Самые трудные дни президента

Самые трудные дни президента

Штаб Северного флота расположен в Североморске, одна из баз подводного флота — в Видяево. Это закрытые города, на въезд и работу в которых требуется разрешение. Так принято во всех странах, имеющих военно-морской флот. Аккредитацию для работы на Северном флоте получили немногие журналисты. Тем не менее в Мурманск и на Кольский полуостров устремились сотни искателей сенсаций из России и из западных стран. Все самолеты гражданской авиации, летевшие в Мурманск с 14 августа, были переполнены, принимая на борт даже больше пассажиров, чем это предусмотрено правилами безопасности. Уже 16 августа переполнены были и все лучшие отели города, а на следующий день заселили и все второразрядные гостиницы и пансионаты. Журналисты, приехавшие позже, снимали комнаты у жителей города.

Но что можно было узнать в Мурманске, кроме передаваемых из уст в уста диких слухов или рассказов отставных офицеров и ушедших на пенсию подводников и водолазов? Немногим больше информации могли получить и те журналисты, которые окольными путями, минуя КПП, через лес и болота, смогли проникнуть в Североморск. Они видели лишь стандартные, даже унылые, улицы и дома этого города военных моряков. Все главные события разворачивались на море — почти в 100 километрах от ближайшего берега. Приходилось просто придумывать.

Опровергать все те домыслы, которые были выплеснуты с 14 по 24 августа на страницы сотен газет, журналов или в эфир, нет смысла. Но можно привести несколько примеров из российской прессы.

«Катастрофа была запланирована еще в мае, когда штаб ВМФ решил провести в Баренцевом море учения по спасению якобы затонувшей подводной лодки, для чего и был выбран “Курск”. Но события пошли по другому сценарию» («Коммерсантъ»). «Активная фаза спасательной операции началась только на шестой день, а пять дней работал лишь аппарат “Колокол” без экипажа. 120 часов ушло на раскачку. Не много ли?» («Сегодня»). «Никакой спасательной операции нет! Но на борту “Курска” есть ядерные боеголовки. Целых четыре!» («Комсомольская правда»). «Говорят, что именно на “Курске” располагается штаб злосчастных учений, в ходе которых навернулась лодка. На этой лодке было девять высших чинов флота, сплошь адмиралы» (там же). «Спасательный люк лодки был, вероятно, приварен офицерами на всякий случай, а аварийный буй намертво привязан для секретности» (там же). «Подводную лодку потопила новая суперракета, которой стрелял флагман “Петр Великий” (там же)». «В этой катастрофе неизвестно все: дата, причина, погода. Мы видим лишь, что Россия — это не государство, а стадо баранов, которые позволяют опробовать на себе все политические технологии Кремля» («Новая газета»).

Цитировать дальше нет смысла. Общим обвинением ангажированной печати в адрес власти явилось то, что государство и военные чины обманывают граждан. Конечно, официальные сообщения с места катастрофы были небезупречны. Однако самый мощный поток дезинформации шел по России и по западным странам со страниц газет, журналов и с экранов телевизоров. Это была не критика власти, а надругательство над страной, государством, армией и погибшими на своем посту военными моряками. Это было мародерство или ограбление убитых на поле сражения — одно из самых презираемых в любой стране преступлений.

Переживания, связанные с гибелью подводной лодки «Курск», оказались для народа России тяжелее, чем связанные с финансовой катастрофой в августе 1998 года, тяжелее тех, что были вызваны созданием и крушением ГКЧП в августе 1991-го. Для Владимира Путина август 2000 года оказался много тяжелее августа 1999-го, когда он принял не только пост премьера, но и ответственность за отражение ваххабитской агрессии в Дагестане. Возможно, десять дней с 14 по 23 августа были самыми тяжелыми в жизни Путина. И особенно трудными были те дни, которые он провел в Сочи и Ялте.

На корабле, который доставил президента в Крым, Путин всю дорогу ходил взад и вперед по верхней палубе. По словам очевидцев, на него было тяжело смотреть.

Владимир Путин пережил бессилие власти еще в самом конце 80-х годов, когда в ГДР рушилась не только Берлинская стена, но и вся система восточно-германской и советской разведки, а «Москва молчала». Это бессилие власти потрясло Путина больше всего, и об этом он говорил в серии своих интервью «От первого лица». Но теперь властью был он сам — и как Верховный главнокомандующий, и как президент, но и он молчал и не мог ничего сделать для гибнущих в Баренцевом море подводников. Решалась не военная, не политическая, не экономическая, даже не нравственная задача. На глубине в 108 метров решалась техническая задача — как открыть спасательный люк затонувшей подводной лодки «Курск» и вызволить из водяного плена тех, кто, может быть, еще остался в живых. Эту задачу можно было решить или не решить только там и немедленно — на небольшой отполированной комингс-площадке в несколько квадратных метров.

