XIX съезд ВКП(б) — КПСС — несостоявшийся триумф социализма

XIX съезд ВКП(б) — КПСС — несостоявшийся триумф социализма

В мировой истории мы можем обнаружить события, которые современники считали выдающимися, а на самом деле эти события оказались проходными, второстепенными. Как пример могу привести провозглашение Луи Бонапарта императором Франции Наполеоном III или 300-летие дома Романовых, отмеченное в Российской империи, уже внутренне прогнившей, с огромной помпой.

С другой стороны, в той же мировой истории мы можем обнаружить события, которые современники считали выдающимися, которые с течением времени были сочтены малозначащими, но которые на самом деле имели действительно важнейшее значение для последующего мирового развития. К таким событиям я отношу XIX съезд КПСС, проходивший в Москве в октябре 1952 года.

Если бы в СССР реализовалась линия не XX, а XIX съезда КПСС, то и сам XX съезд имел иной смысл, и мир развивался бы иначе — не отрицательно, не всё более глупо и гнило, а всё более умно и созидающе.

То, что XIX съезд был неким рубежом, можно понять хотя бы из того, что он был созван как съезд ВКП(б) — Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков), а в историю партии вошёл как XIX съезд КПСС, поскольку на этом съезде партия большевиков была переименована в Коммунистическую партию Советского Союза. И хотя этот акт был совершён не только с согласия, но и по инициативе самого Сталина, он имел впоследствии — уже после смерти Сталина — крайне негативное значение для судеб социализма в СССР.

Да, XIX съезд задумывался как рубежный и стал рубежным, однако этот рубеж оказался политическим водоразделом между вполне возможным и бесповоротным триумфом социализма и реально начавшимся постепенным развалом социализма.

На XIX съезде впервые как задача уже ближней исторической перспективы была поставлена задача построения в СССР коммунистического общества — несмотря на существующее капиталистическое окружение. И такая задача была, вообще-то, не такой уж нереальной. Более того, она была в принципе вполне осуществимой — даром, что «хрущёвские» внеочередной XXI и XXII съезды КПСС, поставившие формально такую же задачу, перевели её в плоскость не реальной политики, а пустого прожектёрства.

В работе XIX съезда в последний раз принимал участие Сталин, и хотя отчётный доклад ЦК делал Маленков, в подготовке доклада Сталин играл главную роль, а под конец съезда он произнёс речь, ставшую, как оказалось, чем-то вроде его политического завещания.

Я говорю «чем-то вроде» потому, что Сталин, обращаясь к делегатам съезда, к членам партии, к народам СССР и мира, конечно же, не думал и не гадал, что ему осталось жить всего неполных пять месяцев. Поэтому в своей речи он коснулся хотя и актуальных сторон жизни СССР и мира, но далеко не всех, чего бы он не допустил, если бы действительно обращался к человечеству со своим последним словом.

Подлинным политическим завещанием Сталина — хотя он и этот свой труд не рассматривал как последний — стала его работа «Экономические проблемы социализма», опубликованная в «Правде» как раз накануне XIX съезда.

Сталин сознательно вынес в заглавие своего труда не слова «Экономические успехи…» и не слова «Экономические задачи…», а слова «Экономические проблемы социализма».

Этим он подчёркивал, что после всех успехов социализма, после всех успешно решённых социализмом задач, у социалистического Советского Союза и у возникающей мировой социалистической системы возник ряд таких проблем, от решения или нерешения которых зависит судьба и социализма, и России, и мира.

Эту работу Сталина официальная пропаганда сразу же оценила как гениальную, и эта работа Сталина была действительно гениальной, но как тогда, в реальном масштабе времени, так и тем более позднее суть её гениальности так и не была понята по-настоящему и не оценена в полной мере.

Вот так же всё еще не осознана нами в полной мере и историческая роль и исторический потенциал XIX съезда КПСС.

Мы хорошо понимаем разрушительный смысл финала XX съезда 1956 года, когда устами Хрущёва был озвучен доклад «О последствиях культа личности Сталина».

Более-менее понятен и драматический «внеочередной» XXI съезд 1959 года, продолживший линию XX съезда на тогдашнюю «десталинизацию», равнозначную подрыву Российского советского государства.

Последний «хрущёвский» — XXII съезд КПСС представлял собой малозначащее смешение жанров — в нём были элементы и драмы, и комедии, и фарса.

XXIII съезд и последующие «брежневские» съезды КПСС — это уже не драма, а картонные фарсы, завершившиеся трагифарсом горбачёвского издания брежневщины.

Туг всё более-менее ясно.

XIX же съезд партии всё ещё остаётся в тени. А зря!

Поэтому я хочу сообщить читателю хотя бы кое-что о том давнем съезде, то ли затерявшемся, то ли — намеренно затерянном в анналах нашей новейшей истории…

Очередной XIX съезд Коммунистической партии открылся 5 октября 1952 года. Как уже было сказано, он был созван как съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков) — ВКП(б), а закрылся уже как съезд Коммунистической партии Советского Союза — КПСС.

Само по себе переименование было, с одной стороны, «знаковым», а с другой стороны, логичным и понятным. Прежнее название партии шло от эпохи политической борьбы, дискуссий, раскола по важнейшим теоретическим и практическим вопросам деятельности и задач партии. К началу 50-х годов коммунисты стали ведущей не просто политической, но ведущей государственной силой. Партия занималась насущными вопросами организации всех сторон жизни советского общества.

