И СНОВА ГРЕМИТ БОЙ…

И СНОВА ГРЕМИТ БОЙ…

Тише, ораторы!

Ваше слово,

товарищ маузер!

В. Маяковский

Я — сын Америки; ей всем я обязан. Америка — это родина, развитию, обновлению и немедленному укреплению которой я посвящаю свою жизнь. Не для нежных уст горькая чаша. И аспид не ужалит грудь храбреца.

Хосе Марти

20 марта Лоро застрелил одного солдата близ «Каламины». Это взбудоражило военных. Они решили прочесать местность в поисках партизан. 23-го в засаду, которой командовал Роландо, попал армейский патруль, тот самый, который шел по пятам Маркоса. Несколько залпов со стороны партизан, и от патруля осталось одно лишь название. Результаты этого первого боя с войсками превзошли самые радужные надежды партизан. Семь убитых, в том числе Варгас (карьера предателя на этом закончилась), 14 взято в плен, включая четырех раненых, которым партизанские врачи стали немедленно оказывать медицинскую помощь. Среди пленных оказались два офицера — майор и капитан.

Взятые трофеи могли вскружить голову любому партизану. Подумать только: 16 винтовок-«маузеров» с двумя тысячами патронов, три миномета с 64 минами, две базуки, три автомата с двумя дисками к каждому, 30-миллиметровый пулемет с двумя лентами. Че велел провести с пленными политбеседу и отпустить их. Примечательным было поведение пленных офицеров, которые, как пишет Че в дневнике, выбалтывали все, словно попугаи. Майору предложили вступить в партизанский отряд, он не согласился, но дал слово уйти в отставку из армии. Капитан же оказался чуть ли не единомышленником. Он заверял, что вступил в армию по указанию товарищей из компартии и что один из его братьев учится на Кубе. Кроме того, он назвал имена двух других офицеров, готовых сотрудничать с партизанами. Пленники передали также план операций, согласно которому армия должна продвигаться по обе стороны реки Ньянкауасу и затем сомкнуть клещи вокруг партизанского лагеря.

Значит, этот первый бой партизан с правительственными войсками означал победу? Да, но он и осложнял положение партизан. Этот бой означал начало войны, к которой партизаны еще не были подготовлены как следует. Че, судя по некоторым свидетельствам его соратников, рассчитывал скрытно продержаться в районе Ньянкауасу до конца 1967 года и только тогда приступить к боевым действиям. К тому времени, по его расчетам, уже действовали бы партизанские базы в Перу и на севере Аргентины. Теперь же организаторы этих будущих баз находились в его отряде, и оставалось мало надежды, что они смогут выбраться отсюда живыми и здоровымп.

К тому же первые выстрелы, первая кровь напугали некоторых политически нестойких боливийских добровольцев из группы Мойсеса Гевары. Их трусость выводила Че из себя. 24 марта он записывает в дневнике: «Ньято и Коко пошли с вновь прибывшим отребьем в верхний лагерь, но вернулись с полпути, так как подонки не хотели идти. Придется их выгнать». На следующий день Че лишил четырех боливийцев звания партизан, отобрал их личные вещи, прекратил выдачу им табака и пригрозил оставить без еды за невыполнение приказов.

И все же — какое блестящее начало по сравнению с первыми днями на Сьерра-Маэстре! Тогда партизаны потерпели разгром, потеряли почти 60 человек убитыми, ранеными и сбежавшими с поля боя, лишились почти всего оружия. Здесь же они нанесли решительное поражение противнику в первом же бою. У Че свыше 35 отлично вооруженных бойцов. У Фиделя же собралось после Алегрия-дель-Пио всего 12 человек.

Да, начало действительно многообещающее.

Теперь следовало ожидать ответных действий со стороны армии, и они не замедлили последовать. Сразу же после боя началась бомбежка лагеря, что вызвало, как отмечает Че, «сильный переполох в лагере». Двое бойцов было ранено. Показались и вертолеты.

25 марта состоялось собрание бойцов, на котором было решено впредь именовать отряд Армией национального освобождения Боливии, а также распространить сводку.[40]

Только 27 марта эфир заполнили сенсационные сообщения о сражении с партизанами в районе Ньянкауасу, Правительство, пытаясь «спасти лицо», заверяло, что партизаны потеряли в бою «на одного убитого больше», что они расстреливали раненых солдат, что солдаты взялп в плен четырех партизан, из коих двое иностранцы. Однако из правительственных реляций следовало и другое: властям хорошо известен состав отряда, дезертиры и пленные немало рассказали полиции, Таня полностью «засвечена».

Че записывает в дневнике: «Судя по всему, установлено, какую роль играла Таня. Таким образом, пошли прахом два года хорошей и терпеливой работы. Теперь нашим гостям будет очень трудно выбраться отсюда. У меня создалось впечатление, что такой оборот дела совсем не понравился Дантону (Дебрэ), когда он об этом узнал».

Несколько дней прошли относительно спокойно, только в эфире бушевали страсти, армия, однако, пока не стремилась ринуться в бой, накапливая, по-видимому, силы.

В отряде продолжались нарушения дисциплины, конфликты между кубинцами и боливийцами. 29 марта Че жалуется в дневнике, что «в последние дни мои приказы много раз нарушались». 31 марта Че имел вновь «неприятную беседу» с боливийцем Лоро, который разглагольствовал о «полном разложении партизанского движения». В тот же день правительственные войска вновь перешли к наступательным действиям: подвергли пустое ранчо минометному обстрелу и бомбардировке с воздуха, а затем захватили его.