Еще в разгар спасательных работ, оказавшихся неудачными, многие газеты и некоторые политики стали требовать, чтобы Путин вылетел в Североморск и лично возглавил операцию. Эти же требования повторялись и позже.

Нет необходимости вновь втягиваться в эту дискуссию, на небольшой встрече с журналистами в Сочи Владимир Владимирович объяснил мотивы своего невмешательства в дела военных профессионалов, и я могу с ним только согласиться. В поведении Путина в эти дни не было ни ошибки, ни каких-либо достижений с любой точки зрения. Да, мы видели бессилие высшей российской власти. Но это бессилие было бы еще более наглядным, если бы президент находился в дни трагедии в Кремле. И это бессилие власти было бы совсем невыносимым, если бы Путин принял на себя руководство спасательными работами в Североморске или на крейсере «Петр Великий».

Многие политики и публицисты, на которых лежит часть ответственности за развал российской экономики в 90-е годы и за тяжелое положение армии и флота, попытались обрушиться с критикой не только на генералов и адмиралов, но и на президента. Борис Немцов, выступая на НТВ, заявил на всю страну в первые дни разыгравшейся драмы, что он считает поведение Владимира Путина «аморальным».

В интервью для ОРТ министр обороны И. Сергеев говорил о своем первом докладе президенту утром 13 августа. Путин прежде всего спросил маршала о судьбе ядерных реакторов, затем об оружии и экипаже. Все инструкции и уставы, действующие в ВМФ, требуют от экипажей кораблей с атомными двигателями в любой нештатной ситуации в первую очередь позаботиться о реакторе — он должен быть заглушен. После Чернобыля пояснения на этот счет просто не нужны. Затем следует позаботиться об оружии и боеприпасах, имеющих громадную разрушительную силу. Нет сомнения, что такая же последовательность действий существует и на военных флотах всех других стран. Ничего не делается здесь «любой ценой». Поэтому спекуляции многих газет на тему о том, что люди оказались для Путина «на третьем месте», были неуместны.

Еще 17 августа из Тронхейма к месту аварии «Курска» вышли два норвежских спасательных судна — одно с британской мини-подлодкой LR5 на борту, другое с группой водолазов-глубоководников одной из норвежских коммерческих фирм. Первое судно прибыло к месту гибели российской подлодки вечером 19 августа, второе — около часа ночи 20 августа. Весь день 20 августа ушел на обследование затонувшей подводной лодки и ознакомление с устройством спасательных люков и шлюза. С российской стороной были согласованы все неотложные проблемы и изготовлен специальный инструмент.

Около 8 часов утра 21 августа норвежским водолазам удалось вскрыть верхний спасательный люк девятого отсека. Шлюзовая камера оказалась заполнена водой, что сразу ставило под сомнение использование британской миниподлодки; как и российские аппараты, она была предназначена для спасения моряков из незатопленных отсеков. Повторное обследование судна показало, что затоплены все отсеки и живых на лодке нет. Стыковка LR5 в этих условиях становилась невозможной, да и ненужной. Было решено открывать и второй люк, что удалось сделать в 13 часов 21 августа.

В 15 часов 30 минут в заполненный водой отсек опустили видеокамеру, но вода еще была непрозрачной. Около 17 часов начальник штаба Северного флота адмирал Михаил Моцак официально подтвердил факт гибели всего экипажа подводной лодки К-141 «Курск». Проникнуть в соседние восьмой и седьмой отсеки было невозможно — это требовало другой подготовки и другого оборудования.