Уже предыдущий, XVIII съезд ВКП(б) проходил в марте 1939 года и имел вполне деловой характер. Двурушническая оппозиция была ликвидирована, наиболее опасные заговоры против Советского государства — вскрыты и тоже ликвидированы. Можно было заниматься не политической борьбой, а нормальным государственным и экономическим строительством, на что на съезде и было обращено главное внимание. XVIII съезд ВКП(б) утвердил 3-й пятилетний план развития народного хозяйства СССР на 1938–1942 годы.

В начале 1941 года прошла XVIII Всесоюзная конференция ВКП(б) — последнее довоенное высшее партийное собрание партии большевиков. Она тоже имела характер высшего делового совещания.

А вскоре началась война, и реальное управление обществом всё более стало переходить от ЦК ВКП(б) к такому хотя и чрезвычайному, но вполне государственному, а не партийному органу, как Государственный Комитет Обороны. Однако моральное влияние коммунистов в обществе не уменьшилось, а возросло, и это проявилось прежде всего в том, что вступление в ряды коммунистов стало на фронте массовым явлением, хотя у фронтового коммуниста была единственная привилегия — первым встать в атаку.

Много коммунистов гибло, однако в партию вступали новые бойцы, и формула: «Если умру, прошу считать меня коммунистом» — была отнюдь не выдумкой Агитпропа. Это была волнующая деталь реальной истории России.

Тем не менее, уже в ходе войны стало ясно, что в стране выросли новые кадры руководителей, которые, с одной стороны, считают себя плотью от плоти Советской власти (да оно так и было!), а с другой стороны, работают не в партийных органах, а в народном хозяйстве и органах государственного управления, в том числе — в органах Советской власти. Эти, воспитанные социализмом и Советской властью, кадры разбирались в специальных, профессиональных вопросах лучше, чем «чистые» партийные работники, а политически были вполне зрелы.

С учётом этого на первый план было можно и нужно выдвигать государственное руководство, отдавая роль ума общества ему, оставляя за партией роль «чести и совести» эпохи.

Понимая это, Сталин не спешил после окончания войны созывать очередной съезд ВКП(б) — первоочередные задачи были ясны и без обсуждений. Однако шли годы, со времени последнего съезда, правомочного, в частности, переизбрать высшие органы партии, изменить программу и устав, прошло тринадцать лет. Созыв очередного съезда назрел.

Заранее был ясен характер съезда — он должен был стать отчётом о сделанном и дать чёткую государственную и общественную перспективу на будущее, воплощённую в конкретные, неоднократно просчитанные хозяйственные проекты.

Когда-то партийные съезды проходили в атмосфере порой весьма накалённой и жёсткой, что тоже было объяснимо. Троцкисты, «левые» зиновьевцы, «правые» бухаринцы, «рабочая оппозиция», «новая оппозиция», «сталинское ядро ЦК» — когда-то всё это и определяло жёсткость противостояния чуть ли не до драк.

Теперь всё это было в прошлом, и тон докладов уже не был задиристым. Выступали секретари республиканских ЦК и обкомов, председатели республиканских Совминов и союзные министры… Выступали украинский секретарь Мельников, азербайджанский секретарь Багиров, литовский секретарь Снечкус, молдавский секретарь Брежнев, первый секретарь обкома из Ленинграда Андрианов…

Выступали «нефтяной» министр Байбаков, министр черной металлургии Тевосян, министр судостроения Малышев, секретарь Московского горкома Фурцева, маршал Василевский и писатель Корнейчук…

С обширной речью — по сути, с программой в сфере продовольственной политики, пищевой и лёгкой промышленности — выступил Анастас Микоян. Это была, между прочим, очень важная речь, и сам её огромный объём должен был показать, что, решив основные задачи послевоенного восстановления России и обеспечения её атомной обороны, Советская власть всерьёз принимается за развитие житейской стороны бытия.

Впрочем, я забежал вперёд, а надо бы вернуться ко времени созыва съезда…

Как уже было сказано, между прошлым, последним довоенным, XVIII и предстоящим, первым послевоенным, XIX съездом пролегло тринадцать лет, но каких лет! Съезд партии не созывался долго, однако так ли уж было необходимо собирать его в соответствии с формальными уставными требованиями в тот момент, когда очередные задачи партии были предельно ясными: вначале победить в войне, затем восстановить разрушенное?

Теперь же проблем для обсуждения накопилось достаточно, и в среду, 20 августа 1952 года номер «Правды» 235-й вышел с шапкой в правом углу:

«Центральный Комитет ВКП(б) постановил созвать 5 октября 1952 года очередной XIX съезд ВКП(б)».

Ниже шло:

«К сведению всех организаций ВКП(б). На днях состоялся в Москве Пленум ЦК ВКП(б). Центральный Комитет ВКП(б) постановил созвать 5 октября 1952 года очередной XIX съезд ВКП(б)».

Порядок дня XIX съезда:

1. Отчётный доклад Центрального Комитета ВКП(б) — докладчик Секретарь ЦК тов. Маленков Г. М.

2. Отчётный доклад Центральной Ревизионной комиссии — докладчик Председатель Ревизионной комиссии тов. Москатов П. Г.

3. Директивы XIX съезда партии по пятому пятилетнему плану развития СССР на 1951–1955 годы — докладчик Председатель Госплана СССР тов. Сабуров М. З.

4. Изменения в Уставе ВКП(б) — докладчик Секретарь ЦК тов. Хрущев Н. С.

5. Выборы центральных органов партии.

[…]

Секретарь ЦК ВКП(б) И. Сталин»

Конечно же, открытия съезда ожидала не только вся страна — событие имело очевидный мировой потенциал. И внешне всё шло, как и было заявлено в постановлении ЦК, опубликованном 20 августа, — XIX съезд ВКП(б) проходил в Москве с 5 по 14 октября 1952 года. Число членов партии достигло к тому времени 6 миллионов, плюс — около 870 кандидатов в члены ВКП(б).

