Чашка чая с привкусом крови

Чашка чая с привкусом крови

Не орошай мой прах слезой печали:

Ведь если б я был жив — ты был бы жив едва ли.

Эпитафия, предложенная для могилы Робеспьера

Вроде бы чего добивались первые секретари, видно невооруженным глазом. Под флагом борьбы с «антисоветскими элементами» они хотели провести «чистку» у себя в регионах — убрать тех, кто мог бы на альтернативных выборах выступить против «существующей власти», то есть против них, любимых. Действительно, если рассматривать ситуацию с позиции «кровью умытого» с начальным образованием, то мотивация по идее должна быть именно такая. Но это лишь на первый взгляд. Потому что для того, чтобы «поправить» антипартийный избирательный закон, совершенно не требовалось таких масштабов. С большинством противников они прекраснейшим образом могли разобраться с помощью НКВД. Выборы — штука сложная, громоздкая, проводятся медленно, всегда можно успеть отреагировать и арестовать кого надо… Тогда зачем это все?

А вот если это устраивалось с какой-то иной целью… Зачем вообще проводится террор? Задача у него всегда одна — создание в стране атмосферы страха, дестабилизация общества и в конечном итоге возможность для террористов диктовать тем, кого они хотят запугать, свои условия.

Какие условия? И об этом догадаться нетрудно. Возможно, свертывание контрреволюционных преобразований — частично, конечно, ибо «бароны» не были совсем уж клиническими идиотами. А главное — неприкосновенность их власти и определенные гарантии для партии вообще. Какие — тоже известно. Все эти требования были озвучены на июльском пленуме ЦК 1953 года.

Поэтому, если с унылой равнины сиюминутной практики подняться хотя бы на первый политический этаж, то видно, что целей — две. Первая — это создание в стране атмосферы террора. Когда вокруг исчезают люди и никто не знает, где они и что с ними (операция-то была совершенно секретная), от дома к дому бродят жуткие слухи, никто не понимает, что вообще творится, и всем очень страшно… Что происходит в этом случае? Правильно: народ безмолвствует, но власть ненавидит. Проводить в такой обстановке альтернативные выборы — безумие. Следовательно, власти «баронов» этой осенью ничто не грозит. А до следующих выборов что-нибудь придумают, да и вообще следующие выборы будут уже после войны…

Вторая цель — более общая, глубокая, важная. Это битва за лидера. Они столько лет старательно создавали культ Сталина и делали это не для того, чтобы созданный ими кумир взял их и покинул. Как в этом случае действовать? Ну, во-первых, насколько возможно, уменьшить его социальную базу. Сталин два года собирал общество вокруг правительства, а террор должен был эту связь разорвать.

Особо надо отметить удар по духовенству: только за 1937 год было арестовано 33 382 «служителя культа». Много это или мало? На февральско-мартовском пленуме «главный безбожник» СССР Емельян Ярославский привел цифру: на текущий момент в стране было зарегистрировано около 39 тысяч религиозных организаций плюс к тому определенное количество организаций незарегистрированных — разного рода сект. Конечно, количество «служителей культа» в них могло быть самое различное — но в основном эти «организации» были церковными приходами, в каждом из которых могло быть от одного до 3–4 «служителей», если считать таковыми священников и дьяконов, то есть тех, для кого этот род деятельности был источником существования. То есть, как видим, число репрессированных было сравнимо с общим числом священнослужителей — речь шла о попытке полного уничтожения церкви.

Почему? Да, конечно, именно церковь «пламенные революционеры» ненавидели с особенной страстью. Но дело далеко не только в этом.

Какова была позиция церкви по отношению к большевистской власти? Естественно, теплых чувств тут не было, однако Евангелие требует лояльности, «повиновения властям земным». В целом ее позицию сформулировал священномученик Илларион (Троицкий) в 1923 году, в диспуте с Луначарским: «Мы разве говорим, что советская власть не от Бога? Да, конечно, от Бога… В наказание нам за грехи…»

Так что на самом деле церковь, за редкими отдельными исключениями, повиновалась властям и на конфликт с государством не шла. А после начала сталинских преобразований выразила полную готовность вступить в диалог с государством и сотрудничать с ним — было бы на то желание властей…

Мирзоян, Первый в Казахстане, поведал на том же пленуме: «У нас был случай, когда в церквах и мечетях выступали с докладами о новой Конституции, говорили относительно великого значения Конституции и т. д. Есть даже такие факты, когда поп выступает с такой проповедью: "Богом хранимую страну нашу и правительство ея да помянет Господь во царствии своем"…» Рассказывали как о массовом явлении, когда в колхозах выбирали председателями церковных старост.

