66

66

Я продолжал ездить в Россию и в другие страны, но уже только по своим делам. Я не был связан ни с какими государственными делами. Двоих моих младших детей, дочь Ревиталь и сына Сефи (Иосифа), я привозил в Россию перед их призывом в Армию обороны Израиля. Во время визита Сефи произошло весьма взволновавшее нас событие. Министр иностранных дел России Игорь Иванов, с которым мы были в довольно дружеских отношениях, как раз вернулся в Москву из одной из своих многочисленных поездок. Он узнал, что я в Москве, и попросил приехать к нему. Уже был поздний вечер, и я поехал к нему, в Министерство иностранных дел, взяв с собой сына. Когда мы приехали, я вошел к нему в кабинет, а Сефи остался ждать в приемной. Во время беседы Игорь Иванов спросил меня о цели моего приезда. Я объяснил ему, что привез младшего сына на землю его родителей перед призывом в армию. Иванов пригласил его, задал несколько вопросов и вдруг извинился и вышел на несколько минут. Вернувшись, он обратился к сыну с видимым волнением. Он сказал, что он родом с Кавказа, а на Кавказе принято, что когда юноша достигает зрелости, то он получает в подарок кинжал как символ мужества. «Ты идешь в армию и становишься мужчиной, – подчеркнул он. – Это мой семейный кинжал. Я дарю его тебе и желаю, чтобы ты был хорошим солдатом. Защищай свой народ и свою страну. И в преданности своей Родине будь достоин своего отца». Можно представить, как нас всех взволновали его слова. Министр иностранных дел России поздравляет и благословляет моего сына на службу в Армии обороны Израиля. Но в этом был еще один глубокий исторический для меня момент. Я знал, хотя Игорь Иванов никогда мне этого не говорил, что среди его предков были не только русские и грузины, но и ассирийцы. Как удивительна общечеловеческая и еврейская история!

В один прекрасный день я прилетел в Москву и, проходя паспортный контроль, обратил внимание на то, что прапорщик, проверявшая мой паспорт, слегка побледнела, взглянув на экран компьютера. Она попросила меня немного подождать в стороне и вызвала майора пограничной службы. Офицер вежливо попросил у меня паспорт и билеты, сказав, что он должен кое-что выяснить. Минут через двадцать он вернулся и сказал мне: «Господин Кедми, вам запрещен въезд в Россию. Ваша виза отменена. Вы возвращаетесь тем же самолетом, каким вы прилетели». Я поднялся в самолет и вернулся во Франкфурт.

Из Франкфурта я позвонил Ариэлю Шарону. А. Шарон как раз находился с визитом в Москве. Нас тут же соединили, и я рассказал ему, что произошло. Я сказал ему, что это не частное дело, а межгосударственная проблема и что это противоречит духу и сути отношений между Россией и Израилем. Я подчеркнул, что это не может пройти без всякой реакции с нашей стороны, и посоветовал переговорить с Путиным, потому что говорить с кем-либо другим бесполезно. Шарон сказал: «Хорошо», но с Путиным не переговорил. Он попросил вмешаться министра иностранных дел России. Министр иностранных дел не мог ничего сделать. Директор Службы безопасности подчиняется только президенту, а на министра иностранных дел мало обращает внимания. Только президент В. Путин мог решить эту проблему.

Я знал, что это не первый случай, когда гражданину Израиля был закрыт въезд в Россию. В течение года был запрещен въезд в Россию еще нескольким израильтянам «из интересов безопасности государства», так же как и было сказано мне. Израильтяне, которые участвовали в совместных проектах в области новейших технологий и электроники, были обвинены Службой безопасности России в шпионаже, и их въезд в Россию был запрещен. Я знал, что эти люди не имели никакого отношения к разведывательной работе и они вообще были далеки от этой тематики. Они обратились ко мне, и я посоветовал им обратиться в канцелярию премьер-министра Израиля, поскольку эта проблема очень серьезная и требует незамедлительного решения. Насколько мне известно, ничего не было сделано, по крайней мере на соответствующем уровне. Я знал, что это уже превратилось в систему, и сказал об этом А. Шарону. Но на это не последовало никакой реакции и серьезного отношения. Я обратился к Цви Магену, сменившему меня на посту директора «Натива», и сказал ему, что как человек, стоящий во главе службы, он должен поднять этот вопрос перед премьер-министром. Ни одна страна не могла бы отнестись к этому безучастно. Я говорил об этом и с директором Службы безопасности Израиля Ави Дихтером, и с директором Моссада Меиром Даганом, поскольку отношения между спецслужбами находятся в компетенции Моссада. У меня было впечатление, что я говорю с людьми, которые вообще не понимают, о чем я с ними говорю. Цви Маген, да, понимал, но я знал, что его мужество и способности близки к нулю, особенно в таком вопросе. Но я все-таки надеялся, что государственная система должна как-то отреагировать, но не последовало никакой реакции.