В качестве гостей XIX съезда в Москву приехали делегации 44 коммунистических и рабочих партий. Последняя деталь была для партийных съездов совершенно новой.

Первое заседание съезда открылось утром в Большом Кремлёвском дворце. Здесь была представлена не только вся страна — «от Москвы до самых до окраин». Положение СССР в послевоенном мире изменилось принципиально — мы стали действительно великой мировой державой, лидером для мощных международных сил и для ряда государств. В Кремлёвском зале, уже не таясь, а открыто сидели фактически государственные делегации коммунистов из Польши, ГДР, Венгрии, Болгарии, Румынии, Чехословакии, Албании, из Китая, из народной Кореи, Вьетнама, Монголии…

Было много делегаций компартий из капиталистических стран.

С Отчётным докладом ЦК выступил Маленков. Сегодня нередки утверждения, что выступление Маленкова вместо Сталина якобы делало его при живом Сталине новым первым секретарем, «а может быть, и единоличным лидером в узком руководстве».

Однако Отчетный доклад был отчётом не Сталина и не Маленкова, а отчётом Центрального Комитета, над ним работало немало людей, включая, конечно же, прежде всего, Сталина, который был и окончательным редактором доклада. При этом было понятно, что стоять несколько часов и зачитывать доклад было бы для Сталина более чем утомительным, да в том и не было нужды.

Другое дело, что назначение докладчиком члена Политбюро секретаря ЦК Маленкова, а не члена Политбюро секретаря ЦК Хрущёва показывало, что в глазах Сталина Маленков виделся наиболее крупной фигурой в чисто партийном руководстве.

В своей книге «Зачем убили Сталина?» я скептически оценил заявление такого сомнительного «историка», как Жорес Медведев, который утверждал, что назначение Маленкова докладчиком от ЦК было «очевидным свидетельством того, что именно Маленков является формальным преемником Сталина в ВКП(б)». Но вот тут я, пожалуй, ошибался — в данном случае с Медведевым можно согласиться.

Думаю, Сталин всегда понимал, что потенциал Маленкова явно выше хрущёвского, и — намного. Но, похоже, к осени 1952 года Сталин всё более начинал задумываться над тем — а есть ли у Хрущёва вообще хоть какой-то потенциал развития, адекватный задачам эпохи? Так что поручение выступить с отчётом ЦК именно Маленкову было, скорее всего, не техническим, а «знаковым» моментом.

Доклад ЦК был традиционно разделен на три части: международное положение, внутреннее положение и вопросы партийной жизни. Причем в каждой из частей чувствовалось не просто присутствие Сталина, а его концептуальное главенство.

В докладе говорилось:

«Позиция СССР в отношении США, Англии, Франции и других буржуазных государств ясна… СССР и сейчас готов к сотрудничеству с этими государствами, имея в виду соблюдение мирных международных норм и обеспечение длительного и прочного мира… Советская политика мира и безопасности народов исходит из того, что мирное сосуществование капитализма и коммунизма и сотрудничество вполне возможны…

Уже сейчас более трезвые и прогрессивные политики… не ослепленные антисоветской враждой, отчетливо видят, в какую бездну тащат их зарвавшиеся американские авантюристы, и начинают выступать против войны… Встав на этот новый путь, европейские и другие страны встретят полное понимание со стороны всех миролюбивых стран».

В докладе ЦК говорилось и о том, что экономика США и других стран Запада находится в застое… В то же время во «внутреннем» разделе было сказано о бурном развитии экономики СССР.

Сегодня, например, неплохой историк Юрий Жуков по этому поводу иронизирует, но так ведь тогда и было. Даже США, во второй раз насосавшись золота, крови и пота народов за счет организованной Золотой Элитой мировой войны, не были способны поддерживать относительно высокие стандарты массового потребления без милитаризации экономики и без постоянной подпитки извне, обеспеченной системной эксплуатацией остального мира.

Чтобы не быть голословным, сошлюсь на статью с показательным названием «Война как средство спасения американской экономики», опубликованную политологом Виталием Шлыковым в еженедельнике «Военно-промышленный курьер» (№ 43–44, 2001 г.). Автор пишет:

«…Сейчас уже забыто, что именно советская плановая система была в то время (в 30-е годы. — С. К.) для многих американских граждан образцом для подражания. Вот названия только нескольких книг, вышедших в Соединённых Штатах в 1932 году и посвящённых СССР: «Советский рабочий» Джозефа Фримена, «Рассвет в России» Валдо Франко, «Путь к Советской Америке» Уильяма Фостера, «Новый экономический порядок» Керби Пейжда, «Социалистическое планировпание» Гарри Лейдлера, «Россия сегодня: чему мы можем у неё научиться?» Шервуда Эдди…», и далее:

«Из депрессии США вышли не по «Новому курсу», предложенному Рузвельтом, а благодаря созданной под его руководством системе мобилизационной перестройки экономики в годы Второй мировой войны».

Крайне любопытная, а главное — верная констатация. При этом Виталий Шлыков ссылается на слова знаменитого экономиста Джона Мейнарда Кейнса, 29 июля 1940 года в журнале «Нью рипаблик» заявившего американцам:

«Ваши военные приготовления не только не потребуют от вас жертв. Наоборот, они явятся тем стимулом к увеличению индивидуального потребления и росту жизненного уровня, который не смогли бы вам дать ни победа, ни поражение «Нового курса».»

Уж не знаю, понял ли сам буржуазный экономист Кейнс, что эти его слова фактически были окончательным и бесповоротным приговором всей системе капитализма, потому что здесь было ясно и открыто сказано, что отныне капитализм не может процветать иначе, чем на крови и страданиях народов. Для Америки милитаризация экономики была и остаётся источником прибылей для элиты и стабильного существования для массового потребителя в ведущих (то есть наиболее бандитских) капиталистических странах.

