Предисловие

Предисловие

Усевшись на телль[1]

(Да простит меня Льюис Кэрролл)

Я вам поведаю о том,

Как средь чужих земель

Я повстречалась с чудаком,

Усевшимся на телль.

«Что ты здесь ищешь столько лет?

Выкладывай, знаток».

И выступил его ответ,

Как кровь меж книжных строк:

«Ищу я древние горшки,

Что были в старину.

И измеряю черепки,

Чтоб знать величину.

Потом пишу подобно вам —

И в этом мы равны, —

Но больший вес моим словам

Присущ за счет длины».

Но я обдумывала путь —

Убить миллионера

И в холодильник запихнуть,

Не портя интерьера.

И вот, смиряя сердца дрожь,

Я крикнула ему:

«Выкладывай, как ты живешь,

На что и почему?»

Ответ был ласков и умен:

«Назад пять тысяч лет —

Из всех известных мне времен

Изысканнее нет!

Отбросьте поздние века

(Всего десятков пять!),

И вот вам сердце и рука,

И едемте копать!»

Но я все думала, как в чай

Подсыпать мышьяка,

И упустила невзначай

Резоны чудака

Но так его был нежен взор

И сам он так пригож,

Что мне пришлось спросить в упор:

«Скажи, как ты живешь?»

Ищу у стойбищ и дорог

Предметы древних дней,

Потом вношу их в каталог

И шлю домой в музей.

Но платят мне не серебром

За мои товар старинный,

Хотя полны моим добром

Музейные витрины.

То неприличный амулет

Отроешь из песка —

С далеких предков спросу нет.

Дремучие века!

Не правда ль, весело живет

На свете археолог?

Пусть не велик его доход —

Но век обычно долог!»

И только он закончил речь,

Мне стало ясно вдруг,

Как труп от порчи уберечь,

Свалив его в тузлук.

«Спасибо, — говорю ему, —

За ум и эрудицию,

Я предложение приму

И еду в экспедицию!»

С тех пор, когда я разолью

На платье реактивы

Или керамику побью

Рукой нетерпеливой,

Или услышу за холмом

Пронзительную трель, —

Вздыхаю только об одном —

Об эрудите молодом,

Чей нежен взгляд, чей слог весом,

Кто, мысля только о былом,

Над каждым трясся черепком,

Чтоб толковать о нем потом

Весьма научным языком;

Чей взор, пылающий огнем,

Испепелял весь грунт кругом;

Кто, восполняя день за днем

Незнанья моего объем,

Внушил мне мысль, что мы пойдем

И раскопаем телль!

Я рассказать тебе бы мог,

Как повстречался мне

Какой-то древний старичок,

Сидящий на стене.

Спросил я: «Старый, старый дед,

Чем ты живешь? На что?»

Но проскочил его ответ

Как пыль сквозь решето:

— Ловлю я бабочек больших

На берегу реки,

Потом я делаю из них

Блины и пирожки

И продаю их морякам —

Три штуки на пятак.

И в общем, с горем пополам,

Справляюсь кое-как.

Но я обдумывал свой план,

Как щеки мазать мелом,

А у лица носить экран,

Чтоб не казаться белым,

И я в раздумье старца тряс,

Держа за воротник:

— Скажи, прошу в последний раз,

Как ты живешь, старик?

И этот милый старичок

Сказал с улыбкой мне:

— Ловлю я воду на крючок

И жгу ее в огне

И добываю из воды

Сыр под названьем бри.

Но получаю за труды

Всего монетки три.

А я раздумывал — как впредь

Питаться манной кашей,

Чтоб ежемесячно полнеть

И становиться краше.

Я все продумал наконец

И, дав ему пинка,

— Как поживаете, отец? —

Спросил я старика.

— В пруду ловлю я окуньков

В глухой полночный час

И пуговки для сюртуков

Я мастерю из глаз.

Но платят мне не серебром,

Хоть мой товар хорош.

За девять штук, и то с трудом,

Дают мне медный грош.

Бывает, выловлю в пруду

Коробочку конфет,

А то — среди холмов найду

Колеса для карет.

Путей немало в мире есть,

Чтоб как-нибудь прожить,

И мне позвольте в вашу честь

Стаканчик пропустить.

И только он закончил речь,

Пришла идея мне:

Как мост от ржавчины сберечь,

Сварив его в вине.

— За все, — сказал я, — старикан,

Тебя благодарю,

А главное — за тот стакан,

Что выпил в честь мою.

С тех пор, когда я тосковал,

Когда мне тяжко было,

Когда я пальцем попадая

Нечаянно в чернила,

Когда не с той ноги башмак

Пытался натянуть,

Когда отчаянье и мрак

Мне наполняли грудь,

Я плакал громко на весь дом

И вспоминался мне

Старик, с которым был знаком

Я некогда в краю родном,

Что был таким говоруном,

Таким умельцем и притом

Незаурядным знатоком —

Он говорил о том о сем,

И взор его пылал огнем.

А кудри мягким серебром

Сияли над плешивым лбом,

Старик, бормочущий с трудом,

Как будто бы с набитым ртом,

Храпящий громко, словно гром,

Сидящий на стене.

Эта книга — ответ. Ответ на вопрос, который задают мне очень часто.

— Так вы ведете раскопки в Сирии?! Ну-ка расскажите!

Как вы живете? В палатках?..

И все в том же духе.

Наши раскопки мало кого интересуют. Это просто удобный повод сменить тему в светской беседе. Но изредка попадаются и такие собеседники, которые действительно хотят больше об этом узнать.

Есть и еще один вопрос, который дотошная Археология задает Прошлому:

«Расскажи мне, как жили наши предки?»

Ответ на этот вопрос приходится искать с помощью кирки и лопаты.

Такими были наши печные горшки. В этой большой яме мы хранили зерно, а этими костяными иглами шили одежду. Здесь были наши дома, здесь — купальни, а вот наша канализация!

Вот в том горшке припрятаны золотые серьги — приданое моей дочери. В этом маленьком кувшинчике я держала свою косметику. А это опять кухонные горшки, вы отыщете таких сотни.

Мы их покупали у горшечника, что жил на углу. Вы, кажется, сказали — Вулворт?[2] Теперь, стало быть, его так зовут?..

Иногда попадаются и царские дворцы или храмы, еще реже — царские усыпальницы. Такие находки уже сенсация. В газетах появляются огромные заголовки, о наших находках читают лекции, показывают фильмы, о них известно каждому! Ну, а для того, кто копает, самое интересное, по-моему, — это повседневная жизнь горшечника, крестьянина, ремесленника, искусного резчика, сделавшего эти печати и амулеты с изображениями животных, и мясника, и плотника, и всякого работника.

И наконец, последнее, чтобы потом не было разочарований. Это не какое-то фундаментальное исследование. В моих записках вы не найдете новых аспектов археологии или красочных описаний, равно как и рассуждений по поводу этносов, рас, экономики и истории. Это, как говорится, «безделка», просто книжка о нашей каждодневной работе и случаях из жизни.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.