Но еще более интересно становится, когда мы начинаем разбираться в позиции государства относительно церкви. Антицерковная риторика, естественно, сохранялась, но вот что касается практических шагов… Тот же Ярославский горько жаловался: «Когда дело шло о сокращении выпуска газет из-за того, что у нас нет бумаги, взяли, лишили, закрыли единственную антирелигиозную газету «Безбожник», лишили "Союз безбожников" этой единственной газеты… «Безверник» на Украине прикрыли, целый ряд национальных органов антирелигиозной пропаганды закрыли…»

Даже после двадцати лет владычества коммунистов духовенство в стране было как минимум не менее влиятельной силой, чем партия. (Согласно переписи 1937 года, больше половины населения страны объявляли себя верующими, не говоря о тех, кто о своих религиозных предпочтениях помалкивал, чтобы «чего не вышло».) Еще по ходу обсуждения избирательного закона то и дело слышались голоса, что если так вести дело, то в Верховный Совет войдут «одни попы». Судя по «новому курсу», Сталин ничего против бы не имел. А затем, идя навстречу «пожеланиям трудящихся», отменил бы гонения — и вот тогда, опираясь одновременно на партийные низы, вокруг которых группировалось прокоммунистически настроенное население, и на церковь, консолидирующую население остальное, стал бы поистине неуязвим. Этого «внутренняя партия» допустить не могла. Ненависть, конечно, со счетов не сбросишь, но у нее был и мощнейший политический интерес уничтожать священников.

И, надо сказать, цели своей этот удар достиг. В донесениях за 1937 год (особенно из мусульманских районов, где все более явственно) не раз упоминалось о том, что верующая часть населения стала консолидироваться против советской власти. С православными было все сложнее, но и там шли те же процессы. («Помирились» власть и церковь лишь естественным образом, уже во время войны, и то благодаря обоюдной мудрости вождя и иерархов.)

Юрий Жуков — правда, по поводу декабрьского пленума 1936 года, — сказал о «партийных баронах»: «Все они стремятся прочно связать себя, свою замкнутую социальную группу со Сталиным, не только избежать тем самым уже обозначившегося разрыва с ним, но и во что бы то ни стало поставить его в полную зависимость от себя и своих групповых интересов. А для этого обязательно связать себя со Сталиным нерасторжимыми узами крови, которую предстояло пролить». И тем более это подходит к июньскому пленуму.

Право же, эта версия куда логичнее, чем связанная с выборами. «Внутренняя партия» могла устранить сталинцев — легко! А что потом? Как отнесется народ, те самые «массы», к такому шагу? Вдруг увидят в нем государственный переворот? Они не могли не помнить, как за двадцать лет до того страна попросту смела не то что какую-то там власть, а целые социальные слои, всю верхушку общества, куда более сильную, опиравшуюся на армию и полицию. А на кого могли опереться эти, если «от Кронштадта до Владивостока» пойдет крик: «Царя-батюшку убили!» Можно не сомневаться, злости у людей на «кровью умытых» накопилось столько за все, что они творили… кое-кого могли бы и до стенки не довести, голыми руками разорвать. Конечно, можно попытаться перестрелять уже не один процент населения, а десять процентов, двадцать. А вдруг все равно не выйдет? Тем более что вот-вот начнется война, и в случае поражения висеть всем коммунистам на соседних фонарях.