А СССР Сталина и Берии за семь послевоенных лет преобразился, демилитаризуя экономику!

Уже не развалины определяли облик его городов и сёл на бывших оккупированных территориях. Ушли в прошлое первые послевоенные голодные годы. Бурно росло население, а детей в атмосфере социальной неуверенности и пессимизма охотно не заводят. Вузы выпускали до 200 тысяч выпускников в год, к которым прибавлялось примерно 300 тысяч новых выпускников техникумов.

«Знаковой» была и та часть Отчётного доклада ЦК, где было прямо сказано о проявлениях коррупции. В качестве примера была приведена Ульяновская партийная организация, где, как сообщал доклад ЦК: «Часть хозяйственных, советских и партийных работников из руководящей верхушки областной организации морально разложилась, встала на путь казнокрадства, растаскивания и разворовывания государственного добра».

Доклад констатировал:

«Создалась известная опасность отрыва партийных органов от масс и превращения их из органов политического руководства… в своеобразные административно-распорядительные учреждения… […] Партии нужны не заскорузлые и равнодушные чиновники, предпочитающие личное спокойствие интересам дела, а неутомимые и самоотверженные борцы за выполнение директив партии и правительства, ставящие государственные интересы превыше всего…»

И далее Маленков заявлял:

«У руля руководства в промышленности и сельском хозяйстве, в партийном и государственном аппарате должны стоять люди культурные, знатоки своего дела».

Для разного рода сволочей, бездарей и шкурников эти слова отдавали похоронным звоном. А для активной части народной массы — партийной и беспартийной — звучали как боевой призыв.

После Маленкова выступил с программным докладом по пятилетнему плану председатель Госплана СССР Сабуров. Зачтение проекта Директив по пятилетнему плану было длительным, потому что план не просто впечатлял — контрольные цифры рисовали качественно иную страну.

Впервые в истории СССР предусматривались почти равные темпы производства средств производства (группа А) — 13 % и производства предметов потребления (группа Б) — 11 %. Здесь всё было логично — создав индустриальную базу роста благосостояния, надо было это благосостояние создавать. Требовалось определить и перспективы развития страны в целом.

По докладу Сабурова съезд принял Директивы по пятому пятилетнему плану развития СССР на 1951–1955 годы.

Я не в первый раз пишу о XIX съезде КПСС и ранее уже писал о том, что 7 октября 1952 года на нём выступил с большой речью и Л. П. Берия, как и о том, что историк Юрий Жуков усмотрел в докладе Маленкова и речи Берии некую скрытую борьбу между «ястребом» Берией и чуть ли не «голубем» Маленковым.

В действительности ни Берия не был «ястребом», ни Маленков — «голубем». Оба, как и Сталин, понимали, что для СССР разумен один курс — на мирное сосуществование, обеспеченное мощными и современными советскими Вооружёнными Силами.

Да, Берия сказал, что США «боятся мира больше, чем войны, хотя нет никакого сомнения в том, что, развязав войну, они только ускорят свой крах и свою гибель». Но из чьих же уст, если не из уст главы советского Атомного проекта Америка должна была услышать вполне уместное предупреждение относительно неуместности силовых авантюр против СССР?

С докладом об изменениях в Уставе ВКП(б) выступил Хрущёв. Среди других решений по докладу Хрущёва было принято и решение переименовать Всесоюзную Коммунистическую партию (большевиков) в Коммунистическую партию Советского Союза — об этом я уже говорил выше.

Кто-то из современных исследователей, например Рудольф Баландин, усматривает в этом решении желание Сталина принизить статус партии, низведя её таким названием до уровня чуть ли не союзного министерства. Однако объяснялось всё явно тем, чем оно и было объяснено на съезде. А там было сказано, что присутствие в названии партии буквы «б» в скобках стало анахронизмом, что и вызвало необходимость переименования.

Новое название партии оказалось даже более весомым. Другое дело, что сразу после смерти Сталина и Берии Хрущёв и хрущёвцы вкупе с агентами влияния Запада начали постепенно выхолащивать партию и вытравливать из неё дух большевизма, то есть — правдивость, принципиальность и абсолютный приоритет общественного над личным.

14 октября 1952 года с заключительным словом на съезде выступил Сталин. На том XIX съезд КПСС завершился, однако в стране предполагалось начало новой эпохи, открываемой этим съездом.

Кроме прочего, в ближайшей перспективе должна была быть разработана и принята новая редакция Программы КПСС, а фактически — новая Программа.

В предисловии я подробно остановился на таком моменте, как образование на съезде Комиссии по переработке Программы партии под председательством ИВ. Сталина.

Здесь же я ещё раз подчеркну, что наличие в Комиссии Берии можно считать «знаковым» — в том смысле, что Берия оказывался привлечённым Сталиным к важнейшей не только идеологической, но и теоретической акции партии!

В составе комиссии были пятеро «чистых» теоретика (О. В. Куусинен, П. Н. Поспелов, А. М. Румянцев, Д. И. Чесноков, П. Ф. Юдин), главный (после Сталина) официальный «идеолог» Маленков, а также М. З. Сабуров, ранее много работавший в сфере «чистой», опять-таки, идеологии.

Из ближайшей сталинской «команды» — Каганович, Молотов и…

И — Берия.

Причём лучший менеджер социализма не был в этой концептуальной команде «свадебным генералом» — у Сталина синекуры в обычае не водились.

