VII

VII

Десанты в Алжире и в Марокко имели целью захват Туниса – но сделаны были на расстоянии около тысячи километров от ближайшего к Тунису пункта высадки.

На то были веские причины.

За 4 месяца до операции «Торч», в июле 1942 года, конвой PQ-17, шедший в Россию с грузом военных материалов, попал под комбинированный удар немецких самолетов и подводных лодок. Итоги были более чем печальны – 24 из 36 транспортов были потоплены. На дно ушли 3 500 грузовиков, 430 танков и 210 самолетов, предназначенных для Красной Армии, не считая 100 000 тонн прочего военного снаряжения. Попасть под такого рода атаку при десантировании означало бы катастрофу. Надо было принимать серьезные меры предосторожности.

«Десантное соединение 34», нацеленное на Касабланку, шло южнее обычных торговых маршрутов между США и Англией и осталось немцами незамеченным. Однако спрятать два средиземноморских конвоя – на Алжир и на Оран – было невозможно.

Поэтому англичане разыграли целый спектакль: перед их отправкой Англия, якобы секретно, начала срочно скупать норвежскую валюту, с солдатами проводили учения, посвященные «выживаемости в полярных условиях», а заодно распространялись слухи о возможной высадке в Испании, Португалии, Сардинии и даже Сицилии.

Именно последний вариант немцы посчитали наиболее вероятным и заготовили контрмеры – самолеты Люфтваффе перебросили на юг, а в так называемых «узких морях» – южнее Сицилии – разместили немецкие и итальянские подводные лодки. На линейный флот Италии надежда была плоха, но на всякий случай готовили и его тоже.

Так что расчет англо-американцев по выбору места десанта оказался верным – достать алжирские порты немецкие самолеты не могли, не позволяло расстояние. А атаки подводных лодок запоздали – к моменту их начала и войска, и большая часть грузов были на берегу, а сами транспорты уже уходили обратно в Англию.

Союзникам удался полный стратегический сюрприз.

Дальнейшие же действия планировались таким образом: англичане должны были двинуть из Алжира свою 1-ю армию – армией она была больше по названию, в нее входила всего одна дивизия, но предполагалось, что даже этих сил хватит за глаза. У немцев в Тунисе не было ничего. Их возможности для посылки подкреплений считались незначительными – и резервов под рукой не было, и морской путь на Тунис из Италии был опасен.

А армии Роммеля надо было идти к Тунису от Эль-Аламейна, за 3000 с лишним километров, да еще неизвестно, с чем она дошла бы до места – за ней по пятам гналась английская 8-я армия, отнюдь не символическое соединение, под командой Монтгомери. Американцы же покуда должны были приводить в порядок свои войска и заниматься политическим устройством новой территории, перешедшей под контроль союзников.

В принятии самых неотложных мер в этих двух областях поистине наблюдалась серьезная необходимость. «Соединение 34» прибыло в Касабланку с изрядно перепутанным снаряжением, но его проблемы бледнели по сравнению с теми, что имелись у американских войск в Алжире.

Если припасы для войск Паттона грузились на американские суда с американских складов, то войска, отправленные в Алжир, получали американские грузы в английские порты, накапливали их там на складах, следуя английской системе маркировки, грузили на транспортные суда – те, что были под рукой, а потом направляли для приемки американскими войсками на месте назначения.

Тоннаж был как бы общим вместилищем для всех грузов – для всех грузов вообще – и никак не привязан к потребностям получателей. Грузы для одного из американских артиллерийских полков оказались распределены по 45 разным судам. Снаряжение сплошь и рядом терялось на складах из-за неверной маркировки, и его приходилось досылать – естественно, из США, и с большим запозданием, что обеспечивало дополнительный фактор неразберихи. Результатом был настоящий интендантский кошмар совершенно невероятных пропорций.

Например, в последний момент выяснилось, что танкодесантные английские корабли не смогут разгрузить на берег американские средние танки – потому что их «выпускные ворота» оказались на два дюйма уже, чем их ширина.

Так что американская 1-я бронетанковая дивизия отправилась в Африку налегке, без танков.