Как бы ни относилась «внутренняя партия» к Сталину, силовое решение было для нее слишком большим риском. Сталин был единственной гарантией лояльности населения к партийному руководству (потому что его устранения партийные массы «не поняли» бы точно так же, как и беспартийные). Значит, надо, по возможности, оторвать сталинцев от народа и привязать к себе. Чем? Только кровью. А желательно — очень большой кровью…

…Нет, что ни скажи — ход был гениальным. До того гениальным, что хочется крикнуть, как в театре: «Автора на сцену!» Потому что придумать и разыграть такое — нет, это явно не по уму секретарю обкома с церковноприходской школой. Слишком уж мастерски задумана операция, здесь за версту несет нешуточным знанием политической истории человечества, парижскими и цюрихскими кафе! Да и стиль…

А стиль, прямо скажем, специфический. Кто бы что ни говорил о большевиках, но они после окончания Гражданской войны не практиковали массовых расстрелов, тем более «бомбежек по площадям». Большевики и вообще до 1937 года стреляли мало. Одна-две тысячи смертных приговоров в год для такой страны — да у нас сейчас, если снять мораторий, наверняка будет в несколько раз больше.

Нет, это другой какой-то почерк, хотя и смутно знакомый. Кто в Советской России особо любил расстреливать? Ну, во-первых, ходили легенды о кровавых подвигах товарища Троцкого, для которого ничего не стоило устроить в провинившейся красной части децимацию (расстрел каждого десятого), а то и вовсе поставить под пулемет. Отличался товарищ жестокостью и склонностью к насилию, да…

А во-вторых, была в СССР структура, в методы которой вписывалось нечто подобное, ибо ее основным занятием как раз и был террор и организация государственных переворотов. Ее деятельность еще ждет своего исследователя, но известно, что именно там группировалась элита «поджигателей мирового пожара», отморозки из отморозков. В ее истории — развертывание террора в Польше, завершившееся взрывом Варшавской цитадели, взрыв собора в Софии, снабжение оружием коммунистических движений в Европе и Азии, устройство переворотов и развязывание гражданских войн и многое, многое другое. Я говорю о Коминтерне.

Да, конечно, Коминтерн был к тому времени «построен», приведен к повиновению — но ведь люди-то остались там прежние, и далеко не все из них смирились с «новым курсом». А кое-кто занимал очень высокие посты, такие, что к их мнению прислушались бы даже заносчивые «партийные бароны». И как раз такая фамилия промелькнула в невнятных рассказах об июньском пленуме.

* * *

Официальная версия такая: на этом пленуме несколько «старых большевиков» выступили против развязываемого Сталиным террора и были за это уничтожены. Первый из них — Григорий Каминский, нарком здравоохранения. С этим все ясно. Его использовал Хрущев в своей антибериевской кампании, пользуясь тем, что Каминский в начале 20-х был Первым в Азербайджане. Развивая хрущевскую легенду, из Каминского и сделали одного из «героев» — противников террора.

А вот другой — персонаж куда более интересный. Это Осип Пятницкий, фигура хотя и забытая, но в то время очень крупная. По взглядам он даже и не «ястреб», это «динозавр» «мировой революции». В 1935 году, когда Сталин потребовал от Коминтерна поддержки антифашистской политики Народного фронта, в котором коммунисты должны были блокироваться с социалистами, Пятницкий выступил резко против. Человек он был несгибаемый и влиятельный. Из Коминтерна его надо было убирать, но просто «убрать» не получалось, и большевик-ортодокс получил один из важнейших в партии постов — начальника политико-административного отдела ЦК, структуры, которая контролировала органы советской власти и госаппарата.

Еще раз напоминаю: стенограммы июньского пленума пока что никому найти не удалось, и о его первых четырех днях можно судить только по смутным воспоминаниям, перемешанным с выдумками. Из этих воспоминаний вот какая сформировалась легенда.

«Еще большим диссонансом прозвучало выступление члена ЦК ВКП(б)… Пятницкого. Он заявил, что категорически против предоставления органам НКВД чрезвычайных полномочий и при этом характеризовал Ежова как жестокого и бездушного человека. Пятницкий обвинил карательные органы в фабрикации дел и применении недозволенных методов ведения следствия. Он настаивал на усилении контроля партии над деятельностью органов государственной безопасности и предложил создать для этого специальную компетентную комиссию ЦК ВКП(б).