Подводя итоги за март, Че писал: «Месяц изобиловал событиями. Можно набросать следующую панораму. Сейчас проходит этап консолидации и самоочищения партизанского отряда, которое проводится беспощадно. Состав отряда растет медленно за счет некоторых бойцов, прибывших с Кубы, которые выглядят неплохо, и за счет людей Гевары, моральный уровень которых очень низок (два дезертира, один сдавшийся в плен и выболтавший все, что знал; три труса, два слабых). Сейчас начался этап борьбы, характерный точно нанесенным нами ударом, вызвавшим сенсацию, но сопровождавшийся и до и после грубыми ошибками (выходки Маркоса, нерешительность Браулио). Начался этап контрнаступления противника, которое до сих пор характеризуется: а) тенденцией к занятию ключевых пунктов, что должно изолировать нас; б) пропагандистской кампанией, которая ведется в национальных рамках и в международных масштабах; в) отсутствием до сих пор боевой активности армии; г) мобилизацией против пас крестьян.

Ясно, что нам придется сниматься с места раньше, нежели я рассчитывал, и уйти отсюда, оставив группу, над которой будет постоянно нависать угроза. Кроме того, возможно, еще четыре человека предадут. Положение не очень хорошее».

Че крайне тяготило пребывание Дебрэ и аргентинца Бустоса в отряде. Ни тот, ни другой в партизаны не годились, к тому же не скрывали своего желания побыстрей «обрести свободу». Однако обеспечить им безопасный выход было нелегко. Че рассчитывал сделать налет на местечко Гутьеррес, заручиться там «джипом» и отправить на нем обоих визитеров по шоссе, ведущему в Санта-Крус.

Но на пути к Гутьерресу партизаны столкнулись с армейскими патрулями, которые были направлены в этот район властями, получившими от крестьян подробную информацию о продвижении партизан. Это вынудило Че отказаться от намеченного плана и повернуть обратно в сторону основного лагеря. 3 апреля Че предложил Дебрэ и Бустосу три выхода: остаться в отряде, немедленно его покинуть на свой страх и риск или ожидать для этого более благоприятного момента. Гости выбрали третий вариант. Но прежде чем им удалось его осуществить, произошли еще два столкновения с правительственными войсками, закончившиеся, как и первое, решительной победой партизан. Оба столкновения произошли 10 апреля. Как и в первый раз, две войсковые колонны попали в партизанские засады. Результаты первого боя: три солдата убиты, несколько ранены, шестеро взяты в плен, включая унтер-офицера — командира колонны. Второй бой закончился не менее успешно; потери противника составили: 7 убитых, 24 пленных, 5 раненых. Итого — 10 убитых, 30 пленных, среди них майор Рубен Санчес и несколько унтер-офицеров. С таким победоносным счетом редко когда кончались бои даже на Сьерра-Маэстре. Победы были омрачены гибелью кубинца Рубио (капитана Хесуса Суареса Гайоля), убитого выстрелом в голову в первой схватке. Пленных, в их числе майора Рубена Санчеса, и на этот раз отпустили после соответствующей политбеседы.

Однако новости, заполнявшие эфир, были менее приятны. Правительственное радио сообщало, что в лагере повстанцев обнаружено фото Че с трубкой в зубах и без бороды, а также раскрыт один из тайников.

Настойчивые попытки Че сплотить боливийцев и кубинцев, несмотря на одержанные победы, не приносили желаемых результатов. 12 апреля Че записывает в дневнике: «В полседьмого утра собрал всех бойцов (кроме четверки слабых), чтобы почтить память Рубио и подчеркнуть, что первая пролитая кровь — кубинская кровь. Это необходимо было сделать, так как среди бойцов авангарда прослеживается тенденция пренебрежительно относиться к кубинцам. Это проявилось вчера, когда Камба заявил, что он все меньше доверяет кубинцам… Я вновь призвал к единению как единственной возможности увеличивать наше войско, которое усилило свою огневую мощь и уже закаляется в боях, но не только не растет, а, наоборот, в последние дни сокращается».

15 апреля была получена шифровка из «Манилы», в которой сообщалось, что Хуан Лечин находится в Гаване, что он в курсе местонахождения Че, обещал сделать публичное заявление в его поддержку и рассчитывает через 20 дней нелегально вернуться в Боливию для сотрудничества с партизанами.

Отряд продолжал колесить в районе Ньянкауасу, не отрываясь от своих тайников и подземных складов с питанием. Между тем бойцы в основном питались кониной. 16 апреля у Тани и Алехандро поднялась температура до 39 градусов. Заболел расстройством желудка и Мойсес. В этих условиях 17 апреля Че принимает решение оставить в этой зоне часть бойцов под командованием Хоакина, всего 13 человек, в их числе четырех лишенных партизанского звания боливийцев, а также Алехандро и Таню. «Хоакину, — пишет Че в дневнике, — я велел провести небольшую боевую операцию в окрестностях, чтобы отвлечь внимание от основной группы и затем ожидать нас в течение трех дней. Остальное время он должен оставаться в зоне, но избегать фронтальных боев и дожидаться нашего возвращения».

Че был вынужден пойти на этот шаг. Чтобы дать возможность уйти Дебрэ и Бустосу — он должен был побыстрее покинуть зону Ньянкауасу, где ему угрожало окружение боливийскими войсками. Больше Хоакин и Че уже не встретятся…

Хотя боевые действия продолжались уже около месяца и в основном с положительными результатами в пользу партизан, крестьяне, как правило, уклонялись от сотрудничества с партизанами. На это не мог не обратить внимания Че, тем более что поддержка крестьян становилась для него в условиях маневренной войны решающим фактом. В тот же день, 47 апреля, он записывает в дневнике: «Из всех крестьян, которых мы встречали, лишь один — Симон — согласился помочь нам, но и он был явно напуган».

