Борис Андреевич Бабочкин

Борис Андреевич Бабочкин

В качестве эпиграфа к предстоящим воспоминаниям о большом артисте и режиссере привожу цитату из статьи А. Н. Островского «О театре»:

«Актер не должен иметь на сцене своей походки и посадки, а должен иметь всякие, какие требуются ролью и положением. Кто не любит освобождаться от своих привычных жестов, ТОТ НЕ АКТЕР…»

Добавлю от себя: речь идет о высочайшем назначении профессии артистов – перевоплощении!

К примерам высочайшего класса «перевоплощения» можно отнести работу Б. А. Бабочкина над образом легендарного Чапаева…

Одаренный артист и режиссер, наделенный, как всякий истинно талантливый художник, сложным характером с элементами как природными, так и приобретенными в сложных житейских катаклизмах; замкнутый, трудно сходившийся с людьми, порой грубый, жесткий, но умевший быть верным другом того, кого допускал в свое сердце, – вот эскизный набросок образа народного артиста СССР Бориса Андреевича Бабочкина!

В роли Чапаева он – сама откровенность, доброта, мягкость, обаяние! Высший класс внутреннего психологического перевоплощения. Честно говоря, наблюдая Бабочкина в разных предлагаемых жизнью обстоятельствах, будь то застолье или собрание, концерт или репетиция (на репетициях, которые вел он, – один Бабочкин, на тех, когда он был исполнителем роли и воли не своей, а другого режиссера, – другой Бабочкин), – наблюдая и слушая его в закулисных разговорах по поводу спектаклей, деятельности артистов, театров, режиссеров, – я терялся в точном определении того, какие же его человеческие качества и проявления можно было считать перевоплощением: те, что он проявлял в обыденной жизни или, скажем, в знаменитой роли Чапаева?

Можно было допустить, что мягкость, обаяние, доброта, открытость душевная, даже какая-то детскость, проявленные в роли легендарного красного командира, были его личными, природными человеческими качествами, а проявляемые в коллективе, в общении с коллегами – жесткие, аскетичные, несколько даже надменные – качествами перевоплощения…

Творческая жизнь талантливого артиста, знаменитого, маститого, была, между прочим, не без «непогоды», не без «шипов»…

Однажды его спросили: «Борис Андреевич, репетиции идут хорошо, актеры довольны, а вы какой-то мрачный, суровый. Может быть, вы плохо себя чувствуете?» – «Все хорошо, – ответил мастер, – я тоже доволен тем, как идут репетиции, и актерами очень доволен, но все дело в том, что я опасаюсь „подпрыгивать“ от радости – могут из-под тебя стул стибрить!»

…Вот вроде бы пустячок, а ведь он очень многое объясняет в судьбе мастера… Были и паузы в работе и в театре, и в кино, были неудачи, сопровождавшиеся тяжелыми переживаниями, и ох как трудно было оставаться на той художнической высоте, на которую поднял его созданный им образ Чапаева! Не могу сказать, что ему удавалось подниматься выше в какой-либо другой работе! Были большие удачи, но… И это своеобразная трагедия! Начинать со своего «потолка» – трагедия! Такая же, как учиться у гения, а затем не встретить равного ему до конца жизни – тоже трагедия. Кстати, я испытал ее на себе. Я учился у А. Д. Дикого и за всю свою творческую жизнь не встретил равного ему по уму и таланту режиссера ни в театре, ни в кино! Что это? Конечно, трагедия! Мне еще повезло, так как судьба сводила меня в работе с очень и очень талантливыми людьми… Но… равных Дикому среди них не было! Значит, и я начал со своеобразного «потолка», но в общении с режиссурой…

Борис Андреевич относился ко мне – не могу жаловаться – довольно внимательно и даже старался помочь советами и делом. Он, например, назначил меня на роль Басова в «Дачниках» Горького, но, к сожалению, тогда, когда спектакль был уже в течение многих сезонов более 150 раз сыгран. Да еще в очередь (играть в очередь) с первым исполнителем этой роли – народным артистом СССР Н. А. Анненковым, артистом, которого я никогда не понимал и не понимаю, игравшим Басова как всегда эффектно, но и как всегда и во всех ролях предлагая зрителям наблюдать больше за тем, какой красивый голос и внешность у артиста Анненкова (девичья фамилия Кокин), а не за сутью очень сложного человека – Басова. Поэтому вводиться в спектакль пришлось, преодолевая и трактовку роли, и привычные наигранные связи с партнерами, и даже некоторые мизансцены… Осуществить все это до конца мне не удалось по многим причинам, а в основном потому, что вводился уже после смерти Бориса Андреевича и не имел поддержки его личной, как постановщика, разделявшего некоторые мои размышления по поводу несколько иной от анненковской трактовки роли…

