JACKPOT ПОДКРАЛСЯ НЕЗАМЕТНО

JACKPOT ПОДКРАЛСЯ НЕЗАМЕТНО

Тот странный день до сих пор вспоминают в Мухославске, но о том, что странному дню предшествовала не менее странная ночь, знают немногие...

Накануне, подсчитав игровые убытки последних двух лет, Колбаско покрылся холодным потом и сам себе дал клятву завязать с казино навсегда. Воспользовавшись внезапным носовым кровотечением, он даже нацарапал кровью в своей тетрадке:

Больше я играть не буду!

Казино навек забуду!

Больше я уже не лох!

Гадом буду! Чтоб я сдох!

Засунув в правую ноздрю кусочки ватки, он поцеловал в лоб спящую Людмилку и улегся рядом. Но уснул не сразу. Ему не давали покоя пятьсот рублей, которые он остался должен покойному Вовцу.

Колбаско лежал и думал: «Если откладывать каждый день по десятке, то вернуть деньги вдове Вовца я смогу через пятьдесят дней... Но это круто... Если по пятерке, то через сто дней. Тоже крутовато. Если по рублю, то где-то через полтора года... Идеально было бы по пятьдесят копеек, но есть опасность, что кто-то из нас – либо вдова, либо я – не доживет до часа возврата... Можно, конечно, попытаться одолжить пятьсот рублей у Дамменлибена и отдать их вдове, но какая разница, кому быть должным? Самое простое, конечно, взять у Дынина – ему вообще можно не отдавать... Но он, засранец, удавится, а и рубля взаймы не даст...»

На этих математических выкладках сознание оставило поэта, и он заснул. Под утро его посетил удивительно сладостный сон... Международная ассоциация поэтов объявляет его лауреатом премии «Золотая рифма», и – почему-то на собрании бывших воинов-афганцев – ему вручают установленную на платиновой подставке самую настоящую золотую рифму в натуральную величину и чек на сумму один миллион в какой-то валюте. И в этот момент он ощущает знакомые спазмы в нижней части живота и, чтобы не обделаться от счастья, бежит по зеленому полю в сторону одинокого солдатского сортира, прижимая к груди драгоценную награду. Но едва он успевает принять «позу орла», как раздается страшный треск и он проваливается в яму со зловонными фекалиями. Он с огромным трудом гребет правой рукой, сжимая в левой золотую рифму, но тело не слушается, и он погружается в коричневое болото, захлебываясь и задыхаясь...

Колбаско вскакивает с постели и подбегает к окну. Он распахивает его, и от порыва свежего воздуха и от удара по глазам утреннего солнечного луча он приходит в себя. Но увиденное во сне рождает в мозгу невероятные ассоциации! Сон в руку! Сон в руку! Левая ладонь, только что сжимавшая золотую рифму, начинает нещадно зудеть. Сон в руку! С одной стороны, деньги и золото во сне – это к говну, но огромное количество говна, в котором он чуть не утонул вместе с золотом, – это определенно к деньгам! Это знак свыше!

Колбаско рвет на мелкие кусочки листок с написанными кровью стихами и этим полностью себя обесклятвивает. Он судорожно роется в ящичке письменного стола, достает завернутый в тряпочку старинный серебряный портсигар – подарок тещи. В крышку портсигара вделан какой-то красновато-мутного оттенка камень... За неделю до смерти теща, вручая зятю эту драгоценную вещицу, поведала ему о том, что, когда в середине тридцатых годов, будучи молодой девушкой, она жила с мамой в родном селе Малые Семки на Орловщине, за ней ухаживал красивый красноармейский лейтенант, отец которого был полковником еще в царской армии, и он, незадолго до того как его расстреляли красные, передал сыну на хранение старинный портсигар. И в знак горячей любви лейтенант подарил этот портсигар теще... «Береги его, сынок, – сказала тогда теща зятю. – Дорогая штука. От какого-то знаменитого ювелира. Не то Беранже, не то Неглиже...»

Сон в руку! Сон в руку!.. Колбаско одевается и, сжимая зудящей левой рукой портсигар, бежит в самый престижный в Мухославске ювелирный магазин.

...Магазин только что открылся, и Колбаско – первый посетитель.

– Шо вас привело в столь ранний час в мою скромную лавочку? – спрашивает с одесским акцентом лысый очкастый ювелир.

– Хочу для интереса оценить одну реликвию, – вроде бы безразлично отвечает Колбаско.

Но ювелир опытен. Он видит, что посетитель нервничает, и он понимает, что имеет дело с фраером. И он говорит как бы между прочим:

– Ну-ну... Показывайте вашу раритетину.

– Предупреждаю – вещь дорогая, – говорит Колбаско. – Заинтересовались из Фонда Сороса, но не хочу, чтоб меня кинули.