Когда Че делал эту запись в дневнике, в Гаване по радио передавалось его послание Организации солидарности народов Африки, Азии и Латинской Америки, известное под названием «Создать два, три… много Вьетнамов — вот лозунг дня». В нем Че с присущей ему страстью ратует за создание очагов борьбы в Латинской Америке, которые призваны вызвать на себя огонь империализма. Если США не справляются с одним Вьетнамом, то тем более не совладают с двумя или тремя — такова аргументация Че. Он предсказывал многолетнюю, кровопролитную вооруженную борьбу с империализмом и призывал революционеров отбросить фракционную борьбу, объединиться и единым фронтом сражаться против общего врага.

Послание заканчивалось словами: «Наш каждый шаг — это боевой клич к борьбе против империализма и боевой гимн в честь народного единства против величайшего врага человечества — Соединенных Штатов Америки. Если смерть внезапно настигнет нас, мы будем приветствовать ее в надежде, что наш боевой клич будет услышан и другая рука подхватит наше оружие и другие люди запоют гимны под аккомпанемент пулеметных очередей и боевых призывов к войне и победе».

Вместе с этим документом в Гаване предавались гласности 7 фотографий Че с измененной внешностью и в партизанском лагере с полуотросшей бородой. Последние доставил на Кубу, по всей вероятности, Чино. Потом в месячном анализе Че отметит: «После опубликования в Гаване моего послания едва ли у кого есть сомнения в том, что я нахожусь здесь».

19 апреля партизаны задержали англичанина Георга Роса, выдававшего себя не то за журналиста, не то за фоторепортера. Рос смахивал на агента ЦРУ, во всяком случае, он уже успел поработать инструктором «Корпуса мира» в Пуэрто-Рико. Рос заявил, что прибыл в Боливию из Чили якобы в целях написать сенсационный репортаж о партизанах и подзаработать на этом. Боливийские офицеры показали ему захваченный в одном из тайников дневник Браулио, в котором последний рассказывал, как 20 ноября 1966 года выехал из Гаваны и через Москву, Прагу, Буэнос-Айрес прибыл в Ла-Пас. Это сообщение возмутило Че. «Обычная история, — отмечает он в своем дневнике. — Кажется, главной побудительной причиной действий наших людей стали недисциплинированность и безответственность». Так как в дневнике Браулио Че фигурировал под кличкой Рамон, то теперь он сменил ее на Фернандо. Дебрэ ухватился за Роса как утопающий за соломинку. Он предложил Че пообещать англичанину материалы о партизанах при условии, если Рос поможет ему и Бустосу выбраться из окружения. Бустос, пишет Че, «скрепя сердце согласился с этим вариантом, а я умыл руки». В тот же день Рос, Дебрэ и Бустос покинули отряд.

День спустя Че услышал по радио, что все трое задержаны боливийскими властями. Их арест явился серьезным ударом для Че, который записывает в дневнике: «Дантон и Карлос (Бустос) стали жертвами собственной спешки, почти отчаянного желания выбраться, а также моего недостаточного сопротивления их планам. Таким образом, прерывается связь с Кубой (Дантон), мы потеряли разработанную нами схему борьбы в Аргентине (Карлос)».

В течение следующих десяти дней отряд Че продвигался все дальше на север от своей прежней стоянки. Отряд проходил через села, местное население встречало бойцов с опаской и недоверием. В одной из стычек с солдатами погиб Роландо, бывший связной Че во время похода в Лас-Вильяс. Че был очень к нему привязан. В дневнике Че записал: «О смерти Роландо в этой мрачной обстановке можно сказать, если только в будущем эти слова кто-то сможет прочесть: „Ты был маленьким смелым солдатом. Но после смерти ты стал великим и вечным, как сталь“. В эти же дни от отряда отбился Лоро. Ряды отряда медленно, но неустанно редели, а надежды на приток новых бойцов не было. Ни в одном из селений, через которые прошли партизаны, к ним не примкнул ни один из местных жителей. Не примкнул к ним и ни один рабочий с близлежащих нефтепромыслов, принадлежавших американцам. Партизаны выступали в селениях с зажигательными призывами к восстанию, к борьбе против империализма, но население явно им не доверяло. Однако Че был уверен, что это временное явление.

Майский месячный анализ, хотя отмечает и оценивает весьма трезво недочеты и ошибки партизан, в целом пропитан оптимизмом. Вот наиболее примечательные разделы этого анализа:

„Дела идут более или менее нормально, хотя нам пришлось оплакать гибель двух наших бойцов: Рубио и Роландо. Потеря последнего была особенно суровым ударом для нас, так как я собирался поставить его во главе самостоятельно действующего отряда. Мы провели еще четыре боя. Все они в целом дали хорошие результаты, а один из них даже очень хорошие — это та засада, в ходе которой погиб Рубио.

С другой стороны, мы по-прежнему полностью изолированы. Болезни подорвали здоровье некоторых товарищей, заставили разделить наши силы, что лишило нас многих возможностей. Мы все еще не установили контакта с группой Хоакина. Поддержки от крестьян не получаем, хотя кажется, что при помощи преднамеренного террора нам удалось нейтрализовать среди них наиболее враждебно настроенных к нам. Со временем они поддержат нас… К нам не примкнул ни один человек, и, кроме двух убитых, мы потеряли также Лоро…

В итоге: это был месяц, в течение которого все развивалось в пределах нормы, принимая во внимание случайности, неизбежные в ходе партизанской войны. Моральный дух всех тех бойцов, что успешно прошли предварительный экзамен на звание партизана, на высоте“.

В мае отряд продолжал двигаться по маршруту первого похода, где по пути были заложены тайники с продовольствием и другими предметами. Однако скудная и недоброкачественная еда и в особенности отсутствие воды в этих местах, а также усталость, нервное напряжение — все это не могло не сказаться на физическом состоянии партизан, в частности самого Че. Почти все страдали от расстройства желудка, многих лихорадило. О состоянии Че можно судить по его дневнику.