В гоголевском «Ревизоре» в постановке И. В. Ильинского (1966) мы были партнерами: Бабочкин играл Почтмейстера, я – Городничего, и… на каждом спектакле после сыгранной им сцены в первом акте он не уходил к себе в гримуборную, а оставался в кулисах, наблюдая за исполнением мною чертовски трудного монолога моего героя в конце первого акта… Мне это льстило, меня это мобилизовывало, подстегивало… И каждый раз в антракте Борис Андреевич делился со мною своими впечатлениями, давал советы, предлагал все новые и новые приспособления, детали и краски… Я был ему чрезвычайно благодарен за это, гордился его вниманием и считал, что аплодисменты зрительного зала после исполненного монолога адресованы не только мне, но и Борису Андреевичу… Внимание, которое он проявлял в мой адрес, я лично объясняю тем, что мы оба были влюблены в талант и ум Алексея Денисовича Дикого, тем, что в наших, очень разных судьбах Дикий сыграл огромную, если не решающую (для меня уж точно!) роль. Эта влюбленность в третьего человека как бы сближала нас двоих! «ДИКИЙ» – пароль в атмосферу ДОВЕРИТЕЛЬНОСТИ. Дикий сыграл большую роль в судьбе Бабочкина – режиссера в Большом драматическом театре в Ленинграде; в очень трудное для Бабочкина время Дикий пригласил его на главную роль в свою гениальную постановку по пьесе «Тени» Салтыкова-Щедрина в московском Театре имени Пушкина, блестяще сыгранную Борисом Андреевичем! Театральный мир вспомнил «Чапаева», и о Бабочкине снова заговорили как о блестящем актере, продемонстрировавшем высочайший класс перевоплощения, так как «Чапаев» и главный герой «Тени» – совершеннейшие антиподы («Каждый артист должен быть характерным», – сказал К. С. Станиславский).

Состоявшийся режиссер и подтвердивший свой высокий класс артист Бабочкин был принят в труппу Малого театра, на сцене которого он создал целую галерею артистических и режиссерских шедевров.

А обо мне и говорить нечего: я до сих пор влюблен в Дикого, всегда посвящал ему свои удачи, всегда в процессе работы внутренне как бы советовался и сверял себя с А. Д. Диким!

Я уверен – немногие видели Бабочкина растерянным, а я… видел. И был приятно удивлен открытием новой, неожиданной краски его сложного характера…

«Борис Андреевич! Жена Алексея Денисовича Дикого – Александра Александровна – просила передать вам, что вы…» – далее шли совсем нелестные слова. «За что же так сурово?» – спросил, насторожившись, мастер. «Вчера был день смерти Дикого. Она по традиции ждала вас или хотя бы вашего звонка. Все собравшиеся были обеспокоены, не случилось ли с вами, не дай Бог, чего-либо. Звонили вам, никто не отвечал…»

Бабочкин заплакал. Ей-ей! Отменил репетицию, поехал к Александре Александровне и… стоял перед ней на коленях! Бабочкин – на коленях! Это невероятно! Но факт…

…Работа Бабочкина в роли Почтмейстера прошла незамеченной – и очень-очень зря! Потому что она подарила зрителям замечательного комедийного артиста! Невозможно забыть, как уморительно смешно, по-ребячьи искренне, не моргнув глазом, он опровергал самого себя в коротком диалоге с Городничим в первом акте «Ревизора».

Последняя реплика: «А если так, то не будет войны с турками» – всегда произносилась с такой верой в свою безапелляционную правоту, с таким удивлением по поводу того, что присутствующие должностные лица не разобрались в сложившейся международной обстановке, что сдержать себя и не рассмеяться (что совершенно не вязалось со сценическими предлагаемыми обстоятельствами) было делом далеко не простым! Уморительно смешно играл Бабочкин! Лучший Почтмейстер!

К. С. Станиславский об одном из качеств, определяющих артистический талант: «…бесстрашие, в смысле отречения от своего мира мыслей и отдачи своего „я“ во власть предлагаемых обстоятельств пьесы»… Этим качеством Борис Андреевич был одарен щедро, потому и остался в памяти людей крупнейшим русским артистом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.