Я решил проверить это своими силами. Выяснилось, что сказанное в свое время обо мне Б. Нетаньяху журналисту Шимону Шиферу было напечатано в нескольких российских газетах. В результате этого один из депутатов Думы направил запрос в ФСБ: верно ли напечатанное в газете о том, что раскрыл премьер-министр Израиля в интервью, и продолжает ли тот самый Я. Кедми, который подкупил российского чиновника, посещать Россию? Ответ был дан заместителем директора ФСБ, что да, им известна публикация, и сам Яков Кедми, и его действия во время службы и по ее окончании известны им хорошо. По его словам, Кедми занимался сбором приоритетной для спецслужб информацией, как во время службы, так и после выхода в отставку. Поскольку эта деятельность противоречит законам России, принято решение закрыть Я. Кедми въезд на территорию России. У меня хранится копия этого письма. Было ясно, что запрос депутата Думы был заказан и что Федеральная служба безопасности решила пойти на это, не нуждаясь в советах депутата Думы. Те действия, которые приписывались мне, даже если бы и были верны частично, были сделаны во время службы государству, для государства Израиль и во имя государства Израиль. Но государство Израиль решило не реагировать. И в других случаях, не связанных со мной, а вообще.

Я вспомнил другие случаи, когда государство Израиль не реагировало. Самым серьезным случаем была высылка из России представителя Моссада, о котором я уже рассказывал. Когда в России сообщили, что он должен покинуть Россию, то представитель внешней разведки России в Израиле начал паковать вещи. Ни ему, ни его начальству даже в голову не пришло, что его не попросят покинуть Израиль. Российская разведка не верила, что Израиль не отреагирует высылкой российского представителя. Это нерушимое правило – не важно, что сделал высланный сотрудник, если его высылают, должен быть выслан такой же представитель, если хотят, чтобы уважали и относились серьезно. Но государство Израиль не реагировало. Точно так же, как и не реагировало на высылку Нехемии Леванона, работника «Натива», из СССР в 1955 году и на высылку из СССР Давида Гавиша, также работника «Натива», в 1966 году. И точно так же в конце 90-х. Придя в себя от изумления, российские специалисты начали понимать для себя что-то новое по отношению к Израилю и его аппарату и руководству. То, что ни чиновники, ни руководство Израиля до сих пор еще не привыкли к тому, что Израиль независимое государство, что они еще думают мерками местечкового еврея, который должен завоевать расположение городового, помещика, как в старой Польше или России. И в России решили, что в этом вопросе нечего опасаться реакции Израиля и они могут делать все, что они захотят. Израильтяне только вытрут плевок со своего лица и скажут, что это был просто дождик.

Я не знал, что делать. Я не хотел использовать свои связи, чтобы в частном порядке отменить запрет на въезд в Россию. Я придерживался того принципа, что это государственная проблема, а не частная и, пока государство не будет ею заниматься, я тоже не буду. Были еще и другие люди, в том числе бывшие работники «Натива», которым был закрыт въезд в Россию.

В мое время было принято, что глава правительства Израиля приезжает поздравить работников «Натива» в День «Натива», так же как он поздравлял работников Моссада и Службы безопасности в их день. Все премьер-министры Израиля делали это, за исключением одного – Ариэля Шарона, который позволил себе не прийти на День «Натива». Не просто в День «Натива», а на 50-летний юбилей со дня основания. Это не было для него так важно, как какое-либо семейное торжество кого-нибудь из членов Центрального комитета партии Ликуд. Я написал статью в газете «Хаарец» о том, что А. Шарон не пришел, о том, что тем самым он оскорбил всех работников «Натива» за все годы. И что тем самым выразил свое отношение не только к организации, но и ко всей проблеме, которой занималась организация и которой ее работники посвятили свои жизни. Приемная премьер-министра неуклюже отреагировала, заявив, что премьер-министр относится с уважением к «Нативу» и послал своего представителя с поздравлением.