И он кладет портсигар на прилавок. Бросив оценочный взгляд на портсигар, ювелир совсем обыденно произносит:

– Все клиенты одинаковы – каждый уверен, шо вещь стоит миллион, а на самом деле это чистой воды фуфло. Сейчас разберемся... А вы пока посмотрите телик. «Анхелита»... тоже фуфло.

Ювелир берет портсигар и уходит в подсобку.

– Одно к одному! – шепчет Колбаско. – Это тоже знак!

Ювелир выходит из подсобки.

– Ну, шо я могу сказать, – говорит он, кладя портсигар на прилавок. – Это не совсем фуфло, но и не ах, как вы думаете. Посеребренная вещица с искусственным рубинчиком. Не знаю, шо вам там обещал ваш Сорос, но из симпатии к вам, себе в убыток, могу предложить четыре... максимум пять тысяч рублей...

Колбаско не верит своим ушам. Пять тысяч! Вот он, сон в руку!

– А шесть? – на всякий случай спрашивает он.

Но ювелир – матерый волк-психолог. Ягненку уже не вырваться.

– Шесть пусть вам платит Сорос! – жестко говорит он и пододвигает портсигар ближе к Колбаско.

– Ладно. По рукам. Грабьте, – скрывая волнение, произносит Колбаско.

– Еще одна такая сделка, – говорит ювелир со вздохом, – и я разорен... Правильно мне покойная мама говорила: настоящий ювелир не должен иметь мягкое сердце.

И он медленно, вслух, отсчитывает пять тысяч рублей...

Сердце поэта бьется так, словно хочет пробить изнутри грудную клетку и вылететь наружу. Это напоминает ему стук колес в поезде, когда ритм рождает стишки и песенки. Ту-дук, ту-дук, ту-дук, ту-дук. Какой приятный четкий звук! И он туда меня зовет, где мой джекпот, где мой джекпот...

Предощущение растет, предчувствие ширится... Чуйка не обманывает.

Подгоняя время к открытию «Жар-птицы», Колбаско пьет кофе, перебегая из одного кафе в другое, и одним из первых проходит через рамку.

– Чего-то вы сегодня рано, – говорит охранник.

– Чуйка! – бросает Колбаско и бежит к ненавистно-любимому автомату с птицами. Он ласково гладит его, приговаривая «хороший, хороший», потом, убедившись, что никто не смотрит, целует автомат в щель купюроприемника... «Хватит мелочиться, – думает Колбаско. – Сыграем по пятерочке на десяти линиях! Пятьдесят рублей – удар. Пять тысяч – это сто ударов. Нормально».

Он вставляет в щель первую тысячу – и та, жужжа, исчезает. В квадратике, обозначающем число кредитов, возникает «1000».

Он бьет по клавише. Бур-люм, бур-люм, бур-люм... На одной линии выстраиваются два домика. Крайний барабан продолжает вращаться. Бздынь! Рядом с двумя домиками возникает краснокрылая птица. Та-ра-ра-блюм... И в кредитном окошечке вместо «1000» высвечивается «2000». «Йес! Йес! – радостно кричит Колбаско. – Сон в руку! Чуйка не подвела!» С первого удара у него уже шесть тысяч! Это начало! Он попал в период отъема! Даже если он сию же минуту расплатится с вдовой Вовца, у него останется пять с половиной тысяч! Не зря он во сне провалился в сортир! Куплю Людмилке букет роз!..

Он заказывает сто грамм водки, выпивает залпом и закуривает. В кармане шуршат четыре тысячи, в окошечке – две. Новый удар по клавише. Бур-люм, бур-люм, бур-люм... Бздынь! В перекрестье застывает летучая мышь! Бонус! Десять бесплатных игр! Вертятся барабаны... Первая игра. Бур-люм, бур-люм, бур-люм... Вторая игра... Бур-люм, бур-люм, бур-люм... Третья... Пятая... Восьмая... Десятая... Бздынь! Три домика! Побежали циферки, побежали... Та-ра-ра-блюм!.. «3600»! Мама р?дная! Уже семь шестьсот! Еще сто грамм!

– Ваш день сегодня, – подавая стопку с водкой, говорит официантка в бикини.

– И ночь будет моя! – кричит поэт. – Ты чего после смены делаешь?

– А что? – игриво спрашивает официантка.

– А то! – с намеком на «то» говорит он. – Жди меня, и я вернусь!

– Не профукайте, – улыбается девушка и убегает.

Нет. На этот раз он не профукает. «Хороший! Хороший!» – гладит автомат Колбаско и опять целует щель купюроприемника.