Большая часть комментариев в российской печати посвящалась вопросу — можно или уже нельзя было спасти моряков-подводников. Страницы газет и журналов переполнили эмоциональные, необъективные, а подчас недопустимо грубые отклики неспециалистов. «Мне непонятно, почему умники из Минобороны сразу же не подняли подводную лодку на понтонах» (Евгений Зеленев, депутат Госдумы); «Это были безобразные игрища» (Александра Маринина, писательница); «Это был привычный российский бардак» (Вероника Марченко, фонд «Право Матери»); «Все силы ушли на то, чтобы замолчать трагедию» (Борис Токарев, режиссер); «Слишком поздно позвали англичан и норвежцев» (Геннадий Селезнев и Борис Немцов, политики); «Это были не спасательные работы, а преступление» (Сергей Станкевич, бывший политик); «Я назвал бы все это вредительством» (Николай Козицын, атаман Войска Донского); «Военные обманывали Путина. Но он обязан был быстро разобраться и поставить лгунов на место, взяв дело в свои руки. Он опоздал, и люди это не пропустили. Я бы действовал иначе» (Михаил Горбачев, бывший Президент СССР).

Но и специалисты пребывали в некоторой растерянности. Их поражали масштабы разрушения лодки, которая считалась на флоте самой надежной и в течение пяти лет оправдывала эту репутацию. Что могло нанести «Курску» столь большой урон? Было очевидным сочетание нескольких причин: вероятного внешнего удара, взрыва торпедного боезапаса, аккумуляторов, баллонов со сжатым воздухом — вообще почти всего, что могло взрываться. К счастью, ничего, по-видимому, не случилось, с крылатыми ракетами, шахты которых располагались между прочным и легким корпусами. Устойчивыми оказались и защита двух атомных реакторов, и система их автоматической остановки. Повышения радиоактивности ни внутри девятого отсека, ни вблизи лодки не наблюдалось.

Аварий на подводных лодках во всем мире было много. В 1930-е годы в этом трагическом списке лидировали англичане, в 40-е больше всего подводников потеряла Германия, в 50-е чаще всего теряли подводные лодки французы. В 1960-е годы погибли на больших глубинах две атомные лодки США с ядерным оружием на борту, и причины этих двух страшных катастроф до сих пор остаются тайной для экспертов. В 70 — 80-е годы первое место в этом страшном соревновании занял Советский Союз — погибли атомные подводные лодки «К-8» (1970), «К-219» (1986), «К-278» (1989). Только гибель лодки «К-278» «Комсомолец» впервые в истории ВМФ получила сразу же самую широкую огласку.

Подробности трагедии 1986 года и гибели 42 моряков лодки «К-219» мы узнали только через три года. Список погибших подводников на лодке «К-8» впервые опубликовал адмирал Владимир Чернавин в своей книге «Атомный подводный» (М., 1997). Их было 52 человека. Но гибель подводного крейсера «Курск» все специалисты оценивали как самую страшную катастрофу в истории российского военно-морского флота.

В ночь на 19 августа президент Владимир Путин вернулся в Москву, сократив, по договоренности с другими лидерами, встречу глав государств СНГ. Путин заслушал доклады всех, кто был причастен к проведению спасательных работ, но воздержался от вмешательства в ход событий. Лишь 22 августа президент взял в свои руки все мероприятия, связанные с гибелью лодки и ее экипажа.

Газета КПРФ «Правда» утверждала, что «президент попросту раздавлен глобально срежиссированной против него кампанией травли из-за судьбы подводной лодки “Курск”».

Но Путин не был раздавлен. Он был серьезен, молчалив и мрачен, но полон энергии. Оправдалось мнение тех наблюдателей, которые говорили, что Путин — прилежный ученик, который не пропустит необходимого для себя урока. Среда 23 августа была объявлена днем национального траура. Но еще во вторник во второй половине дня Путин вылетел в Североморск. С аэродрома он направился, однако, не в штаб флота, а в гарнизонный поселок Видяево, где жили офицеры-подводники «Курска» и где находились собравшиеся сюда со всех концов страны родственники — всего около 600 человек.

23 августа по британскому телевидению был показан сюжет: одна из женщин, представленная как жена погибшего моряка, кричит в телекамеру на английском языке: «Если я увижу Путина, я его убью!» Но сходные сюжеты можно было видеть и читать и в российских газетах. На НТВ тоже можно было видеть женщину, которая кричала в видеокамеру: «Я не желаю встречаться с Путиным. Я его ненавижу!»