Запись от 9 мая: „Я чувствовал, что теряю сознание, и проспал около двух часов, чтобы возобновить поход медленным и шаркающим шагом“. Запись от 13 мая: „Я чувствовал себя очень плохо, но меня не вырвало…“ Три дня спустя Че вновь жалуется на острые рези в желудке, рвоту и расстройство желудка. Однако, несмотря на такое состояние, Че не только продолжает вести дневник изо дня в день, но и не забывает отметить в нем дни рождения своих детей и ближайших родственников.

Два новых столкновения с войсками, имевшие место в мае, закончились, как и предыдущие, победой партизан. 8 мая в засаду попали 27 солдат. Завязалась перестрелка. Результат боя: трое — два солдата и младший лейтенант — убиты, десять сдавшихся в плен, из них двое раненых. Раненых подлечили и всех пленных отпустили, у убитого лейтенанта по фамилии Ларедо нашли дневник, в котором он обзывал трусами своих солдат, а рабочих — бездельниками и паразитами. У него же было обнаружено письмо его жены, в котором она просила прислать ей и ее приятельнице по „партизанской шевелюре“ для украшения гостиной. Классовый враг всюду сшит на один покрой, будь то нацист, сдиравший кожу со своих жертв на абажуры, или американский империалист, коллекционирующий уши вьетнамских патриотов, или боливийский „рейнджер“, мечтающий одарить свою сеньору шевелюрой партизана.

Че, рассказывает Инти, это письмо и дневник Ларедо положил себе в рюкзак и хранил вместе со своим дневником…

30 мая в новой стычке партизан с солдатами последние потеряли трех человек убитыми и одного раненым. В этих столкновениях партизаны не понесли потерь.

Во время похода партизаны вошли в два больших селения — Пириренду и Карагуатаренду, где общались с жителями, знакомили их со своей программой, намерениями, призывая желающих присоединиться к партизанскому движению. Но боливийцы то ли боялись, то ли не понимали партизан, то ли находились под влиянием правительственной пропаганды, рисовавшей соратников Че как иностранных захватчиков, грабителей и насильников. Как бы там ни было, но местные жители относились весьма недоверчиво к партизанам. Крестьяне, правда, проявляли большее дружелюбие, но вступать в их ряды отказывались.

Другим обстоятельством, вызывавшим беспокойство Че, было отсутствие каких-либо следов отряда Хоакина, который точно в воду канул. Че предположил, что Хоакин заблудился. Всякие контакты с Ла-Пасом у партизан также прервались, и какой-либо надежды на их восстановление не вырисовывалось. Более того, 16 мая Че получил шифровку из „Манилы“, которая только подтвердила, как записал Че в дневнике, „полную изоляцию, в которой мы находимся“. Это могло означать только одно — подпольный аппарат поддержки, действовавший в Ла-Пасе, после провала Тани оказался парализован. А на создание нового аппарата требовалось время…

Никаких сообщений не поступало и от Хуана Лечина и других политических лидеров, обещавших оказать поддержку партизанам.

В июне отряд Че продолжал действовать все в той же зоне между Санта-Крусом и Камири, не отрываясь от тайников и все еще надеясь на встречу с группой Хоакина, 14 июня, в день своего рождения, Че записывает в дневнике: „Мне исполнилось 39 лет, годы неизбежно бегут, невольно задумаешься над своим партизанским будущим. Но пока я в форме“.

Действительно, он был тогда в своей наилучшей „форме“. Тело его было искусано насекомыми, астма вновь душила его, мучил желудок. Но воля пламенного революционера держала это слабое, уставшее тело на ногах, подавляя малейшую жалобу, малейшее проявление слабости. Разум его был ясным и трезвым, доказательством чему служат страницы дневника, где с точностью и поразительной беспристрастностью он фиксирует плюсы и минусы, действия, возможности и перспективы борьбы, знамя которой он поднял в горах Боливии и которое он все еще думал победоносно пронести по долинам и по взгорьям его родной Латинской Америки. Со страстной неукротимостью, с храбростью беспримерной он вел свой небольшой отряд вперед, вызывая удивление и чуть ли не суеверное преклонение у своих бойцов.

Новый облик Че. Перед отъездом с Кубы.

Первое фото в Боливии. Ноябрь 1966 года.

„Рамон Бенитес, коммерсант“.

И снова солдат…

В Ньянкауасу. В центре — Че, крайний слева — Инти.

Перед походом. Слева — Таня.

В дозоре.

В горах Боливии. С детьми крестьянина Рохаса.

„Рейнджеры“ в Ньянкауасу.

Инти.

Такой была Таня.

Майор Ральф Шелтон (справа), агент ЦРУ за работой.

Листовка министерства внутренних дел Боливии, обещающая награду за доставку „живого или мертвого“ Че.

Подразделение „рейнджеров“» капитана Гари Прадо.

Американские агенты в Итере в день убийства Че.

Страница из «Боливийского дневника».

Прощальное письмо детям.

Его руки остались на Кубе.

Его последняя винтовка.

Памятник Че в Сантьяго, Чили.

Эрнесто Че Гевара. Рисунок советского художника В. Иванова. Гавана, 1961 год.

И не только его соратники прониклись к нему беспредельным уважением. Крестьяне и жители селений, через которые проходил отряд, взирали на его командира — этого бородатого, в лохмотьях, белолицего чужеземца, ласкавшего их детей и лечившего им зубы, Фернандо-Зубодера, как его называли крестьяне, — точно на пророка. Однако его все еще отделяла какая-то невидимая степа от этих боливийских индейцев, за счастье которых он и его соратники пришли сюда сражаться, победить или умереть.

«Крестьяне, — пишет Че в июньском резюме, — по-прежнему не присоединяются к нам. Создается порочный круг: чтобы набрать новых людей, нам нужно постоянно действовать в более населенном районе, а для этого нам нужно больше людей…

Армия с военной точки зрения действует малоэффективно, однако она ведет работу среди крестьян, которую мы не можем недооценивать, так как при помощи страха или лжи относительно наших целей она вербует среди местных жителей доносчиков».