Напомню и то, что в Комиссию вошёл Берия, повседневно идеологическими вопросами не занятый, зато отсутствовал «чистый» партийный деятель Хрущёв. Вряд ли это было случайным, и вряд ли это радовало Хрущёва и хрущёвцев. Сталин постепенно ставил Никиту Сергеевича на его «законное» место оперативного сотрудника, который ещё может достаточно энергично заниматься текущими делами, но — не более того.

Иными словами, относительно деловых качеств Хрущёва Сталин уже не заблуждался. Однако он, увы, трагически заблуждался относительно личностных качеств Хрущёва, не видя в нём будущего своего Иуду.

Потенциально очень важными оказались кадровые результаты съезда — после него состав ЦК КПСС помолодел и расширился.

Прошедший 16 октября 1952 года Пленум ЦК избрал вместо старого Политбюро ЦК ВКП(б) новый Президиум ЦК КПСС в таком небывало многочисленном составе — вместе с кандидатами в члены Президиум ЦК был расширен до 36 человек!

Много новых кандидатур предложил Сталин, а персонально состав Президиума выглядел так: В. М. Андрианов, А. Б. Аристов, Л. П. Берия, Н. А. Булганин, К. Е. Ворошилов, С. Д. Игнатьев, Л.M. Каганович, Д. С. Коротченко, В. В. Кузнецов, О. В. Куусинен, Г. М. Маленков, В. А. Малышев, Л. Г. Мельников, А. И. Микоян, H.A. Михайлов, В. М. Молотов, М. Г. Первухин, П. К. Пономаренко, М. З. Сабуров, И. В. Сталин, М. А. Суслов, Н. С. Хрущев, Д. И. Чесноков, Н. М. Шверник, М. Ф. Шкирятов.

Кандидатами в члены Президиума стали: Л. И. Брежнев, А. Я. Вышинский, А. Г. Зверев, Н. Г. Игнатов, И. Г. Кабанов, А. Н. Косыгин, Н. С. Патоличев, Н. М. Пегов, А. М. Пузанов, И. Т. Тевосян, П. Ф. Юдин.

Одновременно по предложению Сталина для оперативного решения вопросов было создано вне-уставное Бюро Президиума ЦК КПСС: Берия, Булганин, Ворошилов, Каганович, Маленков, Первухин, Сабуров, Сталин и Хрущёв.

Пленум сформировал и ещё более узкий оперативный орган — так называемую «руководящую пятерку»: Берия, Булганин, Маленков, Сталин, Хрущёв. (В скобках напомню, что в начале 1953 года была сформирована ещё и совсем уж узкая «Тройка» в составе Берии (председатель), Маленкова и Булганина.)

Секретариат ЦК выглядел так: А. Б. Аристов, Л. И. Брежнев, Н. Г. Игнатов, Г. М. Маленков, Н. А. Михайлов, Н. М. Пегов, П. К. Пономаренко, И. В. Сталин, М. А. Суслов, Н. С. Хрущёв.

Генеральный секретарь на Пленуме избран не был, потому что Сталин высказал пожелание об избрании нового Генерального секретаря. Однако на это никто не согласился.

Такой шаг Сталина сейчас часто подают как якобы иезуитское с его стороны «испытание верности» соратников, но Сталин никогда так мелко не плавал. Он действительно устал, с одной стороны, а с другой стороны, как можно предполагать, видел в перспективе изменение положения и роли КПСС в советском обществе. И вряд ли я ошибусь, предположив, что Сталин, отказавшись от поста Генерального секретаря ЦК (этот пост был ведь всё же по факту упразднён!), в скором будущем видел себя на посту Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

Приближалась очередная сессия Верховного Совета, и избрание Сталина официальным главой Советского государства автоматически перемещало бы центр власти из партийных органов в советские.

Однако жить Сталину осталось немногим более четырёх месяцев. И тому были свои причины, чётко выявившиеся как на XIX съезде, так и после него. В СССР наряду с вполне реальными перспективами построения коммунистического общества демократии и изобилия сформировались также начальные системные условия для будущего краха социализма. И многое зависело от того, сколько ещё проживёт Сталин.

В трёхтомном «Энциклопедическом словаре» издания 1954 года о XIX съезде было сказано, что он «подвёл итоги борьбы и побед советского народа, наметил программу дальнейшего движения Советского Союза вперёд, по пути постепенного перехода к коммунистическому обществу».

В принципе, это был вполне реальный путь, но — лишь при вполне определённых условиях и при определённой линии развития советского общества. Ведь на XIX съезде немало говорилось не только об итогах, победах и планах. Там затрагивались и такие острые темы, о которых «Энциклопедический словарь», имея в виду XIX съезд, повествовал так:

«…Монопольное положение КПСС, особенно в условиях капиталистич. окружения, обязывает к высокой бдительности в отношении происков классового врага. К правящей партии, как неоднократно предупреждал В. И. Ленин, примазываются различные карьеристы, в её ряды пытались и пытаются проникать враги народа — агенты международного империализма, для подрывной вражеской деятельности. Поэтому КПСС считает важнейшей задачей дальнейшее повышение революц. бдительности коммунистов и всех трудящихся».

От того, останется ли последняя констатация общей фразой или станет руководством к действию, во многом зависела судьба и партии, и социализма, и России.

XIX съезд не предвещал разного рода внешней и внутренней сволочи ничего особо радостного. Он был явно задуман Сталиным и его «командой» как своего рода рубеж между заканчивающимся мобилизационным периодом советской истории и предстоящим периодом мирного развития экономики и социалистической демократии масс как гарантии против шкурного перерождения руководства.

И одной из важнейших гарантий должно было стать реальное развитие критики и самокритики.

В приложении к этой книге я приведу ряд извлечений из материалов XIX съезда, в том числе — из двух речей, прозвучавших в прениях по докладам Маленкова и Хрущёва.

