3

3

Новый мой непосредственный руководитель Тюрин Петр Константинович наконец прибыл. Очевидно, Соколов его предупредил — кто я и что я. Эту деликатную тему Петр Константинович никогда не затрагивал. Он не отдавал мне приказов, наоборот, со мной советовался, считая меня опытным геодезистом. Мы так разделили работу: в поле с рабочими хожу я, а он, сидя за столом, вычисляет и чертит согласно моим измерениям. Так и старались — все лето, всю осень, а в будущем и всю зиму. В любую погоду, сперва в жару и в дождь, позднее в метель и мороз, я вкалывал на воздухе, а он сидел в помещении. Близких отношений у нас не было, но я всегда вспоминаю о нем как о вполне порядочном человеке.

Числясь в изыскательской геологической партии, мы получали, кроме основной зарплаты, еще так называемую полевую нагрузку, то есть шестидесятипроцентную надбавку, словом, зарабатывали вполне прилично. Но в каких-то финансовых верхах гидроузла решили: раз работники геологических партий — Красноглинской и Гавриловополянской — живут в «комфортабельных» квартирах, далеко в поле не отправляются, то эту самую полевую нагрузку с них снять.

Конечно, нам было очень обидно получать меньше, нежели прежде, но протестовать мы не посмели и продолжали работать с прежним усердием.

Единственную общественную работу, какую мне доверили, — это рисовать картинки в стенгазету. Редактором был Тюрин, а в члены редколлегии меня, как козла, не допустили.

Я нарисовал Куманина, Бонча, Тюрина и себя скачущими, держась за руки; получились очень похожие карикатуры, а внизу я поместил достаточно едкие стишки:

Запоем мы песню, песню боевую

Сняли с нас нагрузку, нагрузку полевую,

Будем без нагрузки весело плясать,

Будем без нагрузки планы выполнять.

Успех заметка возымела потрясающий, вокруг стенгазеты толпились, смеялись, поздравляли меня. Но на Гавриловополянском участке имелся парторг, человек, в общем, никому не вредивший, но тут он усмотрел некое нарушение, проявил бдительность и приказал стенгазету снять. Всю вину за крамольные стихи Тюрин взял на себя, а я отделался легким испугом.

Пятьдесят лет спустя я прочел "Дети Арбата" А. Рыбакова, где автор описывает, как его главный герой Саша Панкратов попадает в ссылку из-за непродуманно размещенных текстов и картинок в стенгазете. Я сразу вспомнил свои литературные опусы на Гавриловой поляне. Да, действительно время тогда было такое, что я мог бы загреметь подальше нежели Саша Панкратов. А в стенгазете меня заменил другой художник, который рисовал совсем плохо, но зато принадлежал к проверенным овцам.

Другая история: однажды из-за дождя я вернулся с полевой работы раньше обычного. В тот день все наше начальство, в том числе и Тюрин, уехали в Куйбышев на совещание. Я сел на его место, достал хранившуюся в его столе папку с координатами основных геодезических пунктов и собрался заняться вычислениями. А координаты эти считались сверхсекретными. По инструкции Тюрин их не должен был держать в своем столе, а ежедневно запирать в сейф, находившийся в комнате начальника спецотдела всего Гавриловополянского участка. Тюрин считал эти строгие порядки бюрократической волынкой. А я выложил на стол злополучные листки.

И тут кто-то крикнул:

— Сметану привезли!

Все сидевшие в комнате геологи, а также я ухватили первые попавшиеся посудины и побежали вниз по лестнице. Да как же не побежать! Ни одной коровы на Гавриловой поляне не было, мои дети давно не пробовали молока.

У входа стояла подвода с ведрами, завязанными тряпками (бидонов тогда еще не изобрели). И очередь толпилась человек в тридцать — всё служащие гидроузла. Конечно, это было вопиющее и массовое нарушение дисциплины. Но раз начальство отсутствовало, никто скандала не поднимал. Через полчаса я вернулся в камералку торжествующий и с цветочным горшком, полным сметаны (дырочка внизу была заткнута бумажкой).

А несколько дней спустя завязалось целое дело. Вспомнили, что в мое отсутствие заходил какой-то незнакомец, он спрашивал Тюрина и, узнав, что тот уехал, посидел за его столом, а потом ушел.

А дело было вот какое. Незнакомец-то был инспектором секретной части гидроузла и приезжал на Гаврилову поляну проверять, как хранятся не подлежащие оглашению документы. Он обнаружил вопиющие нарушения инструкции.

Тюрина вызвали в Куйбышев. Всю вину он взял на себя. Его спросили, кто работает в геодезическом отряде. Он назвал меня и двух недавно к нам поступивших молодых парней-техников из Куйбышева, спросили, достаточно ли хорошо он нас знает. Про меня Тюрин сказал, что судимости у меня нет, а те парни были комсомольцами, значит, проверенными.

Приползла бумажка — потребовали прислать автобиографии всех нас, геодезистов. Еще в Дмитрове я и анкету заполнял, и биографию писал, должны были переслать мои бумаги в Куйбышев, в отдел кадров гидроузла. Неужели заполнять вторично? А для чего? Я забеспокоился.

Анашкин и Тюрин поступили, на мой взгляд, весьма мудро. Решили подождать — пускай вторую бумажку-напоминание присылают, а может, забудут. И правда, забыли… Сколько-то времени червячок беспокойства ерзал у меня под ложечкой, потом утихомирился. А вообще-то за столь легкомысленное отношение к секретным документам могли бы меня и посадить.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.