«За жителями нужно охотиться, чтобы поговорить с ними, они точно зверьки», — записывает Че 19 июня. II все-таки среди крестьян время от времени попадаются и такие, которые готовы сотрудничать с партизанами. Например, Паулино, молодой крестьянин, больной туберкулезом, которого Че встретил в одном из селений 20 июля и который помог разоблачить полицейских шпиков, выдававших себя за торговцев свиньями. «Это был наш первый рекрут», — пишет о нем Инти. Он мог бы добавить, что и последний. Че поручил Паулино добраться до Кочабамбы, встретиться с женой Инти и передать ей послание в «Манилу», ибо к тому времени передатчик перестал работать. Теперь рация могла только принимать сообщения «Манилы». Через Паулино Че послал и четыре сводки о боевых действиях отряда. Паулино пытался выполнить поручение, но ему так и не удалось добраться до Кочабамбы. Но пути его арестовали, захватив послания Че…

26 июля в перестрелке с солдатами был ранен Помбо и убит кубинец Тума. Че относился к Туме, скромному, отважному бойцу, как к сыну и сильно переживал его гибель. Противник понес тоже потери: четыре человека убитыми и три ранеными. Но его потери были легко восполнимы, в то время как каждая потеря партизан, как отмечает в дневнике Че, была равносильна серьезному поражению, хотя армия об этом не знала.

Че внимательно следил за передачами правительственного радио, которое, ссылаясь на показания Дебрэ, утверждало, что среди партизан находятся опытные вьетнамские командиры, громившие в свое время «лучшие американские полки». Создается впечатление, отмечает в дневнике Че, что Дебрэ болтал лишнее.

30 июля «Манила» сообщила Че, что в Перу пока нет надежды на развитие партизанского движения, хотя там и создана партизанская организация. Че регистрирует эти сведения в дневнике без комментариев.

В июле положение отряда не только не улучшилось, но ухудшилось. Правда, стычки с войсками все еще заканчивались в пользу повстанцев. Однако и потери партизан были чувствительны. Они потеряли двух человек убитыми — кубинца Рикардо, воевавшего на Сьерра-Маэстре и в Конго, о чем упоминает Че в дневнике, и боливийца Рауля; двое партизан были ранены и не в состоянии самостоятельно передвигаться. А Че — с непрекращающимся приступом астмы и уже без необходимых для ее лечения лекарств. К тому же в одной из стычек партизаны потеряли 11 рюкзаков с медикаментами, биноклями и, что самое главное, магнитофоном, на который записывались шифровки из «Манилы». Теперь даже односторонняя связь с Гаваной практически прервалась. Единственным источником информации оставались обычные передачи радионовостей, но они были сбивчивы и противоречивы. Боливийское радио уделяло большое внимание предстоящему процессу над Дебрэ и Бустосом. Че весьма критически оценивал их поведение после ареста. 10 июля он записывает в дневнике, что «Дебрэ и Пеладо сделали нехорошие заявления, прежде всего они сообщили о континентальных планах геррильи, чего им не следовало делать».

В резюме за июль Че писал:

«Продолжают действовать те же отрицательные моменты, что и в прошлом месяце. Невозможность установления контактов с Хоакином и с нашими друзьями, а также потери в личном составе…

Наиболее важные особенности месяца таковы:

1. Продолжающееся полное отсутствие контактов. 2. Крестьяне по-прежнему не вступают в отряд, хотя имеются некоторые ободряющие признаки, наши старые знакомые среди крестьян принимали нас хорошо. 3. Легенда о партизанах распространяется по континенту… 4. Попытка установить контакт через Паулино потерпела неудачу. 5. Моральный дух и боевой опыт партизан растет от боя к бою. Слабо выглядят Камба и Чапако. 6. Армия ведет свои действия неудачно, но некоторые ее подразделения стали более боевыми. 7. В правительстве (Боливии. — Авт.) углубляется политический кризис, но Соединенные Штаты предоставляют ему небольшие займы, которые по боливийским масштабам весьма значительны. Это несколько умеряет недовольство.

Наиболее важные задачи: восстановить контакты, набрать новых добровольцев, достать медикаменты».

В августе положение отряда усложнилось в связи с приступами астмы, выбивавшими из строя Че. Приостановить эти приступы можно было только при помощи лекарств, а в близлежащих селениях их не было. 7 августа Че записывает в дневнике: «Сегодня исполняется девять месяцев со дня образования партизанского отряда. Из шести первых партизан двое — мертвы, двое — ранены, один — исчез, а я с астмой, от которой не знаю как избавиться».

8 августа отряд, как обычно, передвигался по гористой местности. Че ехал верхом на кобылке, которая от усталости и голода еле передвигала ноги. Он чувствовал себя прескверно, его душила астма, кроме того, отчаянно болела вспухшая ступня. Он непрестанно понукал лошадь, пытаясь заставить ее двигаться быстрее. Кобылка его не слушала, он выхватил нож и нанес ей в шею глубокую рану. Придя несколько в себя, он собрал своих сподвижников и сказал им: «Мы в трудном положении. Я превратился в подобие человека. Эпизод с кобылкой показывает, что бывают мгновения, когда теряю контроль над своими действиями. Другие товарищи ведут себя не лучше. Настал момент великих решений. Борьба, которую мы ведем в тяжелейших условиях, дает нам возможность выдержать экзамен на революционеров, эту высшую ступень человеческого вида, каждый из нас может стать Человеком с большой буквы. Но для этого нужно превозмочь себя. Кто чувствует, что способен на это, пусть остается, кто не в состоянии — пусть уходит».

Че отмечает в дневнике: «Все кубинцы и некоторые боливийцы за то, чтобы продолжать борьбу до конца».