Молодой секретарь Московского горкома партии Екатерина Фурцева говорила:

«О какой критике и самокритике может идти речь, скажем, в Физическом институте Академии наук СССР, где 102 работника состоят в родственных отношениях, причём часть из них находится в непосредственном подчинении друг у друга?»

Фурцева подробно остановилась также на случае откровенной волокиты в Министерстве речного флота СССР, где месяц не могли решить вопрос о продвижении важного груза по письму Госснаба СССР. Фурцева цитировала бюрократические визы под общий смех зала, но под этот смех очень многим было не до смеха.

Однако высшей точкой съезда стало в этом отношении выступление 14 октября «тени» Сталина — его многолетнего помощника и секретаря, заведующего Особым сектором ЦК А. Н. Поскребышева.

В книге об убийстве Сталина я уже писал об этой речи, которая даже сейчас странным образом не привлекает внимание «записных» «историков». А ведь Поскребышев никогда ранее публично не выступал, и его публичная речь не могла не восприниматься страной иначе, как озвучивание позиции самого Сталина.

Анализ «поскребышевского» текста как раз и показывает, что основные блоки текста выступления писал сам Сталин. Очень уж сталинские интонации то и дело звучат в этой речи, посвящённой необходимости укрепления партийной и государственной дисциплины:

«Есть у нас, к сожалению, среди партийных и советских работников (заметим, что хозяйственные работники здесь не упомянуты. — С. К .) такие, которые почему-то уверены в том, что законы обязаны исполнять не они, а кто-то другой, а что они сами могут обходить законы, нарушать или применять их по своему усмотрению по принципу: «Закон что дышло, куда повернул, туда и вышло». От такого весьма странного понимания законов всего один шаг к… преступлению…»

Говорил это, конечно же, Сталин — устами Поскребышева. А сделано это было для того, чтобы сказанное было воспринято не как угроза, а как предупреждение. Хотя слова прозвучали тогда грозные, весомые и значительные:

«Имеются… случаи, когда некоторые вельможные чиновники, злоупотребляя своей властью, учиняют расправу за критику, прямо или косвенно подвергают подчиненных репрессиям и преследованиям. (Далее выделение мое. — С. К.) Но всем известно, как строго карает таких вельмож наша партия и ее Центральный Комитет, не считаясь при этом ни с чинами, ни со званиями, ни с прошлыми заслугами…»

Мог ли это сказать Поскребышев? Он был всегда подчеркнуто скромен, незаметен и несамостоятелен. И вдруг — такие заявления в зале, где собран партийный цвет страны!

Конечно же, говорил это Сталин, но говорил устами Поскребышева. Однако именно потому, что это было сказано устами Поскребышева, можно было понять, что Сталин не угрожал, а предупреждал. Впрочем, предупреждал он всерьёз, по-сталински. То есть, во-первых, предельно сдержанно, почему он и поручил сказать то, что было сказано, другому. Во-вторых — весомо.

И можно было не сомневаться, что вся шкурная «партоплазма» — и карьерным образом просочившаяся в зал XIX съезда, и орудующая вне его стен — поняла Сталина верно.

Всю свою жизнь государственного деятеля Сталин боролся с зазнайством и новыми социалистическими «немогузнайками». Скажем, 13 апреля 1928 года на совещании актива московской организации ВКП(б) он отдельный раздел доклада посвятил самокритике, сказав, в частности, вот что:

«Я знаю, что в рядах партии имеются люди, недолюбливающие критику вообще, самокритику в особенности. Эти люди… ворчат:…дескать…нельзя ли дать нам пожить спокойно?.. Я думаю, товарищи, что самокритика нужна нам как воздух, как вода… […]

Лозунг самокритики получил особо сильное развитие после XV съезда партии. Почему? Потому, что после XV съезда, ликвидировавшего оппозицию…в партии может создаться опасность почить на лаврах… А что значит почить на лаврах? Это значит поставить крест над нашим движением вперед. А для того, чтобы этого не случилось, нам нужна самокритика…честная, открытая, большевистская…»

Было тогда сказано и кое-что более конкретное:

«…Наконец, есть ещё одно обстоятельство, толкающее нас к самокритике. Я имею в виду вопрос о массах и вождях. […] Конечно, тот факт, что у нас создалась группа руководителей, поднявшихся слишком высоко и имеющих большой авторитет, — этот факт является сам по себе большим достижением нашей партии. Ясно, что без наличия такой авторитетной группы руководителей руководить большой страной невозможно. Но тот факт, что вожди, идя вверх, отдаляются от масс… не может не создавать известной опасности отрыва вождей от масс и отдаления масс от вождей.

Опасность эта может привести к тому, что вожди могут зазнаться и признать себя непогрешимыми.»

Прошло шесть лет, и 26 января 1934 года в Отчётном докладе XVII съезду ВКП(б) Генеральный секретарь ЦК был уже более жёстким, начав тему так:

«По части подбора людей и смещения тех, которые не оправдали себя, я хотел бы сказать несколько слов.