Над автоматами на световом табло проплывают манящие красные цифры джекпота. «1 000 000». Тридцать тысяч баксов! Можно будет вдове отдать тысячу рублей... В память о Вовце... Людмилке – корзину роз! Штука – на девчонку! Хорошенькая!.. Можно купить десять акций «Акбара»!.. И – на Канары с Людмилкой... Или с девчонкой... Хорошенькая!.. А Людмилке – две корзины роз. Хрен с ней! Пусть радуется! Может, еще и на «Рено» останется... Необязательно с автоматическим управлением...

Манящие красные цифры джекпота прерывают поток мечтаний. Лимон! Лимон! Лимон! Я сорву его! Сорву!..

Опять удар по клавише. Бур-люм, бур-люм, бур-люм... Бздынь! Шиш... Еще удар... Шиш!.. Циферки в кредитном окошечке начали обратный отсчет. Три тысячи... Удар... Две тысячи девятьсот пятьдесят... «Давайте, птицы вонючие! Порхатые стоеросовые!..» Удар... Удар... Удар... Две тысячи... Ведь только что было три тысячи шестьсот! Но все равно шесть остается. А было-то пять... Отдам завтра пятьсот, Людмилке – букет гвоздик... А девчонка перебьется... Размечталась, дура!.. Акции, если честно, ни к чему... И Канары – чистое пижонство... За триста рублей можно в однодневном доме отдыха комнату снять с пансионом... Или просто так с Людмилкой по парку прогуляться...

Удар! «Ну давайте, птичечки! Давайте, ласковые! Пташки мои долгожданные... – Бздынь! – Чтоб вы сдохли, падлы стоеросовые! Порхуны шизокрылые! – Удар! – Давайте, птичечки! Летите, миленькие!» Бздынь! На горизонтальной линии застыли две птицы! Бур-люм, бур-люм, бур-люм... Вращается крайний барабан... Ну! Бздынь! К двум птичкам пристраивается домик! Йес! Йес! Побежали циферки слева направо... «3000»... «4000»... «8000»!.. «9000»! А если бы вместо домика да третья бы птица! Бегут на табло красные цифры дразнящего джекпота. Был бы лимон! Еще сто грамм!

– Ну что, договорились после смены?

– Снимите, пока не поздно, – говорит девушка в бикини, – а то профукаете.

«Еще чего! Профукаете!.. Не профукаем! Не для того я ночью в сортир упал! Работает чуйка! Работает! Куплю десять акций... Пять – девчонке подарю... Хорошенькая!.. А Людмилке утром скажу, что в газете дежурил... Куплю ей две корзины!.. И – на Мальдивы с девчонкой!.. Хорошенькая!.. А на Канары пусть фраера едут... Может, и на «Рено» останется!.. Ну что стоило третьей птичке прилететь? Ладно, и так хорошо...»

...А время летело стремительно. Оно бурлюкало, тарарамило, бздынило, нащелкивало циферки слева направо, отщелкивало их справа налево, уносило Колбаско на Мальдивы, сбрасывало его в комнату однодневного дома отдыха, покупало цветы для Людмилки и акции, отдавало деньги вдове Вовца, снимало бикини с хорошенькой девчонки, пересаживало с «Рено» на яхту и с яхты на автобус № 8, стограммило и прокуривало, пока наконец в кредитном окошечке не застыло «500», а пальцы не устали нащупывать подкладку пустого кармана, в котором еще недавно шуршали тысячерублевые бумажки, полученные от утренней продажи драгоценной тещиной реликвии...

Колбаско сидел, тупо уставившись на дисплей... «Было же двенадцать, и девять было, – думал он, – и шесть было... И пять было, когда я пришел... Почему осталось только пятьсот?..»

Он собрал последние остатки слюны и плюнул на стекло дисплея. Потом что было силы ударил автомат кулаком...

– Ведь говорила – профукаете, – сказала девушка в бикини, вытирая тряпочкой заплеванный дисплей.

– Пошла вон, уродина! – заорал Колбаско.

– А сломаете аппарат – платить придется, – добавила девушка, ставя на поднос пустую стопку.

– Еще сто грамм, тварюга! – зарычал поэт.

– Сейчас охрану позову, – сказала девушка и ушла.

Колбаско, бормоча что-то невнятное, покачался взад-вперед, словно примериваясь, и ударил по максимальной ставке...

Бур-люм, бур-люм, бур-люм... Тара-ра-ра-блюм... Бздынь! И на центральной линии застыли, будто случайно, три наглые птицы...

– Джекпот!!! – истошно заорал Колбаско. – Джекпо-от!..

И в этот момент средняя краснокрылая птица привстала на когтистых лапах, отвела назад хищную голову, со всего маху ударила ею в стекло дисплея и долбанула поэта горбатым клювом в самый центр лба...

Прибежавшие охранники увидели распластавшегося на полу Колбаско с красным, как у индийской женщины, пятнышком во лбу...

На прозрачном нетронутом дисплее вне всяких комбинаций разбросаны были домики, вишенки, цветочки...

Данный текст является ознакомительным фрагментом.