецк, где я родилась и прожила свои первые шесть лет — самые счастливые и безоблачные годы. Покровительствовавшая мне Надежда Константиновна Трушина уже не работала в Облсобесе, ее перевели в другую организацию. И я рискнула письменно обратиться в Облсобес сама. Сочинила подробное письмо-просьбу, объективно обрисовала картину своего пребывания в Инском доме — ко мне прекрасно относятся, но имеются технические сложности. Изложила свои доводы, сообщила, что родом из Новокузнецка, и попросила для нас с Ольгой путевки в Новокузнецкий дом престарелых и инвалидов. Конечно же вдвоем. Если бы я оставила Ольгу, ее бы мигом перевели обратно в Бачатский ПНИ за профнепригодность. Как няня она неважно справлялась со своими обязанностями по состоянию здоровья, и ее держали исключительно как моего личного помощника.

 Как же мне хотелось вернуться в город своего детства! При одном слове «Новокузнецк» набегали сладостные воспоминания — наш домик, дед с бабой, любящие родители… Тогда меня любили…

 Еще меня обуревало недостойное желание досадить своим родственникам за то, что любили и разлюбили. За то, что сдали в Бачатский детдом. За то, что насильно заставили покинуть Новокузнецк. За то, что редко навещали. За то, что не приглашали в гости. Такой вот детский ход — ах, не зовете меня в Новокузнецк? А я сама туда приеду! Без вашей помощи!

 Ответ из Облсобеса все не приходил, но я упрямо твердила себе, что все равно вернусь в Новокузнецк. И в 1997 году случилось то, чего я так добивалась. Однажды, когда я по делу спустилась на первый этаж в бухгалтерию, мне вдруг объявили:

— Черемновой и Рачевой пришли путевки в Новокузнецк.

 Я растерялась, вроде уже и ждать перестала. На следующий день поехала на прием к директрисе — выяснить, уточнить, договориться о переезде. Дожидаясь своей очереди, увидела врача Сергея Александровича Червова. Он работал в Беловском доме недавно, но у нас быстро установились добрые отношения.

— Тамара, а ты что здесь сидишь? — спросил он.

— Да вот насчет машины хочу договориться, — ответила я.

— И куда едешь? — поинтересовался он.

— В Новокузнецкий дом перебираюсь.

— Тамара, зачем тебе туда переводиться? Здесь твои ровесники, а в Новокузнецком доме в основном престарелые.

— Сергей Александрович, так я тоже уже немолодая, пятый десяток разменяла.

— Там в Доме престарелых будут люди вдвое старше тебя.

— Ну, опыт общения с людьми намного старше у меня имеется: в Прокопьевском ПНИ меня поначалу подселили к пожилым женщинам, и я с ними отлично ладила. — И я улыбнулась, вспомнив своих трогательных трех Маш.

— Тамара! Здесь тебя знают, уважают. Весь город Белово тебя читает, и в газетах печатают. А в Новокузнецке каково тебе будет? Подумай, стоит ли уезжать? — не унимался Сергей Александрович.

 Но я только качала головой. Доводы Сергея Александровича были разумны, но если уж я рванула в своих мыслях вперед и убедила себя в крайней необходимости чего-либо — это уже бесповоротно… Оставалось только согласовать все с Ольгой и собрать вещички.

 И вот машина-газель вновь мчит меня по дороге, как и восемь лет назад, но теперь уже в мой родной город, в город детства, откуда меня увезли в неполных семь лет… И вот я возвращаюсь сейчас, когда мне уже в шесть раз больше, почти сорок два!

 Семь умножить на шесть равно сорока двум…

 Я прожила один временной отрезок в Новокузнецке и пять последующих таких же отрезков вне его и не побывав там ни разу…

 За восемь лет в Инском доме инвалидов было всякое. И хорошо, и радостно, и сложно, и тяжело. Но относились здесь ко мне с уважением, считались со мною, старались помочь. А главное, я продолжила свой литературный путь — сочиняла и отпечатывала сочиненное на машинке. Сказки и рассказы публиковали, и меня именовали писательницей уже без сарказма.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.