6

6

Как ни скромно жили Владимир с семьей и мои родители, а денег не хватало. Все реже Владимир получал заказы на иллюстрации, изобретение игр сулило всякие блага, но в далеком будущем, заработки отца были совсем мизерные. После освобождения из тюрьмы Машу не восстановили на работе в Геологическом комитете, зато она устроилась коллектором-геологом на Канал и поселилась в соседнем доме с тетей Сашей. Но получала она тоже мало, правда, выручал хороший паек, а десяти долларов от Моины Абамелек-Лазаревой хватало лишь на необходимые продукты.

В Дмитрове открыли торгсиновский магазин со всякой продовольственной снедью. Никогда ни один иностранец им не воспользовался, но дмитровские жители там меняли на продукты серебряные монеты и разные ценности.

Брат отца Николай Владимирович усердно подвизался в редакции "Journal de Moscou", но зарабатывал мало. Его сын Кирилл вернулся из ссылки и благодаря женитьбе получил право жить в Москве. Зарабатывал он как чертежник и того меньше, а у него пошли дети.

Брат отца Владимир Владимирович, к всеобщему удивлению, благополучно подвизался в Банке для внешней торговли, но тоже зарабатывал еле-еле. А у него арестовали и сослали сына и зятя. Надо было снаряжать дочку Олю в Сибирь к мужу.

Тяжелее всего тогда жилось сестре отца тете Эли — Елизавете Владимировне Трубецкой в Сергиевом посаде — детей семеро, мужа Владимира Сергеевича и старшую дочь, восемнадцатилетнюю Варю, в 1934 году арестовали и сослали в Андижан. Семья собиралась туда ехать.

Деньги требовались всем четырем семьям, а семье тети Эли в особенности.

Основными голицынскими ценностями являлись спасенные в 1923 году моим отцом, моим братом Владимиром и мною из дома на Покровке портреты, а также небольшая картина Рембрандта "Обрезание Господне" и мраморный бюст князя Федора Николаевича Голицына, изваянный Шубиным.

Встал вопрос об их продаже. И хоть береглись эти ценности в нашей семье, но мой отец считал, что они принадлежат всем четырем семьям и вырученные суммы надо или делить на четыре части, или передавать только тете Эли как самой нуждающейся.

Так было продано в Музей изобразительных искусств полотно Рембрандта "Обрезание Господне", которое после нашего выселения из Москвы висело у Корина. Еще с XVIII века, когда оно было куплено Иваном Ивановичем Шуваловым, а после его смерти перешло Голицыным, все мои предки считали, что оно создано Рембрандтом. Но, увы, искусствоведы единогласно решили, что оно написано одним из его учеников. Корин тоже присоединился к их мнению. И картина была продана за вдвое меньшую сумму, чем мы рассчитывали. Из-за разбитого носа и шубинский бюст был продан в Третьяковскую галерею тоже дешевле.

Береглись у нас портреты, целая вереница предков — портреты большие, писанные масляной краской, и маленькие, писанные акварелью. Мой брат Владимир их особенно любил. При всех наших переездах он неизменно в определенном порядке развешивал их по стенам, какими бы тесными ни были комнаты, — сперва портреты князя Ивана Алексеевича Голицына и его жены Анастасии Петровны, урожденной княжны Прозоровской, писанные в 1728 году Андреем Матвеевым. Супруги в жизни ничем не прославились, а теперь стали известны благодаря своим портретам. За ними вешался портрет их сына, затем их внука с женой и так далее, так далее, через весь XVIII век и начало XIX.

Целая коллекция. Когда кто к нам приходил, то всегда поражался. В других семьях бывших людей висело по одному, по два портрета предков, а у нас их было более двух десятков! Не хотелось нам их продавать, разбивать коллекцию, а пришлось. Начали с портрета Ломоносова, висевшего крайним. Предком он нам не приходился, не так жалко было с ним расставаться, продали в Московский университет, и за крупную сумму. Затем продали в Музей изобразительных искусств портреты императора Павла и его жены в молодости, затем великолепный портрет Ивана Ивановича Шувалова кисти французской художницы Виже Лебрен. Он не был нашим прямым предком, приходился дядей нашему прапрадеду, князю Федору Николаевичу, значит, расставаться с ним было не столь жалко. Затем продали портрет самого Федора Николаевича мальчиком и портрет его первой жены, дочери фельдмаршала князя Репнина. А мы происходили от второй жены, урожденной Шиповой. Третьяковская галерея нас обдурила. Мы продавали оба портрета как написанные неизвестным художником, а на самом деле выяснилось, что первый писал Вишняков, а второй — Рокотов.

…В последующие годы постепенно продавались мелкие акварельные портреты, два — кисти Соколова, один — Брюллова, несколько писанных неизвестными художниками. А продавались они, потому что мой брат Владимир вынужден был вовсе прекратить работу и собирался из-за боли в коленке лечь в больницу. Нигде юридически не оформленный лишенец, он не мог рассчитывать ни на какую денежную помощь от профсоюза.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.