Политическое устройство территорий тоже требовало немедленного и неотложного внимания. Французские военные деятели немедленно передрались между собой. Одни примкнули к Дарлану, как к наиболее «законному» лидеру – он был военным министром Виши и – теоретически – мог повернуть французские войска и власти в сторону союзников. Другие считали Дарлана слишком запятнанным тесным сотрудничеством с немцами и в качестве лидера выдвигали генерала Жиро. Проблема, однако, осложнялась тем, что Жиро сам по себе никаким авторитетом не пользовался, а выступал скорее в роли номинальной «фигурыруководителя». Если эти две группы в чем-то сходились, так это в полном отвращении к генералу Де Голлю.

Поражение Франции в 1940 году оставило поистине глубокий след. Ее военные и политические лидеры глубоко ощущали унижение и бессилие своей страны. Отсюда – повышенная обидчивость и щепетильность.

Когда генерал Жиро требовал себе первого места в командной структуре армии другой страны – это было, конечно, поведением не слишком умного человека, донельзя комичным в своей вопиющей нелепости. Но когда чрезвычайно умный – не в сравнении с Жиро, а по самому высокому разряду – генерал Де Голль в 1941 году, находясь в Англии и будучи, вместе со своей организацией, целиком на содержании британского правительства, звонил Черчиллю ночью и заявлял ему, что он, Де Голль, есть «второе воплощение Орлеанской Девы» – то постороннему наблюдателю, смотрящему на все эти события через 60 с лишним лет, остается только развести руками.

Черчилль, собственно, так и сделал.

Он пересказал весь этот удивительный разговор членам своего кабинета, заметив при этом, что «если Де Голль – второе воплощение Девы, то не следует забывать, что первое воплощение англичане когда-то сожгли».

Но одно дело – изощренный в политике британский премьер с его многолетним дипломатическим опытом, и совсем другое – Эйзенхауэр, еще столь недавно – скромный офицер из захолустного Канзаса.

Политическим склокам французов не было конца, и улаживать их должен был именно он. Ответственность за новые территории лежала на нем.

B отличие от Черчилля он не мог отделаться от этих хлопот остротой, пусть и блестящей. В итоге Эйзенхауэр принял решение оставить французскую администрацию в руках адмирала Дарлана. В отчете домой он представил выгоды этого варианта – местные власти в Алжире подчинились Дарлану, Дарлан отдал приказ губернатору Туниса присоединиться к союзникам – и губернатор рапортовал Дарлану о «готовности выполнить свой долг».

Флот, стоящий в Тулоне, получил аналогичные распоряжения, и даже была надежда, что они будут выполнены.

Похоже, что был еще один аргумент, хотя он не развит в отчете – Эйзенхауэру до смерти надоели все эти дрязги. Он хотел убрать их в самый дальний ящик своего стола, забыть о них и заняться более важными делами – например, организацией военных действий против немецких сил в Тунисе.

Дело в том, что немцы отнюдь не разделяли убеждения английской разведывательной службы в том, что их дела в Африке так уж совершенно безнадежны.

Кессельринг проявил замечательные способности организатора и дипломата. Мягко отклонив «гениальную» идею дуче о бомбежке войск союзников отравляющими веществами – Кессельринг был фельдмаршалом от авиации и хорошо представлял себе последствия такого опрометчивого шага для населения германских городов, – он даже сумел сделать так, что Муссолини на него не обиделся. В отличие от Роммеля он был деликатен, вежлив, говорил по-итальянски – и в итоге все в Риме неожиданно завертелось с необычной для этого города быстротой.

Уже 9 ноября первые самолеты Люфтваффе сели на тунисском аэродроме в Эль-Айюне. Губернатор, адмирал Эстева, который объявил было, что «защищая владения Франции, мы будем сражаться с кем угодно», решил не настаивать на таком резком мнении. В выборе между двумя возможностями – начать стрелять или не делать ничего – он не колебался и со всей решительностью не сделал ничего.

