РАЗГОВОР ВСЕРЬЕЗ

РАЗГОВОР ВСЕРЬЕЗ

Так вот, вы приходите к человеку по делу. Если он беспартийный и толковый, вы с ним сговоритесь сразу. Если беспартийный и бестолковый, лучше обойдите сторонкой: упаси вас, Господи, попадете в концлагерь или, если вы уже в концлагере, попадете на Лесную Речку.

С такими приблизительно соображениями я вхожу в помещение КВЧ. Полдюжины каких-то оборванных личностей малюют какие-то лозунги, другая полдюжина что-то пишет, третья просто суетится. Словом, кипит веселая социалистическая стройка. Виду того юнца, который произносил приветственную речь перед нашим эшелоном на подъездных путях к Свирьстрою. При ближайшем рассмотрении он оказывается не таким уж юнцом, а глаза у него толковые.

– Скажите пожалуйста, где я могу видеть начальника КВЧ товарища Ильина?

– Это я.

Я этак мельком оглядываю эту веселую стройку и моего собеседника и стараюсь выразить взором своим приблизительно такую мысль:

– Подхалтуриваете?

Начальник КВЧ отвечает мне взглядом, который ориентировочно можно было бы перевести так.

– Еще бы! Видите, как насобачились.

После этого между нами устанавливается, так сказать, полная гармония.

– Пойдемте ко мне в кабинет.

Я иду за ним. Кабинет – это убогая закута с одним дощатым столом и двумя стульями, из коих один – на трех ножках.

– Садитесь. Вы, я вижу, удрали с работы.

– А я и вообще не ходил.

– Угу… Вчера там, в колонне – это ваш брат что ли?

– И брат и сын… Так сказать, восторгались вашим красноречием.

– Ну, бросьте. Я все-таки старался в скорострельном порядке.

– Скорострельным? Двадцать минут людей на морозе морозили.

– Меньше нельзя. Себе дороже обойдется. Регламент.

– Ну, если регламент, так можно и ушами пожертвовать. Как они у вас?

– Черт его знает. Седьмая шкура слезает. Ну, я вижу, во-первых, что вы хотите работать в ВЧК, во-вторых, что статьи у вас для этого предприятия совсем неподходящие и что, в-третьих, мы с вами как-то сойдемся.

И Ильин смотрит на меня торжествующе.

– Я не вижу, на чем, собственно, основано второе утверждение.

– Ну, плюньте. Глаз у меня наметанный. За что вы можете сидеть? Превышение власти? Вредительство? Воровство? Контрреволюция? Если бы превышение власти, вы пошли бы в административный отдел. Вредительство – в производственный. Воровство всегда действует по хозяйственной части. Но куда же приткнуться истинному контрреволюционеру, как не в культурно-воспитательную часть? Логично?

– Дальше некуда.

– Да. Но дело в том, что контрреволюции мы вообще, так сказать, по закону принимать права не имеем. А вы в широких областях контрреволюции, я подозреваю, занимаете какую-то особо непохвальную позицию.

– А это из чего следует?

– Так. Не похоже, чтобы вы за ерунду сидели. Вы меня извините, но физиономия у вас с советской точки зрения весьма неблагонадежная. Вы в первый раз сидите?

– Приблизительно в первый.

– Удивительно.

– Ну, что ж, давайте играть в Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Так что же вы нашли в моей физиономии?

Ильин уставился в меня и неопределенно пошевелил пальцами.

– Ну, как бы вам сказать… Продерзновенность. Нахальство сметь свое суждение иметь. Этакое, знаете ли, амбрэ «критически мыслящей личности». А не любят этого у нас…

– Не любят, – согласился я.

– Ну, не в том дело. Если вы при всем этом столько лет на воле проканителились – я лет на пять раньше вас угодил – значит и в лагере как-то сориентируетесь. А кроме того, что вы можете предложить мне конкретно?

Я конкретно предлагаю.

– Ну, я вижу, вы не человек, а универсальный магазин. Считайте себя за КВЧ. Статей своих особенно не рекламируйте. Да, а какие же у вас статьи?

Я рапортую.

– Ого! Ну, значит, вы о них помалкивайте. Пока хватятся, вы уже обживетесь и вас не тронут. Ну, приходите завтра. Мне сейчас нужно бежать еще один эшелон встречать.

– Дайте мне какую-нибудь записочку, чтобы меня в лес не тянули.

– А вы просто плюньте. Или сами напишите.

– Как это сам?

– Очень просто: такой-то требуется на работу в КБЧ. Печать? Подпись? Печати у вас нет. У меня тоже. А подпись ваша или моя – кто разберет?

– Гм, – сказал я.

– Скажите, неужели бы на воле все время жили, ездили и ели только по настоящим документам?

– А вы разве таких людей видали?

– Ну, вот. Приучайтесь к тяжелой мысли о том, что по существующим документам вы будете жить, ездить и есть и в лагере. Кстати, напишите уж записку на всех вас троих – завтра здесь разберемся. Ну, пока. О документах прочтите у Эренбурга. Там все написано.

– Читал. Так до завтра.

Пророчество Ильина не сбылось. В лагере я жил, ездил и ел исключительно по настоящим документам – невероятно, но факт. В КВЧ я не попал. Ильина я больше так и не видел.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.