Че решается на отчаянный шаг: вернуться в старый лагерь, к одному из тайников, в котором запрятаны противоастматические лекарства и радиостанция. Восемь человек он посылает вперед, а сам с остальными медленно движется за ними. Он все еще надеется встретиться с группой Хоакина или, по крайней мере, узнать правду о ее судьбе.

Понуро бредут партизаны обратно, избегая населенных пунктов. Их одолевает голод. У боливийца Чапако — признаки помешательства. У Че — нарыв на пятке, жар. Товарищи вскрывают нарыв, пытаются облегчить страдания своего командира, но самочувствие его продолжает оставаться прескверным, что он и отмечает в дневнике.

Именно в эти тревожные дни в далекой и родной Гаване заседала конференция, в которой участвовали делегаты почти всех стран Латинской Америки, в том числе Боливии, а также наблюдатели из стран других континентов. Конференция учредила Латиноамериканскую организацию солидарности (ОЛАС) и одобрила курс на развитие партизанского движения в этом регионе. В зале заседаний конференции над трибуной ее президиума висел огромных размеров портрет Че. Он как бы председательствовал на этом собрании.

Конференция приняла «Поздравительное послание майору Че Геваре», в котором полностью одобряла его документ о создании нескольких Вьетнамов и предвещала возникновение новых партизанских очагов в Латинской Америке, которые превратят ее в «могилу империализма США».

Президиум конференции по предложению ряда делегаций объявил о символическом создании «латиноамериканской национальности» и провозгласил «почетным гражданином нашей общей родины — Латинской Америки дорогого партизана майора Эрнесто Че Гевару».

Конференция ОЛАС приняла также резолюцию солидарности с партизанским движением в Боливии. Однако эта резолюция ни по своим размерам, ни по своему содержанию особенно не отличалась от других резолюций солидарности с партизанским движением в Гватемале, Колумбии и Венесуэле. Возможно, боливийская резолюция была такой из конспиративных соображений, хотя к тому времени пребывание Че в этой стране было уже секретом полишинеля.

Конференция ОЛАС в Гаване изобиловала многими драматическими моментами. Перед делегатами предстали четыре агента ЦРУ, которые с большим количеством подробностей рассказали о том, как по поручению разведки США они готовили убийство Фиделя Кастро. Показания этих диверсантов были еще одним наглядным доказательством преступного вмешательства США во внутренние дела Кубы. А ведь таких диверсантов и убийц США засылает десятками на Кубу с 1959 года! Разумеется, это давало кубинцам моральное право участвовать в освободительной борьбе, точнее, в партизанских действиях в Латпнской Америке против империализма США.

Конференцию OЛAC широко освещало не только гаванское радио, но радиостанции всех латиноамериканских стран. Вашингтон рвал и метал против участников конференции. ОАГ объявила о созыве своей конференции для принятия контрмер против революционной Кубы. Баррьентос призывал к интервенции против острова Свободы. Эфир был забит всякими сообщениями и заявлениями о Гаванской конференции…

Че стремился поскорей добраться до заветного тайника. Там были спасительные лекарства, продовольствие. Но когда он уже был близок к цели, оказалось, что неприятель опередил его.

«Черный день, — записывает Че в дневнике 14 августа. — Продвигались как обычно, но ночью из последних новостей узнали, что армия открыла тайник, к которому мы направлялись. Сообщаются детали, не вызывающие сомнения в правдивости сообщения. Теперь я осужден страдать от астмы на неопределенное время. Радио сообщает также, что найдены различные документы и фотографии. Нам нанесен самый сильный удар. Кто-то нас предал. Кто? Пока это тайна».

На следующий день радио сообщило, что армия обнаружила еще четыре тайника в районе главного лагеря. Теперь все запасы партизан были в руках их врагов.

Отрезанные от всего мира — от «Манилы», от Хоакина, от боливийских связей, окруженные враждебным населением, загнанные в полудикий район, в котором водные источники были столь же редки, как птицы или животные, которыми можно было бы утолить голод, лишенные запрятанных в тайниках продуктов и лекарств, которые могли бы продлить их надежду на счастливый поворот судьбы, партизаны продолжают блуждать по джунглям, ведомые железной волей своего командира…

Дневник Че — правдивое жестокое зеркало, в котором отражен этот тернистый путь партизанского отряда, обреченного, подобно фадеевскому отряду Левинсона, на гибель.

«Все получилось скверно», — так начинается дневниковая запись Че от 26 августа. В этот день он потерял над собой контроль и в приступе ярости побил Антонио, забывшего выполнить какой-то приказ.

«День проходит в отчаянных поисках выхода, результаты которых пока не ясны», — так начинается запись следующего дпя.

«День сумрачный и несколько мучительный», — начало записи от 28 августа.

«День тяжелый и весьма мучительный», — записывает Че 29 августа. Люди изнывают от нестерпимой жажды.

Запись от 30 августа: «Положение становилось невыносимым: люди падали в обморок, Мигель и Дарио пили мочу, то же делал и Чино, с печальными последствиями — расстройством желудка и болевыми схватками. Урбано, Бенигно и Хулио спустились на дно ущелья и там нашли воду. Мне сказали, что мулы не могут спуститься, и я решил остаться с Ньято, но Инти принес нам воды, и мы остались втроем есть кобылу (ту самую, которую ранил Че. — Авт.). Рация осталась в ущелье, и мы не смогли прослушать новости».

Этот месяц был и наименее удачным в отношении военных действий. В единственной стычке с противником партизаны ранили только одного солдата.

