9

Весь поход я сберегал в особой тряпочке два письма. Одно было от брата Владимира к его другу, впоследствии ставшему известным писателем Борису Викторовичу Шергину. О нем я рассказывал, когда описывал свадьбу Владимира. Другое письмо было от знакомого моих родителей — Василия Сергеевича Арсеньева. Когда-то он служил чиновником в Туле, а после революции занялся генеалогией, исследовал и прославлял дворянские рода.

В Архангельске жили его мать и две сестры, сосланные туда за службу у иностранцев и, думается мне, также и за легкомыслие. Проживая в Москве, они все вечера проводили с этими иностранцами и танцевали с ними фокстрот. А тогда такое времяпровождение наши власти считали отвратительнее нынешних выпивок на работе.

Обе девицы Арсеньевы — Алекса, то есть Александра, и Ататa, то есть Анна, — не знаю чем занимались в Архангельске. Возможно, они жили на те доллары, которые им посылал их старший брат Николай, известный профессор Кенигсбергского университета. Они были лет на пять старше нас, однако очень нам обрадовались. Впоследствии все Арсеньевы уехали за границу — когда их ученый брат заплатил за разрешение на отъезд изрядную сумму долларов. Сестры водили нас по городу от одной церкви к другой. По дороге мы угощали их мороженым, а сами не ели — берегли деньги. И жили мы у них.

Они были не только легкомысленны, но и набожны. Побывали мы с ними и у всенощной, и у обедни. Они привели нас к весьма чтимому старцу-монаху, потом к столь же чтимой старице-монахине. Но и тот и та встретили нас недоверчиво: очевидно, сочли за безбожников.

Известного архангельского художника Писахова в городе не было, но зато два или три раза посетили мы Шергина, и хорошо, что без сестер Арсеньевых. Полвека спустя я написал о нем воспоминания. Когда выйдет сборник, посвященный ему, — не знаю.

Тогда Борис Викторович только еще мечтал стать писателем. Весь его вдохновенный облик, его плавная окающая речь о любимой им архангельской поморской старине произвели на Андрея и на меня большое впечатление. О его трудном пути писателя, когда он был жестоко обруган в газетах, я подробно рассказываю в своих воспоминаниях о нем. Мы намеревались плыть из Архангельска вверх по Двине, и Шергин, когда мы пришли с ним прощаться, вручил нам склеенную из двух листов ватмана ленту. На ней наискось тянулась голубая полоска, означавшая Двину, а по обоим ее краям стояли черные крошечные церковки, копии настоящих, с указанием времени их постройки, да в честь какого праздника, да название села. Ту ленту мы непростительно забыли на одной из наших последующих ночевок.

На сутки мы остановились в Великом Устюге. Тогда там по набережной храмы стояли подряд один за другим, а краеведческий музей изобиловал стариной. Судя по современным фотографиям, уцелела лишь малая часть тех храмов.

В Вологде сели мы на поезд и еще на сутки остановились в Ростове Великом. С тех пор я там бывал много раз, но то, первое посещение города никогда не забуду. Так и пахнуло на меня славой и благолепием древнего города, наполненного храмами.

В Москву мы вернулись совсем голодные — в последний день нам не хватило денег даже на кусок хлеба, даже на трамвай. От Каланчевской площади я пришел домой пешком.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.