Но на деле все происходило по-другому. В первую очередь Владимир Владимирович посетил жену погибшего капитана Лячина в их обшарпанном доме и больше часа беседовал с ней. Вместе они отправились в Дом офицеров, где в зале на 650 мест собралось более тысячи человек. Окружение и охрана президента были предельно малочисленны. Путин беседовал с собравшимися и отвечал на все вопросы, даже самые нелепые и повторяемые несколько раз, не проявляя никакого нетерпения, но лишь внимание и участие. Эта встреча, продолжавшаяся три часа, никем не готовилась, однако никаких инцидентов и резкостей, которых ждала ангажированная пресса, не было, как, впрочем, не было телевидения и трансляции: президент не желал делать из своей встречи с родственниками моряков зрелище. Только отдельные эпизоды пребывания Путина в Видяево смогли заснять президентские операторы и операторы из РТР. Путин искренне переживал случившееся, было очевидно, что он говорит то, что думает. «Я не представлял, что флот находится в таком ужасающем положении», — сказал президент. Но он также критиковал российские СМИ за крайнюю тенденциозность и истерию при освещении трагедии «Курска», оскорблявшую моряков. «Есть конкретные люди, — сказал В. Путин, — которые обворовали страну, армию и флот, и они пытаются сегодня манипулировать общественным сознанием».

«Родственникам погибших моряков стало легче», — свидетельствовали на следующий день почти все российские газеты. Психологи, которые присутствовали на этой встрече, говорили позднее, что выступление президента было очень грамотным и что людей подкупала искренность. «Президент оказался лучшим психотерапевтом», — отмечали «Известия». Конечно, на присутствующих произвели большое впечатление и те, огромные по российским масштабам компенсации родственникам погибших, решение о которых приняли правительство и президент. Большинство погибших моряков были кормильцами своих семей, и многие просто не знали, что они будут теперь делать на Севере.

Но дело не в том, что Путин «купил» людей, как писала одна из газет. «Он говорил с нами как родной», — объясняла журналистам из ОРТ одна из матерей. Даже оппозиционная президенту пресса была удивлена. «Владимиру Путину отчасти удалось успокоить родственников погибших моряков» («Сегодня»). «На фоне рыдающих родственников Путин смотрелся не главой государства, а обычным сострадающим гражданином России. Последнее сравнение явно в его пользу, перечеркивающее все предыдущие сочинские пляжи и банально-суховатую констатацию трагедии подлодки» («Московский комсомолец»). «Путин ушел с этой встречи президентом этого народа, который только что был готов его разорвать» («Коммерсантъ»). «День Путина, — писали “Известия”, — был кульминацией трагедии в Видяеве. Это был кризис. Уже вечером людям стало легче. По свидетельству психологов, в ночь на 23 августа спали все».

Вечером 23 августа Владимир Владимирович Путин дал большое интервью на РТР, где попытался ответить на вопросы, которые волновали в прошедшие десять дней все общество. «Несмотря на то, что я сто с небольшим дней занимаю пост президента, — сказал Путин, — тем не менее я испытываю полное чувство ответственности и чувство вины за эту трагедию. Я буду с армией и буду с флотом. И буду с народом. И вместе мы восстановим и армию, и флот, и страну. Нисколько в этом не сомневаюсь. У России всегда было будущее». Не называя имен, президент ясно дал понять, кого он считает виновным за бедственное положение России и ее Вооруженных сил.

Многие ждали разного рода отставок и расправ. Мэлор Стуруа, известный публицист еще со времен Брежнева, живущий ныне в США, писал в статье «Курскгейт»: «Владимир Путин, человек дела, кованный из чистой стали доперестроечного розлива, стал спасать самое главное — власть, ее репутацию и ее носителя, демонстрируя жесткость на грани жестокости. С его ресниц не скатилось ни единой слезы. Но можно не сомневаться, что вскоре покатятся головы козлов отпущения и мальчиков для битья. Погоны будут сдираться погонными метрами. Куроедовы сами окажутся съеденными» [140].

Это была циничная игра словами — ради «красного словца». Да, многие крупные военачальники, включая В. Куроедова, подали президенту прошения об отставке, но Путин не принял их. «Никаких огульных расправ не будет, — заявил он. — Мы должны сначала получить объективную картину причин трагедии и хода спасательных работ, понять, что произошло и есть ли виноватые».

Уже 25 августа президент подписал Указ о повышении окладов во всех силовых структурах с 1 декабря 2000 года на 20 процентов. Было дано указание МЧС о создании на всех флотах специальных спасательных центров и о восстановлении службы спасателей-глубоководников. 26 августа В. Путин подписал давно подготовленный указ о восстановлении в России высшей воинской награды — ордена Святого Георгия и знака отличия — Георгиевского креста. Предполагалось, что первыми кавалерами этих знаков воинской доблести станут посмертно псковские десантники, погибшие в неравном бою в Чечне.