В то время вовсю бушевала Вторая Интифада. Теракты следовали один за другим, и число жертв росло с каждым днем. Мне было ясно, что причиной успеха терактов является отсутствие заграждений между территорией Израиля и Палестинской автономии, которая могла предотвратить неконтролируемый проход террористов на территорию государства. Также мне было ясно, что причиной отказа от строительства этих ограждений были опасения А. Шарона внутриполитических осложнений. Разве что полный лентяй с арабской стороны не пошел бы на теракт при таких условиях. Против нас, как правило, не действовали профессиональные, хорошо обученные диверсанты. В большинстве это были молодые юноши и девушки, никогда не служившие в армии и не прошедшие никакой, ни военной, ни диверсионной подготовки. Все, что от них требовалось, – это встать утром, пройти пешком несколько километров и, войдя на территорию Израиля, на попутных машинах или на такси попасть в центр Тель-Авива или какого-либо другого города. И в 50-х годах в Израиле была такая же проблема. И тогда тоже самым эффективным способом остановить тогдашних террористов было строительство серьезных пограничных заграждений. Но и тогда эта идея была отвергнута. «Израильские умники» предпочли демагогический лозунг: «Разве возможно опять загнать евреев за колючую проволоку?!» Спекулировали словами, спекулировали памятью Катастрофы европейского еврейства во имя своей идеологии. И тогда предпочли операции возмездия, и Арик Шарон был одним из исполнителей тех операций.

Что такое возмездие? Государство Израиль отличается поистине виртуозным словоблудием. У нас не говорят «отступление», у нас говорят «пульсация». Первая пульсация, вторая пульсация. Так оно слышится более прилично и приемлемо. Мы не говорим «эвакуация, отступление», мы говорим «разъединение». Об операциях возмездия не говорили, что это простая месть. Операция возмездия звучит более эстетично, более культурно. Мы же не какие-нибудь варварские дикие племена, соблюдающие обычаи кровной мести. А может, да? Но по-культурному! По сути, это именно это. Людей, исполняющих обычаи кровной мести, предают суду. Но когда государство соблюдает тот же обычай кровной мести, это уже законная и справедливая политика. Вместо государственной мысли государственную политику низводят до уровня примитивных животных инстинктов, которым не место в цивилизованном обществе. Государство Израиль предпочло племенную кровную месть как средство предотвращения террора. Со всем, что сопутствовало им, операции возмездия того времени ничего не достигли. Они не привели к сокращению терактов. Правда, они улучшили боевой уровень нескольких десятков бойцов 101-го спецподразделения, боеспособность которых была выше, чем остальных воинских частей Армии Израиля. Но существовали другие, более эффективные способы улучшить боеспособность израильской армии.

Эта привычка к инстинктивной реакции вместо продуманной государственной политики заложена глубоко в самом естестве израильского общества, в военной и политической его составляющих и действует и до сегодняшнего дня. И в 2001–2002 годах продолжались те же, по сути, операции возмездия. Но под другими названиями. Они представляли собой безуспешные попытки реакции на террор. А. Шарон не принимал, не соглашался и не хотел власти Арафата да и саму идею Палестинского государства, хотя и вынужден был признать ее на словах. И так же, как он использовал покушение на посла Израиля в Лондоне для начала войны против ООП в 1982 году и начал Первую Ливанскую войну, он использовал Интифаду, войну против Палестинской администрации, чтобы разрушить Палестинскую автономию. Мне было ясно, что отсутствие пограничных заграждений является основной причиной, вдохновляющей террор. Нет ничего вдохновляющего больше, чем успех. Я с трудом сдерживался. Как-то, в один прекрасный день встретился с Э. Бараком. Мы беседовали, обсуждали сложившуюся ситуацию. Э. Барак рассказал мне, что встречался с А. Шароном и пытался убедить того в необходимости строительства пограничных заграждений. Он рассказал мне, что предупредил А. Шарона, что к нему предъявят претензии в будущем из-за отказа построить заграждения. На мой вопрос, что ответил Шарон, Барак сказал, что Шарон выслушал его слова и никак не отреагировал. Зная А. Шарона, я понял, что ему нечего было ответить Э. Бараку. Будучи военным, он отлично понимал, что необходимо выстроить заграждения. Он не нуждался в разъяснениях, в чем их необходимость. Если бы у него были серьезные возражения, он бы непременно высказал бы их Э. Бараку. Не желая выдвигать перед Э. Бараком несерьезные возражения, он предпочел промолчать.