Помимо неисправимых бюрократов и канцеляристов, насчёт устранения которых у нас нет никаких разногласий, есть у нас еще два типа работников, которые тормозят нашу работу, мешают нашей работе…»

О первом типе Сталин сказал следующее:

«Один тип работников — это люди с известными заслугами в прошлом, люди, ставшие вельможами, люди, которые считают, что партийные и советские законы писаны не для них, а для дураков. Это те самые люди, которые не считают своей обязанностью исполнять решения партии и правительства и которые разрушают, таким образом, основы партийной и государственной дисциплины. На что они рассчитывают, нарушая партийные и советские законы? Они надеются на то, что Советская власть не решится их тронуть из-за их старых заслуг. Эти зазнавшиеся вельможи думают, что они незаменимы… Как быть с такими работниками? Их надо без колебаний снимать с руководящих постов, невзирая на их заслуги в прошлом… Это необходимо для того, чтобы сбить спесь с этих зазнавшихся вельмож-бюрократов и поставить их на место…»

А дальше Сталин сказал и о втором типе негодных работников, которых он назвал «честными болтунами», и с чисто сталинским юмором сетовал:

«И когда снимаешь с постов таких болтунов…они разводят руками и недоумевают: «За что же нас снимают? Разве мы не сделали всего того, что необходимо для дела, разве мы не собрали слет ударников, разве мы не провозгласили на конференции ударников лозунгов партии и правительства. Разве мы не избрали весь состав Политбюро ЦК в почётный президиум, разве не послали приветствие товарищу Сталину, — чего же вы ещё хотите от нас?»

Этих Сталин рекомендовал тоже снимать с руководящих постов — в 1934 году. Через три года, в 1937 году, лишь снятием с постов ограничиваться удавалось уже не всегда…

При сличении речей Сталина в 1934 году и Поскребышева в 1952 году не заметить явное текстуальное сходство невозможно. Те из «вождей» образца 1952 года, к кому эти слова были приложимы, его, конечно, и заметили. А если кто и не заметил бы, то референты сразу же на это сходство внимание «вельможного» «шефа» обратили бы. Вот, мол, что сказано Александром Николаевичем Поскребышевым, а вот что сказано на страницах 369–372 тринадцатого тома Сочинений товарища Сталина, изданного всего-то год назад — в 1951 году.

Устами Поскребышева Сталин не пугал, а предупреждал. Увы, как показали ближайшие месяцы, различные карьеристы в руководстве теперь уже КПСС, а также проникшие в КПСС для подрывной деятельности враги народа — агенты международного империализма сумели упредить Сталина и убрать его из политической жизни СССР буквально накануне его решительных политических реформ.

И XIX съезд КПСС оказался фактически последним съездом советских коммунистов.

Последним и потому, что в нём в последний раз принял участие коммунист № 1 Сталин — не только великий лидер масс, но и последний великий марксист мира.

Последним съездом коммунистов XIX съезд стал и потому, что на нём в последний раз ставились задачи исключительно в интересах всестороннего развития и укрепления советского общества и социализма.

Простые коммунисты — делегаты съезда, как и верные Сталину и делу социализма члены высшего сталинского руководства, думали, что партия лишь переименована, но сохраняет свою народную суть. Увы, оказалось, что партия вскоре после XIX съезда была фактически смертельно ранена. Уже следующий, «хрущёвский» XX съезд стал не очередным съездом коммунистов ленинско-сталинской формации, а первым съездом торжествующей партократии, укрепляющихся будущих перерожденцев.

Несколько слов надо сказать и о прошедшем сразу после съезда Октябрьском 1952 года Пленуме ЦК КПСС. Странным образом в архивах отсутствует его стенограмма. Скорее всего, её уничтожили после двойного убийства Сталина и Берии. Однако делегат XIX съезда, избранный на нём членом ЦК КПСС, Леонид Николаевич Ефремов сделал запись выступления Сталина на пленуме (привожу извлечения из неё по 18-му тому Собрания сочинений И. В. Сталина, издаваемому видным ученым-марксистом Ричардом Ивановичем Косолаповым).

Сталин говорил тогда:

«Итак, мы провели съезд партии. Он прошёл хорошо, и многим может показаться, что у нас существует полное единство. Однако у нас нет такого единства. Некоторые выражают несогласие с нашими решениями.

Говорят: для чего мы значительно расширили состав ЦК? Но разве не ясно, что в ЦК потребовалось влить новые силы? Мы, старики, все перемрём, но нужно подумать, кому, в чьи руки вручим эстафету нашего великого дела. Кто понесёт ее вперед? Для этого нужны более молодые, преданные люди, политические деятели. А что значит вырастить политического, государственного деятеля? Для этого нужны большие усилия. Потребуется десять лет, нет, все пятнадцать лет, чтобы воспитать государственного деятеля.

Но одного желания для этого мало. Воспитать идейно стойких государственных деятелей можно только на практических делах…»

По сути, Сталин здесь продолжал те мысли, которые были высказаны им в «Экономических проблемах», но дальше он сказал еще интереснее:

«Спрашивают, почему мы освободили от важных постов министров видных партийных и государственных деятелей. Что можно сказать на этот счёт? Мы освободили от обязанностей министров Молотова, Кагановича, Ворошилова и других и заменили их новыми работниками. Почему? На каком основании? Работа министра — это мужицкая работа. Она требует больших сил, конкретных знаний и здоровья. Вот почему мы освободили некоторых заслуженных товарищей от занимаемых постов и назначили на их место новых, более квалифицированных, инициативных работников. Они молодые люди, полные сил и энергии..

Что же касается самих видных политических и государственных деятелей, то они так и остаются видными политическими и государственными деятелями…»

Безусловно, Сталин намечал после съезда ряд серьёзных реформ советского строя, направленных, с одной стороны, на ужесточение требований к руководству всех уровней, а с другой стороны — на уровне масс — на расширение социалистической демократии и усиление роли масс в жизни общества.

Причем есть все основания полагать, что в деле реализации своих планов Сталин немеревался опереться прежде всего на Берию и Маленкова. При таком «тренере», как товарищ Сталин, этот «тандем» мог бы достичь многого…

Если бы Сталин успел провести свои реформы, вряд ли бы враги народа смогли успешно сыграть свои чёрные игры. Однако Сталин не успел, и они их сыграли — в 1956-м, в 1957-м и так далее — вплоть до 1991 года, отмеченного Каиновой печатью на лысине Горбачёва.