Месяц закончился, следует подытожить результаты, дать оценку положения. Че это делает, как всегда, с поразительной четкостью и правдивостью:

«Это был, безусловно, самый тяжелый месяц, который мы пережили с того момента, как начали вооруженные действия. Обнаружение армией всех наших тайников с документами и медикаментами явилось для нас очень тяжелым ударом, особенно с психологической точки зрения. Потеря двух бойцов и последовавшие за этим трудные периоды, во время которых мы держались только за счет конины, деморализовали людей. Дело дошло до того, что Камба ставит вопрос об уходе из отряда… Отрицательно сказывается на моральном духе бойцов и отсутствие контактов с Хоакином, а также тот факт, что пленные из его отряда выдали армии все, что знали. Моя болезнь также посеяла среди многих неуверенность, и все это сказалось на единственном нашем бое, в котором мы могли нанести армии серьезные потери, но только ранили одного солдата. С другой стороны, трудные переходы по горам без воды выявили некоторые отрицательные человеческие черты у бойцов.

Наиболее важные элементы положения:

1. Мы по-прежнему лишены каких бы то ни было контактов и не имеем надежды установить их в ближайшем будущем.

2. Крестьяне по-прежнему не присоединяются к нам — это естественно, принимая во внимание тот факт, что в последнее время мы мало встречались с ними.

3. В отряде наблюдается упадок духа, но, надеюсь, это временное явление.

4. Армия не действует более эффективно и напористо.

Мы переживаем момент упадка нашего боевого духа.

Легенда о партизанах также тускнеет. Наиболее важные задачи — те же, что и в прошлом месяце: восстановить контакты, увеличить свои ряды за счет новых бойцов, обеспечить себя лекарствами и оружием.

Надо указать, что Нити и Коко все более проявляют себя как твердые и боевые революционные руководители».

Когда Че писал эти строчки, в нескольких десятках километров от его отряда, недалеко от главного лагеря, на реке Рио-Гранде, Хоакин и его бойцы вели последний смертный бой с окружившими их боливийскими солдатами.

После того как Че расстался с ним, Хоакин и его люди кружили в районе главного лагеря в ожидании возвращения своего командира. Положение группы Хоакина было не из легких. В ней, напомним, было четверо больных, в их числе Таня и Мойсес Гевара. Правда, были и три врача — кубинец Маркос, перуанец Негро и боливиец Эрнесто, но не было лекарств, и они мало чем могли облегчить участь своих пациентов. В тяжелом состоянии находился и боливиец Серапио. Он хромал и постоянно отставал от отряда. Другой проблемой являлись четыре боливийца: Пако, Пэпе, Чинголо и Эусебио, которых Че лишил за трусость звания партизан и за которыми нужен был глаз да глаз, ибо их дезертирство позволило бы противнику получить ценную информацию об отряде.

Почувствовав, что группа Хоакина менее многочисленна, чем отряд Че, боливийские власти решили в первую очередь расправиться с нею. Был разработан план окружения и ликвидации группы под названием «Синтия» — в честь дочери генерала Баррьентоса. Кроме войск, которыми командовали полковники Л. Роке Теран и X. Сентено Анайя, на преследование Хоакина и его людей были брошены войска четвертой и восьмой дивизий, авиация, постоянно наблюдавшая и бомбившая местность, по которой передвигались партизаны.

23 мая дезертирует боливиец Пэпе, он сдается в плен и рассказывает все, что знает о партизанах, однако это не спасает его от смерти. Разъяренные солдаты убивают дезертира.

4 июня в перестрелке с противником гибнут кубинец Маркос (майор Антонио Санчес Диас) и боливиец Виктор (Касильдо Кондори Варгас). В середине июля Хоакин теряет еще одного бойца, боливийца Серапио, подлинная фамилия которого до сих пор не установлена.

Месяц спустя при новой стычке с войсками боливийцы Эусебио и Чинголо дезертируют и переходят к противнику. Оба предателя сообщают властям все, что знают: месторасположение тайников, подробно информируют о состоянии бойцов Хоакина, находившихся на пределе своих сил, истощенных голодом и измотанных болезнями.

Войска усиливают преследование, хотя и действуют крайне медленно и нерешительно, по-видимому, из-за некомпетентности своих командиров или опасаясь наткнуться на другие партизанские отряды, возможно притаившиеся в этом районе, или намеренно, с целью выудить у американских покровителей побольше долларов на борьбу с партизанами.

Как бы там ни было, 9 августа в очередном столкновении с войсками, которые, пользуясь услугами проводников из местных крестьян, вновь напали на след отряда, гибнет от армейской пули 26-летний боливиец Педро (Антонио Фернандес), один из руководителей комсомола Боливии.

Теперь в группе Хоакина всего 10 человек, включая его самого и Таню. Они полностью изолированы, обложены со всех сторон противником, без еды, без лекарств. Но сдаваться не думают. Они все еще надеются встретиться с Че.

30 августа отряд Хоакина вышел к реке Рио-Гранде, к месту, где стояла хижина крестьянина Онорато Рохаса, того самого, с которым встретился Че во время своего тренировочного похода. Уже тогда Че назвал Рохаса «Потенциально опасным».

Тем не менее, познакомившись с ним поближе, партизаны стали пользоваться его услугами. Рохас был обременен большой семьей: у него было восемь детей. Жил он убого, в нищете, как и все крестьяне этой зоны. В 1963 году Рохас забил быка местного помещика, чтобы накормить детей, за что просидел 6 месяцев в тюрьме. Так что у него никаких оснований для любви к властям не имелось, и он действительно в течение некоторого времени по поручению партизан покупал им продукты, одежду и лекарства в городке Вальегранде. В июне 1967 года его вместе с другими 40 крестьянами арестовали и увезли в Вальегранде. Специальная команда по борьбе с партизанами подвергла арестованных допросам и пыткам. Особое внимание уделили Рохасу: его били палками, пытали электричеством. Но Рохас не вымолвил лишнего слова, на этот раз он выстоял. Его освободили, продолжая внимательно следить за каждым его шагом. Более того, армия учредила около его хижины военный пост и даже построила бараки для солдат. Некоторое время спустя полиция вновь арестовывает Рохаса. Его увозят в Санта-Крус, где крестьянина допрашивает опытный агент ЦРУ Ирвинг Росс. Он не истязает Рохаса, а делает ему предложение: «Помоги нам захватить партизан и получишь 3 тысячи долларов, кроме того, мы перевезем тебя и всю твою семью в Соединенные Штаты, дадим тебе землю, и будешь жить там как богач». Рохас, как в свое время Эутимио Герра на Сьерра-Маэстре, устоял перед пытками, но не перед соблазном превратиться в богача: он дал согласие сотрудничать с Россом. Теперь оставалось только ждать, когда партизаны выйдут на связь с предателем. Чтобы облегчить задачу, армия убрала солдат с поста, расположенного по соседству с его хижиной.