Ведь и с тех пор и до сегодняшнего дня не удался ни один террористический акт, совершенный террористами, проникшими из сектора Газа. Потому что Матан Вильнаи, будучи командующим Южным округом, выстроил пограничные заграждения вокруг сектора Газа. Выстроил на свой страх и риск, из бюджета Южного округа и вопреки мнению тогдашнего начальника Генерального штаба. Тем самым он спас сотни, если не больше, жизней граждан Израиля. Эта система заграждений не была такой уж усовершенствованной, но она не позволила террористам проникнуть на территорию Израиля и заперла террор внутри Газы.

После того, что я услышал от Э. Барака, я не мог успокоиться. Я любил А. Шарона до преклонения перед ним. Эта любовь и преклонение не позволяли мне в течение многих лет видеть проблематичность в его поведении. Я просто уходил от этого. Возможно, что А. Шарон символизировал в моем сознании определенные основы в моем восприятии государства Израиль. И я подсознательно опасался, что развенчание его идеала сильно повредит моим чувствам по отношению к Израилю. К моему счастью, мои чувства к Израилю остались, как и раньше. И вдруг я освободился от иллюзий по отношению к А. Шарону и стал смотреть на его действия ясно и объективно, со всей остротой. Это причинило мне большую боль, но я не мог больше молчать. А. Шарон просто предал все, что было так дорого мне в государстве Израиль.

Израильская журналистка, Шели Яхимович, услышала от кого-то из наших общих знакомых о моих высказываниях в кругу друзей о действиях А. Шарона. Она позвонила мне и пригласила на интервью на втором канале израильского телевидения. В интервью я предъявил А. Шарону тяжелые обвинения в пренебрежении безопасностью населения Израиля из-за отказа выстроить пограничные с Палестинской автономией заграждения. Я назвал это преступной халатностью. Я обвинил А. Шарона в гибели граждан Израиля. Он же мог предотвратить большинство терактов, если бы заграждения были построены. Если бы соображения сохранения власти и опасения войти в конфронтацию с ультранационалистическими и религиозными кругами не были для него дороже жизней граждан Израиля. Я также резко критиковал власть семьи А. Шарона над государством Израиль. Я сравнил власть семьи Шарона с властью Ельцина в России, когда Ельцин вместе с дочерью, ее мужем и кучкой приближенных, тем, что называлось «семьей», правили Россией. Я заявил, что А. Шарон управляет Израилем с помощью своих сыновей и они, его сыновья, определяют государственные приоритеты Израиля. Это были очень тяжелые обвинения, но они были сущей правдой. Никто тогда не решался назвать вещи своими именами в такой четкой и однозначной форме.

В ответ приемная А. Шарона отреагировала точно так же, как и приемная Нетаньяху в свое время. Не найдя ничего предосудительного у меня, приближенные А. Шарона тоже мобилизовали того же журналиста, как и Нетаньяху, Шимона Шифера. И на этот раз Ш. Шифер добросовестно выполнил заказ. Опираясь на сказанное приближенными А. Шарона, он написал: «Видите, какой отрицательный тип этот Я. Кедми. Даже Россия закрыла ему въезд». Ш. Шифер написал, что из источников в «Нативе» ему известно, что въезд Я. Кедми в Россию закрыт из-за связей Я. Кедми с криминальными структурами России. В моих глазах использование службы, которая когда-то была символом профессионализма во всем, связанном с Россией, и отличалась преданностью делу, для оказания грязных услуг неудачным и коррумпированным политикам было пределом низости.

После «размежевания» многие из тех, кто предъявил претензии ко мне за тяжелые обвинения в отношении А. Шарона, сами начали повторять то, что я говорил. Я усмехался над своими знакомыми из «национального лагеря», которые в свое время атаковали меня за то, что я осмелился говорить так об А. Шароне, как они набросились на А. Шарона, только тот осмелился действовать против их политических взглядов. До этого вся коррумпированность А. Шарона была вполне терпима, и, только когда его политические шаги не соответствовали их политическим взглядам, они вдруг «обнаружили» его грехи. Что касается А. Шарона, мне все было ясно. У меня уже не было никаких иллюзий по отношению к нему. Мне просто было больно видеть, как моя страна деградирует со дня на день и катится вниз во всех областях. Нравственной и моральной, власти и управления, национальной и военной. Системный кризис поразил все сферы государства, даже самую важную – безопасность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.