Василий Иванович Чуйков
Василий Иванович Чуйков
1 февраля 1973 года в 20.00 в моей квартире раздался звонок из ЦК КПСС: «Просьба срочно вылететь в Волгоград. Самолет в 23.00. Машину пришлем. В местном театре завтра премьера по пьесе Юлия Чепурина „Сталинградцы“, посвященная 30-летию Сталинградской битвы. Исполнитель главной роли – командарма маршала В. И. Чуйкова – не справился с задачей и с роли снят. Отменять спектакль нельзя, он транслируется по телевидению на всю страну. Вы – фронтовик, опытный артист и, как выяснилось, очень похожи на маршала в молодости. И с возрастом все нормально. Чуйкову в 1943 году исполнилось 43 года, а вам сейчас 50 лет. Нормально»
2 февраля 1973 года. 1 час 45 минут ночи. Волгоград. Гостиница. В моем номере – постановщик спектакля «Сталинградцы», главный режиссер театра заслуженный деятель искусств РСФСР Владимир Владимирович Бортко (отец ныне интересно работающего на «Ленфильме» режиссера Владимира Владимировича Бортко. Кстати, я снялся, с моей точки зрения, в хорошей его картине «Единожды солгав» в роли отца киногероя и очень-очень старался быть похожим на старшего Бортко. Сын уверял меня в том, что старания увенчались успехом).
В номере уже собрались биографы маршала, суфлер, гример, костюмерша, портной. Рассказывают о привычках и характере Василия Ивановича Чуйкова. О том, что главное в спектакле. Одновременно снимают мерку с моего торса, головы. Все в ужасе: моя башка – 63,5 см в окружности. Такого размера фуражки не найти. Но к счастью, все сцены происходят в интерьере, можно обойтись без головного убора. Кто-то приносит кипяток, заваривает чай, нарезает хлеб, делает бутерброды. В этой суматохе я успеваю заглядывать в текст роли.
5.00 утра. Остаюсь один, ложусь спать. Засыпаю, поставив будильник на 7.00.
7.00. Будильник проявляет бдительность – будит. Снова зубрежка текста.
8.30. Пришли костюмеры, примерили военный костюм, сапоги. Сообщили, что от парика решили отказаться.
9.00. Легкий завтрак с В. В. Бортко.
10.00. Первая репетиция на сцене. Партнеры предельно внимательны, даже шепотом подсказывают, когда нужно, текст. Режиссер – ну прямо отец родной: ласков, заботлив. А ведь славится суровым нравом.
13.30. Обеденный перерыв. Снова беседы с биографами Чуйкова и режиссером спектакля.
14.00. Отдых на кушеточке в гримуборной. Зубрежка текста.
15.00. Вторая репетиция.
17.00. Засыпаю в номере гостиницы.
17.45. Часовой-будильник на страже. Зубрежка текста.
18.30. В гримуборной театра показывают фотографии Чуйкова. Ей-ей, я похож на него, на молодого! Причесывают. Весь грим – только общий тон. Загоревшее, обветренное лицо, более мужественное, чем мое без грима, – замечательно!
19.25. Узнаю, что в зале сам Чуйков. Ноги чуть-чуть того…
19.30. Третий звонок для зрителей и для нас. Надо идти на сцену. Собранность предельная.
19.35. Занавес открыт. Мой выход. Аплодисменты. Понимаю – не мне, а Чуйкову «через меня». Это посредничество придало уверенности. А когда перекрестился кулаком (эту привычку Чуйкова подсказали его биографы), раздались аплодисменты. Но теперь уже в мой адрес, ибо зрительный зал не мог знать о такой привычке и счел это за смелую актерскую находку. Ну а когда после какой-то реплики, беззвучно, только артикуляцией губ, обозначил слегка, вполоборота к зрительному залу, «те самые», наши «родные» (так часто на войне звучавшие и из моих уст, и из уст солдат, сержантов, маршалов) слова, тут-то зал по-настоящему взорвался и от смеха, и от аплодисментов. А я совсем осмелел и повел себя так, будто играю роль в сотый раз! Текст не путаю. В темпераментных диалогах несколько раз брал в руки палку (подсказанная деталь) и энергично ею размахивал, что придавало ощущение возможности применения ее в самых неожиданных моментах.
20.45. Антракт. Я мокрый, как мышь. Костюмеры дали новую нижнюю рубаху, гладят китель. В мою артистическую входит маршал Чуйков.
Первые слова:
– Чертяка! Ну тебя!
Вошел адъютант. На гримерном столике появилась бутылка коньяку, две рюмочки, две конфетки и нарезанное ломтиками яблоко.
– Давай, со знакомством!
Я говорю, что не могу: «Мне ведь вас доиграть надо. Что же я… э-э-э, того…»
Василий Иванович слегка толкнул меня животом:
– Не расстраивай меня. Фронтовик ведь! По сто граммов принимали и как воевали, а? Будь здоров! И спасибо тебе!
– Ваше здоровье, спасибо, что зашли. – Ну и согрешил: 50 граммов похоронил в себе.
– Кто тебе сказал, что я с палкой воевал и что словечки разные нехорошие знаю, а? Кто?