Командующий французскими силами в Бизерте адмирал Луи Дарьен проявил больше пыла – объявил тревогу и обратился к своим офицерам с пламенной речью:

«Очистите свои сердца от тумана поражения, наши враги, как в 1940-м – немцы и итальянцы. Vive la France!»

Офицеры подняли бокалы с шампанским и спели «Марсельезу». Ликование длилось минут 40. Буквально – минут 40. «Меньше часа» – по воспоминаниям одного из участников этой манифестации. Потом Дарьен получил приказ – не из Алжира, а из Виши, и приказ этот отменял все меры, предписанные Дарланом.

Невероятно – но он подчинился последнему по времени приказу. Его желание «оставаться на почве законности» преодолело не только его столь недавно обретенный воинственный патриотизм, но и просто здравый смысл.

9-го, 10-го или даже 11 ноября еще можно было многое сделать.

Но к 11 ноября немцы ввели в Бизерту 3000 своих солдат, a к 14 ноября Дарьен получил ультиматум: или он сдает свои 6000 человек, суда и береговые орудия, или весь гарнизон будет перебит без всякой пощады. Срок на размышление давался нещедрый – 30 минут.

Гарнизон сдался сразу, без единого выстрела. Оружие было отдано все – даже кортик адмирала Дарьена.

Командир французской «тунисской» дивизии генерал Баррэ, однако, капитулировать отказался. На атаку немецких частей, прибывающих по воздуху в Тунис, он тоже не решился – у него было довольно много людей (около 9000), но только 6 пушек и примерно дюжина допотопных танков. Поэтому он начал отступление на юго-запад, не столько навстречу союзникам, которые двигались к Тунису по прибрежной дороге, сколько к старым секретным складам горючего и боеприпасов, заготовленным в 1940 году на случай итальянского вторжения из Ливии. Материала там было немного, но он надеялся, что этого хватит на несколько ближайших дней – а там будет видно.

Солдаты его, чьи семьи остались в городе, дезертировали целыми подразделениями.

Англичане тоже двигались к Тунису, но медленнее, много медленнее немцев. В надежде ускорить продвижение был выброшен воздушный десант, нацеленный на городок Бон, примерно в 250 километрах от Бизерты. Командовал им майор с удивительной фамилией Пайн-Коффин (Pine-Coffin) – по-русски это звучало бы примерно как «Сосновый Гроб». Неизвестно, о чем думало начальство, давая человеку с такой фамилией столь ответственное поручение, но счастья ему действительно не было. Немцы обнаружили десант и засыпали его бомбами.

В последние дни ноября – 21, 24, 26-го – на границе между Алжиром и Тунисом происходили стычки между подходящими с запада, из Алжира, английскими войсками и подходящими с востока, прямо из портов Туниса, немецкими – и все они были выиграны немцами.

Резервов у Германии действительно не было – Сталинград отвлекал на себя все имеющиеся в запасе Генерального штаба войска, но Кессельринг умудрился добывать их буквально из воздуха. В Тунис в ноябре перебросили части новой дивизии, сформированной из персонала Люфтваффе, под названием «Герман Геринг». Еще одна дивизия была собрана из разных мелких и разрозненных частей – она была названа по имени своего новоназначенного командира – дивизия фон Мантейфеля – и срочно переправлена в Тунис, в основном по воздуху.

Итальянский торговый флот умудрился доставить в Тунис части 10-й танковой дивизии, даже с танками – их срочно доставили из южной Франции в Италию, а оттуда морем – в Тунис.

3 декабря произошло серьезное столкновение английских танков с немецкими, и окончилось оно поражением англичан, на этот раз с серьезными потерями – около 1000 человек попало в плен, включая несколько десятков американцев из подоспевшей было на помощь союзникам танковой части.

Эти люди оказались единственными американцами, которые выполнили директиву союзного командования «…достичь Туниса не позднее 1 декабря»– хотя сделано это было отнюдь не так, как директива предполагала..

5 декабря генерал Андерсон, командующий английской 1-й армией, доложил Эйзенхауэру, что он вынужден остановиться. Надежда захватить Тунис через две-три недели после высадки оказалась разрушенной.

«Бег к Тунису» был проигран – немцы успели раньше.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.