Некоторые газеты и журналы еще несколько недель продолжали писать о «бесчеловечности власти в те безумные дни» и «ненормальном поведении президента» («Новое время»), «вакханалии вранья, устроенной высокопоставленными военными и гражданскими деятелями» («Итоги»). Уже в ноябре, когда на Баренцевом море шла сложная и опасная операция по подъему из девятого отсека тел моряков «Курска», «Новая газета» писала: «Наши источники утверждают, что трагедия с “Курском” стала предметом большой политической игры. На Окинаве состоялись переговоры между Путиным и Клинтоном, в ходе которых американская сторона убедила россиян не давать ход делу “Курска” по крайней мере до окончания выборов в США, чтобы не ослаблять шансы на победу демократа Гора» [141]. Но встреча на Окинаве происходила в конце июля, а гибель «Курска» случилась в середине августа. 11 ноября «Комсомольская правда» вышла в свет с огромным заголовком на всю первую страницу «“Курск” потопила английская лодка и тоже погибла?».

Но эта газетная шумиха уже не оказывала почти никакого влияния на общественное настроение.

Для всех внимательных наблюдателей было очевидным, что противники Владимира Путина, главным образом из числа олигархов, владеющих крупными медиагруппами и холдингами, использовали трагедию «Курска» для атаки не просто на власть, но лично на президента. В истерике бились авторы «Новой газеты». «Путин спрятался от нас», «Он испугался ответственности», «С его нынешней репутацией трудно управлять не то что огромной страной, но и небольшой конторой»[142]. «Трагедия “Курска”, — заявлял тележурналист Дмитрий Быков из программы “Времечко”, — это для Путина ошибка роковая, критическая. Следующая, от которой Боже упаси, будет для него уж точно последней, а для нас — как повезет»[143]. Сергей Иваненко, заместитель Г. Явлинского по фракции «Яблоко» в Думе, требовал расследования действий президента Путина «буквально по часам и минутам». Эксперты многих партий заявляли, что доверие к Путину упадет в стране на 30 или 50 процентов и будет падать дальше. Однако первые же опросы общественного мнения, проведенные 19–21 августа, показали, что доверие российских граждан к президенту продолжало оставаться на небывало высоком уровне, что вызвало растерянность у его противников. «Путину еще верят», — с сожалением констатировала газета «Ведомости»[144]. «Владимир Путин для большинства остается вне подозрений», — отмечала также газета «Время МН»[145].

Еще 23 августа Борис Кагарлицкий заявлял, что «народ проснулся», что гибель «Курска» — это «событие, подобное разгрому русского флота под Цусимой в 1905 году, и оно будет иметь те же последствия». «Терпение кончилось, и миллионы людей испытывают к власти в Кремле не недовольство, а отвращение»[146]. Вспоминали даже «Аврору» и решающую роль моряков в Октябрьской революции. Но уже через два дня Леонид Радзиховский из газеты «Сегодня» с отчаянием восклицал: «Народ, как и всю последнюю тысячу лет, безмолвствует, никакие телевизионные и газетные залпы его не будят»[147]. Однако на самом деле народ не безмолвствовал. Он поддержал армию и флот, поддержал президента, а не мародеров от политики.

Из военных деятелей с резкими, но крайне неубедительными обвинениями в адрес морского и общеармейского руководства выступил только бывший министр обороны РФ и депутат Государственной думы генерал армии Игорь Родионов, вдруг обнаруживший «течь всего российского государственного корабля», а также конец общественного долготерпения[148]. Еще более глобальные выводы делал Леонид Куликов из «Общей газеты». «Для российской культуры, — писал он, — чужеродны атомные подводные лодки. Страна потерпела самое унизительное поражение — культурное. Мы должны признать свое поражение в противостоянии с цивилизованным миром и занять в нем соответствующее нашему состоянию место, либо мир перестанет делать вид, что принимает нас всерьез»[149].

Но такое самоуничижение могло бы только ухудшить не слишком завидное состояние России и ее Вооруженных сил. Резонными были сомнения некоторых специалистов по общественной психологии — а нужно ли было собирать в Видяево сотни родственников военных моряков «Курска» со всей территории СНГ? «Когда случается катастрофа, — отмечала проректор Московского психолого-социального института Людмила Шарендо, — трудно ожидать от людей адекватного отношения. Но ведь пора научиться ориентироваться и в экстремальных ситуациях. Иначе — в ком рассудок уцелеет? Прежде всего нужны специальные усилия, чтобы избежать скопления людей, захваченных одним и тем же потрясением. Это хорошо известно с давних времен. Однако люди, принимающие разного рода решения, порою просто содействуют разрастанию психического кошмара» [150].