Путь партизанского отряда Че в Боливии.

За несколько часов до того, как Хоакин и его бойцы подошли к хижине Рохаса, туда явился санитар Фаустино Гарсия в сопровождении солдата Фиделя Pea. Зачем они явились к Рохасу? По-видимому, получить сведения о партизанах. Пока Гарсия беседовал с Рохасом, солдат Pea пошел поохотиться.

Именно в этот момент к хижине подошли партизаны. Почуяв неладное, Гарсия бросился на койку, покрыл себя лохмотьями и приказал Рохасу выдать его за больного пеона.

Партизаны с большими предосторожностями подошли к хижине Рохаса, они слышали выстрелы Pea и опасались наткнуться на солдат. Но так как вблизи хижины ничего подозрительного не было обнаружено, партизаны все-таки рискнули и зашли внутрь.

Рохас встретил партизан, точно долгожданных гостей. Он обещал достать им продукты и подыскать подходящий брод через Рио-Гранде, на противоположном берегу которой, как он утверждал, партизаны смогут найти надежное место для укрытия.

Оставив Рохасу деньги и договорившись прийти на следующий день за продуктами, партизаны ушли.

Не успели они скрыться, как Рохас послал своего 8-летнего сына известить солдат о присутствии партизан в зоне, с просьбой сообщить об этом ближайшему армейскому подразделению в селении Ла-Лоха, приблизительно в 13 километрах от хижины Рохаса.

Получив сообщение, капитан Марио Варгас немедленно выступил по направлению к хижине Рохаса во главе отряда, прихватив проводника, местного крестьянина Хосе Кордону Толедо.

На рассвете 31 августа отряд Варгаса достиг хижины Рохаса. К этому времени Рохас, хотя и запасся продуктами для партизан, не то раздумал участвовать в организации задуманной им самым западни, не то струсил. Во всяком случае, когда Варгас явился к нему, то он собирался покинуть хижину со всей своей семьей. Варгас велел ему ждать партизан и отвести их к броду, в полутора километрах от его хижины, где их будут ждать в засаде солдаты.

Приблизительно в 5 часов вечера того же дня Хоакин и его бойцы явились к Рохасу, который вновь разыграл из себя радушного хозяина, накормил их, снабдил продуктами и отвел на условленное место, так называемую переправу Иесо. Партизаны стали переходить реку. Первым вошел в воду Браулио, предпоследней шла Таня, последним Хоакин.

Когда все находились в воде с высоко поднятым над головой оружием, Варгас и его люди с обоих берегов открыли по партизанам ураганный огонь. Браулио, хотя и раненный, стал отстреливаться, убив солдата, но и сам был убит. Шесть других его товарищей, в их числе Таня и Мойсес Гевара, нашли героическую смерть в мутных водах Рио-Гранде. Каждый из них получил по 7–8 пуль. Негро (перуанский врач Хосе Реституто Кабрера Флорес) сумел скрыться в зарослях. Несколько дней спустя его поймали солдаты и забили насмерть прикладами. Живыми солдаты захватили только двоих: Пако (боливиец Хосе Кастильо Чавес), из числа исключенных, он получил три пулевых ранения, и врача Эрнесто (боливиец Фредди Маймура), который пытался оказать ему помощь.

Солдаты накинулись точно звери на пленных: стали избивать их, требовать выдать местонахождение Че. Фредди Маймура держался с большим достоинством, показания давать отказался, даже когда выстрелом раздробили ему левое плечо. Разъяренная солдатня покончила с ним двумя выстрелами в спину. В живых остался только Пако. Он рассказал все, что знал, и этим спас себе жизнь. Впоследствии его освободили. Пако — единственный оставшийся в живых из отряда Хоакина.

После бойни солдаты стали вылавливать из воды трупы и отвезли их в Вальегранде, где похоронили в общей могиле за городом.

Таню нашли только неделю спустя в трех километрах от места боя. На место находки прибыл на вертолете сам президент Баррьентос. Труп Тани привязали к вертолету и отвезли в Вальегранде. Место ее захоронения сохраняется по сей день в тайне.

Онорато Рохас, предатель, разумеется, не получил обещанных 3 тысяч долларов, в Соединенные Штаты его тоже не взяли. Баррьентос подарил ему небольшую ферму около города Санта-Круса, куда он и перебрался со своей семьей. В 1969 году он был убит выстрелом в голову неизвестным лицом. Капитан Варгас, хотя и получил за бойню у переправы Иесо чин майора, вскоре сошел с ума…

Об обстоятельствах гибели отряда Хоакина ходили разные противоречивые версии. Они были восстановлены только в 1971 году корреспондентом «Пренса Латина» в Боливии, который встретился с Пако, проводником Хосе Кордоной Толедо и имел возможность ознакомиться с дневником Браулио, цопавшим при гибели отряда в руки противника. Результаты этого исследования были опубликованы в журнале «Куба Интернасиональ» в сентябре 1971 года.

Корреспондент спросил Хосе Кордону Толедо, бедного крестьянина, отца пяти детей, служившего проводником у капитана Варгаса, почему он помотал военным.