Принцип критики был в СССР Сталина не голой фразой. И в первые годы после смерти Сталина он тоже не был голой фразой, что очень хорошо видно из критических замечаний армейских коммунистов в РВСН, высказываемых на партийных собраниях даже во второй половине 50-х годов в адрес руководства, вплоть до командующего РВСН маршала Неделина.

Так, начальник политотдела Центральных Управлений МО СССР В. В. Семёнов 17 декабря 1957 года в докладной записке № 937 048с заведующему Административным отделом ЦК КПСС В. В. Золотухину писал:

«…На партийном собрании 6-го Управления отмечалось, что маршал Неделин, которому оно подчинено… допускает нескромность. Так, для него на полигоне построен специальный добротный дом Дом пустует… Коммунисты просили передать этот дом под жильё офицерского состава или под детский дом..

На партийном собрании… части резкой критике подвергались начальник части генерал-майор Семёнов и заместитель начальника части генерал-майор Мрыкин за барское отношение к подчинённым, за принижение партийной организации.»

2 января 1958 года министр обороны СССР Р. Я. Малиновский и начальник Главного Политуправления МО СССР А. С. Желтов в докладной записке в ЦК КПСС № 168 517сс докладывали о критических замечаниях офицеров в адрес руководящего состава МО, в том числе — в адрес начальника 6-го Управления генерал-лейтенанта Болятко, начальника Центрального Государственного полигона генерал-полковника Вознюка.

Генерал Вознюк, например, отстроил себе виллу стоимостью в 548 тысяч рублей, а свой хороший дом с садом передал своему родственнику подполковнику Токареву, назначив его на инженерную должность при семиклассном образовании.

Это были цветочки хрущёвщины, за которыми последовали ягодки брежневщины. Но то, что старшие офицеры-коммунисты смели в 50-е годы открыто критиковать своих генералов, было отзвуком уходящей сталинской эпохи — жёсткой и бескомпромиссной.

В то же время это было и приметой новой эпохи надежд на расцвет социализма и социалистической демократии.

Да, в 50-е годы в СССР, кроме тёмных интриг, развивались и созидательные процессы, росли новые поколения — об этом тоже есть в записях Л. П. Берии. И при верной линии в жизни общества у этого поколения послевоенных энтузиастов были прекрасные перспективы в рамках социалистической демократизации, главным идеологом и практиком которой был в стране всегда именно Сталин, но мог стать и Берия.

Однажды я уже цитировал учебное пособие В. А. Карпинского для 7-го класса средней школы «Конституция СССР». 3 июня 1953 года было подписано к печати четвёртое его издание, издаваемое тиражом в два миллиона экземпляров. Там было сказано:

«Конституция обеспечила советским гражданам неприкосновенность личности, жилища, тайну переписки (статьи 127, 128). Никто в Советском Союзе не может быть арестован без постановления суда или разрешения прокурора. Войти в жилище гражданина без его согласия представители государственной власти могут только в случаях, указанных в законе…»

Будет ли политическая система, ориентированная на произвол и беззаконие, заботиться о том, чтобы нормативным образом, преподавая это в качестве учебного предмета в массовой школе, внедрять подобные мысли в юные умы?

Возможно ли что-то подобное сегодня в «россиянских» школах, где начинают преподавать разного рода «основы выживания»?

А будет ли тиран стремиться к тому, чтобы народная масса была полноценно образована? Образована так, что исчезает само понятие элиты, потому что каждый член общества всесторонне развит… Потому что, объединившись с другими всесторонне развитыми индивидуумами, он уже никому не позволит корчить из себя «квинтэссенцию», «сливки общества», «слуг народа», «соль земли» и т. п.?

Нет — думающий, образованный, развитой народ для тирана смертельно опасен. А Сталин накануне XIX съезда, в своих «Экономических законах социализма», выдвинул следующую концептуальную базу социалистической демократизации:

«Необходимо… добиться такого культурного роста общества, который обеспечил бы всем членам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей, чтобы члены общества имели возможность получить образование, достаточное для того, чтобы стать активными деятелями общественного развития, чтобы они имели возможность свободно выбирать профессию, а не быть прикованными на всю жизнь, в силу существующего разделения труда, к одной какой-либо профессии.

Что требуется для этого?

Было бы неправильно думать, что можно добиться такого серьезного культурного роста членов общества без серьезных изменений в нынешнем положении труда. Для этого нужно прежде всего сократить рабочий день по крайней мере до 6, а потом и до 5 часов. Это необходимо для того, чтобы члены общества получили достаточно свободного времени, необходимого для получения всестороннего образования. Для этого нужно, далее, ввести общеобязательное политехническое обучение. Для этого нужно, дальше, коренным образом улучшить жилищные условия и поднять реальную заработную плату рабочих и служащих минимум вдвое, если не больше, как путем прямого повышения денежной зарплаты, так и, особенно, путем дальнейшего систематического снижения цен на предметы массового потребления.

Таковы основные условия подготовки перехода к коммунизму.»

Вот с чем шел Сталин к тому XIX съезду партии, который стал её первым послевоенным съездом и последним съездом, который созвала партия большевиков. Причем в таком видении перспективного социального развития России и человечества политик Сталин был един с физиком Эйнштейном, который за пять лет до XIX съезда, в 1947 году, в своём эссе «Почему социализм» писал:

«Экономическая анархия капиталистического строя-, есть подлинный корень зла… Я убежден, что есть только один путь борьбы с этим тяжким злом — введение социалистической экономики вместе с системой просвещения (выделение мое. — С. К.), направленной на благо общества…»