Отклики западной печати на трагедию «Курска» — это отдельная проблема, требующая отдельного разговора. И здесь многие газеты и журналы обратили острие своей критики на фигуру нового российского президента. Немецкая газета «Тагесцайтунг» писала: «…Президенту Путину не позавидуешь. Последствия трагических событий на Баренцевом море для самого Путина могут оказаться фатальными. Дело не только в том, что имидж Путина в глазах россиян поблек и что население начало разочаровываться в новом президенте. Неизменно возникает вопрос о его политической дееспособности» [151].

Однако большинство западных экспертов старались поставить под сомнение состояние российских Вооруженных сил и прежде всего их стратегические ядерные системы. Уже в первые дни трагедии западные агентства распространили заявление одного из крупных в прошлом деятелей военно-морской разведки США Питера Хачтаузена: «Я удивлен, что этого не произошло раньше. Весь этот флот — это одна готовая случиться авария. Из-за нехватки средств российские Вооруженные силы приходят в упадок и не могут должным образом обеспечить обслуживание своих кораблей и подводных лодок»[152]. Еще резче писала испанская газета «Мундо»: «Корабль “Курск” — это метафора военной и экономической деградации России. Каковы бы ни были причины и развязка трагедии в Баренцевом море, с уверенностью можно сказать одно: ВМФ России не располагает ресурсами, чтобы содержать атомные подводные лодки»[153].

В этих заявлениях о трудном положении российской армии и флота имелась, конечно, доля истины, но они были слишком поверхностны, преждевременны и необъективны. Россия не собиралась отказываться от сильного военно-морского флота, как и от других стратегических систем вооружения. Утверждения о том, что Россия обладает таким оружием, которым не в состоянии управлять, и что «будущее России заключается в демонтаже военно-промышленного комплекса, а не в его усилении, как это обещал сделать Путин перед его избранием», — эти утверждения можно особенно не комментировать, их мотивы понятны. Одна из американских газет не удержалась даже от «юридического совета»: «Ответственные за катастрофу “Курска” должны предстать перед судом, а жюри присяжных должно состоять из родителей, жен и детей убитых моряков»[154].

А что, если тщательное расследование катастрофы показало бы в дальнейшем, что главным виновником гибели российской подводной лодки была одна из американских подводных лодок, наблюдавших за военными учениями в Баренцевом море?

Немецкая «Эсслинер цайтунг» выглядела более объективной. «Не нужно делать вид, — писала эта газета, — что мы на Западе в состоянии справиться со всеми техническими проблемами. Лишь три недели назад самолет “Конкорд”, считавшийся чудом западной технологии, просто рухнул на землю. Нам придется смириться с тем, что там, где люди обслуживают технику, в любое время и в любом месте может произойти ошибка. Не всегда их последствия являются столь драматичными, как в случае с “Курском”, но причиной катастроф всегда является человек» [155].

Уже после трагедии в Баренцевом море в Персидский залив рухнул аэробус «А-320», и жертвами этой катастрофы стали 143 человека из двадцати стран. А ведь эта машина совместного европейского производства считалась одной из самых надежных. В Средиземном море летом 2000 года потерпела аварию британская подводная лодка «Тайрлесс». На ней оказался поврежденным один из атомных реакторов, и она пришла в Гибралтар за помощью. Еще в начале 2000 года в окрестностях Нью-Йорка рухнул на землю огромный «Боинг». И это случилось, как показало расследование, не в результате террористического акта, как об этом писали вначале газеты, а в результате банального короткого замыкания в одном из узлов двигателя.

Но самая крупная техническая катастрофа 2000 года произошла в Альпах в фуникулерном поезде, поднимавшемся на вершину 3200-метровой горы близ местечка Капрун в Австрии. Пожар, который вспыхнул в последнем вагоне этого поезда за несколько секунд до его входа в тоннель, привел к гибели 155 человек, в том числе детей, которые либо сгорели заживо, либо задохнулись. А между тем эти фуникулерные поезда считались настолько надежными, что их не оборудовали даже огнетушителями. Короткое замыкание привело и к большому пожару на Останкинской телебашне в Москве — все в том же августе 2000 года.

На этот раз обвинять в случившейся катастрофе Президента Российской Федерации не стали, хотя отдельные попытки такого рода были и здесь.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.