Пятницкий высказался и против применения высшей меры наказания Бухарину, Рыкову и другим деятелям так называемого "правотроцкистского блока". Он предложил ограничиться исключением их из партии и этим отстранить их от политической деятельности, но сохранить им жизнь для использования их опыта в народном хозяйстве» [Пятницкий В. Осип Пятницкий и Коминтерн на весах истории. Минск, 2004. С. 424–425.].

Как видим, в этом крохотном отрывке собраны все штампы как хрущевских, так и перестроечных времен. Хотя требование контроля партии над НКВД — весьма любопытно. Как мы помним, партийный контроль был единственным видом контроля, который признавал Дзержинский, отчаянно отбиваясь от надзора со стороны наркомата юстиции. И вдруг оказывается, что за эти пятнадцать лет он как-то уплыл из партийных рук — по-видимому, в связи с усилением прокуратуры. Что касается «защиты» Бухарина и Рыкова от злодея Сталина — то это уже чистейшей воды легенда. Этот вопрос обсуждался на предыдущем пленуме, февральско-мартовском, и несколько ниже я расскажу о том, как это проходило и какова была позиция Сталина. К июню оба уже плотно сидели в НКВД и Бухарин начал давать показания, так что этому вопросу было на июньском пленуме попросту не место.

Но есть и еще одно свидетельство, чрезвычайно интересное. В апреле 1963 года «старый большевик» А. С. Темкин, сидевший в свое время в одной камере с Пятницким, вспоминал: «Тов. Пятницкий, говоря о Сталине, рассказывал, что в партии имеются настроения устранить Сталина от руководства партией. Перед июньским пленумом 1937 года состоялось совещание — "чашка чая", как он мне сказал, — с участием его, Каминского и Филатова (эти имена я помню). О чем они говорили, он мне не рассказывал, Сталин узнал об этой "чашке чая" (как говорил тов. Пятницкий) от ее участников. Он называл Филатова» [Цит. по: Старков Б. Арьергардные бои старой партийной гвардии. // Они не молчали. М., 1991. С. 224.]. А сын Пятницкого, Владимир, в своей книге, посвященной отцу, писал, что на пленуме «пошли разговоры о "чашке чая" — совещании, на которое якобы перед пленумом Пятницкий созвал многих секретарей обкомов, старых большевиков и своих соратников по Коминтерну. Предполагалось, что именно там и была достигнута предварительная договоренность о единой позиции по отношению к сталинскому террору» [Пятницкий В. Указ. соч. С. 432.].

Сведения эти, конечно, зыбкие, неполные, но если применить к ним принцип «нет дыма без огня» и допустить, что Пятницкий действительно проводил какие-то совещания с некоторыми членами ЦК, коминтерновцами и первыми секретарями, на которых они договаривались о некоей «единой позиции» по отношению к Сталину и сталинцам, то… а о чем еще они могли там договариваться, как не о совместной акции! Не о противодействии же «сталинскому террору», которого не было?

Еще один косвенный аргумент в пользу того, что Пятницкий принадлежал к команде «второго раскола» — то, что следователь, который вел его дело, в середине 50-х годов был арестован. Хрущев арестовывал далеко не всех тогдашних следователей НКВД, а тех, кто вел дела его сотоварищей. Да и ощущается в этом деле почерк Коминтерна — одной из самых кровавых террористических организаций XX века. Так они и действовали — практически никогда не достигая цели, но всегда беспощадно.

Потому что цели и на этот раз достичь не удалось. Казалось бы, все получилось, народ в страхе безмолвствует, правительство насмерть повязано с «внутренней партией» беспримерным террором. Однако случилось то, что и должно было случиться: авторитет вождя был настолько велик, что сработал механизм «добрый царь — злые бояре».

А кроме того, Сталин очень не любил, когда притесняли его подданных. А когда их стали убивать, то, как сказал впоследствии Молотов, вождь «озверел». На кого — вопрос риторический: уж явно не на народ. У него оставался еще один, последний выход, запретный, «красная кнопка»: уничтожить тех, кто, казалось бы, нерасторжимо привязал его к себе самой прочной связью — совместно пролитой кровью. Тем более никаких моральных преград теперь не было: по отношению к организаторам массового террора моральные нормы не применимы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.