– Ваши биографы. Те, кто о вас книги пишут. Маршал улыбнулся с хитринкой:
– Чертяки. Болтуны!..
Он обнял меня, попридержал в объятиях, похлопывая рукой по спине, и прошептал:
– Спасибо, чертяка! Я слезу даже пустил. Ну тебя…
И ушел, чтобы на людях не расплакаться… Мне так почувствовалось.
21.00. Начался второй акт. Играл свободно, в охотку, чувствовал себя настоящим Чуйковым.
22.15. Финал спектакля. Поклоны артистов, режиссера Владимира Бортко и автора – Юлия Петровича Чепурина. Зал аплодировал стоя. Маршала нам не было со сцены видно. Но по тому, как большинство зрителей аплодировали, стоя вполоборота, а иные и спиной к нам, догадались, что он в зале.
23.00. Бутылка маршальского коньяку очень пригодилась. Выпили за его здоровье. На долгие годы подружились с В. В. Бортко-отцом…
3 февраля 1973 года. 10 утра. Я дома, в Москве. Смотревшие телевизионную трансляцию спектакля рассказали, что во время бурных аплодисментов зрительного зала на экране появились на миг лица то маршала, то мое, и мы оба – со слезами на глазах.
Когда маршал ушел из жизни, я переживал потерю по-настоящему дорогого человека. А общался-то с ним ведь всего две-три минуты…
а) Александр Павлович Ленский (1847–1908), русский актер, режиссер:
«Врач, предписывающий больному чистый воздух, прогулку, удобоваримую пищу, никогда не пользуется таким успехом, как врач, прописывающий дорогие лекарства на малопонятном для пациента языке».
b) Жан Луи Барро (р. 1910), французский актер и режиссер:
«Мы живем средь стольких противоборствующих течений, что не знаешь – что же делать; не лучше ли довольствоваться мыслями, идущими из собственного сердца?».
c) Константин Николаевич Батюшков (1787–1855), русский поэт:
«Человек в пустыне свободен, человек в обществе раб, бедный еще более раб, нежели богатый!»
Начало 80-х годов. Гастроли Малого театра в Ставрополе.
Артист Р. Ф-в отличался могучим, богатырским телосложением и поэтому, естественно, играл всегда персонажей сильных, добрых и широкой души, но… тем не менее… Рано утром решили с женой посмотреть кинофильм, на который днем или вечером было трудно попасть, да и дышать было трудновато… Около кассы встретили Р. Ф-ва.
Ф-в. Вы в кино?
Мы. Да.
Ф-в. Я тоже, но надо же, как назло забыл в номере гостиницы деньги. Если вернуться за ними, на сеанс не успею. Надо же… М. Ерунда какая! Возьмем тебе билет… Не волнуйся. (Билет стоил 80 копеек.)
Посмотрели фильм. Обменялись впечатлениями. Прогуливаясь, подошли к шашлычной, одаривающей своими ароматами.
Ф-в. Зайдем, а?
Мы. Не хочется… Мы хорошо позавтракали…
Ф-в. А я зайду… манит! Слюнки текут! Всех вам благ!
Сказал и скрылся в ароматизированном заведении. (Порция шашлыка стоила 6 рублей.)
80-е годы. Гастроли Малого театра в Новосибирске. Гостиница «Обь».
…Я чуть задержался с прибытием на гастроли; соскучился по коллегам, а потому, узнав, что на первом этаже в специальном помещении кормят нашего брата завтраками и ужинами, не заходя в предоставленный мне номер, попросил накрыть стол всякого рода снедью и напитками. Всех, приходивших на завтрак, приветствовал, обнимал, целовал, приглашал к столу, чокался с желающими – отмечал свое прибытие! (Я приехал после концертной поездки по Дальнему Востоку и потому чувствовал себя богачом. Если бы я назвал сумму заработанных денег современным новым эстрадным певцам и певицам, – они, наверное, не сели бы со мной за один стол!)
Артист Р. Ф-в никуда не спешил, был свободен от репетиций, поэтому не вставал из-за стола. Могучий его организм позволял употреблять довольно «веселое» количество напитков и закусок, но он все же обмяк, сник и вдруг… заплакал! Этакая махина и заплакал! Трогательная картина! Блистательный парадокс: пьяная «Кутафья башня»!
– Что с тобой? – спросил я.
Ф-в. Мне очень… (икнул) жаль… (икнул) твоих денег! (Вытер слезы, допил оставшуюся «жидкость»). Ты иди, иди… Не беспокойся за меня… Я посижу, отдохну немножко. Попроси, пожалуйста, чтобы принесли яишеньку… очень захотелось яишеньки с ветчинкой…
Я заказал яичницу, пожелал ему всех благ, искренне позавидовал его здоровью, но распрощался с ним и отправился к себе в номер…
Вечером отправился на ужин…
За тем же столом сидел Р. Ф-в, слегка посиневший…
Его угощали повара и официантки. Меня он не заметил. И слава Аллаху, а то, не дай Бог, я испортил бы ему аппетит…
Позже я узнал, что за весь день Р. Ф-в ни на секунду из кафе не отлучился! Феномен…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.